[Оглавление]




Броуновское движение
Часть первая


Броуновским движением заняты мои мысли-воспоминания. Заканчивая цикл "Мемуриалки", я твердо его закончил и решил, что вполне очистился. Не тут-то было. Этих воспоминаний и мыслей, веселых и не очень, не сосчитать. Поэтому я снова собрал все пусть не самое интересное для читателя, но ценное для меня, и предусмотрительно обозвал первой частью.





* Микромир
* Грибной умысел
* Веер
* Оревуар
* Экономика
* Салтан и киты
* Драма на пастбище
* Бляны
* Друг с Соляриса
* Шопинг
* Великопостная Защита Отечества
* Грифы
* Процесс
* Окололитературная импотенция
* Информатика
* Босс
* Фрейдизм с засученными рукавами
* Десять дней без силы переписки
* Дача Эрмлера
* Бери шинель
* Король эстрады в массе
* Сонные уколы
* Спамер
* Восьмое марта
* Топорная работа
* Резюме
* Особенности национальной символики
* Женское сердце
* Веселый Роджер
* Письмо перед расстрелом
* Диспропорция
* Око за око
* Яблочная мануфактура
* В театре
* Break
* Куриный архетип
* Горько
* Холостяцкий хомяк
* Простота как неслыханная ересь
* Тактика поединка
* Ребятам о зверятах
* Лирическое воспоминание по случаю праздника
* Ошметки былого без дум
* О любимом народном сериале, лживом до бесконечности
* В гостях у сказки
* Моя жена - Ванга
* Невольник Чукотки
* Утюг
* Веселые Старты
* Старикадзе
* Алые Паруса: Ассоль, еще Ассоль!
* Волеизвержение
* Голосуй печенью
* Приключение
* Фабрика звезд - 4
* Инаугурация
* День дельфина
* Ниспадающее Мобилло
* Магический круг
* Большой Стадион Возмужания
* Событие преступления
* Дачные пейзажи и ландшафты
* Тотальный контроль
* Уловка-2004
* О мифе Древней Греции
* Арахнофобия
* Бомбы и свинки
* Два Мороза
* Крючкотворчество
* Мармеладная участь
* Возвращение и новые маневры Дона Хуана
* Симфонические соображения
* Опыт дворовой коммуникации
* Достоевский
* Изыди!
* Беседы с синоптиком
* Про сон
* Автоответчик
* Тупик
* Безоговорочная Капитуляция
* Крошка-Енот
* Зло
* Вдогонку празднику
* Наган
* ФашЫсты
* Девятый Вал
* О крестословице
* Чкалов
* Зита и Гита
* Прогрессивный регресс
* К слову - пришлось
* Олеся
* Пером-топором-мозгами
* Апология затворничества
   * Ничего, что маловат - все равно: Виват
* Эзотерика: деликатное рукопожатие
* Домашние хитрости
* Присяга
* О сэре Фрэнсисе Бэконе
* Театральная реформа
* Святое семейство
* Вокруг двора за восемьдесят дней
* Обходя первоисточники бочком, бочком
* Дядя слушает музыку
* Благопристойное рассуждение на непристойную тему
* Шансон
* Чемодан
* Иностранцы
* Следопытство
* Незримый бой
* Судьба неразумного
* В Столыпинском вагоне
* Приснился кошмар
* Мальчик с плаката
* Гаврош
* Позитив
* Правша
* Большие перемены
* Грибалка
* Химия и жизнь
* В круге света
* Бэтмен не возвращается
* Лучше татарина
* Орловская конюшня в четыре столбика
* Одеколон
* Фаст-фуд
* Озорной
* Завершение яблочных дней
* Отцы и дети
* Рожденная сексуальной Революцией
* Тихий ...дон
* Баба Валя
* Normal.dot
* Упущенные возможности
* Суетный мытарь
* Уч-Кудук
* Опыт утреннего коммуникативного акта
* Часы
* Дерсу Узала
* Обыкновенный Фашизм
* Ангел вострубил
* О братоубийственных временах
* Пропорции бунта
* Филимонов
* Статус в пальто
* Мои удлинители
* Дружба народов
* Однако
* Университет миллионов
* Небо все дальше
* "Волчок"
* Конкретный школьный базар
* Городские пейзажи
* Мастер без Маргариты
* Про уши на макушке
* Ялики с ботиками в Начале Славных Дел
* Иисус
* Здравствуй и Прощай
* Чемпион
* Об одной репетиции
* Вещие сны, эпизод 1: Корование
* Скетчи и драмы
* Сладкоежка Путин
* Репка (продолжение предыдущего)
* Этюд
* Невыносимая прозрачность бытия
* Прогресс
* Benefit: пособие по руководству
* Невыносимое бремя снов
* Голова
* Не все коту масленица
* "Мы вам тоже написаем в щи" (А. Галич)
* Прекраснодушное вольнодумство
* Дары данайцев
* Особенности национального влечения
* Дом Творческой Задумчивости
* Прикладная ботаника
* Иван
* Путешествуя по городу
* Идиотская привычка
* Повесть о первой любви, или дикая собака
* Вертикаль власти: ледниковый период
* Зима, крестьянин торжествует
* Ухо под медвежьей пятой
* Избирательное внимание
* Первичная дезинфекция под клубничку
* Философия



Микромир

У нас водились коммунальные соседи по фамилии Кудряшовы. Маменька Марья Васильевна и ее дочка Наташа, на большого любителя.

Марья Васильевна была деревенских корней, не умела читать и работала сторожем в "яслив", будучи естественным клоном бабуси из фильма про операцию Ы. Вспоминала свою молодость, как ехала на телеге:

- А парень-то мне говорит: ты штаны надела? А я ему: нет. Вдруг он мне: а не боишься, что надует? А что я понимаю, еду дальше. Чего он такое говорит, думаю.

Это она потом пересказывала докторские речи, про которые у меня уже где-то было: "У тебе, кудряшова, вся перепенка хрящой затянувши".

А у Наташи, когда подросла, образовались кавалеры. Один любил ее деструктивной любовью, опасной для жизни имущества. Она уже давно посоветовала ему вернуться на переделку в материнское лоно, а на двери так и хранился отпечаток его пролетарской пяты. Он бил пятой, но дверь отворялась наружу. Прошло много лет, а отпечаток все был.

Марья Васильевне наливала Наташе перед обедом рюмочку для аппетиту. Это не прошло бесследно, и Наташа стала из Кудряшовой - Редькиной, привела домой мужа-сережу. Я был свидетелем их помолвки.

Наташа, обогащенная семимесячным животом, сидела на лестничном подоконнике. Глаза ее сузились в блаженные щелочки. Жених стоял на коленях, упершись лбом в лоно, так как подозревал, что ему туда тоже нужно, на переделку, но лоно уже было занято постояльцем - столь же несовершенным, как выяснилось потом. Все надо переделывать вовремя. По лестнице плыл предсвадебный сиреневый туман, в котором угадывалась летучая версия Агдама.

О содержании объяснения я догадался позднее. Он, сволочь, сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Годом позже она заволокла его в ванну, пустила холодную струю, сунула под струю его голову. Из наташиного рта вырывался свист пополам с цитоплазмой:

- А говорил, что вместе пиво пить будем! вместе!...

- Не надо шею, - горестно мычал Сережа Редькин.

Народившемуся младенцу бабушка Марья Васильевна самолично распрямляла гнутые ручки и ножки под песню "Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй". Она знала, о чем поет, ибо в народных песнях - великая мудрость. Коля потом, благодарный бабушке за инвалидность, сидел бы дома послушным мальчиком и действительно не гулял. Но моя маменька, проходя мимо, успела вмешаться и остановить бабушку, о чем потом сильно жалела.

Потому что Коля вырос в молодого человека по кличке Фарш. И несколько раз ограбил мою маменьку. На пару с братом, который тоже не очень удался, потому что созрел в сортире, когда его мама спала там, набираясь сил для отхождения плодово-ягодных вод.

Потом братья привели в квартиру всю окрестную наркомафию, и пришлось уезжать. Раскаиваясь и терзаясь сохранностью ножек. Были, конечно, и другие причины с ними расстаться. Я ведь тоже был не подарок. И простейшие, когда им приходилось оправдываться и огрызаться, указывали моей маменьке на сложнейшее, то есть на меня и на мои художества. Это была недопустимая ситуация. Мне, может быть, тоже следовало выпрямить ручки и ножки. Но у меня бабушка работала педиатром, исключено.

Грибной умысел

История бесхитростная.

Рассказана пожилым мужичком, который затеял судебно-квартирную тяжбу.

У этого мужичка была родная сестра. И он ее не видел лет двадцать. Не ощущал необходимости. И потребности.

Однажды случилось ему ехать в поезде, и вдруг подходит к нему некая женщина бабьего вида, а с нею - бритый двухметровый амбал.

- Привет! - говорит.

Оказалось, что это и есть сестра, а с ней - племянник. Этого племянника сестра расхвалила на все лады: он ей и инженер, и менеджер, и спонсор, и брокер, и машина есть. Дядя расчувствовался. Жил он один, в квартирке.

Взял, да и написал завещание на племянника. Квартиру отписал. С условием почтового перевода на двести рублей ежемесячно, для закупки хлебушка.

Двести рублей он, конечно, ни разу не получил. Вообще ничего не получил, кроме большой неприятности. Племянник пробрался в квартиру и похитил завещание.

- Отдай! - заругался дядя.

- На хер оно тебе? Ты же помрешь скоро!

- Нет, я еще поживу! Ничего я не помру!

- Ну, я тебе помогу. Жди гостей.

В ожидании гостей дядя метнулся в суд добиваться правды. Занедужил, слег, попал в больницу. Там его навестила сестра, снова с тем же племянником. Принесли гостинец: пакет сырой картошки и пакет грибов прямо с землей.

И угрожали потом.

- Я, - признавался после больницы мужичок, - не хочу ему квартиру отдавать. Я ее думаю на соседку переписать. Пусть она за мной поухаживает.

- Давай, давай, - сказали ему. - Она тебя покормит, грибками-то.

Веер

У дочки есть два веера: настоящий китайский, резной, и какая-то петушиная фигня. Пристала ко мне:

- Ты когда пойдешь по делам, какой с собой возьмешь?

Я уж и так, и этак - не отстает. Пришлось выбрать тот, что поскромнее. С ним, говорю, поеду. По делам. Возьму маршрутку ноль-третьего номера и поеду. А потом я задумался: почему же мужчины не пользуются веером? И не пользовались, насколько я знаю? То есть, может быть, и было где-то и когда-то, но не вошло в систему. Женщины - с ними понятно. Им веер нужен. Икоту прикрыть, например. Да и обмахнуться приходится, потому что мужчины вокруг ходят. Носки, подмышки, одеколон. Выхлоп после вчерашней дуэли, завершившейся примирением.

А мужчине - ему веер будто и ни к чему. Хотя в Китае-Японии... Ладно, бог с ними. Не буду я ничего говорить. Я, вообще-то, придумал вдруг, что пожелать женщинам ввиду надвигающегося праздника 8 марта. Я желаю женщинам веер. Заранее пожелал, потому что через неделю тут не продохнуть будет.

Оревуар

Еще неизвестно, что лучше: не знать языка или знать его самую капельку.

Был у меня закадычный приятель. И вот мы с моей половиной его прихватили и отвезли в Париж. Половина моя очень хорошо знает французский язык. А приятель - так себе. Совершенно не знает. Но считает иначе. И вот они поцапались.

Моей жене надоело слушать, как он бубнит: "Же по Невскому марше, Же пердю перчатка. Же шурше, шурше, шурше, а потом опять марше". Но терпение лопнуло, когда он, отвергнув ее услуги, стал дозваниваться из уличного автомата одной известной в русскоязычных кругах деятельнице, Татьяне Горичевой. Дело в том, что он рассчитывал на халяву. Не важно, на какую. Потом разберемся. Мы все на нее рассчитывали, но он особенно. Мы только что вырвались из-за ржавого занавеса и ждали, что нас встретят с распростертыми объятиями. Кроме того, приятель привез контрабандой какие-то юбилейные рубли и хотел их продать с максимальной выгодой.

Короче говоря, он стал звонить самостоятельно. На другом конце провода исправно брали трубку и что-то квакали на местном диалекте. А он, вытаращив от натуги глаза, столь же исправно выговаривал: "Алё! Же шурше а Татьяна Горичева". Ему, не меняя наречия, говорили подождать. Он кивал, подобострастно соглашался: "Уи". И вешал трубку.

Так повторилось раза четыре. Они с моей Ириной поругались, и он сказал, что сам разберется. Она же мстительно следила, как мы выбираем пиво. Я-то французского языка вообще не знаю и не стремлюсь. А ему приглянулись бутылочки с надписью "алкоголь", привлекательность которой увеличивало непонятное слово "sans". Мы натрескались безалкогольного пива, к великой радости моей половины, и он сдался.

Но не успокоился.

И продолжал свои коммуникативные выпады.

Однажды мы поднимались в лифте: ехали в гости к знакомым. Вдруг двери разошлись, и вошла коренная жительница: длинная мулатка с огромной сукой под названием дог. Заняла пол-лифта. Мой друг стал маленьким и расплылся в заискивающей улыбке. Он всегда улыбался местным жителям в надежде, что что-то вдруг обломится. Хотя ему никто не давал повода. Но он все равно продолжал.

Он стоял в лифте, весь микроскопический, на полусогнутых ножках, и снизу вверх улыбался мулатке. Та ответила ему холодным и недоумевающим взглядом.

Доехали до ее этажа. Хозяйка стала выводить собаку. Приятель не выдержал. Он оскалился и развязно сказал собаке прямо в жопу:

- Оревуар.

И хихикнул.

Экономика

Моему тестю пришло письмо от двоюродного брата. Я, в глубине души не мысля себя вне политики, решил внести посильный вклад в политическую жизнь и привести это письмо полностью. Перед очередными выборами. Бобу хотели от электората? Будет вам бонба. Ловите. Имена изменены.

"Здравствуй, Станислав Петрович! Пишу тибе я, Савелий с Украини. Пишу на русском языке. Долго я не писал, небыло козирной карты, накрыть твоего Донкихота Ламанческого, сейчас появилась такая возможность? Но с первых строк, передаем наилучшие пожелания в Вашей жизни!

Продолжим Славик дискусию: Где ты видел, чтобы, когда либо, был курс долара 1 долар к 28 русских рублей, где ты видел такую дономинацию и конвертацию национальной валюты? Это во первых; у Путина и Лукашенка уже давно едет крыша, сунется фундамент и идет замыкание по фазам?!

От такой политики, економических преобразований беспорно абалдеть можно! Реформы Росии привели к работе печатного станка денежного рублевого? Цени виросли в сотни, тисячи раз - возник ажиотаж на спрос твердой валюты? Дефицит инвалюты долара сопутствовал еще повышению цен таким образом покупательная возможность долара в Росии возросла относительно его стоимости в своей стране? Чего и хотели США? Аналогические процесы произошли во всех странах СНГ.

Таким образом граблятся багатства стран пост-ком-пространства? Почему Путин не принимает меры до восстановления справедливого курса национальной валюти (рубля)? А вопрос в том, что руководство страни, состоит с капиталистов, олигархов, которые заинтересовани в твердом доларе? Понижение курсу (долара) приводит к уменьшению капитала? Не вигодно это и компродоржской буржуазии, чем выше курс долара, тем дешевле обходится рабочая сила в средине страни, тем више прибили буржуазии?

Так Станислав, если тебя интересуют эти вопроси економики, я смогу продолжить эту дискусию, преград непознания для меня не существует вовсе? Теперь уже я все знаю!?

Чтобы все светить в економике, нужно описать 2е тетрадки? Стабильная цена долара, позволяет США приобретать продукцию стран СНГ за бесценность? за 1 долар в Росии 28 русских рублей за 1 долар в Украине 5 - 33 в Белорусии не знаю, там туши свет вообще?

Спрашивается Станислав Петрович, что это за политика Путина в таком грабеже, он не знает ничего? Напиши Славик коротко, что есть 2а види "демократии" 1) социалистическая 2) капиталистическая

Соц--демократия основивается на суто-демократической основе? Расчеты производятся за золотим запасом страни? А это очень легко вичислить курс русского рубля; у скоко разов, разов золота в стране, тоесть Росии больше или меньше, чем в США, такий должен бить и курс, так и в других странах СНГ. её конвертация?! 2) капиталистическая форма "демократии" А Американская. Основывается на сделочной махинации и девальвации денежных единиц, стран мира. Но никогда в Росии в 28 раз золота не будет меньше, чем в США? Это абсурд? Путин и Лукашенко об этом еще раз подчеркиваю не знают, почему я уже не смогу описать? Нету возможности в таком кратком письме? Но главное я Слава подчеркнул?

Хотишь получить гонорар, денежное вознаграждение и не малое, постарайся в руководство страны Росии В. Путину, сообщить!?

Даю 100% гарантию! В этом я уверен окончательно! У меня такой возможности, пока не существует, все мои письма перехватываются местной чиновничьей еллитой? Нужно находить другой контакт? С уважением твой брат Савелий, тетя Елизавета Самсоновна. Извинуй, что долго не писал, небыло козырной карты, економических преобразований стран СНГ! Скоро я постараюсь если получится написать заметку в газету? Бувай здоров"".

Салтан и киты

Да. Придется мне писать школьную книжку-хронику. Никуда не деться.

Выходим мы с несмышленой отроковицей из школы. Звучит вопрос:

- Папа, а ты знаешь, почему умерли киты?

- Нет. А разве они умерли?

- Да, почти все, наполовину

- Не знаю. И почему же?

- Ребята играли на берегу. Они надували полиэтиленовые пакеты и бросали в море. И пакеты уносило водой. А потом ушли. А потом умерли киты, потому что у них все горло забилось этими пакетами.

- Так. Ясненько. Кто рассказал?

- Учительница.

- Угу. Еще что было?

- К празднику готовимся! У нас будет сценка. Папа, мама и ребенок. Женьке соску принесут! и слюнявчик!

- Ну, ты, конечно, мама?

- Да. А папа... он прямо салтан у нас какой-то!

- Султан, ты имеешь в виду?

- Да, султан.

- Но почему?

- Потому что мамаш целых шесть штук. Султан!

- А папаша один?

- Да. И ребенок один.

Я задумался, но быстро сообразил, что папаша еще невелик и не смог воспроизвестись многократно.

Драма на пастбище

Совершенно дневниковая запись. Только что я отпраздновал серьезного труса. Очень стыдно.

Встретились мы с гостьей нашего города, обрадовались, потом появилась еще одна дама. Устроились мы в кафе с подачей, главным образом, сладкого, где вроде бы не должен пастись скот.

Но он там пасся.

Мы расположились во втором ярусе, в укромном мягком уголке, тогда как прочие посадочные места были стульями и столами.

Скот, в количестве человек трех, скопился за соседним столиком и принес себе килограмм силосного мороженого. После чего поголовье скота стало расти и достигло пяти человек. Сей совокупный скот, крупнорогатой породы и высокий в холке, немедленно затеял единственное дело, для которого его растили и поили: начал расписывать пулю.

Вдруг выяснилось, что мягкий лужок, который столь неосторожно заняли мы, - это его, скота, потомственный воловий лужок, где он ежедневно пасется, устраивает водопой, занимается зоофилией. И нам с этого лужка хорошо бы убраться.

В нашу сторону полетели разные реплики, обнаруживавшие некоторую осведомленность скота в азах национального вопроса и общей физиологии. В основном, в адрес дам.

Что мне было делать?

Я был один, их было пять. Они не стояли молча в ряд, они сидели тесно в круг.

Дать в глаз? И дальше - как в кино?

Я не дал. Не обучен. Хотя это не объяснение.

Мычание скота усиливалось. Мы ушли не сразу, мы выдержали хоть сколько-то достойную паузу. Потом пошли. Мычание перешло в рев. Я, проходя мимо, наговорил скоту разных обидных слов. Но это же несоразмерно. Скоту ничего не говорят, скот тащат на скотобойню, забивают, распяливают, разрубают. Бьют палкой, мажут зеленкой тупые люмпен-пролетарские лбы.

Не надо было и писать об этом. А то поверил, понимаешь, паскудство гармонией. Ладно, пусть будет.

Бляны

Прихожу за дочкой в школу. А двери в класс заперты, и наша учительница при дверях.

- Что там? - киваю.

- Поют.

-???

- Репетируют к празднику. А ваша не поет. Сидит, молчит и рисует что-то. Отказывается.

- Понятное дело. Небось, там "мама дорогая" поют.

- Ну и что? В школе не бывает "хочу - не хочу!" В школе есть "надо"!

Ребенок потом вышел угрюмый, плюется. Разучивали, говорит, "жили у бабуси". Вот оно как обернулось. Написали всем сложную песню на листочек и подыгрывали на гармошке.

Ну, мы с учительницей беседуем непринужденно.

- Я, - говорит она, - математику всегда любила, а литературу никогда не любила.

Тут поднимается родительская делегация: бессменные организаторы чаепитий и подношений. Предводительница подходит и говорит деловито:

- Я завтра блянОв попеку.

Учительница одобрительно закивала.

- А можно и мы покушаем? - спрашивает остальной родительский комитет.

Учительница доброжелательно согласилась.

Друг с Соляриса

Случилось мне на днях посмотреть старый советский фильм "Друг". Это кино сняли в порыве противоводочного умоисступления. Он, может быть, вышел бы и не таким плохим, когда б не четко сформулированная государственная задача, проходящая сквозь фильм красной ниточкой мулине.

