ТЕРМЕНВОКС
* * *
Если и бороться - только с Богом.
Остальное времени не стоит.
Просыпаясь ночью, бить тревогу:
что такое с миром происходит.
Отпуская страхи в неизвестность -
все равно для них найдется адрес.
Но держать в уме другую местность,
красным глазом вспыхнувшую в кадре:
пол блестящий ты с утра помыла.
Помелом над взлетной полосою
машешь - до свидания, мой милый! -
и летишь над местностью лесною.
Исчезаешь в небе цвета меди,
над хазарским Киевом хихикнув.
И на ведьм охота, на ведмедей -
бесконечна, вряд ли я привыкну.
Я во сне боролся, друг-товарищ,
за щепоть земли моей летящей -
восходящей к Богу киновари,
алой и смертельно-настоящей.
_^_
* * *
И Шарон Ариэль* не хотел умирать,
и ничьей может кома считаться.
Есть во что и в кого мне еще поиграть,
проиграть, отыграть, не сдаваться.
Бог случайные песни выносит на суд
и бросает под них в жар и в холод.
Все не выживут, все никогда не умрут.
Оставайся - судьбой не размолот -
выше времени, выше бездарной ничьей!
Облаков, что надышаны ветром, -
выше! Звезд, что срываются ночью с цепей,
выше! - Неумирающим в смертном.
* Ариэль Шарон - премьер-министр Израиля.
С 2006 года находится в состоянии комы.
_^_
* * *
...виссона сколько взять локтей,
и кедров сколько взять,
и сколько пар каких людей
спасти и наказать -
нам точно скажут! Мы не там,
где Богу все равно.
А там, где ходит по пятам
и сердце взорвано.
И что в начале, что в конце
и что не стоит слов -
нам, не устраивая сцен,
не рассекая бровь,
напомнят сквозь небесный твид,
когда захлопнут дверь.
...локтей виссона, рук любви,
переплетений вер...
_^_
* * *
Ударяется о бумагу,
спрашивая: не больно, не больно?
Больно я был с тобой мягок -
смерть растягивает удовольствие.
Нет чтобы наступить мгновенно,
чудное выбрав мгновение.
Но и она хочет быть верной -
выбранной теме, не разглагольствуя.
Съедая самые смелые глупости,
нарушая обмен смешными словами.
И нет того звука, и нет той гулкости
в воздухе, между нами...
Жизнь - тонкая дудочка - всем играет,
а смерть - черная дырочка - с кем играет...
_^_
* * *
Закатились глаза за леса и моря,
а душа все восходит на севере.
А на юге жарою соленой морят
и томят перебором на веере.
Прячут скромно глаза за гармошку страниц,
райских птиц шелковистое пение.
Создают ветерок для восточных границ,
тренируют слова и терпение.
Я здесь ангел, живущий в похожем раю.
На востоке звезда моя видима.
И взамен улететь - говорю, говорю,
точно медиум: "Я тебя выдумал!"
_^_
ТЕРМЕНВОКС
Дождь размолот в чистейшую пыль,
чутким ворсом ложится на окна.
Утра бог его благословил
и очистил разрядами тока.
Ток выходит еще из меня,
пробивая далеких и близких.
Так натянута в сердце струна,
что повсюду разрывы и брызги.
Все ворсинки поют высоко
и пушком светлокожим бормочут.
Сквозь двойное колдует стекло
дождь на каплях-кристалликах мочек.
Надо пыли собраться в слова,
в свет, крутящий пластинкою окна.
До утра напевать, целовать
невидимкой живые волокна -
жизнь, обретшую форму тебя,
исчезающей радостной муки.
Оставляя на пыли дождя
треск, и шорох, и чистые звуки.
_^_
* * *
Время расстаться пришло, ушло -
мы остаемся вместе.
Мы загадали с тобой число -
двух дураков на месте.
Снова мы рядом и поперек,
лесенкой друг у друга.
Не возвратиться, уйти вперед,
выбежать вон из круга.
Будем, обнявшись, лежать в земле,
будто и не вставали.
Время приблизит тебя ко мне
лишь по горизонтали.
_^_
* * *
Ударяешься в ночь, точно в дно, головой,
становясь безголовым.
Дно звенит, звук идет по прямой и кривой,
по приборам столовым,
по тарелкам с каемкой. Каемка важна,
голубая оправа.
Слева - вилка дорог, справа - цель для ножа,
кушай слева направо.
Сколько нужных вещей не в моей голове,
как презренная накипь.
И пятном одинаковым тьма или свет
расплываются в знаки.
Чью-то голову с вечной соринкой в глазу
я несу и стесняюсь.
Дно звенит в оцинкованном буйном тазу,
точно колокол, каясь.
_^_
* * *
Мой редактор - мозг, он строчки правит,
выпрямляет мысли кривизну,
лечит порчу, корчу и лукавит,
если выпью я и тормозну.
По ночам кукует в пыльных прериях,
а к утру позиции сдает.
Проникает в тонкие материи,
но понять их смысла не дает.
Как завидит парочку в подъезде,
он не мозг, а черная дыра.
Гасит стрелки, трубочки созвездий
наполняет кремом до утра -
тающим - кофейным и ванильным.
Не нужны ему теперь слова.
Друг мой, враг, редактор ювенильный,
копирайт не наш и все права.
_^_
* * *
"Кино и немцы", больше немцев.
Что остается для кино -
стальные нервы стильных перцев
и женщин нежное руно.
Себя уже б давно простили,
но не прощаем никого.
Нас помнить время отпустили,
увековечивать его.
Я извиняюсь, я о фрицах,
героях, а не палачах.
Об их фотогеничных лицах
на черных полочках-плечах.
Все дубли в кадре и повторы,
и ничего не суждено.
Но это русские актеры,
американское кино.
Мы жертвы детства, пропаганды
во-о-от такой величины...
Распухла память, печень, гланды,
и мы не вылечены.
_^_
* * *
Здесь столько ветра дует иногда,
что можно обменять на свет и воду,
на деньги - в них, как водится, нужда,
фюйть - они по воздуховоду -
во все концы, но мы сведем концы
(раз ветра здесь полно, песка в пустыне
и то поменьше) - к одному, и ты не
поверишь - до чего мы молодцы.
На стол небесный, на давильный круг
все возвращает тот же самый ветер.
Не ветер - это машет тыща рук.
Хлопками в воздух продолжая вестерн.
Но в тот же воздух дважды не войти,
поскольку (не забудь, что мы в пустыне)
по кругу ветер всех всосет, но ты не
здесь уже, а может, и не ты.
_^_
* * *
Исполню, что не говорят,
а шепчут на ухо.
Поют, не спят, а спят - парят
легко, без навыка.
Песок ссыпается с горы,
как мелет мельница.
По детским правилам игры
всё переменится.
Край листьев осень золотит,
миг входит запахом.
Сентябрь чудом залетит
в окошко с запада.
В какое ухо попадет -
в другое вылетит.
Сознанье сердцу подпоет
и не помилует.
Пусть отдыхает в теплых снах
душа не взрослая.
Она возносится в лучах
не вверх, а в прошлое.
Там открывается секрет
возврата с музыкой.
Тогда ясней увижу свет,
услышу музыку.
_^_
|