Если кто не помнит, там вот про что: к алкоголику является большущий говорящий пес и начинает его исправлять. Алкоголик сопротивляется, потом поддается, потом почти совсем перековывается, но в итоге срывается и сдает-таки друга на мыло. А сам попадает на дурку. Алкоголика играет Шакуров, и делает это очень убедительно. Я думаю, он обошелся без грима и спецодежды. Как вышел в трениках из дома, так и снялся. Кто играет пса, не знаю, но говорит за него Шерлок Ливанов.

В общем, получился своеобразный "Солярис" для орков. Пес являет собой воплощенную совесть. Герой наставляется и вразумляется. И так далее. Например, пес заставил его купить газету "Правда". Шакуров спрашивает: интересно, как эта газета называется? А пес ему: видите? чего ж вы удивляетесь, что правду пишут. В таком вот ключе.

И вдруг я сообразил, что фильм намного ужаснее, чем задумывали в ЦК. Это непредумышленно получилось. Пес не метафорический. И не реальный. Он - галлюцинация. Он с самого начала приглючился Шакурову. И все исправление было заведомо обречено на неудачу. Это уже неважно, какие он подавал советы - может быть, он и совестью выступал. Но в структуре психоза, потому что белая горячка состоялась еще в начальных титрах. Никакого Соляриса и никакой вероломной дружбы. А только полнометражный делирий с логическим концом. Агитация приобретает совершенно иные формы, мрачные, кафкианские. Алкогольные зрители должны вешаться после первого появления пса.

Шопинг

Аптека.

- Мне гель для ступни.

- От грибка?

- Гель для ступни.

- Который?

- Мне нужен гель для ступни.

- Хорошо.

Молочно-колбасный магазин. Продавщица Валя нарезает себе колбасу машиной.

- Одна только Валя работает, а мы стоим!

- Ну да, я одна работаю, а вы все едите и пьете, пьете и едите.

Рядом лежит кот: округленный, как результат. Все мирно и радужно замерло в едином порыве протяжного пищевого автоматизма. Вот бы еще покупателям тут же, на месте, есть, как это было бы славно.

Великопостная Защита Отечества

Неплохо бы вспомнить о чем-нибудь приличествующем праздничному столу. Или хотя бы порассуждать о совпадении защиты Отечества и начала Великого Поста. Я ведь человек совершенно не военный, не в теме. Армейское-флотское видел лишь краешком глаза. Но кое-что видел. Вот один эпизод, увиденный краешком глаза в буквальном смысле слова.

Я, проснувшись, приоткрыл глаза и его увидел.

Было это на сборах в Балтийске. Нас было четверо партизан на казарму, и нас не трогали. Чувствовали, что лучше не связываться - черт его знает, кто за нами стоит. Были мы - и вот уже нету нас, а им служить. Так что отношения складывались ровные, вернее сказать - никакие. В казарме стояли двухъярусные кровати, и мы разместились сверху. Оттуда наблюдали. Одного, например, матерый тролль мочил пудовым кулаком за храп. А я сильно кашлял, но меня не мочили. Только однажды огрызнулись из-под меня: мол, заткнись там, сука.

Спали мы по тамошним меркам допоздна. И вот как-то раз меня разбудило некое перемещение. То есть я проснулся от того, что меня двигали. Вместе с двухъярусной кроватью. Я, как уже сказал, приоткрыл глаза, потом приподнялся на локте. В спальном помещении трудились матросы первого года службы, в количестве двух чурок. Ну, куда денешься, если их так называли. Им велели прибрать: помыть, подмести, вылизать. И они не посмели меня разбудить. Они осторожно, стараясь не шуметь, двигали меня вместе с ярусами.

- Да я сейчас слезу, ребята, - сказал я, свешивая ноги.

Они молча смотрели на меня абсолютно пустыми глазами. Они ничего не поняли. Я прилетел с Юпитера. А то и сам был Юпитер, то есть Зевс. Продолжать было бессмысленно, братания не вышло. Я не учел, что времена Куприна с его Хлебниковым ушли навсегда.

В конце концов, они меня охраняли и защищали, как могли. Я ведь и выступал для них гражданским отечеством, если разобраться. Но они не разбирались, конечно. Ни в чем. Они боялись.

Грифы

Перелистал семейный альбом и порадовался: ни одной фотографии с кладбища. Это здорово. У нас в роду были люди, которые обожали фотографировать похороны.

Стоит себе гроб, в нем лежит кто-нибудь, а вокруг собралась неприветливая компания и смотрит в объектив. И только покойник не смотрит. Он смотрит в небо, потому что это ему важнее теперь. Да и то не очень, потому что глаза закрыты.

Есть такие похоронные люди, которые обожают сам ритуал; событие, его повлекшее; собственные виды на такое же будущее. Планируют, где будут лежать. Им не терпится поскорее переправить окружающих за оградку. И лечь рядом. Они так хорошо во всем разбираются, что просто ужасно.

Помню, хоронили моего деда, двадцать лет назад. И была там, на кладбище, одна далекая старушечья родственница, в черном вся, и губы поджатые. Она, по-моему, на кладбище вообще жила. Стоит и смотрит на дедова брата, дядю Колю. Еще живого. И спрашивает дедову сестру, такую же ворону с погоста:

- Николая-то где хоронить будешь?

- А тут, тут и буду, - закудахтала сестра.

Николай же, будто слышал их речи, убивался по брату, моему деду. Уже сразу и готовился, не откладывая дела в ящик, благо и ящик есть. Полез прямо в гроб, чтобы лежать там. Ему налили водки - он и повеселел! Гляжу - стоит уже, улыбается! Тут и солнышко выглянуло, все стало хорошо! Николая хоронить, как же. Он их всех пережил, царствие небесное.

Процесс

У меня есть один знакомый художник и скульптор, Миша Едомский. У него мастерская в Коломне, в подвальном помещении. Он там холсты пишет и рубит из дерева многочисленных котов, композиционно и содержательно разнообразных.

С ним вдруг, рассказывают, случилось так: вызвали в суд. Не платите, говорят, за помещение.

- Я плачу, - возмутился Миша. - У меня долгов нет.

- Нет, есть, - сказали ему. - Мы сделали перерасчет.

Оказалось, что Мише платить две тысячи рублей.

Пришел он в суд, а там человек пятнадцать художников и скульпторов. Всех вызвали, у всех долги. У кого-то три рубля, у кого-то восемь пятьдесят...

Вышел судья в мантии под крики встать-суд-идет. Жутко сделалось. Даже в трактир не пошли, разбрелись по углам искать три рубля. Там же пронесся слух, будто это все затеяла губернатор Матвиенко. Дескать, она ополчилась на художников: не платят за мастерские, а городу это не потянуть, потому что он, видимо, поиздержался на морскую президенцию резидента. И еще они пугают иностранцев: стоят прямо на улице с мольбертами и что-то рисуют, а иностранцы едут мимо в автобусе и боятся.

Ну, я думаю, все это выдумки. В нашу больницу, как мне сообщили, в недавний воскресный день позвонил некто серьезный, попал на дежурного терапевта, назвался помощником или просто приятелем губернатора:

- У вас там сосульки на крышах и снег, Валентина Ивановна недовольна, немедленно ликвидировать.

У доктора развилась паника, но тут кто-то сообразительный посоветовал обзвонить выходное начальство, пускай оно ликвидирует. Он позвонил. Ему захохотали в ухо и швырнули трубку.

Окололитературная импотенция

Приглашение на презентацию своей книги "Лето Никогда" в кафе Zoom я предварил следующим рассказом. Неожиданные, нетривиальные мысли об ответственности литератора.

В недобрый час припомнился мне один давний случай.

Было мне лет четырнадцать, и шел я к бабушке в гости. Месяц май, тепло, солнечно, замечательно. И вдруг прямо передо мной разлетается вдребезги кусище асфальта. Не маленький. Я поворачиваю голову и вижу группу мальцов, чуть помладше меня - двенадцати там лет, одиннадцати, девяти, четырех. И один из них как раз возвращается в исходное положение после броска. Не понимаю, зачем он в меня целился. Я его знать не знал. Стоит он, значит, и смотрит на меня искоса. Почти мой ровесник. А я подошел, взял его за плечи, отвел колено и изо всех сил дал ему по яйцам. И пошел прочь, к бабушке.

Он так завыл, что я даже вытянулся в струну. Поднялся я на седьмой этаж, поприветствовал бабушку. А он все воет внизу. Я уж обед умял, а он так и воет. Я выгрузился на балкон с книжкой, сел на скамеечку, поглядываю вниз. И там этот юноша катается на ступенях лестницы, что супротив моего дома. Была там такая лестница, сбоку, с видом на набережную Невы. Орет и обеими руками зажимает яйца. А над ним уже участливо склонились какие-то девочки с мальчиками.

Так вот: теперь я большой, мне почти сорок лет. И ему, вероятно, столько же, если дожил. У меня вот книжки всякие выходят. А он их запросто может достать и прочитать. И даже не сумеет идентифицировать автора. Ему и в голову не придет, что автор много лет назад заехал ему по яйцам. Поэтому я и думаю: как же это я так пишу книжки, если по яйцам ногой ударял? Это же как-то нечестно получается. Приходит человек, покупает книжку с самыми радужными чувствами, и вдруг выясняется, что писатель его без яиц оставил. Правда, тогда я, примериваясь, не знал еще, что книжки напишу. Хотя наклонности уже имелись. Ладно. Я ведь собрался пригласить народ на презентацию этой самой своей книжки. Не знаю, во что это выльется, потому что не сам устраиваю и нахожусь в полном неведении. Я вот все думаю: а вдруг тот молодой человек явится? Остается надеяться, что он сделался моим собратом по перу, тогда почему-то легче. Вообще, писательская совесть мне подсказывает, что или по яйцам бить, или глаголом жечь. Ну, не было у меня тогда глагола! Только колено. Не получается по совести, в жизни-то.

Информатика

В школе все-таки соорудили стенд "Опасность глазами детей". Повесили, как и хотели, поближе к младшим классам.

Старшие дети нарисовали много интересного. Преобладают дома, разлетающиеся на куски. Среди них потрясает средневековый кораблик, наполовину затонувший в условиях полного штиля ("Дети должны знать!" - это я вспомнил слова учительницы). Похищение: дом, подъезд, у подъезда - неустановленное лицо с мешком наготове. Пожар. Отравление водоема. Кто-то и почему-то в лесу.

Сводили бы детей в анатомический театр, что ли. Там большая программа, с клоунами и куклами.

Босс

Немного про моего Босса, первого и последнего.

Редкостная сволочь. Вдруг вспомнил о нем.

Его звали Зубной Техник Ефим Раппопорт; скрываясь от Советской власти, он изменил на "Ефим" свое данное Богом имя "Хаим" - и, знаете ли, помогло: Советская власть была совсем дурная, она сделала его секретарем парторганизации чего-то.

В смутный 1993 год этот семидесятилетний гад соблазнил меня, юного и невинного, выгодной работой. Виктор Гюго, узнай он об этом, заплакал бы и бросил бы свой глупый роман про гильотину, и всех других романов не написал бы.

Ефим Раппопорт обманул Институт Экспериментальной Медицины и заманил его, со мною вместе, в Сестрорецкий курорт, где держал зубопротезный кабинет. Он, Раппопорт, захотел расшириться, его стало распирать, и ему вздумалось открыть уникальное нервное отделение со мною во главе в качестве заведующего.

Все рухнуло, деньги были украдены, но это уже скучно и не интересно. Могу сказать только, что он, несколько лет тому назад, вернулся ненадолго в Сестрорецк из Чикаго, куда переехал со всем семейством - зачем, вы думаете? за пенсией!

У меня хранится газета со статьей о нашем медицинском кооперативе. Ее написал журналист-алкоголик, развязного пера и манер человек, которому Раппопорт бесплатно поставил коронки. Там даже есть мое интервью, но мне недостает храбрости его цитировать. А Раппопорт рассказывает о себе так: "Читаем, как и наш президент, Чехова, удивительный писатель".

На самом деле в ящике письменного стола Раппопорта была обнаружена книжка "Похождения счастливой проститутки - 2". И сама проститутка обнаружилась - точнее, подразумевалась вживую: при наезде инспекции из института: владелец книги, тяжело дыша, в расстегнутых штанах, вывалился из зуболечебного кабинета.

"Ему же вредно, с давлением 190, " - ужаснулась научная сотрудница.

Фрейдизм с засученными рукавами

Сегодня мне приснился очень тревожный сон. Кое-какие параллели узнались сразу. Во-первых, там был Финский залив, с которым все ясно, потому что я в последние дни много пишу про Зеленогорск. Во-вторых, там были два рыла, в которых я мигом узнал вчерашних уркаганов из кино про ментов. Но в остальном не разобрался.

Я пришел на пляж удить рыбу. Увидел двух человек, стоявших по колено в воде, тоже с удочками. И решил, что все хорошо, соседи замечательные, не опасные.

Но дальше что-то произошло, и это событие вдруг развязало этим рылам, рыбакам то есть, руки. Они подошли ко мне с победным видом и сказали, что теперь-то начнется. Теперь-то им почему-то можно браконьерствовать. И подтянули к себе сети, в которых болталась пара здоровенных, объеденных с хвоста рыб. А моя удочка сиротливо лежала на песке. Рыла побрели в залив, уходя все дальше и дальше, с сетями. Потом они незаметно опять оказались рядом. И я стал объяснять своим родным, что книжки наши выйдут очень скоро, что нас с этими рылами верстали вместе и уже отправили в печать. Рыла снисходительно кивали.

Сейчас я ищу дальнейшие аналогии. Конечно, вспомнил одну древнюю историю про рыбаков, которые тоже вот так бродили по водам, будучи ловцами рыб, а к ним подошел некто и сказал, что они будут ловцами вовсе не рыб... В этом случае моя роль остается загадочной. Я не решаюсь отождествиться с этим третьим лицом, пришедшим на пляж, чтобы сделать из рыл приличных людей. Хотя остро хочется.

Десять дней без силы переписки

Приехавший в гости тесть продолжает меня зажигать. Я уворачивался от этого слова, но оно подкрадывается в виде пламенных языков. Напряженно подбираю картинку: вот сидит он на корточках и трет деревяшку. Или монотонно лупит камнем о камень. Или, что больше похоже на правду, отлаживает ацетиленовую горелку. Он думает, что прибыл с рабочим визитом, но визит дружеский. Ни хера не делает. Я перевожу, а он сидит и щелкает фильмы один за другим: Твин Пикс, Фонтан, Калигула, Изгоняющий дьявола. Слушает вполуха и развлекает меня историями про Зеленогорск, близкий ему и понятный. Я кое-что выдергиваю и записываю.

В конце 50-х юный тесть попал в милицию за драку с милиционером. Получил зеленогорские пятнадцать суток и до сих пор не может забыть эти счастливые дни.

Первые несколько дней их, человек тоже пятнадцать, по числу суток, водили что-то подметать. А потом милиционеры затеяли футбол. Сколотили команды: "Сотрудник Милиции" и "Мелкий Хулиган". И противник мочил сотрудников всухую. Все работы прекратились, осталась одна игра, с утра до вечера. Так 10 суток и прошли, завершившись отвальной. Потому что к футболистам посадили самогонщика, а улику, ведро самогона, спрятали в соседний сарай. А к утру улики уже не было, и дело, шитое белыми нитками, развалилось ко всеобщему удовольствию.

Там еще был какой-то Володя. Володю за что-то задержали и сослали на работы в Репино, красить новенькие милицейские дачи. Пришли неизвестные изнеженные люди: не сдается ли домик? Володя вышел: весь в краске, в треугольной газетной шляпе. Конечно, сдается. Он уже последние сутки досиживал. Взял задаток, треть от всего гонорара. И напился со старшиной, который его охранял, и старшина отпустил его досрочно.

На следующий день началось и безобразно закончилось заселение. Старшину поставили раком: где этот мерзавец?!

- Да он уже отсидел.

- Давай его сюда, еще посидит!

Старшина пошел к Володе, к другу своему, и арестовал. Володя, который уже успел все забыть, стал извиняться перед милицией, и его еще на 10 суток запечатали.

Дача Эрмлера

Интеллигенция никакая не прослойка. Это разноцветная масляная пленка, неслиянная с правильной и здоровой лужей. Искусственное и чуждое наслоение, оскверняющее естественную среду.

Во время оно, в городе Зеленогорске (похоже, у меня наклевывается целый зеленогорский цикл), строился известный режиссер Эрмлер. И строился солидно, в форме дачи. Не только солидно, но и стремительно. Его безлошадный сосед не успел оглянуться, как мощный забор Эрмлера впечатался ему в суверенитет и потеснил на пять метров.

Мудрый народ осудил такое тесное соприкосновение искусства с массами. И все расставил по местам. Непредумышленно, конечно, в режиме коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное, в лице дедушки моей жены и его подручных, трудилось на строительстве этой дачи. Дача, насколько я понимаю, уже была и просто расширялась. И в доме было очень много бумаги. Которую женин дедушка и его друзья перли пачками. Стелили ее под рыбку, колбаску; брали для санитарных нужд, да и просто потому, что плохо и в большом количестве лежала.

Бумага была хорошая. Строителям не нравилось одно: фамилия Эрмлера, пропечатанная на каждом листе, в углу. И скоро весь Зеленогорск, все его пивные и сортиры были засорены бумагой с росписью: "Эрмлер". Как будто это он повсеместно нагадил. А против его фильмов никто ничего не имел. Отнеслись уважительно, но чуточку приземлили. Понизили по вертикали, раз его раскидало по горизонтали, под видом забора.

Бери шинель

Крылатую фразу про то, что "все мы выросли из "Шинели" Гоголя", понимают неправильно. Советская власть освободила людей настолько, что они из этой шинели действительно выросли. Она им стала мала.

В питерском городе-сателлите Зеленогорске, ранее - Териоки, было культурное место, ресторан "Олень". Было и некультурное, бар "Черный Кот", но о нем помолчим. О покойниках либо хорошо, либо ничего.

В кочегарке ресторана "Олень" кочегарил хронический Юра, навеселе. Директор его за это сильно невзлюбил. Директор был южной народности, и Юра его тоже не любил. Но заменить Юру было нечем, и паритет сохранялся на протяжении всего отопительного сезона.

Южный директор лишал Юру премии, каждый месяц. Тот, русская душа, кое-как терпел. Но под конец года лишился 13-й зарплаты. А он ее очень хотел и пошел разбираться к этому мамаю. Постучал: тихо, никого нет. Вошел, снял шапку. Спросил на всякий случай: Можно? Вдруг директор спрятался. Никто не отзывается. Юра притворил за собой дверь, стал осматриваться. Видит - зеленая дорожка до самого стола, при дверях - вешалка. А под вешалкой - новые валенки с новыми галошами. У Юры же валенки были уже дважды подшитые, как и сам Юра. И продырявленные. Он их снял, задыхаясь от них. Поставил директору, взял новые, примерил: в самый раз, даже удивительно.

В кочегарке Юра валенки спрятал, надел свои летние, с позволения выразиться, ботинки.

Пришел директор на обход, несет перед собой юрины валенки: "Какая блядь подменила мои новые валенки, да? Только купил, да?"

Юра: "Не знаю! Я к вам не хожу. Это только вы к нам ходите, лишаете людей премии".

Директор: "На тебе, на хер!"

И кинул ему старые валенки.

Так что вот. Налицо противодействие реакции. Сегодня нас снова думают затолкать в старенькую шинель, да не выйдет, лопнет она. Пуговицами в ряд.

Король эстрады в массе

Один раз тесть рассмешил Аркадия Райкина. Тот еще в Ленинграде жил.

Приехал мой тесть, но тогда еще не мой и не тесть, на своем желтеньком жигуле в скромный дворик на улице Мира. Или где-то еще. У него там водился приятель. Остановился он в этом дворике и стал приятеля ждать. А там еще одна машина стоит с шофером, новенькая черная Волга.

Приятеля нет и нет. Тесть вылез, пошагал к черному ходу. Тут дверь распахивается, выходит Райкин и с легкой одышкой направляется к Волге.

- Здрасте, - мрачно сказал ему тесть.

- Здрасте, - отозвался довольный Райкин. И залез в машину. И не выехать им. Потому что жигуль им дорогу перегородил.

- Мешаю? - возвращается тесть.

- Да наверное! - опускает стекло Райкин. Ну, тесть подвинулся. Собрался снова выйти. Посидел, подумал, снял зеркало, сунул в карман и пошел.

Райкин захохотал:

- Вы что же, не доверяете мне?!

- А кто вас знает, чего вы там.

Сонные уколы

В последнее время меня посещают какие-то странные сновидения. Они, понятно, всегда странные, но в этих есть нечто новое.

На днях увидел себя входящим в православный храм, в сопровождении какой-то четы. Эта чета меня туда и привела, хотя люди, насколько я помню, были крайне несимпатичные. А в храме - будочка с пожилым католическим священником, чисто выбритым, в берете. Приветливо приглашает рукой: мол, извольте, исповедуйтесь. Сидит там себе, закутанный в синюю с фиолетовым мантию, очень добрый. Я почесал мимо: что это еще за дела. Походил внутри немного - все очень чуждое, непривлекательное.

Тут мои сопровождающие ахают: оказывается, происходит какой-то праздник, и я должен был целовать небольшой крест, стоящий в стаканчике для карандашей, на столике. В стороне, сразу и не заметишь. И то, что я этого не сделал - очень плохо. Я быстренько, многократно прикладываюсь к этому кресту, а заодно и к некоему кулечку, который лежит рядом. Вот, вроде, и все.

А сегодня всю ночь подтирал тряпкой лужицы рицина. Но перед этим активно убивал этим рицином разные деревянные предметы: шкафы, секретеры, бюро. Насасывал в шприц и вкалывал.

Спамер

Электронная почта хлынула так, что впору пригласить МЧС.

Количество предложений увеличить пенис превысило все разумные пределы. Пенис порвал финишную ленточку и оставил позади деловые переговоры, американский английский и совокупления с животным миром.

Вместо того, чтобы увеличить пенис простым и понятным каждому идиоту способом, предлагаются какие-то больные устройства. Это натолкнуло меня на догадку: на самом деле Спамер - один. Все эти бешеные идеи исходят от одного человека. И у него - шизофрения с расщеплением личности. Он очень хочет донести какую-то мысль, но она тоже распадается на отдельные составляющие.

Если выстроить пенис, деловые переговоры, английский и совокупление с животными в одну цепочку, можно попытаться расшифровать предложение целиком. Немного мешают другие мысли, которые крутятся у Спамера в голове и засоряют главную тему: базы данных, жалюзи, валентиновы цветы к 23 февраля.

О моей правоте говорит и бред величия, который вдруг появился у Спамера. В последнее время он стал называть себя "Денис Педерастов".

Восьмое марта

В троллейбусе подслушивал монолог молодого человека. Монолог адресовался вдумчивой девушке. Из сослуживиц, как я понял.

"Я ему говорю: Артур. Делай с ними, что хочешь; гоняй их, как хочешь, но сегодня поди и поздравь девчонок. Иди в цех и поздравь. Завтра делай, что хочешь: гоняй их, трахай их, мордуй их. Но сегодня, Артур, иди и поздравь. Это завтра, вчера, когда угодно, сука, гоняй их, пинай их. По барабану. А сегодня поди в цех и поздравь. Девчонки, скажи. Ты понял меня? Артур. Я тебе говорю. Завтра, сука, делай, что хочешь..."

Топорная работа

Всякий раз, когда приходится бриться, я думаю о людях, которые делают это топором. Думаю я о них с осторожным восхищением. Я не очень понимаю: если условия такие, что нужен топор, то надо ли вообще бриться? Это все-таки не экстремальная потребность. Я могу понять, когда обезвреживают антифриз (или что там еще, не помню), пуская его тонкой струйкой по морозному лому, чтобы в ищущий рот стекло все полезное, спиртное, а вредное - примерзло. Это задача жизненной важности. Или, допустим, трахнуть бесстыжую козу, обутую в валенки на высокогорном кавказском ранчо. Или сожрать глупого товарища, специально прихваченного в сибирский побег.

Топор же, по-моему, ненужное лихачество. Я бы лучше зарос дикой шерстью, потому что партизанский отряд есть партизанский отряд, все свои. Если, конечно, какая-нибудь иуда не затесалась.

Резюме

Вот резюме ко многим и многим пустопорожним разговорам.

Ловит утром моя супружница машину, на работу опаздывает. В школу. Останавливается черная волга, за рулем - колоссальный кабан. Ну, и жена необдуманно продолжает наш утренний разговор: вот, дескать, как выборы - так сразу начинаются диверсии (а были выборы и диверсия).

- Даааааааа!... А вы как думали? Порядка нужно!...

И чем дальше, тем сильнее разогревается:

- В телевизоре!... Жжжжиррррные хари сидят!...

А сам за рулем не совсем помещается.

Тут Ирина решила менять тему. И въехала из огня, да в полымя. Сподобилась коснуться Франции и проблемы расизма, которую там с какого-то бодуна обсудили. Вот, например, негры...

- Это не люди, - (медленно набирая обороты). - Я был в Кении... - (шумное дыхание) - Я был на Берегу Слоновой Кости... (дыхание переходит в свист).

Ирина:

- Вы путешествовали, да?

- По долгу службы.

Тут становится ясно, что рулит гебист - отставной, по всем признакам.

- Там женщина на невольничьем рынке, белая, знаешь, сколько стоит? Кусок мыла!...

Ирина:

- Вот у меня муж тоже негров не любит.

- Да? какой чудесный человек!....

- Нет.

- Почему?

- Потому что в нем двадцать пять процентов еврейской крови.

- Тогда гавно!

Перешли на погоду.

- Погода, блядь!....

Подъезжают к школе. Супружница моя необдуманно решает пошутить.

- Вот! - игриво. - Сейчас пойду к директорше, скажу ей о расценках на белых женщин...

Это было зря.

- Что ты шутишь?! Чего ты шутишь? Бляди, суки!... Эти негры!...Французы, блядь, говенный народ, пидарасы... Русские и негры - одно гавно!... Такие же бляди, не лучше!... А все потому, что одни жиды!... Один Путин человек!... Шуточки, бля нахуй.... Подвез, блядь!...

Особенности национальной символики

Дорогая моя жена дает замечательные уроки французского. Рассказала недавно детишкам о Ролане Барте: он, дескать, расписал символику Франции: описывал символы и мифы, которые вокруг них создаются обывательским мозгом. Основные символы Франции, по Барту - красное вино, бифштекс и орнаментальная кулинария. А потому моя Ирина и велела деткам расписать такую же символику для России. И объяснить, что и почему. Да и другие страны не забывать.

Дети были продвинутые. Вот какие у них символы для Голландии: наркота, тюльпаны, сыр. А для Германии? Пиво, сосиски, сыр, камерный театр с Вагнеровскими традициями. Ага? Символы России: ну, водка.

- Я даже не буду спрашивать, почему, - сказала Ирина. - Дальше.

Помимо водки, дети назвали икру, леса, избу. Но чаще всего звучала Матрешка с лицом Путина.

- Почему же, позвольте спросить?

Разговор, понятно, у них, русофобов, шел не по-русски. Начались объяснения. Матрешка - она бывает только в России; она - ну, какая? яркая, деревянная (много леса, то есть - богатство; так, допустим). Путин - это смена власти, новый ритм жизни. Тут Ирина немножко сбилась - забыла, что детки.

- А что еще? Какие еще ассоциации вызывает Матрешка с лицом Путина?

- Не знаем...

- Путин - какого пола?

- Мужского...

- А Матрешка?

- Женского...

- Ну, и с какими проблемами это связано? Дяденька, но как тетенька?

Разобрались. Тут одна девонька говорит:

- А мне Матрешка напоминает русскую душу!

- Замечательно. Объясните.

- Ну, она трудно раскрывается... Потом раскроется - а там еще одна...

- Ну? А в конце? Такая малюсенькая фитюшечка... Потом: при чем тут вообще русская душа? вы же не едете во Францию искать там французскую душу?

- Нет, нет! - загалдели. - Вина подринчать, отовариться...

- Ну вот...

Женское сердце

Когда мой шурин впервые пришел в зону, устроившись туда прорабом, ему было не по себе. Все какие-то потусторонние, тени - ночной дозор.

А потом ничего, привык.

Сидят они с бухгалтером, расписывают одежду на всех.

- Ну, - говорит бухгалтер, - первыми женщин оденем.

И откладывает стопочки, самой грубой ткани.

- А я пошел, - говорит. - А ты оставайся, пусть заходят.

В дверях остановился, почесал в затылке:

- Зря я их все-таки женщинами назвал, не по-людски может выйти.

Шурин остался один.

Заходит первая женщина, детина под два метра ростом, да с топором.

Шурин обмер.

Но женское сердце мирное, отходчивое.

- Где тут мне сапоги? - басит.

Веселый Роджер

На днях по телевизору рассказали про чудеса с черепом Тамерлана.

Оказывается, этот череп нельзя было откапывать, иначе - беда. А Сталин откопал, потому что очень любил Тамерлана и хотел хотя бы череп. Как назло, это было 21 июня 1941 года. И началось.

Жуков, человек не лишенный мистической смекалки, отнесся к проблеме серьезно. Вокруг Москвы, как выяснилось, летал самолет не только с дубликатом иконы Казанской Божьей Матери. Но и с черепом Тамерлана, или с его костями. Такая вот получилась эзотерическая компания. И немцы дальше этого магического кольца не прошли.

Не знаю, мне как-то обидно при мысли, что героями-панфиловцами командовал Тамерлан. Потом Жуков уговорил Сталина вообще закопать этот чертов череп обратно в Узбекистан. Сталин уже начал кое-что понимать и согласился. Нельзя же так: то откопайте стюардессу, то закопайте стюардессу. И сразу выиграл одноименную битву.

Сейчас у меня складывается впечатление, что над могилой опять потрудились красные следопыты. Может быть, захотели клонировать полезного человека, чтобы был Тимур, потому что команда уже есть. Или просто на ней водки выпил какой-то неверный пес - из лучших, может быть, побуждений, чтобы помянуть. А Тамерлан обиделся, что не кумыс, или чего он там хотел, и зашевелился.

Вообще, можно выкопать череп, привезти в неугодное государство. Когда оно капитулирует - закопать там же, на его территории. Потом отрыть, переправить в соседнее. И так далее, чешет по миру Веселый Роджер. Существует, конечно, риск, что события снова коснутся стороны посылающей, а не принимающей.

Письмо перед расстрелом

Есть в одной школе, где супружница моя трудится, некий французский Клод. И Клод сей, пожив среди наших, пропитался красным следопытством. Оказывается, у него был какой-то родственник, который угодил в наши родные партизаны и сражался против общего неприятеля. Клод специально поехал, нашел деревеньку, устроил там своему брату (или дяде?) маленький музей. Молодец, что тут скажешь.

Еще у Клода был другой родственник, который, уже в составе французского Сопротивления, угодил в лапы к фашистской гадине. Корректная фашистская гадина, постукивая тросточкой или там стеком по сапогу, позволила ему написать письмо домой, перед расстрелом. И, ни на йоту не отступая от садизма, которому присягала на верность, отправила это письмо по назначению.

Так вот: прощальное письмо этого второго французского родственника Клод попросил перевести на русский язык мою супружницу - для местного музея первого родственника. Или что-то вроде того, если я вдруг перепутал. Короче говоря, письмо так и называлось: "Письмо перед расстрелом". Из самого настоящего концлагеря. Начиналось оно так:

"Дорогой дядя! Рад был получить твое письмо, я узнал, что у тебя болит палец. Желаю тебе скорейшего выздоровления, меня же только что известили, что расстреляют в полдень; сейчас три часа дня, а потому, как видишь, минуты мои сочтены."

Письмо было очень почтительное, без истерик. Смертник передавал приветы семье и посетителям кафе "У Жоржетты". Закончил словами: "Да здравствует Франция!"

Моя исправная переводчица явилась к Клоду и говорит:

- У его дяди палец болел, я не ошиблась?

- Да! Палец у него болел, видите ли!

Супружница моя погрустнела лицом и сказала, что даже прослезилась, когда переводила - такая выдержка, такой трагизм ситуации.

Клод всплеснул руками:

- А, уи! Вы что! Семья вздохнула с облегчением! он был тиран и деспот! И жена была очень счастлива.

Диспропорция

Неужели я об этом уже писал? Напишу еще.

Была история с одним колхозным человеком, который шел, наверное, сначала по большаку, а потом - по проселку, а может, наоборот - по большаку потом, а по проселку - сначала. Играл на гармошке, вел себя, как в фильме "Трактористы" или "Любовь земная". Но вышел с ним фильм "Судьба".

Зашел он в коровник. И вскорости пейзанки, прогуливавшиеся мимо на предмет венков и хороводов, услышали дикие, истошные вопли. Объятые трепетом, заглянули в тот самый коровник. И видят: этот самый первый парень на деревне, тракторный гармонист в картузе, подставил скамеечку, приладился к корове и затеял плодородие. Но корова, которая любила первых парней на деревне не меньше, чем пейзанки, вошла во вкус, сдала назад и приперла кавалера к бревенчатой стенке. И начала делать магические, вращательные пассы, чтобы скрасить дефект несоразмерности. Сломала ему ребра к дьяволу, горячая женщина.

Наверное, у них в деревенской библиотеке не было Золя. Там же все написано, что делать: позвать непосредственную Франсуазу, и та с девичьей невинностью и сноровкой все оформит, как положено. Да, еще бык нужен.

Око за око

Люди все-таки редкостные скоты. Когда создаешь им условия, думаешь: ну, слава богу, сейчас все будут довольны, атмосфера заблагоухает доброжелательностью, наступят мир и предупредительность. Однако нет. Чем гаже человеку, тем краше человек, тем достойнее он держится. И наоборот: чем лучше ему, тем он пакостнее.

Давеча прокатился я в троллейбусе номер 20. Хоть и старожил я в своих местах, но такого давненько не было. Меня превратили в почти надорванный чебурек. А из других уже даже капало. И никто не возмущался как-то уж слишком особенно. Раздавалось: "уберите руку", "вы на меня легли", "закрой пасть" - и не более. Обычные коммуникативные акты гордого человечества. И даже чувствовалась некая общность судьбы. Единение - принудительное, но легкое, как Божье бремя. По-братски собачились.

Мне, однако, по старой привычке к мрачному мировоззрению, припомнился совершенно противоположный случай. В свое время я и его засунул в одно художественное произведение, потому что мне показалось, что он там к месту, хотя теперь я в этом не уверен.

Короче говоря, дело было лет десять назад. Захожу я в метро. Еду на эскалаторе. Поздний вечер, почти ночь. Народу мало. Кругом чистота, покой и сияние. Умиротворение абсолютное, никакой толкотни, никакой отрыжки в лицо. И мне показалось: вот, стоит только создать людям нормальные условия - и они моментально сделаются людьми, а не свиньями. Вхожу в вагон. Полно свободных мест, сажусь. Раскрываю книжку, начинаю читать. Подъезжаю к следующей станции. Двери еще не разошлись, как вдруг подходит ко мне пассажир, сидевший напротив. Лет тридцати пяти - сорока, очень серьезный, аккуратно одетый. И говорит негромко:

- Когда вы вошли, вы наступили мне на ногу. Теперь я наступлю на вашу.

Сильно наступил и вышел в разверзшийся проем.

Так что я с тех пор никогда не забываю, какая я свинья, в глубинах моей самобытности. Вокруг - никого, простор, фантастика Ивана Ефремова. Новое человечество. И все-то мне мало, и все-то я ноги давлю, как будто девать их некуда. И даже копыт не жалею - ни юных чужих, розовеньких, раздвоенных; ни натруженных лошадиных, тоже чужих. Все давлю. Ни капли скученного троллейбусного братства.

Яблочная мануфактура

В том, что именно женщина дала мужчине яблоко, а не наоборот, таится глубокий разумный смысл. Поев яблока, мужчина набрался разных идей. Увидел, что наг; возбудился, наверное, ну и пошло-поехало. В кожаные одежды - и на выход. Правильное разделение труда. А если бы яблоко дал мужчина, то ни черта бы не вышло. Для примера приведу один случай.

Был такой дамский угодник системы мачо. Студент. Приехал он в колхоз, нашел себе даму, вскарабкался на нее и начал угодничать. Но дева лежала совершенно индифферентно. Он уж вспотел, а с ее стороны - полное безучастие к трудам. И, конечно, никакого встречного поршневого движения. Кавалер рассвирепел. Схватил со столика яблоко и сунул ей:

- На, хоть яблоко сожри! Чтоб не лежала так просто!

Ну, пожалуйста. Равнодушно сожрала. А он надрывался. Не берись не за свое дело.

В театре

Попал я в театр, в Александринку. На "Ревизора".

Вещь любопытная, но поставлена так себе. Лучше всего поставили бутерброд в буфете, я даже крикнул "Браво!" А представление не понравилась.

Во-первых, там все время орут и ходят на четвереньках. Во-вторых, там городничья жена беспричинно хватает Осипа за причинное место. А тот стоит в штанах и пальто нараспашку, а под пальто - волосатая грудь.

Еще меня удивило, что распоясавшийся Ревизор поворачивается к залу задом, а к кулисе - передом. И ссыт. Струя деликатно не обозначена, но сделан намек на пар. Я не особенный ретроград и ничего не имею против, чтобы поссать со сцены - да хоть в царскую ложу. Но я не вижу в этом нового прочтения "Ревизора". Городничий же вместо того, чтобы держать, как все нормальные люди, свечку, когда Ревизор оседлал его дочку, поднял его за ноги и стал качать, как насос.

И еще мне не понравился оркестр: молодые люди, занявшие ложу, которая ближе к сцене. Судя по всему, это был маленький церковный хор, подрядившийся играть музыку ртом. Они подражали разным звукам, в том числе физиологическим, и плавно переходили на "пум-бам-пам, пум-бам-пам". Эта кишечно-полостная музыка вызвала недоумение даже у публики. Плохой спектакль. Хотя говорят, что он есть признак возрождения Александринки. Вполне возможно. Больные, когда из комы выходят, тоже, бывает, несут черт-те что, даже нецензурное.

Да и совокупное лицо театральной публики постепенно меняется.

Мой родственник, например, с которым я туда сходил, явился с длинным шрамом через весь лоб: ударился в новогоднюю дверь. Но шрам был вполне благороден. Во всяком случае, не скажешь, что это фонарь или там асфальтовая болезнь. Зато о зрителе, обернувшемся к нам с переднего ряда, можно было сказать именно это. Алый белок глазного яблока а-ля джонатан. Предгрозовое кожное окружение: синее с желтым. Навел этот глаз на окрестных дам, за неимением лорнета. Не пришла ли, часом, графиня N., которая приложила ручку?

Break

Вчера посмотрел бокс: кто-то с кем-то, неважно. Единственное состязание, которое я время от времени смотрю. Трудно сказать, зачем. Боксом я никогда не увлекался, как и ничем другим. Единственный боксерский прецедент создал мой двухметровый подвыпивший дядя, когда я был маленьким. Ну, не совсем маленьким, двенадцати лет. Или семи. Были гости, шел пир.

- Бей! Бей! - стал учить меня дядя, выставляя ладонь на манер груши. - Бей, не бойся!

И начал прыгать. Я послушно бил его в розовеющую ладонь.

- Сильнее! По роже! - не унимался дядя.

Я сосредоточился и врезал ему по очкам. Задорное физкультурное выражение слетело с дядиного лица вместе с улыбкой. Я с ужасом смотрел, как дядя огромной тушей приплясывает передо мной, наливаясь яростью гладиатора. Меня спасла перемена блюд и напитков. А дядю эта перемена - уже в нынешний Новый Год - не спасла. Боксеры вообще частенько, когда их звезда закатывается, влачат незавидную жизнь. А дядя - тот и вовсе инженер, а не боксер.

Короче говоря, в новогоднюю ночь он поехал к нам в гости. Из московской квартиры, что в Черемушках, он вышел, а в нашу, которая в Кировском районе Питера, не приехал. И объявился лишь через сутки, в больнице. Мы все гадали, на каком отрезке путешествия из Москвы в Петербург он пропал. Оказалось, что до цели ему не хватило пятидесяти шагов: кто-то на него напал, извалял, напоил, ограбил, научил нецензурным словам и отвез в травму, где он лежал и орал громче всех, хотя был совершенно здоров, только помят малость - в отличие от соседей. А потому был изъят из палаты и доставлен к моим родителям на квартиру. Мне же пришлось разыскивать в этой больнице его ключи, документы, часы и прочую всячину. Нашел, привез.

Дядя сидел в полосатых трусах. Маменька с отчимом раскатали его в прозрачный блин. Я осторожно заговорил о работе, дядя чуть оживился.

- Я тоже перевел три книги, - сказал он. - Компьютер мне выдал перевод: "У алкоголиков есть обычай по утрам похмеляться".

- Что тут странного, - рассмеялся я. - Это знает любой компьютер. Это знает даже мобильный телефон с памятью на два номера.

Уже не веря в доброе отношение и шутку, дядя внимательно посмотрел на меня и жалобно улыбнулся.

Куриный архетип

Любовь моего кота к куриным пупам непомерна. Поощряя пупоедство, варю пупы. Дело куриное - и мысли, соответственно, куриные. Несвязные и незатейливые.

Почему москвичи так уж уверены в правильности "курицы"? Лично я против курицы ничего не имею, но есть же курьи ножки, курьи лапы, курьи мозги. Они же, впрочем, куриные.

Курица, если задуматься, - национальный архетип. Она съедобна, ковыряется в говне и не умеет летать. В отечественных сказках куры (-ицы) представлены широко, чего не скажешь о гусях и утках. Судите сами: утки участвуют в "Лягушке-путешественнице", скажем, да в "Серой шейке" - произведениях вольнодумных, индивидуальной выделки. Гуси пренебрежительно приравнены к лебедям; они - существа, наделенные способностью к свободному воздухоплаванию, а потому подозрительные. С ними лучше не связываться. Пусть летают заморские нильсы. Индюк же вообще возбуждает ксенофобию и звучит, если не ошибаюсь, только у Корнея Чуковского, да и там свалился с Луны вместе с Бибигоном. Об индейках я вовсе молчу. Они - трансатлантическое чудо, рожденное империализмом.

Однако куриное происхождение роднит с нами даже президентские ноги. Властелин мира Буш становится ближе, понятнее и ничтожнее. Куры архетипичны не только для человеческого, но и для звериного сознания. Мы, наблюдая, как наши многочисленные коты терзают когтистые курьи лапы, давно поставили себя на место кота и решили, что лапа напоминает ему вещь, которую он видит очень часто: человеческую пятерню. Эта пятерня, могущественная, то карающая, то животворящая, встраивается в котовую подкорку и проецируется на курью лапу, которую можно спокойно терзать. В умозрительной победе над пятерней наступает самоактуализация кота.

Человеку, конечно, мало надругаться над лапой, а потому она вызывает у него некоторое неодобрение.

Пришел я однажды в гости к приятелю, голодный. А жена его спрашивает: "Лапу куриную есть будешь?"

Что ж, думаю, ничего тут такого нет. Воображаю себе лапу во всем ее совершенстве. Приносят мне тарелку с зеленоватым бульоном, а в ней плавает лапа, морщинистая, с когтями. И морковинка.

Горько

Столько всего навспоминал, а про собственную свадьбу ни разу не вспомнил.

Бракосочетание состоялось в первый год подсушенного закона, когда, по просьбам трудящихся, перестроилась торговля водкой. Ну, нас он не коснулся.

Вообще-то, свадьба была обычная. В одном кафе. Танцевал там с тещей под "Белый теплоход". Помнится, свидетель мой выкинул глупость. Говорит: разбейте тарелку. Сколько будет кусков, столько лет проживете вместе. Я так ею шваркнул, что мой экзальтированный товарищ заорал: они переживут Мафусаила! И тут мы слышим: опять - трень! и дальше - брень! И снова, и снова. Это мой отчим подключился, он сильно обрадовался, что можно тарелки бить, и принялся колотить их одну за другой, сияя.

Потом еще украли невесту.

Ее придурковатые подружки, которым пить вообще бессмысленно, посадили ее к ментам в какой-то газик. Те сразу согласились: за бутылку водки посадили, за бутылку водки отдали.

А дядя мой с отчимом тем временем договаривались трахнуть свидетельницу.

Отчим:

- Давай, пошли, я уже обо всем договорился.

Дядя:

- Да где?

Отчим:

- Ну, ты что, совсем плохой? Тут, под лестницей, где еще!

Не знаю, как там у них сложилось. Вообще не знаю, что дальше было.

Холостяцкий хомяк

Продолжаю про свадьбу. Через неделю после своей я пошел на чужую. Скучно там было! Все уважительно, с напускной заинтересованностью напряглись, когда кто-то из гостей посвятил молодым песню Розенбаума "Свадьба, свадьба, в жизни только раз". И сам же ее и сыграл на гитаре. Я посидел, поглазел по сторонам. Прихватил большую чужую бутылку, унес с собой под пиджаком от первой свадьбы.

На другой день мы с женой взяли эту бутылку, свистнули нашего свидетеля и поехали в Сестрорецк за какой-то дармовой мебелью. Мебели нам не дали, а бутылку мы выпили на поляне. И сразу поссорились со свидетелем.

Он был холостой и рассказал, что у него жил хомяк-онанист, а я сказал, что это хомяк от него научился.

Простота как неслыханная ересь

Чем проще человек, тем он загадочнее.

Приехали мы с тестем однажды к какому-то его родственнику. То ли кузен это был, то ли дядя. Жил за городом, в деревянном доме.

Тот стоит, смотрит на нас, чего-то ждет. Спокойно ищущий взгляд. Налицо полное довольство. Помолчали так. Не клеится коммуникативный обмен. Впрочем, тесть себя чувствовал, как рыба в воде. Постояли, попинали щепочки.

Тесть смотрит на пса, торчащего из будки.

- Чего он у тебя делает? - спрашивает.

Хозяин пожимает плечами, цедит сквозь зубы:

- Чего ему делать, пистоны ставит.

Потом, правда, немного ожил и сыграл на гармошке.

Тактика поединка

Выходит моя половина из школы, где работает. Покурить. Смеркается.

Дальше я постараюсь обойтись без табуированной лексики - из принципа, да еще потому, что ни к чему она, тут все люди грамотные, легко додумаются.

Вдруг подползает к ней страшный бомж с носом, провалившимся до первого этажа. И говорит:

- Дай закурить!

А она отвечает:

- У меня нету!

У нее и вправду не было. Она вынула сигаретку из пачки и вышла на улицу.

- Я у вас спросить хочу, - признается бомж. Придвигается и спрашивает, зачем мужики неправильно пользуются женским половым органом. Дескать, они бездумно пробуют его на вкус.

- Уйдите, - говорит моя половина и курит себе, немного нервничая.

Бомж развивает свою адскую мысль. Оказывается, с этим органом надо поступать иначе. С ним надо построже. Половина моя судорожно докуривает и дает совет:

- Ну, ступайте, поищите себе такой орган.

- Я курить очень хочу, - мрачно и жалобно говорит ей собеседник. Уже вслед. Тут-то до половины моей дошло, что это был специальный иезуитский прием. Наивный пилигрим подумывал ее шокировать! Чтобы она окурок бросила в гневе. А он бы взял. И вся его сексология была напускной уловкой. Но черта с два, скурила его, окурок, до фильтра. Да и сигарета была ультра-легкая. Что ему до такой сигареты? Каверны щекотать. С его туберкулезом да сифилисом сигара нужна, бесконечная. Может быть, даже не в зубы. Иначе будет мелкое баловство.

Ребятам о зверятах

На Западе с детьми обращаются неправильно, устраивают им оранжерею. Вырастая, такие дети впадают в экзистенциализм и кормят психоаналитиков.

Не далее, как нынче вечером вспоминали об одной французской семье, весьма состоятельной и знатной. Глава семьи работал при французском консульстве в Питере, а моя жена работала при его дочке учительницей английского языка, а заодно - и гувернанткой немного. Дочке было не то 6, не то 7 лет, очаровательное дитя по имени Амандина.

Однажды они пошли в цирк.

Выступали клоуны. Вышли двое, низенький и высокий. Долго ссорились из-за огромной бутылки с надписью "40 градусов". Потом они ее выпили из горлышка и описались. Этот случай даже попал в один мой рассказ.

Публика ревела, стонала и лежала. На глаза юной Амандины навернулись слезы. Прерывающимся голосом она спросила:

- Why are they laughing? (Почему они смеются?)

- Because (Потому), - процедила жена.

Дети должны сызмальства приучаться к настоящему и непреходящему. Я, когда был в возрасте Амандины, ужасно любил цирк. И ликовал, когда вкруг арены разъезжал медведь на мотоцикле с коляской, а за медведем развевался огромный красный флаг. Эта поездка означала апофеоз не только цирковых, но и вообще достижений. Теперь-то я вижу, что этот медведь в нас крепко засел, на всю долгую зиму.

Мой дедушка сидел рядом, и лицо его при виде медведя с флагом торжественно каменело. А на глаза, как у трепетной Амандины, наворачивались слезы, но - гордости.

Лирическое воспоминание по случаю праздника

31 декабря 1990 года передо мной возникла реальная угроза встретить Новый Год в одиночестве. Супружница моя укатила за границу, а потомство еще не народилось. Поэтому я ощутил себя более или менее вольным стрелком и отправился в некое общежитие.

Там мы сначала все долго сидели за одним столом и сурово наливались жидкостью. Потом эта жидкость перешла в неустановленное агрегатное состояние, влиявшее на либидо. И мы потянулись за другой стол: в отсек, где давно жила и ждала красивая и одинокая, с печальными глазами и верой в судьбу. Ну, верить ей было не особенно полезно, но я рассудил, что она все же может рассчитывать на мимолетные мгновения чуда. Чудес я не знал, зато был обучен нескольким простеньким фокусам, а потому решил, что вполне сумею заменить волшебника. Сел поближе и стал прикидывать, как бы это познакомиться, чтоб стало хорошо. Времени уже оставалось мало, часа четыре утра. Помню, во мне созрел определенный план - пускай неуклюжий, но мне самому он нравился.

И тут я увидел, как медленно падает шкаф.

Это был не совсем шкаф - скорее, стеллаж.

Мой товарищ, насытившись и утешившись пищей, отвалился и прислонился к нему спиной. Слишком прочно. Стеллаж, помимо разной утвари и редких книг, содержал в себе огромную баклагу с масляной белой краской.

Я зачарованно следил, как он валится.

Приятель, оставшись сидеть под тупым углом, не обернулся на гром и замер, неторопливо обдумывая случившееся. Краска залила мебель, пол, дверь, стену, каких-то людей. Красивая и одинокая превратилась в ведьму.

Холодея, я шепотом предложил свою помощь. Я выслушал ответ, и мои надежды рухнули. Фокусы не понадобились, и я остался при невостребованной ловкости рук.

Ошметки былого без дум

Под Новый год хочется рассказать что-нибудь веселое, чтобы все наполнились радостью. Но нечего. Можно, конечно, вспомнить, как наступал 85-й год - один из самых забавных.

Новый Год я, тогда еще холостой и не подозревавший, что через каких-то полгода положение изменится, решил отметить с родителями. А чтобы не было скучно, позвал приятеля, заскорузлого девственника. Приятель был столь же юн, сильно озабочен, однако еще обманывался перспективами. Зная, что ночью мы отправимся искать приключений, он пришел; за столом вел себя преувеличенно оживленно, пил из литровой бутылки, дивил моих близких. Наконец, они улеглись и нам посоветовали сделать то же; мы, конечно, не послушались, ограбили отчимов бар и пошли гулять.

Сразу и познакомились с девушками: жили эти девушки в квартире, открывавшейся сразу на улицу, и внутри этой квартиры все было так, что не сразу поймешь, вошел ты в дом или еще гуляешь. "Холодно, как у пьяниц" - ругалась моя покойная бабушка, заходя к нам с женой в комнату.

Вот так и у девушек было, очень холодно. Девушки были так себе. Не то, чтобы они ждали принцев, но мы с товарищем не тянули даже на мелкопоместных дворян. Я и сам не знаю, чего от них захотел, потому что Новый год как раз пришелся на середину курса венерических болезней, которые я изучал, и мне уже кое-что было ясно. Проторчав у них полтора часа, я ушел домой, а друг мой остался, хотя ему было сказано в ухо, что дело безнадежное: ундины пребывали в скандальном, придирчивом настроении.

Избежав одного скандала, я быстро влетел в другой: дома заметили пропажу, заперли бар на ключ, а ключ взяли с собой в гости. Когда я проснулся, никого не было, и ключа тоже не было, а бар был, полный недоступных напитков. Вдруг вернулся мой приятель. Сияя, он сказал, что трахнул ундин. Я моментально понял, что он врет; он так и светился: в костюме-тройке, востроносых туфлях. И не ошибся, потому что потом он не лечился нисколько; он просто хотел возвысится в моих сравнительно опытных глазах.

Мы стали гадать, как отпереть бар. Тут приехал еще мой друг, который сейчас работает на скорой помощи - я часто пересказываю его истории в медицинских циклах. Он взял отвертку и, как я уже некогда рассказывал, снял с серванта заднюю стенку. Мы опустошили бар, и будущий скорый доктор предложил поехать к знакомым женщинам. Он не хотел этих женщин, он хотел сделать им гадость, гуммоз (у нас это слово было в широком употреблении).

Приятель, якобы трахнувший ундин, пустился вприсядку. Скорый доктор, глядя на него, согнулся пополам и дал отмашку: "Берем!"

Маленький, толстенький, пьяненький, похочущий вприсядку, в троечке и штиблетах - это было то, что нужно. У женщин уже сидел мужчина, специалист по медицинской технике, пухлый русский богатырь в подтяжках и закатанных рукавах.

- Ну, вы, ребята, за мной не гонитесь, - отечески посоветовал он, берясь за бутылку.

Упал он первым. Мы взяли его за ноги и сволокли в отдельную сторону, где не было стекол в окне, да и рамы тоже. Оставили лежать на неструганом полу. Потом упал наш маленький танцор. Взяв его за ноги, мы сволокли его туда же и положили на специалиста по медтехнике, как на поленницу. После чего всю ночь, пока не заснули, ссорились с женщинами, которые хотели байроновской романтики.

А маленький, кругленький моя приятель проснулся и никак не мог взять в толк, где он находится. Накинув на плечи шубу одной из дам, он долго бродил по пустынному коридору, напоминая призрак кровожадного румынского боярина. Дамы отобрали шубу и выгнали его; он пошел домой пешком, ориентируясь по звездам.

О любимом народном сериале, лживом до бесконечности

"Менты" непотопляемы и бесконечны. Они продолжаются и удаляются от реальности.

Актеры не гримируются и не играют. Иногда подрисовывают себе фингал, но часто и подрисовывать не надо.

Капитан Ларин появляется все реже. По слухам, ему сильно мешает токсический образ жизни. Я думаю, уровень фильма можно повысить, если заснять капитана Ларина в реальной обстановке и растянуть на семь серий, по количеству дней запоя.

Я, конечно, знаю, о чем говорю, потому что мой собственный брат, двоюродный, сумел-таки поработать милиционером. Кузен выпивал поллитру, вешал на плечо автомат и шел наводить порядок.

Однажды звонит мне, из Москвы:

- Дядька-то твой, мой папаша, знаешь, что учудил? Арестовал я на Тверской блядь, привел домой. Стал обхаживать. А он спал за стенкой. Вдруг проснулся, выскочил и без слов отымел. Представляешь? Мне полчаса понадобилось договариваться, а он раз - и готово!

В телефонной трубке послышался дядин рык, запрещавший кузену рассказывать дальше.

Потом позвонил сам дядя. Не поздоровавшись, выпалил стихи собственного сочинения, про кузена: "Доктор придет, из дурдома. Спросит у нас: где опер Рома? Доктор придет из психушки, Роме нальет из чекушки".

Сделал паузу, набрал воздуха:

"К Роме придет врач нарколог! По совместительству он проктолог! Есть у него с водкой клизма, чтобы лечить от алкоголизма!"

В гостях у сказки

Однажды жена с великим боем купила хорошие сапоги. Они стоптались и поистерлись, это бывает.

Жена их взяла и снесла в Дом Быта, хотя лучше было бы назвать - Дворец. Там их приняли на перестройку и денег взяли, сколько они сами не стоили.

Наступил торжественный день воссоединения с сапогами. Приходит жена и видит: всё полки, полки, сплошные полки, уставленные ботинками, и среди них - одни сапоги, Уроды, с загнутыми носами. Нечто неописуемое. Она еще порадовалась: хорошо, что они не мои.

Сапоги эти словно сошли с картинки из детской книжки про русские народные сказки. Как будто Иван-Царевич их снял и поставил проветриваться, или продал торговому инородцу, ростовщику. Ковер-самолет и гусли-самогуды - бесплатно.

То есть эти сапоги выбежали из коллективного бессознательного, откуда все народные сказки прут.

Приемщица любуется квитанцией, идет к Уродам, снимает их с полки и подает. А жена смотрит, что они больше на два размера.

- Вам же стопу не мерили! - ликует приемщица.

Не тут-то было. Оказалось, что мерили. И на квитанции даже оставлен след этой стопы, миниатюрной и женственной, как моей жене и положено.

- Иван!!

Между прочим.

Явился сказочный Иван, в кожаном фартуке, с коричневой папиросой. Она пропиталась слюной и тлела вся.

- Ты заказ делал?

- Ну, может, я; может, и не я. А че? че такое?

- Закорючка твоя стоит!

- Ну, моя...

Иван - не то вдовствующий царевич в изгнании, не то третий сын - возмутился и тяжело задышал.

- Да ты посмотри!...

Подобрал фартук и халат, сунул ногу в сапог жены. Топнул. Застегнул молнию, выпрямился.

И стал не опишешь пером, какой красавец, будто выскочил из горячего молока.

Моя жена - Ванга

Наберитесь терпения и прочтите до конца.

Не знаю, зачем, но моя Ирина везет каких-то школьников в город Орел. Для чего-то. И вот сегодня она собралась в билетную кассу получить на деток бесплатные билеты. Взяла с собой одну веселую мамашу при четырех колесах и поехала.

Бесплатные билеты - это чистая Сибирь. Сначала она получила доверенность, а потом доверенность на доверенность, на которую получила третью доверенность, и вот уже с этой доверенностью явилась в кассу и совсем уж собралась туда сунуться, как вдруг звонят ей на мобилу из комитета по образованию и, жуя, говорят, что ей еще нужно получить платежное поручительство.

- А где получают платежное поручительство? - спрашивает Ирина, четко артикулируя.

- Вообще-то, его получают где-нибудь, - сказал жующий комитет и сглотнул. - Но дело в том, что его уже получила учительница домоводства из школы номер такой-то.

Оказалось, что учительница домоводства из школы номер сякой-то тоже едет, но - в Курск. Везет туда деток. Для чего-то. И много еще кто едет, из многих школ, а платежное поручительство - одно, и им завладела учительница домоводства.

Тогда Ирина позвонила директору школы, где работала учительница домоводства. Директору по прозвищу Александр Борисович.

- Какой Курск? - сказал Александр Борисович. - Ничего не знаю. А-а!... Курск! А учительница домоводства уехала на конференцию в школу, которая в Веселом Поселке. И взяла с собой платежное поручительство. Чтобы в четыре часа приехать с ним в билетные кассы.

- Мы ее встретим, - пообещала Ирина. - Как она выглядит? Какая она?

Директор задумался.

- Обычная, - сказал он наконец.

- А нельзя ли с ней связаться, на конференции в Веселом Поселке? - спросила Ирина.

- Связаться с нею невозможно, - ответил Александр Борисович. - Но я буду с ней связываться.

Тогда Ирина продиктовала ему номер мобильника с тем, чтобы учительница домоводства позвонила ей сама. И стала ждать.

Учительница домоводства не позвонила. Александр же Борисович, когда Ирина сама ему позвонила часа в три, не сразу вспомнил, кто она, Ирина, такая, а после воскликнул:

- А-а!... А вы знаете, что у вас телефон отключен? Учительница домоводства звонила вам много раз, и никто не подошел. Индекс данной АТС не существует.

Индекс работал, телефон существовал. После просьбы повторить номер выяснилось, что Александр Борисович записал его правильно. Тогда Александра Борисовича попросили перезвонить сию секунду ради проверки. Александр Борисович не перезвонил. И больше совсем не подошел к телефону. И учительница домоводства не позвонила тоже. Теперь начинается самое главное и захватывающее.

- Думаем, - сказала Ирина своей спутнице. - Ясно, почему она не позвонила. Зачем ей это надо? Она сформировала себе образ: навороченная, с мобилой, при машине - короче говоря, имущественный Враг. На хрена ему звонить? Ее ли это проблема?

- Мы найдем ее, - продолжила Ирина, - обводя взглядом огромный билетный зал, полный людей. - Портрет такой: Растрепанная, Длинные Волосы, Тупая Морда, Большая Жопа. Иначе быть не может.

Выбрав одну среди сотен кандидаток, Ирина приблизилась к ней, положила руку на плечо и строго сказала:

- Вы - Иванова, учительница домоводства школы номер сякой-то, едете в Курск и имеете при себе платежное поручительство?

Потрясенная тупая морда, потрясенная большая жопа смотрели на нее и согласно кивали:

- Да, да, это я.

Мамаша, сопровождавшая мою Ирину, побледнела.

- Вы ведьма, - прошептала она.

Ну все, я вас всех тут утомил, кто читает. Знаете, чем кончилось?

Учительница домоводства не дала им платежное поручительство. Она сказала, что думает, будто они - две аферистки, которые хотят завладеть поручительством, отнять его. И убежала.

Она неслась, сломя голову, через весь зал.

Невольник Чукотки

Я не один раз рассказывал разные вещи про моего покойного приятеля по прозвищу Братец. Братец был не самым лучшим представителем человеческого рода. Но он не заслужил помереть вот так - не подберу слова. Рано - да, наверно. Он частенько разыгрывал передо мной армейского деда. А теперь недалеко время, когда я ему в настоящие папы сгожусь. И еще мне запомнились его истории про Чукотку, где он служил, когда его в первый раз вышвырнули из нашего медицинского питомника. А уж как они запомнились ему самому, об этом и говорить не приходится. Хотя ничего в них особенного нет. Каждый, кто служил, таких историй припомнит дюжину дюжин.

На Чукотке Братцу активно не понравилось.

Потом-то он устроился неплохо. Стал наигрывать клавишником в солдатском ансамбле, на офицерских мероприятиях с чугунными женщинами. Играл он хреново, но и запросы были минимальные. Один растроганный майор сказал ему даже: "Эх, Вова! Махнуться бы с тобой: я тебе - погоны, а ты мне - свой хуй".

Но поначалу все было грустно. Братца заставили рубить ломом колоду замороженного говна. Отхожее место заледенело. И что-то с ним сделалось, с местом - не то лопнуло, не то треснуло. Короче говоря, надо было рубить и долбить. "И я рубил! - срывался на фальцет Братец. - Ты знаешь, как это бывает, когда ты хуячишь ее ломом, а от нее летят маленькие льдинки, прямо в ебало? И от соприкосновения с теплом твоего ебала они начинают таять!.."

Подобного рода опыт надмевал Братца. Он свысока слушал лекции медицинского майора Зайцева.

- Химического оружия у нас нет, - гремел Зайцев. - Так и запишите!

- Как это нет, - цедил Братец. - У нас лежала одна, бомба. Ржавая вся, в углу. Ее, кто ни пройдет, ногой ебнет.

Больше всего Братец любил рассказывать про нарушение устава караульной, если не путаю, службы.

- Стою я на вышке, - поверял мне Братец сокровенное. - Один, совершенно. Вокруг тундра (или что там у них? в общем, унылый ландшафт), и ни души. А там, на вышке, висела подробная инструкция: чего нельзя делать часовому.

Братец перечислял, но я, конечно, забыл все, кроме трех первых пунктов. Нельзя сидеть. Нельзя лежать. Нельзя без надобности досылать патрон в патронник.

- И я, - продолжал Братец, - нарушил их все по очереди. Сначала я сел. Потом встал. Потом лег. Потом опять встал. Потом без надобности дослал патрон в патронник.

Братец помолчал.

- Потом, скажу тебе по секрету, - признался он, наконец, - я подрочил хуй. Что было, конечно, вопиющим преступлением: ведь я, во время оргастических сокращений, утратил вменяемость и никак не мог должным образом охранять вверенный мне пост.

Братца давно уже нет. А я все думаю: как же так? Одинокая саморадость между сопок, в пустыне; экзистенциальная песнь, высокая степень свободы. Но не высшая. Потому что сартру с его камю дают поджопник и ведут на губу.

Бедный я человек, сказал апостол Павел.

Утюг

Когда я учился, психиатры нам говорили, что всякая психопатия обычно более или менее устаканивается к тридцати-сорока годам жизни. То есть как был человек урод, таким и остался, но пообтерся, приспособился, завел семью и размножился. И уже не так бросается в глаза.

Что-то мне подсказывает, что нечто подобное происходит и с вундеркиндами.

В нашем классе учился один такой Гриша, никак не психопат, зато отъявленный вундеркинд. Он никогда не получал ничего ниже пятерки. И был неплохой малый, но ужасно одинокий, никто с ним не водился, потому что это было неинтересно. И он, мне кажется, с удовольствием променял бы свои таланты на что-нибудь позауряднее.

Из восьмого класса Гриша пошел сразу в десятый. "Ну, как там Гриша?" - спрашивал я у десятиклассников. "Да так, - отвечали они. - Поднимает руку, встает, ему дают выговориться, он садится".

Потом он поступил в тот же самый замечательный мединститут, что и я. Ну, думал я, Гриша блеснет и сделает открытие. Это будет не знаю, кто - Сеченов, Пирогов или Бехтерев. Но ничего такого не произошло. Гриша промелькнул лишь однажды, на втором курсе, и то на кафедре иностранных языков, где вывесили его фотографию с подписью: такой-то и такой-то сделал медицинский доклад на безукоризненном английском языке, в лучших традициях Оксфорда.

И все. Мне кажется, он растворился. Я больше ничего о нем не знаю. Он никогда не приходил на сборища одноклассников, а потом и вовсе уехал в Москву, если не дальше. И нигде не гремит, не грохочет.

Жизнь сглаживает углы, и даже Нобелевские премии берут на троих.

Еще у Гриши были очень пожилые родители, и у всех было ощущение, что что-то с ними не так. Моя бабушка водилась с ними, но отвечать на вопросы отказывалась. "Это страшная, страшная трагедия", - повторяла она. Так и не рассказала.

Потом уже, когда начались публикации с разоблачениями, мы узнали, что Гриша был внук наркома здравоохранения, расстрелянного в 37 году. И жил под другой фамилией. Почему он так поздно родился, я не знаю.

Дед его тоже высунулся, попал под утюг - только погорячее.

Веселые Старты

Я расскажу о праздновании французского языка по случаю города-Орла.

Ирина вернулась под впечатлением от открытия и закрытия Олимпиады.

Сам по себе концерт тоже был замечательный: все началось с патриотических песен, сменившихся просто народными, то есть личными, не все же о государственном петь, надо же дать волю душе; потом либерализм набрал обороты, и зазвучали песни отечественной эстрады, где уже и вовсе смысла не было, что, по закону диалектики, только усилило, по-моему, их патриотичность; наконец, для пикантности подпустили разврату, и началась эстрада зарубежная.

Зато обрамление торжества было еще лучше.

Ответственная женщина-представитель министерства образования встала, и к ее немалой жопе площадью в одну шестую от мировой приклеился лист бумаги формата А4 с надписью "Участники Олимпиады". Так она и передвигалась.

Олимпиаду открыли заносом Олимпийского огня. Огонь поставили на сцене, и тут же на самодельный Олимп взошла самая палладистая из всех диан - некая дама в голубом, напоминавшем тунику. Утвердившись на Олимпе, богиня просидела там все три часа, пока шло действо, не слезая и цепко держась за власть. Она потихоньку делала какие-то странные пассы; в дальнейшем выяснился их смысл. Оказывается, богиня тоже была член жюри, а пассы были совсем не пассы. Это она подбрасывала с Олимпа в огонь таблеточки сухого спирта.

На закрытии Олимпиады сотрудница жюри снова обожествилась, залезла на Олимп и принялась за старое.

Вот в таком, примерно, режиме все и происходило.

Между номерами, предваряя и провожая клинический конферанс, наигрывало фоно: "От улыбки станет всем светлей" - для собравшихся старшеклассников, сплошной 11-й класс, которые либо уже начали жить половой жизнью, либо начали активно хотеть начать ею жить.

А выносить Олимпийский огонь досталось прометеям-победителям из Ирининой команды, и отбрыкаться не удалось: вынесли. Из зала было видно, как за дверью этот огонь уже поджидали ненавистники и залили его из ведра.

Старикадзе

Приходит ко мне шурин. Я так и не пойму до конца, кто он такой - то следователь, то прокурор, то адвокат. Да и наплевать.

- Рассказывай, - говорю, - живенько. Что-нибудь про тюрьму, про милицию. Ну, сам знаешь.

Он послушно рассказал вот что.

В норильской колонии, в команде пожарных, имелся дедок. Пожарные - это специальные такие заключенные, которые следят, чтобы в зоне не было пожара. А за ними следит офицер.

Пожарный дедок был совершенно безобидной фигурой. Беда его была не виной, а именно бедой: стоило ему выпить, как он моментально начинал кого-нибудь резать.

И за это постоянно попадал в тюрьму.

Вот приближается, стало быть, последний звонок. К дедку приступили:

- Дед! Куда ты пойдешь? Ты же через полчаса вернешься!...

Действительно - дед, получив какой-никакой расчет, немедленно займется любимым делом. Выпьет и зарежет.

Дед хитро щурится:

- Нееет....

Ну, офицеры - стреляные воробьи. Приключений никому не хочется. Купили деду билет на самолет - за его счет, конечно. Проводили до аэродрома. Обнялись. Расцеловались. Посадили. Дождались взлета.

На обратном пути, глядя на часы:

- Небось, дед уже коньяк заказал! сейчас резать начнет...

Я думаю, Буш стратегически побоялся подставить друга Володю. Поэтому слушания про 11 сентября, где он давал показания, стали секретными.

Алые Паруса: Ассоль, еще Ассоль!

Детективная сказка про двух братьев, которые оба были младшие.

Были они просты и наивны, как два пятака, чем и прославились на всю округу.

Принесли заявление в милицию, а к заявлению прилагалась нотариальная расписка. Я попробую максимально приблизить изложение жалобы к боевой действительности, но вряд ли справлюсь.

Все началось, как явствовало из жалобы, одним хмурым утром, когда братья проснулись в присутствии неизвестного человека. Неизвестный и посторонний им человек рассказал, что накануне подобрал их, братьев, на улице и отнес по месту жительства, чтобы они не замерзли и не умерли. А это был вполне вероятный исход, так как дело происходило в небольшом северном городе.

И за спасение братьев этот человек хочет получить компенсацию в размере десяти тысяч рублей.

"Мы пошли в сберкассу и сняли деньги...

На другой день он пришел опять и сказал, что посоветовался на работе, и ему там сказали, что за спасение жизни десяти тысяч мало и нужно еще десять тысяч.

Мы пошли, сняли деньги...

Потом он вернулся и сказал, что ему очень нужны деньги, потому что его брат попал на материке в милицию, и надо его выручать. Он сам поедет этим заниматься и все потом отдаст, потому что через три дня ему дадут отпускные.

Мы пошли в сберкассу, сняли деньги...

Он пришел опять и сказал, что отпуск ему перенесли, а брату нужны деньги, чтобы приехать из милиции, и он за эти деньги даст нам нотариальную расписку.

Мы пошли за деньгами, сняли...

Вчера он пришел и попросил сто рублей на опохмелку. "Нет! - сказали мы. - Мы тебе не дадим!"

...Нотариальная Расписка: "Я... такой-то... обязуюсь отдать долг... в случае, если я не буду отдавать, прошу привлечь меня по статье номер 10 УПК (первое число, какое пришло в голову)". Как положено - печать: ООО "Алые паруса".

Волеизвержение

Электорат наглаживали и натирали, бережно покусывали, аккуратно облизывали, крепко сжимали, нащелкивали по роговой черепушке.

Так как делалось это, в основном, женскими руками-устами (в числе кандидатов было много женщин), Электорат не мог не напрячься. Он вздыбился и зазвенел, как струна, испытывая позыв на волеизвержение.

Меня там неприятно поразил буфет; женские кандидаты слишком ревностно взялись оберегать семейный очаг - ни тебе пива, ни водочки, сплошные коржики. Мне пива и водочки не хотелось, но я ж не один возбудился.

И в результате я излил свою волю в подставленную, дрожавшую от жадности горсточку кандидата-мужчины. В последнее время он тоже стал активно наглаживать Электорат. Не очень приятно, но я пересилил себя, не желая быть уличенным в гендерной тенденциозности. К тому же неизвестно еще, в чем большая извращенность - давать себя наглаживать ему или Полномочному Представителю Президента в Северо-Западном Округе. Или женскому коню с яйцами в милицейских погонах, который копытом своим не очень-то ласково наглаживает.

Вообще, все это очень хорошо. В прежние времена Электорат не возбуждался. Приходил и извергал свою волю бесстрастно, равнодушно, как будто прожил с этой престарелой гориллой в пиджаке и галстуке сорок лет - и что же с ней теперь, разводиться? когда все слюбилось и стерпелось. И радости бывали в этом браке, и горести, как всегда. Лучшее - враг хорошего.

Голосуй печенью

Почтовый ящик забит предвыборным мусором.

В связи с этим - маленькое воспоминание.

Я давно хотел написать про мой любимый музыкальный коллектив, но все не мог придумать, куда это сунуть. Напишу сюда. Коллективом этим в 1996 году сделалась "Коррозия Металла". С тех самых пор, как я впервые в жизни увидел этот концерт по черно-белому еще телевизору, я больше этих людей не слушаю и не покупаю их диски. Я тщательно оберегаю первичный хрупкий восторг.

Если кратко описать происходившее в студии, то было там вот что. Музыкальный руководитель коллектива по имени Паук на протяжении всего мероприятия рекламировал водку "Зверь". Он пел о ней, пил ее на сцене. Когда у него уже не осталось хвалебных слов, он просто завыл. И все это делалось неспроста, потому что чуть позже, на вопрос: "Сколько вам лет?", Паук захрипел: "Шестьсот шестьдесят шесть".

Сначала музыканты пытались немножко сыграть, но вскоре на сцене появилось очень много неизвестных людей; среди них - карликовый доктор в белом халате и маске хоккейного вратаря. Доктор тоже стал пить водку "Зверь" и размахивать руками. Потом все стали брать этого доктора на руки, вращать его колесом, передавать друг другу при полном его попустительстве.

Так вот о выборах: из-за Паука я чуть было не проголосовал за Зюганова. Глупых коммунистов задушила жаба, когда они увидели танцующего Ельцина. И, решив, что они не хуже него разбираются в молодежной музыке, заручились поддержкой Паука и страшно этим гордились. Я сам читал в газете "Завтра" его интервью, озаглавленное: "Мы - Зюги! Мы - Ганы!"

Это, я понимаю, было время. Теперь в цене всякая сволочь: Буйнов, Басков и компания.

Приключение

Я вышел из дома в ночь за диетическим яйцом. Из почтового ящика торчала предвыборная газета с большим заголовком: "Приказано убрать".

Едва я прошел шагов двадцать, загремели очереди. Это были не простые петарды-хлопушки, это была настоящая канонада. Сильно напоминало автоматный расстрел иномарки.

Последствия такого расстрела я уже видел году в 92-м, возле метро.

Я присел и заметался, решая, куда бежать, чтобы не схватить пулю. Кружным путем выскочил на проспект, где сверкали вспышки.

В небе распускались цветы. Толпился и улыбался народ. Оказалось, что это просто местный, средней руки салют в мою честь.


Фабрика звезд - 4

Все за то, что песня "Роман любит Пашу, Руслан любит Юру" завоюет планетарную любовь и будет звучать ближайшие пятьдесят лет. Сначала как новая песня о главном, а потом - как старая.

Я прописал в тексте мальчиков, чтобы хоть как-то отметить их особенный артистизм. Можно прописывать и другие существительные.

Особенно после того, как к беспомощному Кену Хенсли, запевшему "July morning", присоединился Стас Пьеха.

Поначалу я не поверил, я не мог понять, какие ужасные тропы вывели Хенсли к этому звездному комбинату. Может быть, он убежал из Воркуты за провоз героина в прямой кишке? Который надеялся обменять на контрабандные ордена Славы вместе с кавалерами?

Потом я онемел, ужаленный мыслью.

Я думаю, что Хенсли на самом деле уже умер. И попал в Ад!...

Инаугурация

По поводу майки с портретом президента Идущий Вместе сказал историческую фразу:

"Любовь к президенту можно выражать независимо от того, есть на вас майка или нет".

Менты не пускали любить президента без майки. Мне это странно. Первый указ в непривычной для президента должности будет, наверно, таким: заниматься любовью только в одежде. Хотя бы в майке. Под страхом спора с хозяйствующим субъектом.

Церемонию гурации я, разумеется, посмотрел, чтобы не злопыхать понапрасну.

М-да.

Знаете, придраться не к чему. Но все это напоминает безукоризненно отработанное, доведенное до совершенства действие, которое в приличном обществе не принято устраивать на людях. Как будто кто-то очень ловко, с непроницаемым лицом сменил носки.

Инаугарант Конституции, маленький хозяин Большого Дома.

День дельфина

В дельфинарии выступили морская львица Варя, четыре дельфина с простыми русскими именами и белый кит Михей.

Животные, как я и думал, были на высоте.

Но и само представление запомнилось.

Начали с предупреждения: дельфины не рыба. Потом прочли маленькую лекцию голосом середины прошлого века. Я снова с удовольствием узнал, что у нас с дельфинами разные мозги. Мы засыпаем и не контролируем себя, или наоборот: не контролируем себя и засыпаем. И спим в любом случае совершенно распущенно. А дельфины себя всегда контролируют и никогда не засыпают окончательно.

В конце лекции по рядам пошел торговец воздушными шариками по восемьдесят рублей: дельфинам на овес, разумеется.

Потом объявили львицу Варю. Несчастная звериная стихия уже давно ревела за кулисами, не кормленная весь день, и была готова исполнить все, что от нее потребуют. Что и потребовали. Что и исполнила на-ура.

С дельфинами вышло вот что: не вполне натуральным голосом ведущая объявила, что они, оказываются, умеют рисовать. Беднягам сунули в рот кисточки с разными красками, и те поочередно создали полотно. Я, между прочим, встречал такое и в людском исполнении: деталей не разобрал, далеко было, но что-то там присутствовало от импрессионизма, однако не без кубизма. А дальше ведущая объявила аукцион: кто хочет эту картину получить, пусть называет цену. При стартовой в пятьдесят рублей. И картина ушла за четыре тысячи - на овес, конечно.

- Ну-ка, поблагодарим наших артистов!

Но по-настоящему благодарны были истинные артисты, скромно и неприметно дрессировавшие художников рыбой. Ведущая проговорилась: в сутки дельфин съедает десять кило рыбы, потому что сам не рыба, так вот за все представление им явно не дали десяти килограммов. Я понимаю, что сразу нельзя, но там и кило не было.

Картину выиграла женщина Таня с двумя сыновьями, которые громко сказали, что их зовут Джи-Пи и Микки.

Чтобы окончательно пустить молодых людей по миру, им подарили конверт с приглашением на презентацию круиза (подробности внутри, сказали). Маме, женщине взрослой, конечно, положено знать эти подробности и в конверт не заглядывать.

Я хотел на прощание погладить кита Михея, но как-то не сложилось. Мне просить не захотелось, я заглянул ведущей в глаза и решил не просить ни о чем.

Ниспадающее Мобилло

У меня появилось красненькое Мобилло.

Оно требует к себе бережного отношения и допускает игры. Все вместе, в сочетании с его ношением на поясе, порождает некоторую нескромность.

Мне как-то неловко прицепить его и шагать при такой откровенной раскраске.

Да и жена, поджимая в ревнивом сомнении губы, говорит: не бери его с собой на пляж. Оно там мало того, что привлечет хищное внимание, но и начнет трезвонить топологически, как истинное красненькое Мобилло.

В общем, что-то такое болтается.

Это, конечно, не милицейская дубинка и не пистолет, но все-таки Мобилло, а не какое-нибудь умрилло.

В минуты особенно интимных отношений с Мобилло я расстегиваю ему чехольчик и вынимаю нечто хрупкое, беззащитное перед агрессивной средой. Повесить красненькое Мобилло и ни разу не вынуть его на людях - это выше моих сил.

Мне раньше оно и не нужно было, пока не прочувствовал.

Магический круг

Что-то ныне творится на Валааме?

Я мало где бывал, но иногда вдруг припомнится то какая ненужная улица при гостинице Дэйз-Инн, то ржавая бочка с водой на польской границе. Как-то они там, думаю? Небось, ничего. Вот и Валаам - замкнулся ли он в себе, как ему и положено, или продолжает развязные связи с обывателями?

Ведь Валаам образца восьмидесятых, скажем, годов, привлекал не своей святостью, а, напротив, узаконенным разгулом и распоясанностью. Туда обычно и плавали не монастыри смотреть, а предаваться пароходному и береговому бесовству. А бляди, вопреки суровому морскому закону, были, по-моему, даже зачислены в команду, навсегда, и даже имелись там, думаю, пустовавшие героические люльки, память о мореплавательницах, погибших от дурных болезней. Поплачь о них, пока ты живой.

Валаамским водоплаванием меня премировали родители за то, что я живым вернулся с морских сборов, где, Бог миловал, не поплавал, и вот теперь мне давалась такая возможность, под присмотром Бога же, к которому приближался наш теплоход. Очумевший, не получивший от мамы и жены позволения выпить, я дремал где-то близ машинного отделения и плохо понимал, куда и зачем плыву.

А на Божьем судне кипела жизнь. Морские женщины не таились и подсаживались к нам откровенно - это было позднее, когда мы проследовали в видеозал. В зале, дабы приблизиться к мистике монастырей, нам показали "Американского Оборотня в Лондоне" и "Греческую смАковницу". 1989 год плыл себе и не тонул, и фильмы эти не тонули вместе с ним. Потом раздались крики, удары и прочее. Происходило то, за чем и поплыл теплоход.

Имея в душе Оборотня под смАковницей, которая и так его, и сяк, мы выгрузились; первым, что я запомнил на всю жизнь, были тучи июльских слепней величиной с кулак. И мне стало ясно, что незримые силы, уберегшие монастыри от краснознаменных дьяволов, продолжают свое отпугивательное дело: нас не пускают, нас гонят из-под Покрова.

Весь этот гогот, спровоцированный покупкой нигде не продававшейся водяры; все эти дикие нырки в болотную тину солдатиком и гениталитетом; все эти фантики да огрызки, все оголтелое экскурсионное бесовство ничуть не вредило мудрым монастырским стенам и их обитателям. Жители острова очертили магический круг, и ни одна сатана не посягнула на центр окружности.

Нас пытались вразумить. Милосердно гудели колокола. Благообразный мужчина, пораженный красной волчанкой, самозабвенно рассказывал нам про красоты и знамения. Я почти внял его речам и подошел к ужасному обрыву, усыпанному скользкой листвой. Сатана приступил: прыгни, но не он отступил, а я - не искушай! Терпеть не могу высоты потому что. Но красотой насладился и наслаждался бы дальше, когда бы не волшебные слепни, не могшие простить мне просмотра Оборотня перед святыми местами, да и желания выпить - тоже.

...Верится мне, что сделалось там, как встарь: бьют птицу, рыбу, зверя; врачуют лихого человека, торгуют спичками и солью. С высочайшего попущения - сигаретами и водярой. А бесы сгинули, обожженные магическим кругом. Веруют и трепещут.

Большой Стадион Возмужания

Где познакомиться с запретными явлениями жизни, когда ты еще слишком мал, чтобы пойти и протянуть руку для ответного пожатия?

Мы знакомились с ними на Большом Стадионе, который пролегал между моим прежним домом и детским садиком, куда я ходил.

Вообще, стадион был спортивный, и там иногда наблюдался спорт. Но ближе к вечеру, в тенях и кустах, прилегавших к изуродованной ограде нашего садика; в те часы, когда трудовой будень уже заканчивался, а мамы и папы еще не приходили за нами, на стадионе наблюдалось другое, сугубо локальное мероприятие в структуре малой спартакиады одного народа. Ну, двух или трех максимум. В этих кустах, близ нашего детского садика, собирались толпы черных мужчин с коричневыми лицами. Они о чем-то тихо, но как-то взлаивающе, беседовали и пили из бутылок напиток, напоминавший по цвету их лица, но - в просветленной версии. Нас не трогали и нас не замечали. Некоторые эти мужчины лежали, слабо перекатываясь под ногами других мужчин; все это освещалось садившимся солнцем и запрещало недоступную траву, к которой никак нельзя было подобраться: во-первых, из-за питонов, а во-вторых, из-за ограды.

Мы часто играли в шпионов: рассматривали в щели забора улицу и говорили: вон тот дядька, в синем плаще и берете - он точно шпион. Нет, возражали другие, шпион идет следом, а этот - наш разведчик. Мы много такого кино смотрели. Но этих, за оградкой, взрослых, мы никогда не подозревали в шпионаже, потому что они занимались уже совершенно непостижимым для нас, космическим взрослым делом. Нам было непонятно, чем они заняты и почему там. Мы украдкой ловили их запахи, и они неприятно кружили нам головы.

И эта сцена повторялась изо дня в день; у отдыхающих образовался там гад-парк, маленький земляной клуб, где разворачивались однообразные, но обязательные к исполнению ритуалы.

Так мы знакомились со спиртным. На том же Большом Стадионе мы познакомились с женским естеством. Женское естество обеспечивал коллектив прядильно-ниточного комбината имени Кирова, который приходил туда загорать. Мы уже подросли; таинственные обряды причерненных мужиков давно были нами разгаданы, и нас волновали другие тайны. Мы уже были школьниками; двенадцати-четырнадцати лет мы как бы ненароком пробегали по Большому Стадиону, пересекали его будто бы по делу, а дело было одно: быстро повернуть голову и посмотреть: не приподнялся ли кто, не поправляет ли под собой полотенце. Многие, разумеется, так и делали, сочувствуя нашему гормональному интересу.

И это было знакомством с табу под нумером два. Энциклопедии с анекдотами не шли ни в какое сравнение с натуральным опытом.

Я давно там не был. Говорят, что уплотняя наш город по-женски, по-губернаторски, страстно - сжимая и разжимая колени - Большой Стадион решили застроить дворцом. И демонстрационной площадке приходит конец. Там выстроят высокий дом от компании ЛЭК, и это правильно. Потому что мужчин тех, что показывали нам азы пищеводного увлажнения, давно уже повыбило и повыжгло каленым железом изнутри. А женщинам, которые застенчиво и щедро покачивали перед нами грудью, а то и двумя, показать больше нечего: годы, проклятые годы. Разве что гинекологу показать: выпадение старческой матки, частое состояние.

Событие преступления

Случилось криминальное, норильское дело...

Вы знаете, вообще, насколько это емкое слово - дело? Пошли однажды ребята в лес, заблудились немного. Выходит из чащи дедок, весь ветхий и строгий, с топориком в кулачке. "Шли бы вы отсюда, - говорит сумрачно. - Дело темное, лесное..." И озирается.

Итак: норильское дело заставило моего шурина, дежурившего по жалкому и незатейливому местному криминалитету, выехать на место преступления. Местом преступления был некий склад, а событием преступления - его сторожиха, баба-ягодка-опять, из которой подвытек сок и она его пополнила прямо из горлышка. А потому у нее пропали двести тысяч рублей, которые она стерегла.

- Были же, были! - плакала плодовая ягодка. - Всегда тут были!

- А кто еще тут были? - спросили ягодку.

Установили, что были-таки: подруга, а с нею - злодеи, числом несколько. Они сидели и злодейски разговаривали.

Приехали озабоченные чины, которые сочли утраченную сумму крупной. Обыскали склад, обыскали ягодный дом - нету; сели писать протокол.

- Да мы найдем! - сказали опера, надевая маски.

- Да мы уж их всех нашли! - сказали они через полчаса еще утешительнее.

- Да они уже дают признательные показания! - забасили они, прыгая в рукавицах и валенках.

- Они прямо сейчас нам покажут, куда положили!

Тут вернулся с работы ягодный муж, которого шурин вызвал для пристального разбора. Ягодка уже дышала сравнительной свежестью.

- Так я и забрал у нее, - объяснил он степенно. - Пришла, свинья такая, пьяная в жопу, я отобрал и взял с собой на работу.

Вот так, ребята, добры молодцы. Не стойте, и не прыгайте, не пойте, не пляшите, там, где идет строительство и сторожится груз.

Помни об этом моем шурине, гражданин. Где-то он ходит, твой неузнанный, неназванный, бескорыстный и на хер не нужный спаситель-шурин.

Дачные пейзажи и ландшафты

В поселке Васкелово больше не осталось коров. Отдельные особи еще не правило, потому что сам по себе класс ликвидирован.

Пришли семь тощих и пожрали семь тучных, а семерых тощих пожрал, должно быть, пастух, потому что тоже помер - видимо, он был непривычный к мясу. Коровы, таким образом, стали совершенно невыгодны. И дачный хозяин Гена променял их на сортир, почти воплотивши там ленинскую мечту о позлащении отхожих мест. В сортир с исрасцами превратились две зарезанные молочные коровы, которые всем мычали и мешали; они превратились в купеческий нужник подобно тому, как лифтер из романа Набокова при перестройке отеля превратился в компактную кнопку.

И если хозяйские коровы воплотились, подобно набоковскому лифтеру, в угол для золотого фонда ленинской задумчивости, то во что превратился пастух - совершенно непонятно. Я походил, посмотрел - ничего, хотя бы отдаленно напоминающего.

Есть и еще перемены: маленькая, красного кирпича будочка близ железнодорожных путей с чем-то электрическим внутри, давно стояла - так вот: разломали в щебенку, растерли в пыль, разметали, загромоздив проход к озеру и насыпь, ибо не хер. И будочка эта тоже сделалась чем-то надмирным, потому что к бытовому, местному строительству ее кирпич уже не пригоден по причине прикладного вандализма.

P.S. Вот, чтобы покончить с пессимизмом, еще ситуация, сентиментальная в своей основе. Пять лет я рассказывал дочке сказки, в которых героями были окружавшие нас живые да игрушечные звери, плюс мы сами. Их набралось штук двести, этих сказок. И вот теперь из живых героев нет больше ни котов Бонифация, Тигры и Кешки, ни собак Фиша и Жульки, а вот не стало и коровы с бычком. Остались рассказчик, слушательница и плюшевый крокодил, постепенно забываемый. Это - сказочная судьба; вернее - возрастная судьба многих сказок. Так и должно быть. Ибо плюшевый крокодил есть неживая, но готовая и расположенная к одухотворению природа.

С пессимизмом все. Дальше постараемся по нашему обыкновению возрадоваться.

Тотальный контроль

Отдыхая на даче, я ежедневно любуюсь примыкающим к гаражу забором, который строит сосед. Это добротный забор: сначала в нем доски, потом в нем железо; стальная калитка с кодовым замком, комбинация которого известна всей окрестной детворе. Все аккуратно покрашено вишневой краской. Правда, под стальными же воротами для машины существует зазор, под который, если лечь, закатятся для хищения вещей и Робин, и Бобин, и Барабек, и сорок разбойников, которых они съели на улице Сезам. Но это ничего, зазор не страшен, потому что за забором живет Милиционер.

Уловка-2004

Было дело, я участвовал в литературном конкурсе "Улов". Не туда сунулся.

Дети понудили меня отправиться на рыбалку, а я неоднократно говорил и писал, что не люблю этого дела и ничего в нем не смыслю. Мои командиры смыслили еще меньше, и ловля продлилась не долее двадцати минут. Правда, поскольку я все-таки смыслил чуточку больше, я и поймал: себя. Словно в семейно-воскресной комедии для придурков. Я нес удочку; крючок болтался и норовил подцепить самую крупную рыбу в поле своего убогого зрения: мой ботинок. И впился мне в толстый шнурок аккурат на путях, между рельсами Петербургского и Приозерского направлений. Станционный громкоговоритель быстро сориентировался и громко сказал: "Прибывает электропоезд на Сосново". И, уже не сдерживая радости, повторил еще раз. Вот я и попрыгал, влекомый собственным недомыслием, как, надо признать, всегда и случается.

О мифе Древней Греции

Все-таки зря говорят про агрессивный потенциал "Тома и Джерри", да про пагубность насилия на экране вообще. Это, дескать, огрубляет детскую душу. Ага, сейчас.

Моя пигалица смотрит все подряд, зато на днях минут десять проревела, читая про Немейского Льва, которому мудак Геракл размозжил череп. Потому что если размозжить череп Дольфу Лундгрену, то это очень хорошо, а Немейского Льва жалко.

А потом она сублимировала это горе и вообще стала прикалываться: откуда взялись у Геракла цепи, чтобы скрутить Вепря? Действительно, говорю, этот Геракл тот еще парень был. Не последнего, судя по всему, ума. Состоял, внедрившись, в обществе защиты животных, где истребил много ценных и редких видов, прозябавших в единственном экземпляре.

И вообще: Герасим - не от Геракла ли? Мычит, конюшню метет, дуру слушает, животное мочит...

Арахнофобия

Это боязнь пауков.

Мне известен писатель, чьего имени я называть не стану, который панически, до тошного ужаса, боится пауков и повсеместно их уничтожает. Хотя любит писателя Акутагаву, написавшего рассказ про паучка. испустившего грешнику в ад спасительную паутинку. И тот бы спасся, не навались вся уголовная кодла, не имевшая заслуг перед паучком.

К тому же, как мне напомнили, паук - это к письму, достаточно перечитать "Чиполлино". А у нас на даче, в сарайчике-времянке, этих пауков видимо-невидимо, любого калибра и внутренних качеств. Вот и в самом деле: приезжаю я в город, а мне на ящик - письма, письма, письма; сорок тысяч курьеров, и все сплошной спам.

Так, значит, про писателя. Могло дойти до анекдота: в апреле месяце, в Доме современной литературы, где затеяли вечер черного юмора, его устроители всюду, куда дотянулись, поналепили маленьких бумажных паучков, символизировавших тлен и прах. Но этот писатель, на его счастье, захворал и не пришел, иначе он стал бы целенаправленно, ни секунды не колеблясь, всех этих паучков изничтожать - живые ли, мертвые они по Симонову. На спинках кресел, на сортирном бачке, на выключателях - везде, где был юмор. Возможно, он счел бы их настоящими. Возможно, что настоящими в итоге, после раздачи юмористических напитков, их мало-помалу стали считать и остальные писатели и поэты, там бывшие, но более гуманные, или, вернее, арахенные (какое-то слово сложилось не слишком ладное, другое из-под него выглядывает по-паучьи).

Бомбы и свинки

Давно тут не было поэзии.

Был у нас военрук. Который выпускал стенгазету "Патриот Родины" и писал туда вирши.

И был у меня школьный приятель.

Классе в шестом этот приятель, ядовитая сволочь, написал под Канариса (так мы прозвали военрука за принадлежность к подводному флоту) два стиха.

Я не особенно расхваливаю эти стихи, не подумайте. Я просто хочу заметить, что многие годы вся школа ни секунды не сомневалась в том, что стихи написал действительно Канарис. Поверил даже мой дядя, послуживший и повидавший.

БОМБА

Бомба ухнула где-то в овраге.
Я засел, подождя ее там.
Приказали врага обезвредить:
Я слушаюсь, капитан!

Я бомбу схватил руками,
Как фашистского гада сдавил.
И она взорвалась вместе с нами,
Только я один не был убит.

Я помчался вдаль с автоматом,
Сокрушая врагов на пути.
Вместе с контуженным комбатом
За наших товарищей отомстил.

ПЕРВОКЛАССНИКИ

Первоклассники, как маленькие свинки,
Бегают, резвят и голосят.
Хочется на каждой переменке
Стать мне командиром октябрят.

Я б тогда им дал по автомату,
На голову надел противогаз
И, подобно дедушке-пирату,
Научил бы биться их за нас.

Я б их научил кататься в танке,
Я б их научил гранаты рвать,
Потому что веселей ребенка
В нашей Родине большой не отыскать.

Два Мороза

Зимою хочется лета, а летом - зимы. Это общеизвестно.

Поэтому есть такая зимняя история.

Она совершенно невероятная, и я сам в нее не верю, но шурин твердит свое, обзывая историю чистой правдой, так как якобы сам находился в том норильском аэропорту.

В общем-то, и истории нет как таковой, а было два мороза. В сказках они один умный, а второй дурак, а в жизни, потому что история все-таки правдивая, умными оказались оба. Прилетел в город Норильск новогодний борт. То ли самое начало первого января, то ли самый его конец.

Народу немного, человек пять; шурин среди них.

Мороз - совокупный, объединивший в себе обоих башковитых братьев - градусов под пятьдесят. Птички со звоном падают. Моча замерзает на выходе из канала. Вышли люди из самолета и стали ждать автобуса. Долго ждать. Один умный мороз забрался прилетевшим в штаны и рукавицы, просочился под ушанки, под завязочки. А второй умный брат-мороз забрался в большую, едва початую бутылку водки, которую держали два пассажира. И обживался там, приближая водку к точке замерзания.

Конечно, был в истории и дурак, один мужичок. Он топал и хлопал, как Женя Лукашин в кино. Двое с водкой приблизились к нему и предложили бутыль.

- Ага! - радостно кивнул он и взял бутыль рукавицами, и попробовал пить. Но не смог. Потому что в бутыли вовсю орудовал поднажравшийся умный второй брат-мороз. И пить из нее жидкость, над которой он потрудился, было просто невозможно, и бессмысленно, она не согревала, она не помогала.

- М-м-м! - сморщенный мужичок протянул бутыль назад, первоначальным владельцем.

- Не, - с таежной суровостью махнули они. И не взяли. Бутыль была им не нужна, они в ней разочаровались.

Он снова попробовал пить, но не пилось. Бутыль, увесистая, холодила и сквозь одежду.

Приехал автобус.

Мужчина принялся всем предлагать бутыль, и моему шурину тоже, но вся их скудная компания, наученная его примером, была счастлива отказаться от этого сатанинского дара, в котором кристаллизовалось водочное зло, известное дело, а водочное благо - сплошная иллюзия и обман, как правильно учат.

Он метался по автобусу, как Снежная Королева, всем сующая грудь, но люди ехали нормальные, без стекол в глазах, и видели все в праздничном свете-салюте, ибо и вправду был праздник.

Крючкотворчество

Вчера мне понадобился дверной навесной крючок, который набрасывают на петельку. Такой крючок еще налаживал доброй памяти инженер Птибурдуков, готовя его для действующей модели нужника.

Ну, вот понадобился крючок. От кота запираться на ночь, а то у него половое самоправосознание растет с каждой съеденной миской.

Прихожу в хозяйственный магазин и вежливо, даже затравленно, интересуюсь: нет ли у вас дверного, накидного крючка?

- Какого это еще крючка? - презрительно спрашивает седая торговая дама.

- Ну, такого, - я показываю пальцем крючок и отверстие, не очень прилично. - Вы что, - спрашиваю, - в туалете на даче не видели, как крючок набрасывают?

- Я на шикарные дачи езжу, где ничего не набрасывают, - надменно ответила та и поплыла прочь.

Тогда я подошел к другой продавщице, шарапова ее фамилия против жегловой, и выспросил у нее приличный крючок за двенадцать рублей. А с чеком подхожу к прежней, седой:

- Вот, - говорю, - крючок для шикарных сортирных дач. Ознакомьтесь для общего уровня.

А сам все гадаю: какие же там, на шикарных, стоят замки? Походил, присмотрелся, ужаснулся. Или нет. Шикарные естественные отправления охраняют мифологические существа. Например, та страшная собачина с порога Аида, где те же процессы, если вдуматься. Или Сфинксы, между которыми нужно пройти, как в "Бесконечной истории", а те распахивают очи и наповал бьют пришельца струями хлорки. Или другие Сфинксы, которые задают входящему загадки типа "Куда король пешком ходил?" Не отгадаешь - череп и кости плюс полное опорожнение кишечника.

Значит, подаю ей чек с такими мыслями. А она:

- Да какие шикарные дачи! - кричит раздраженная, седая, почтенная продавщица.

И я понимаю мигом, что на даче, куда она ездит, если это вообще не деревня какая немыслимая, нет никаких Сфинксов и не осталось ни одной загадки. И крючок никуда не навешивается, ибо не на что, а просто задирается подол на огороде, и не себе одной, поди, да и бегут вприпрыжку за комсомолом, как в старину.

Мармеладная участь

Слушал маршрутные песни, занимался анализом. Песни не виноваты, им задан размер, а он урезает смысловые галлюцинации. "Жениха хотела, вот и залетела" - это понятно, почему плохая песня: в нее никак не засобачить, например, слово "выскабливание", более уместное в рок-музыке.

А вот про "Уммм, уммм, мне это надо, надо" я вовсе не понимаю и сильно нервничаю: вдруг это что-то мне нужное, поскольку без этого "кружится моя голова" и "мой Мармеладный, я не права"; не права, что не выпила Уммм с утра или не сделала его в структуре утренней гигиены. Правда, в способности Мармеладного быть советчиком я не уверен, потому что фигур с такими кликухами держат под нарами, и никто вокруг не интересуется их мнением, особенно насчет Уммм.. Протыкают ложку гвоздем - и привет, сразу вырисовывается правота Большинства.

Возвращение и новые маневры Дона Хуана

Эту историю рассказал мне писатель Клубков. Он заявил, что сам ни о чем таком писать не собирается, а если и напишет, то совершенно не то, что я. "Бери, - говорит, - рассказывай".

Недавно Клубков переехал и поселился невдалеке от приятеля, вдруг захворавшего пьянством. Он захотел похмелить его пивною пластиковой бутылью, и сделал это, и ушел, и вернулся проведать товарища часа через три. Приятель отворил, и Клубков отшатнулся. Он не понимал, что произошло. Приятель постарел лет на десять. За три часа на лице его успели проступить все мыслимые пороки, и он плотно засел в них, не думая выбираться. Потом Клубков сообразил, что обознался, что перед ним не сам приятель, а легендарный окрестный сосед, давно шагающий дорогой Воина. Имя ему было Иван, то есть Ванечка, Хуан, Игуан.

Ванечка тоже приметил, что соседу от пластиковой бутылки. сделалось недостаточно хорошо.

- Я сходил в аптеку, помог другу боярышником, и он не дождался опохмелки. Продержался ровно две с половиной минуты. И вот, видишь: выпил боярышник и валяется, как говно, и видит сны. Он улыбается, но мне с моего места не видно.

Ванечка осмотрел Клубкова:

- Тебе, - сказал он, - надо поправить точку сборки, ногой.

И дальше Клубкову пришлось нелегко, ибо Ванечка вел себя мирно, а дело хотел сделать доброе, и открытый конфликт исключался. Он норовил поправить точку сборки исподтишка, и Клубков уворачивался.

Сели посидеть, побеседовать, и Ванечка пожелал:

- Только без патетики!

- Ну, если только в пространство...

- Ну, если в пространство, то можно и с патетикой. Я ненавижу стихи!

- А кто же их любит?

Ванечка, брат Кактуса-Мескалито, тишком все пытался поправить ногой точку сборки Клубкова.

Потом вышел племянник Ванечки: молодой человек с усиками, типичный гангстер сицилианско-корсиканского племени.

Клубков отвел его в сторону и признался:

- Я испугался.

- Еще бы, - сказал племянник.

Племянник, похожий на мафиозного наполеона, признался в ответ:

- Самое страшное, что я видел в моей жизни, это мой дядя. Если захочет сесть на стул, то сядет мимо, но точку сборки вправит - быстро и верно.

Клубков сбежал, едва не забыв портфель. А то могли наступить скверные магические последствия.

Дао - оно и в Мексике Дао. Несгибаемый Воин идет неизбежным путем, не думая возвращаться. К тому же у него не было денег на обратный билет. Растеряв свой отряд, Дон Хуан вернулся почти неорганическим.

Симфонические соображения

На даче я одичал там без информации, а все уже все прочитали и знают.

Обозру-ка я прессу.

Вот "Комсомольская Правда" - самое последнее, что удивило. И Комсомола давно нет, а правда есть, и самая жуткая.

Начать - своими словами - с того, что ученые поделились желанием подселить человеческую ДНК к деревянной. Из чистого любопытства, благо уже носили в себе последнюю. Но побоялись, потому что уже подселяли к помидорной ДНК куриную, и вышел лохматый, как бы со щупальцами, плод, неизвестный и неприятный науке. Он ничего особенного не делал, но опыт все равно вышел безрадостным, без овощной яйценоскости.

А на сладкое один деятель рассказал, что ДНК, оказывается, издают колебания. Эти колебания существуют даже у покойников. Их можно отследить, перевести в звуковой формат и послушать.

Рассказчик признался, что не удержался и послушал-таки песни какого-то покойника - копирайта, разумеется, никакого. И тот ему спел: сперва, как положено, нечто невнятное и космически-разумное, но, к досаде меломана, в ораторию постоянно встревало какое-то взвизгивание и улюлюканье, и я задумался о месте, где этот концерт дается в оригинале. Откуда, так сказать, ведется трансляция.

А вообще - как могли бы зазвучать погосты и мавзолеи! Соловьи отдыхают.

Опыт дворовой коммуникации

Бывают же суки.

Вот не люблю я так откровенно ругаться. Но все же.

Иду себе, весь посланный на хуй (простите, сорвалось).

Закурить не имею.

Вижу: сидят, Он и Она. В самом расцвете. Чем дальше займутся - ясно. И Он, разумеется хочет девушку развеселить.

- Не будет ли у Вас закурить?

- А как же здоровье?

- А здоровье ни к черту. Но закурить-то будет?

- Да закурить-то будет. Но Вам вот зачем?

- Да так, чтоб курилось. У Вас-то есть?

- У меня-то есть. В кармане.

- Ну, вот. А я хочу, чтобы у меня было во рту.

Дальше свое остроумие перед девушкой Он развивать перестал. Дал мне сигарету Петр Первый.

Явно идентифицируя себя с маркой-производителем.

А у меня еще и спичек не было.

Но тут уж хрен я согнулся. Пошел с нетленным Петром Первым.

Достоевский

Пошли жена с дочкой гулять. Завернули в галерею современного искусства "Борей".

Ну, у ребенка разбежались глаза.

- Это что же: оказывается, из разного хлама можно столько понаделать?

- Ну да!

- И я могу понаделать дома?

Конечно!

Ходят, рассматривают. Вдруг - отдельная игрушечка, крохотный красный топорик. Рядом лежит игрушечная старушка с разбитой башкой. И еще какой-то господин сидит над этим делом - задумчивый, в цилиндре. И все это называется "Достоевский".

- Почему - Достоевский?

Ну, мама кратенько ввела в курс дела. Все равно не до конца ясно, почему Достоевский. Тут Ирина говорит:

- Он первым поставил вопрос: можно ли злом победить зло?

Ребенок фыркает:

- Конечно, нет.

Взяла без спросу топорик, покрутила. Этого, конечно, нельзя было делать, а то иначе вся композиция "Достоевский" отправилась бы прямо к нам, в ссылку, в мертвый Барбин дом - подумать там хорошенько. Потом завалился бы куда-нибудь.

Изыди!

Год назад (он был 2003) мне предложили говорить спасибо за то, что у меня земля не горит под ногами. А она, между прочим, рожала мне. Да.

Я сокрушался о небольшом пьяном разгуле. Я ведь человек уже немолодой, у меня алкогольный климакс и менопауза были без малого - год, мне нельзя ни в коем случае. Но вот, под влиянием частично надуманных, а частично реальных причин менопауза прервалась. И выходить из образовавшегося состояния было очень и очень тяжело.

Так вот: выхожу я, значит, из нелепого кризиса, гуляю на природе. Иду себе по проселочной дорожке, слушаю птиц, дышу воздухом, радуюсь предстоящему периоду ясности и здравости суждений. На даче дело было. Прихожу к озеру, а там - что бы вы думали? в траве лежит бутылка пива, полная, запечатанная, с бумажкой даже. И - никого вокруг, пусто, абсолютно. Пустынный пляж.

Многим ли случалось найти на дороге полную бутылку пива?

Попробуй после этого в чертей не поверить.

Я ее взял и зашвырнул далеко в болото, пусть меня осудят. Запустил, как Лютер чернильницей в своего черта. Хотя здесь возникают сомнения: Лютер швырял безобидный предмет в небезобидный объект, тогда как я, можно сказать, самого черта и сграбастал. Но возможно и другое толкование: не была ли для Лютера чертом его собственная чернильница? Тогда мы с ним квиты. Непонятно только, в кого он ее бросил. Но ведь и я не видел, кто там был, в болоте. Чвакнуло, а это информация жиденькая.

Беседы с синоптиком

Мне отчаянно хочется познакомиться с синоптиком, который пообещал жаркое лето. Я уверен, что мы бы с ним очень мило потолковали. Но только я бы сидел на крылечке, под навесом, а он - снаружи, под дырявым от тучности небом. Беседа была бы долгой и задушевной. Я не курю трубку, но по такому случаю закурил бы, да и ему бы дал - правда клистирную.

Потому что сегодня сидел один и, созерцая грозу, сочинял стихи: "Смотрю на стихию, она хороша. Настолько, что спеть устыдилась душа".

Дача не радовала.

Сосед-милиционер, расширяясь в талии дачным участком, добрался, по-моему, до железнодорожного полотна и хочет срыть кусок. Из куска может получиться отличная лесенка в погреб.

Долго рассматривал баскетбольный щит для детских игр. И все гадал: неужели кидали мяч? Нет, дети применили нечто другое. Гранатомет? Провели поселковый чемпионат по кун-фу?

Все сыро, пасмурно. И вот какая вещь. В прошлом году я, когда бросал пить, нашел, как вы помните, на совершенно пустынном пляже закупоренную бутылку пива. И, отогнав лукавого, метнул ее в болото. Так вот: в том месте, где она - примерно - упала, вырос черный крест. Прямо в болоте. Деревянный или железный - мне не разобрать, это надо в болото лезть, а я туда не хочу, раз там такое.

Про сон

Давно я не писал про сон. Вот как было.

После дачного обеда, когда на слух не понять, не то кастрюля на плите булькает, не то снаружи, за окошком, варится свежая зелень в дожде, самое время вздремнуть. Принял я быстренько одних таблеточек от излишне грустного настроения.

И снится мне сон, будто я сунул руку под подушку, а там - мои часы, в совершенно разобранном, разломанном состоянии. Отдельные фрагменты, пружины, костыли и горбыли. Я на жену ругаться: что же ты натворила? А вместо жены - покойная бабушка, и это она не часы разломала, а растеряла инструменты из шкатулки: шпильки, ножницы, булавки. И вообще, мы отдыхаем с ней в другой комнате, у моря.

Ложусь на бочок, гляжу в окошко и вижу залив: изумительно изумрудный, солнечный. Отлично. Поворачиваюсь на другой бочок (а он у меня в реале ушиблен был) и вижу в окошке дюны, но не наши, приморские, а с известной планеты Дюна. Там уже Червь выползает, вокруг суетятся фигурки, думают его обуздать, а фигурки преследуются двумя холодильниками, но те уж завалились и лежат без толку. Червь всех пожрал, захотел скрыться в песок, и вдруг я гляжу - их два, Червя, и оба злобно уставились на меня. Все, думаю, приехали! Как плюну в них! И проснулся.

А еще в той комнате было много старых книжек одной девочки, которая там когда-то жила. Красивая азбука и обойные рулоны, исписанные романом Платонова, который тот гнал с продолжением в газету "Красная Звезда".

Автоответчик

Для разнообразия напишу про Автоответчики - о том, как я их не люблю.

Это, в общем, понятное чувство. Бездушная машинка косит под хорошего знакомого. У меня тоже есть Автоответчик, но он сломан, и я не собираюсь его чинить.

Но было время, когда эта вещь была мне нужна позарез. Я тогда занимался многоуровневой коммерцией, распространял продукты, приглашал людей на встречи, и поступало много звонков. Покойная бабушка совершенно не годилась на роль диспетчера. Она пугалась коммерции, орала в трубку и отваживала клиентуру. Пугала насмерть. Тогда я запретил ей снимать трубку и завел Автоответчик.

Поначалу это было довольно удобно, хотя коммерция развивалась в направлении отрицательных чисел. Автоответчик был убит мною после двух эпизодов, последовавших один за другим.

Я включил его с сильного бодуна и начал слушать, надеясь, что услышу пожелание купить крупную партию продукции.

Вместо этого я услышал рев моего пьяного московского дяди. Он не узнал мой вежливый, искаженный аппаратом голос. "Оставьте ваши координаты, и мы с вами обязательно свяжемся".

- На хуй мне с вами связываться?! - орал дядя. - Я звоню в Пе-тер-бург!...

Следом за дядей проявился Петр Иванович.

- Здравствуйте, - сказал он учтиво. - Меня зовут Петр Иванович. Я думаю вас рэкетнуть. Наверное, тысяча долларов в месяц вас устроит.

В ужасе, усиленном бодуном, я уничтожил автоответчик и начал ждать страшного, беспощадного Петра Ивановича. Но он так и не обозначился, и не рэкетнул меня. Скорее всего, он нарвался на бабушку, которой снова позволили снимать трубку. Ее голос и манера общения заставили Петра Ивановича забыть о рэкете и временно уехать на Кипр.

Тупик

Мы очень мало понимаем.

Хайдеггер написал, что человек обречен покорять природу, а потому не умеет выйти за рамки практического мышления. Главное для человека - схватить, да овладеть. И овладеть-то не до конца, впопыхах. Все делается приблизительно, на глазок: никто, например, так и не знает, сколько же это будет - пи, или корень из тринадцати, но десяти знаков после запятой хватает, чтобы построить что-нибудь более или менее удобное - самолет, пароход или ракету. Которые, если подумать, ничем не лучше отломанной ножки, примотанной к табуретке веревочкой.

Альтернативой могло бы явиться аналоговое мышление, если я ничего не путаю в терминах. Оно ближе к первобытному, доверчивому. Но и здесь получается труба. Сегодня мой кот выцарапал из блюдца кусочек мяса и стал его, сволочь, гонять по квартире. Я, чтобы не пачкать руки, начал пинать его обратно, пока не допинал до блюдца. Теперь представим, что иноземный разум холодно наблюдает за этой картиной. Со стороны ему покажется, будто два существа занимаются одним и тем же делом.

Какие последуют выводы о местных повадках?

Безоговорочная Капитуляция

В августе 1990 года мы сели в поезд "Ленинград-Берлин".

Это случилось впервые. Советская власть еще хорохорилась, и все представления о загранице, особенно о Фашистской Германии, были живы. Во всяком случае, в моей маме, которая нас провожала и для которой одна мысль о том, что единственное чадо едет в самый Берлин, в логово, была невыносима. Наверное, ей подсознательно мерещилось заключительное мгновение весны, когда добрый немец Отто падает на мостовую, сраженный пулей. А супругу мою волокут к Мюллеру, которого, между прочим, еще не нашли.

Но первый же немец, какого мы повстречали, опровергал эти мрачные мысли. Это был молодой, довольно грузный и рыхлый субъект, долговязый, в черных мешковатых штанах и черной жилетке, не достававшей до пупа. Он торчал в коридоре, и я попросил у него прикурить от сигары. Или саму сигару, забыл. Сразу, без предисловий, поезд еще не успел тронуться.

Оказалось, нам ехать вместе. Мой немецкий очень и очень плох, но в живой обстановке я быстро припомнил самое важное, и вот мы уже сидим в купе и весело разговариваем.

Немца звали Олаф. В нашей стране он чему-то учился, и правильно делал, потому что на родине этому все равно не научишься. Теперь он ехал на каникулы во Франкфурт-на-Одере и хвастался только что прочитанным романом. Он сдвигал брови, выкатывал глаза и строил губы так, что казалось, будто он вот-вот произнесет либо Штрумпф, либо Пферд. Нечто подобное он и произносил. Роман, пухлая вещь в мягкой обложке, был запланирован к прочтению давно, и Олаф читал его с немецкой педантичностью, добросовестно. В этом романе, как особо указал Олаф (да больше ему ничего и не запомнилось), автор подробно описывал свой первый оргазм.

Олаф попил нашей наливки. Он просто и без церемоний запускал руку в штаны и чесал себе задницу в присутствии дамы.

Когда открылся вагон-ресторан, Олаф сходил туда и вернулся с курочкой. Мы переглянулись, думая о млеке и яйках. Олаф уселся и съел ее так же старательно, как прочитал роман.

На следующий день он так освоился с нами, что уже позволял себе мелкую критику чужих порядков. В Вильнюсе, на стоянке, мы прослышали, что где-то есть пиво и долго бегали по вокзалу, разыскивая это пиво, но так и не нашли. Олаф, когда мы вернулись, осуждающе качал головой и взмахивал руками.

- "Wo ist Bier!" - фыркал он. - "Где Пиво?"

В переводе выходило, что это никакой не Порядок, если кто-то слышит про Пиво и сразу вскидывается: где Пиво?

- Ordnung? - высокомерно и сердито допытывался Олаф. - Это - порядок?

- Ordnung, - улыбался я.

- Das ist nicht Ordnung, - строго отрезал Олаф.

Мы утешили его, сказав что скоро у нас, может быть, все-таки будет Новый Орднунг, он же Порядок, и Bier будет продаваться беспрепятственно.

Потом выяснилось, что этот любитель Орднунга что-то намухлевал с визой и сильно боялся, что его прижмут, но ему повезло. Пограничные собаки плевать хотели на его визу, их интересовал багаж с мозговой косточкой.

В Польше мы купили арбуз и решили показать Олафу настоящий Орднунг. Достали Русскую Водку и пригласили пить. Олаф с удовольствием согласился. Начинал он вполне по-русски: пил до дна, не морщился, не закусывал, не запивал. Но вскоре не выдержал темпа и стал отказываться, да не тут-то было. К утру он представлял собой жалкое зрелище.

- Арбузику, Олаф! - предложил я, орудуя в арбузе ножом.

Обессиленный Олаф свесился с верхней полки:

- О, Мелоне, Мелоне, - зашептал он с вожделением.

Жена моя презрительно подтолкнула к нему арбуз:

- Мелоне, Мелоне... Опохмелоне!...

Крошка-Енот

Человек, мучающийся тяжелым похмельем, крайне восприимчив к любой, даже самой бессовестной, критике. Этим даже пользуются сообразительные наркологи, они так и советуют родным и близким запойного: брать в оборот, пока он в ужасе, и вить из него веревку, чтобы ею же и удавить.

Вот что было с одним человеком, называть которого не хочу. Он устроил салют по всем правилам, и товарища пригласил, но, очутившись дома, не смог уже ничего - ни с товарищем поиграть, ни жену поцеловать. Напился до свинства, а напоследок еще нассал прямо на пол и завалился баиньки.

И наступило воскресное утро: вся семья в сборе, и друг присутствует, с укоризненным лицом; виновник выходит к завтраку, никто с ним не разговаривает, только цедят сквозь зубы какое-то жуткое порицание. Сел он к столу, кусок в горло не лезет, а по телевизору показывают воскресный мультфильм. Это был дурной сериал про некий пруд с говорящими гадами, из которых лягушонок был хороший, да и прочие, второстепенные, герои тоже казались ему под стать, и все они боролись с главным негодяем, который был в том пруду то ли Сом, то ли Кит. Набезобразивший пьяница совершенно ошеломленно досмотрел этот фильм до самого конца. За приключениями тех, кто живет в пруду, он следил с испугом Крошки-Енота. В конце же Добро восторжествовало, и лягушонок стал преследовать ненавистного Сома-Кита верхом на электрическом скате. В тело Сома так и били сильнейшие разряды, но он только вздрагивал и плыл быстрее, скачками. А дальше фильм кончился.

Отец семейства, оценив подавленный вид пакостника, кивнул на экран, ухмыльнулся и объяснил:

- Вот... так будет с каждым... кто нассыт!!

Зло

"Не убоюсь я зла" - что это значит?

Есть такая неприятная болезнь: антропоморфизм. Мы часто приписываем человеческие черты различным явлениям, которые нас пугают.

Тогда как ко злу эти домыслы не имеют никакого отношения.

Я помню два случая, когда меня здорово напугали, до столбняка. В первом случае я гулял в Таврическом саду, мне было лет семь. Будучи образцовым паинькой, я прилежно собирал себе маленький гербарий: обрывал листья со всяких кустов, и только потянулся за сиреневым, как на меня напала какая-то горбатая старуха. До нападения она шла себе, глядя под ноги и что-то бубня под нос, заложив руки за спину; она не была ни сторожем, ни тайным координатором подпольного тогда общества Зеленых, Розовых и Голубых; но она вдруг резко свернула и бросилась на меня, стала орать, да в придачу такое, что я ни слова не понял.

Второй случай произошел в цирке. Меня повели полюбоваться на дрессированных якобы яков. Яковы, якобы дрессированные, бежали трусцой вкруг арены, а я созерцал их, сидя в первом ряду. И неожиданно один, самый резвый, повернулся прямо ко мне, пригнул рога и впрыгнул передними копытами на бордюр, а может быть, на поребрик. Я окаменел и отравился собственным адреналином; потом-то мне стало ясно, что это было нарочно придумано, и як этот ничего ужасного не хотел. Он вообще ничего не хотел: стоял и слюняво жевал какой-то травоядный приз за образцовое послушание; глаза у него были бесконечно равнодушные, все ему казалось по сараю. Прикажут - поставит копыта, прикажут - откинет. И жизнь-то ему обрыдла давным-давно.

Мой испуг в обоих случаях был вызван тем, что я наделил животных человеческими желаниями, пускай и непонятными мне. Я приписал им намерения.

Со всяким злом, если раздеть его догола, та же история.

Ничего оно не хочет, ко всем безразлично.

Можно чуть-чуть продвинуться рогом.

Можно и не двигаться.

Ничего личного, как принято говорить.

Вдогонку празднику

Бывает, что война отдается не только печальным, но и странным эхом. Например, когда б не война, у меня никогда бы, наверное, не было собраний Канта, Юма, Платона и Гегеля - не трофейных каких-нибудь, а вполне мирных, выпущенных в 50-60-е годы.

Деды мои воевали как-то загадочно, мне об их фронтовой деятельности ничего не известно.

Дед по отцовской линии служил военным топографом. Я ни разу не видел у него ни одной медали, даже самой простенькой, если такая бывает. Не знаю, почему их не было. По слухам, его контузило, и он после этого сильно повредился характером: стал донельзя упрямым, ригидным, или, как выражаются медики, торпидным, но нисколько не поглупел, а начал вдруг изучать философию, к которой в нем раньше не было никакой склонности. Оставшись в этом деле совершенным дилетантом-любителем, он, тем не менее, накупил и прочитал много - так и вышло, что все это перешло ко мне и, может быть, давнишнее созерцание умных книг подтолкнуло меня самого к тому, чтобы тоже их прочитать.

А не контузило б деда - кто знает, как повернулось бы чтение.

Дед по материнской линии служил в НКВД. Он был хороший человек, и я не думаю, что он особо усердствовал в деятельности, которую принято связывать с этим ведомством. В конце войны он стал начальником лагеря для военнопленных под Сестрорецком. У него, в отличие от первого, медали были, но не боевые. Он мало рассказывал про войну, но День Победы отмечал всегда проникновенно. С тех лет у нас стоит резное бюро ручной работы. Его изготовил пленный немец Бруно, и даже устроил в нем потайное отделение, а также проволочную стойку для пластинок. Не знаю, хорошо ли иметь в доме предмет подневольного труда. Наверное, не так уж это и страшно. Еще неизвестно, что заставили бы изготовить деда, окажись он на месте Бруно. Или что изготовили бы из него самого.

В потайном отделении, когда деда с бабкой не стало, мы нашли карандашный портрет работы Сомова, датированный 1900 годом. Тот, вроде как, был вхож в наш дом, а может быть - наоборот, его навещали. Теперь портрет, на свет извлеченный, висит на стене. Две девчонки на нем, в кружевных платьях, с бантами.

Наган

Ассоциативная цепочка, возникшая при ночном просмотре фильма "Банды Нью-Йорка" (так и не досмотрел), привела меня к образу револьвера системы "Кольт", а вслед за ним - к нагану Чапаева, который лежит в Артиллерийском музее.

Я вспомнил вдруг, что в детстве болезненно интересовался револьверами. Настолько, что даже специально ходил в этот музей, совершенно меня не интересовавший с познавательно-исторической точки зрения; все, в чем я нуждался, это созерцание револьвера. Потом я купил там книжку с фотографией этого нагана и часто его срисовывал.

Позднее, когда я учился у доктора Щеглова, тот объяснил мне, что такой интерес, сохраняясь в зрелости и плавно выливающийся в милицейскую карьеру, имеет фаллическую подоплеку. Озабоченность протяженностью гениталии порождает желание обзаводиться дубинками и огнестрельным оружием. Он еще много чего любопытного рассказывал - например, про баню, где каждый украдкой смотрит, не короче ли его гениталия, чем у других. А человек, учил Щеглов, устроен так хитро, что угол зрения, под которым он знакомится с обвисшей гениталией, всегда искажает объективную реальность, наполняя ее субъективной неполноценностью. Всегда-то мерещится, будто у соседа длиннее.

Ну, чего не знаю, того не знаю. Но в моем интересе к револьверам, если вернуться к чему попроще, явно было что-то странное. Сейчас я пытаюсь восстановить свои мысли: что я хотел ими делать - грозить? стрелять? целиться? Наверное, да, и это тоже, но я ловлю себя на некой расплывчатой, иррациональной симпатии, которую только и остается объяснять щегловскими версиями.

Но вот что странно: меня совсем не возбуждали пистолеты. Я как-то не доверял им, считал неполноценным оружием. Почему для меня был так важен именно барабан? Нет, я не верю, не смею поверить, что мои ассоциации заходили так далеко и захватывали другие важные анатомические подробности.

К тому же я находил изъяны даже в нагане Чапаева. Чем-то он меня не устраивал - не то формой рукоятки, не то здоровенной мушкой. Набоков бы мне улыбнулся успокоительно; он посоветовал бы выгнать фрейдистов из головы к чертовой матери и продолжать смотреть на дело с эстетической точки зрения.

ФашЫсты

Объевшись за майские праздники военным кино, я вдруг подумал, что на нас, если верить кинематографу, всегда нападали ФашЫсты.

Последнюю крупную войну я не трогаю. С ней все ясно.

Но вот и в 1812 году были ФашЫсты. И даже восстание Пугачева подавили ФашЫсты. И белогвардейцы были ФашЫсты. И татаро-монголы, разумеется. И рыцари на Чудском озере - те вообще были чуть ли не самые первые ФашЫсты.

Ивана Сусанина, как все отлично знают, растерзала ФашЫстская Гадина.

Бывают, конечно, исключения; я не стану так уж уверенно утверждать, что в "Войне и мире" Бондарчука французы - ФашЫсты. Но от общего настроения никуда не денешься. Я почему-то не видел чтобы в штатовских фильмах про войну, скажем, Севера и Юга, или про индейцев, если только это не продукция студии ДЕФА, в каких-то других исторических лентах, или в китайских фильмах, или еще в каких западно-восточных, которые мне попадались ("Ран" Куросавы, например), противник оказывался ФашЫстом, хотя его и там не слишком жалуют. На войне, как на войне, дело неприятное, но житейское. Я, понятно, не касаюсь Джеймса Бонда, это другая статья.

Тенденция плавно перетекает в детские сказки, где, наконец, проявляется в полную силу. Здесь и "Илья Муромец", и, конечно, "Финист Ясный Сокол", классический образчик жанра, где про главного ФашЫста залихватские старушки, на которых нападать - смертный грех, распевают песню:

"Картаус, Картаус,

Где ты взял рыжий ус?

И еще есть вопрос:

Где ты взял длинный нос?"

Девятый Вал

Я тут подумал, что многие нынешние никогда не видели очередей за пивом и водкой. Мало того, что не видели - даже в них не стояли.

Вас здесь не стояло, друзья.

А ведь это была школа выживания, национальный экстрим. Я очень хорошо помню один пивной ларек из Сосновой Поляны, у самой городской черты. Каждый день, ровно в 8.30 утра, я проезжал мимо этого ларька в электричке, направляясь на работу в петергофскую поликлинику. И каждый день, зимой в том числе, я видел, что возле ларька, в разбавленных сумерках декабрьского утра, прохаживается один и тот же, как я до сих пор убежден, человек в скромном, недорогом пальто и меховой шапке. Лет шестидесяти, судя по резвости перетаптывания. Ларек открывался, в лучшем случае, в десять-одиннадцать, а часто не открывался вообще. И этот страж там стоял всегда - не каком-нибудь сартровском одиночестве, но следуя великому пивному Дао.

"Большая и маленькая с подогревом и повтором" - такого уже не услышишь. Мой друг, например, пока ему наливали Большую, всегда успевал чинно, но быстро, выпить Маленькую, которую брал первой: затравочка. И разные вещи случались в этих очередях. К одному человеку (этого я не видел, мне пересказывали), пристал какой-то нервный субъект с вопросом "Который час?" Как будто это хоть сколько-нибудь важно. Тот молчал, но заполошный и суетливый надоедала не отставал, пока его не вразумил Стоявший Через Одного: "Ну что ты прилип к человеку? не видишь, что у него фуфырь портвея прививается?"

А был еще случай, мелкий эпизод, который стоил всех сентиментальных многосерийных мелодрам, и это я уже сам видел: дружинники вывели из очереди усатого, пузатого господина, который уже отстоял свое, наполнил пивом четыре трехлитровые банки, и встал опять, и стоя, пил прямо из банки, из каждой по очереди, и продолжал стоять, но его изъяли из обращения и увели.

Водочные очереди горбачевских времен были гораздо живее и суетнее, в них не было пивного олимпийского буддизма. Однажды меня попросили купить две бутылки для дачного счастья, и я долго разыскивал, где бы их взять; наконец, нашел. Войти в магазин было невозможно, желающие слиплись в огромную серную пробку. Так что в итоге многих своих, имеющих протекцию с рекомендательными письмами, стали передавать по воздуху, по головам, и все они плыли, подобные белоснежным бригантинам и корветам, с пиратским нецензурным воем. Я посмел возмутиться этой уличной айвазовщиной; ко мне прикипел огромный красный детина в белой рубашке, расстегнутой до пупа; он отчаянно захрипел мне в лицо: "да я тебя сейчас на хер из очереди выну", и стал, действительно выдергивать, уже просто так, чтобы крупно напакостить, уже не держа на меня зла. Я никогда не забуду безнадежного чувства, которое испытал в те минуты. Каким-то чудом я остался стоять; по-моему, тот недруг в некий миг забыл, чем он занимается, на самом пике выдирания репки. Он просто запамятовал, в чем состоит его действие, отвлекся и затерялся. Я стоял; от меня к прилавку продолжали плыть шумные каравеллы, еще живые; обратно их, уже полуживых, возвращалось меньше, но некоторые все-таки возвращались, обогнувши мыс Горн, навстречу мне, груженные, с полными трюмами. Они, получив пробоины и растеряв по пути обезумевших крыс, ликовали и палили из всех орудий.

О крестословице

Дома у меня часто разгадывают кроссворды.

Но только не я.

Кроссворды, в полном согласии с их набоковским названием ("крестословицы"), были для меня сущим крестом, на котором я маялся от безделья, изображая бдительного доктора. Я разгадал их сотни, самых разных. И больше уже, наверное, не стану.

Зато я люблю вспоминать, как их разгадывали разные люди из моего окружения.

Покойная бабушка, предпочитая кроссворды из "Огонька", завела себе специальную тетрадочку, куда записывала ответы. Огоньковские кроссворды щадили умственные способности читателя. Из номера в номер требовалось поломать голову и угадать Химический Элемент, Советского Писателя и Планету Солнечной Системы. Бабушка исправно записывала в тетрадочку планеты, мешая их с Горьким, Гладковым и Шолоховым, а я потешался, пока покойный же дед не сделал мне выговор: он спросил, не имею ли я обыкновения смеяться, скажем, над энциклопедией или толковым словарем? Я замолчал, устыдившись, и правильно сделал.

Зато мой отчим, человек передовых настроений, насмехается над кроссвордами и предлагает загадать в них сразу во всех загадку для знатоков: "кал", слово из пяти букв.

Мой друг уролог разгадывал кроссворды, как жил - беззаботно и легко, не смущаясь ошибками. Если слово не влезало, он пририсовывал клеточку, если было слишком коротким - добавлял букву.

А еще мне запомнились два киргиза (как мне показалось), которые лет двадцать тому назад ехали со мной в одной электричке. Они надолго задумались над очередной закавыкой, а потом один из них, напрягаясь кривыми и короткими ножками, кольнул меня карандашом и спросил: "Правильно я написал? Вот тут: каменная куропатка. Я написал - Статуя (он ударил на "у"), верно?"

Я очень доволен, что слез с этого словесного креста.

Между прочим, здесь не без мистики. На исходе врачебной карьеры я потерял свой крестильный крестик. Не знаю, как это вышло, но точно не с пьяных глаз. Я купил новый, и врачебная жизнь закончилась, а вместе с ней закончились и кроссворды. Биография началась с чистой страницы.

Говорят, что поднимать чужие крестики опасно. Может быть, кто-нибудь подобрал мой, купил газету с кроссвордами и пошел учиться на доктора.

Чкалов

Разгребая бумажные завалы, я нашел школьное сочинение моего дяди, которое он написал 3 августа 1959 года в возрасте 14 лет.

Привожу целиком с сохранением авторской орфографии и авторской пунктуации.


ЧКАЛОВ

На берегу Волги, очень крутом и высоком, стоит дом.

Кажется, все тут сработано на веки: и этот дом с причудливыми вензелями, и эти толстостенные конюшни, и сараи, и это крыльцо из почерневших плах. Даже водосточные трубы кажутся сделанными не из железа, а из чугуна. Дом этот, широкими окнами и просторным балконом сквозь ветви садика смотрит на Волгу. На балконе и в садике так тихо, что слышно, как шуршит падающая осенняя листва груш. Листья падают изобильно и зажигают землю желтоватым, ярким пламенем. Дом в эти минуты кажется запущенным, покинутым навсегда. На балкон вышел человек. Не смотря на позднюю осень, он в одной рубашке, у которой расстегнут ворот. Лицо у него суровое и обветренное. Голова сидит на плечах твердо, а шея сильная. Это - Чкалов. Он приблизился к обрыву и, чуть расставя ноги, смотрит на Волгу, на ее песчаные отмели, на далекие озера. Идя на Волгу, он сказал, что все это напоминает ему картину Левитана "Над вечным покоем", художника, которым можно гордиться. Так Чкалов продолжал свою мысль, только что высказанную друзьям, собравшимся на его даче.

Зита и Гита

Говорят, что иностранный капитал у нас на бумаге приветствуется, а на деле - не очень. Палки суют в колеса и в другие места, ходовые и стационарные.

Потому что гонору много.

Лет восемь назад меня сватали в индийскую фармацевтическую компанию "Ранбакси", региональным дилером-пушером-коммивояжером. Лекарства впаривать поликлиникам. Я побрился, надел брюки, пиджак в клеточку и галстук даже, что вообще невероятно, пошел. Сначала мне (или я ему?) сделал интервьюинг заместитель местного царька, мой соотечественник. Похожий на Молчалина, тогда как я больше смахивал на Чацкого, еще не до конца разочаровавшегося в людях.

Первую фазу я миновал, и через неделю меня пригласили пред очи самого царька.

Без вопросов - я еще раз надел пиджак и брюки, пришел, как честная девушка в богатый дом, и прождал барина полтора часа. Молчалин нервничал, поминутно куда-то звонил и докладывал мне об этапах передвижения любимого раджи.

Наконец, кум и благодетель явился. Он был похож на маленькую черную мандавшу, которую я лично, когда учился в институте, нарисовал в альбом - чистейший, между прочим, постмодернизм; раньше в альбомы писали шаловливые эпиграммы, а я рисовал в них глистов и вшей. Итак, я вполне грамотно рассказал о себе; раздобревший и возмужавший Маугли, набравшийся законов-джунглей, важно кивал и отпустил меня без комментариев. Впоследствии я узнал, что моя кандидатура ему не понравилась.

Может быть, он думал, что я запою и пойду хороводной павой, бренча браслетами и потряхивая кастанедой. Спою ему зиту и гиту, притопну ножкой и выгляну из-под узорного покрывала.

А мне вот кажется, что лучше бы он извинился за свои дикарские разъезды по культурному городу.

Мне потом сказали, что это очень плохая компания; что начинать с нее дилерскую карьеру западло; что у них в ампулах попадаются запаянные комары.

Да я бы и сам не стал с ними работать - выкинул бы проспекты с брошюрами; наверное, опытный раджа что-то такое почувствовал и решил не рисковать. Но все равно он наглый. Решил, наверное, что раз я не в пробковом шлеме, так все ему можно.

Прогрессивный регресс

Надо что-то делать с этой школой, так больше нельзя. Сходил посмотреть, как дочка прощается с первым классом.

Между прочим, год назад она прощалась с детским садом, и там поставили "Золушку", с костюмами. Был аншлаг, публика выла от восторга.

Нынче же я отметил некоторый регресс по сравнению с детским садом. Зато педагогического прогресса никакого не отметил.

Про детей не скажу, но меня самого седые стишки о буквах и песня про то, как учат в школе "книжки добрые любить, на троих поллитра пить", вернули на дошкольный уровень развития. А испуганное гражданское подпевание про Санкт-Петербург (подпевали Главному Видеоролику, снятому к зоолетию, где эту песню поют в том же настроении, что и "Таганку") - так вот, это подпевание вернуло меня к моменту собственного зачатия. Вывело на умственный уровень органов, которые в нем участвовали.

И не только меня: рядом какая-то мама сидела и, возбужденно задыхаясь, шептала слова.

Иной раз подумаешь почти всерьез, что Великий Октябрь был безобиднее - он всем осточертел; с ним отстрелялся по Зимнему, а потом иллюзорно свободен. Но сейчас хлынула сравнительно свежая струя; эти Царь и Царица, позеленевшие от бронзы, еще себя покажут. Приободренные Незримым Закулисным Присутствием.

К слову - пришлось

Только что мое внимание обратили на одну диковатую вещь, которая раньше не приходила мне в голову. Имен я по понятным причинам не называю.

Двадцать четыре года назад мы встречали Новый Год в одном семействе. Его глава крепко выпил; часов в пять утра он отправился нас провожать; шел и ни с того, ни с сего орал: "Здесь живут одни инвалиды! У кого головы нет, у кого ноги! У кого нет задницы..."

Мы веселились. Эти пассажи были вполне неожиданными и ничем не спровоцированными. Ни к каким инвалидам тот человек касательства не имел, а дело происходило в обычных новостройках.

И вот теперь у его супруги нет задницы в силу очень неприятного заболевания, а сам он остался без ноги. А недавно и без головы (в переносном смысле, инсульт).

Многое выясняется задним числом.

Олеся

В магазине при кассе томится девушка купеческого достоинства.

К бюсту пришпилен ярлык, напоминающий ценник. Со стороны могло показаться, что я рассматриваю носитель, но мне просто никак было не прочитать, что там написано.

Подошел поближе: "Олеся".

Вдруг я подумал, что это название только одной груди, а вторая пока еще ждет своего поэта.

Пером-топором-мозгами

Жена рассказала про девочку-второклассницу из своей школы. Но я думаю, что это история про маму.

Мама этой девочки вдруг озаботилась: "А что же ты уроки не делаешь?"

Девочка с наигранным безразличием принесла дневник. Там, второклассным почерком, было написано:

"ПЛОН ПЕРЕВЫПОЛНЕН. ЗАДАНИЕ НЕ ЗАДАЮ. УЧИТЕЛЬНИЦА."

Мама успокоилась.

Через месяц позвонила Учительница и спросила, почему второклассница не появляется в школе.

- Но вы же сами написали! - изумилась мама.

Апология затворничества

Я всегда побаиваюсь ходить в гости.

Особенно к незнакомым ранее людям. Неизвестно, что придет им в голову.

Однажды, когда я по молодости увлекся православной эзотерикой, мой приятель-коллега, человек мистического склада ума и склонный к необычным экспериментам, позвал меня в гости к трем сестрам. Сестры были по крови: не медицинские, но и не чеховские. Мне следовало бы догадаться о дальнейшем, ибо все начинания моего приятеля неизменно повисали в воздухе. Так, он однажды надумал буквально отпустить хлеб по водам и посмотреть, что из этого выйдет. Взошел на Литейный мост и метнул в Неву каравай черного хлеба, который вынул из портфеля, где лежал неврологический молоточек и справочник по мозгам. Наверное, последствия были, но мне их так и не довелось вычленить из причинно-следственного клубка.

И что же сестры? Сидели в молчании - толстые, расползшиеся, жабообразные, в очках. Безмолвствовали загадочно, будто что-то знали. Потом одна вдруг сказала:

- Я хотела бы сейчас почитать Евангелие!

И почитали Евангелие. Горели свечи, чай остывал. Мой товарищ торжественно сиял, улавливая и одобряя какие-то биотоки, мне незаметные.

Потом мы ушли.

Во рту остался привкус пустоты, а в памяти - осадок от идиотского, бессмысленного визита.

Я давно заметил, что стоит услышать в разношерстной компании какое-нибудь "я хотела бы сейчас", так сразу нужно бежать, будет плохо.

Еще в студенческие годы один мой друг привел меня в некий дом, где собралось штук двадцать пыльных дам без ума и сердца, да двое еще, кроме нас, молодых людей, и все это по неясному поводу, для странного общения. На всю компанию, на двадцать пять человек, было семь бутылок сухого вина.

И вот, когда у меня уже заломило зубы и потемнело в глазах, незнакомая особа с бакенбардами и усиками, с обреченной решимостью объявила:

- Я хотела бы сейчас поиграть Шопена!

И действительно: уселась за рояль (не пианино, рояль), и стала играть, а все вокруг изображали непринужденность и демократию.

Такое получилось начало века, что хотелось раздать всем по револьверу и заставить играть в русскую рулетку.

Сбежал, конечно.

В любом общежитии веселее.

Там хоть знаешь, куда и зачем пришел.

Ничего, что маловат - все равно: Виват

Я в который раз убеждаюсь, что в нашем народе живет неистребимое желание чуда; потому, наверное, и теорию Дарвина он принял на ура, со всеми вытекающими из нее представлениями. Самозарождение жизни есть случайность со столь малой вероятностью, что вполне подпадает под разряд чудес.

И все волшебное таится, конечно, не в звездном скоплении, а где поближе, да погаже, чтобы рукой подать. Где безнадежнее, там и волшебство: верую, ибо нелепо. Я уже знаю, что нет на свете пруда, возле которого не томился бы одинокий рыбак, который непонятно, на что рассчитывает. Он не прячется от жены, не пьет водку; он искренне ловит. Вот и нынче: проезжая в троллейбусе мимо нашего парка я увидел такого рыбака, сторонника самозарождения рыб. Он, видимо, знаком с Аристотелем и знает, что если могут самозародиться черви, то и рыбы не хуже, а по Дарвину так даже и лучше. Пруд наш давно вычистили, выложили бетоном, провели две трубы для освежающей ирригации. Рыб там, на глубине в девяносто сантиметров, не может быть ни при каких обстоятельствах. Но рыбак верил и будет вознагражден за свою веру полумертвым рыбункулусом.

Это не более, чем путевое наблюдение; я хотел сказать совсем о другом, вне связи с Дарвином и рыболовством. Получасом позже я осмотрел новую статую Петра, что на Большом Сампсониевском проспекте.

Петр был ничего себе мужчина; с меня примерно ростом - по обманчивому закону перспективы. То есть "ничего" для человека, но для памятника маловат. Получается, что Петр стоит еще в своей Юности, а не в Итоге Славных Дел. К тому же в монументе плохо отражены хромосомные нарушения Петра, в которых того заподозрила наша кафедра биологии.

Вид со спины немного огорчил: уж больно там оттопыриваются широкие, до промежности достающие, ботфорты. Они являют пустоты, и кажется, будто Петр снимает или теряет штаны, а то и вовсе с ним сзади происходит нечто досадное для правителя. И это не очень вяжется с его петушиной грудью-колесом; вообще, мне показалось, что создатель, ваяя Петра, слишком часто звал его про себя "петя, петя".

Но в целом скульптура не противоречила моим представлениям о красоте памятников, ибо этих представлений у меня отродясь не существовало, а потому и сказать мне больше нечего.

Эзотерика: деликатное рукопожатие

Временно возвращаясь в город с дачи, немало потерпев от загородных антарктических холодов, я припадал к окну электрички: город встречал меня призывными, уютными огнями тюрьмы - милые, милые Кресты!...

Впрочем, за городом не так уж и плохо, приятно приложиться к сонму дачников - проклятых, как выразился гениальный Быков, "врагом пингвина и ужа". Я потом напишу про дачу подробнее, там я сделал ряд любопытных натуралистических наблюдений. А пока скажу только, что я, отдыхаючи, времени даром не терял и читал "Апокалипсис Открытый" Сведенборга. Он меня, признаться, несколько разочаровал. Ангелы рассказали Сведенборгу, что весь Апокалипсис постигнет исключительно представителей Церкви Реформаторов - разных там лютеран, кальвинистов, любителей англиканства. А нас, православных, будто и нет. Это все равно, что Зюганову, скажем, ангел открыл бы, что Апокалипсис уготован исключительно Союзу Правых Сил. Я даже представил, как Зюганов съедает книжку со свиным удовольствием, от которой во рту у него становится сладко, но в животе от которой через пять минут делается горько - не этими ли книжками кормят его на маевках, где он только и улыбается с больным напряжением?

Короче, Сведенборг разочаровал. Везде-то в Писании, если верить ему, разбросаны Аллегории и Подобия. И не было никакого Рувима, не было Иакова, Израиля, и Чермное море было не море. Под всяким именем, под всякой травой ли, деревом или горой понимается либо Истина, либо Правда, либо их Понимание, либо Религиозное Направление.

Так, я с удивлением узнал, что под конями в Библии всегда и везде подразумевается Понимание Слова. В том числе - под Апокалиптическими. Или - непонимание Слова.

Поскольку чтение Сведенборга я упорно сочетал с прослушиванием музыки на "Маяке", у меня сложилось впечатление, что наши мастера эстрады знают больше, чем говорят в открытую. Не так-то они просты, как мне казалось. Газманов, например, обнаружил неожиданную духовную глубину, когда спел "Мои мысли, мои Скакуны" - после Сведенборга с конями эти слова наполняются совершенно иным, сокровенным смыслом. А Лещенко - тот исподволь внедряет идею о преемственности культур и религий. Он обладает тайным знанием и выдает его по крупицам. Я специально посмотрел в словаре, когда услышал у него: "Соловей Российский, славный Птах". Он еще фараонам пел, этот российский соловей, вот что я думаю теперь.

Будем дальше разбираться, почитаю Джона Ди.

Домашние хитрости

Часто читаешь, как безжалостные жены и матери пускаются на всякие штуки, контролируя количество алкоголя, отсосанного из бутылки. Пометки делают на этикетке, следят за уровнем влаги, а поднадзорные всячески ухищряются: доливают воду, беспомощно царапают этикетку ногтем, пьют не вдоволь, а так, чтобы сиюминутно не умереть.

Вот я расскажу, как надо поступать в таких случаях.

В 1982 году я, молодо-зелено, собирался в осенний колхоз. А про колхоз медицинский я уже писал: там колючая проволока, сторожевая будка, жрать нечего, а если хлебнешь чего - моментальный расстрел, да еще выгонят из будущих докторов. Поэтому я устроил себе маленькую отвальную. Дома никого не было, и я выпил полбутылки коньяка, спрятанного в баре.

А утром собрал вещички и уехал.

Через две недели матушка собрала мне передачку, полную сумку. С этой миссией она послала ко мне дядю и отчима - фигуры, о которых я тоже не раз писал. Под Павловск. Дядя с отчимом, едва шагнули за порог, сразу стали решать, что купить на скудные сбережения: немножко водки или сразу много пива. Как-то они вышли из этого положения, и даже доехали до нашей зоны.

И вот я выхожу из барака, одичавший, заросший, исхудавший. Вижу: отделенные от меня колючей проволокой стоят дядя и отчим; отчим, человек тихий, только глядит укоризненно. Под ногами - сумка с колбасой. А дядя обрушился без предисловий:

- Мудак! Ты зачем коньяк жрал? Мать экстазничала - у нее, дескать, коньяк есть! Запомни, мудак, если жрешь - жри ВСЕ! Чтобы не было потом!... А то мать расстраиваешь! У нее и без того горя по самые яйца!...

Присяга

Читаю пронинского "Мао", вспоминаю присягу.

Удивительное событие!

Совсем не помню, как я ее давал. Может быть, я ее не давал?

Нет, не давал я присягу Врача Советского Союза. Вернее, давал, но формально, без души, рыбообразными сокращениями рта. Беззвучными. Потому что у некоторых лучились глаза, а у других откуда-то даже слезы текли. До чего же странно рассудила природа - ведь и первые, и вторые были отличницы! Я, как такое заметил, мигом охрип и не мог полноценно поклясться.

А вот с военной присягой - полная труба, ее заволокло ядовитым сапожным туманом. Знаю, что это мероприятие учинили в Пионерске, есть такой городок под Калининградом. Их там похожих много - Балтийск, Гвардейск, Советск, и так далее. ФашЫстов мне любить не за что, но все-таки названия они придумывали на совесть - Пиллау, например, или еще какое. А пшенно-перловое мышление советского генералитета удовлетворилось суффиксами - военной припиской к священным понятиям. Гвардейск - как много в этом звуке для сердца русского (прусского?) слилось. Хороший глагол.

Автомата мне не дали, это точно. Мне дали деревянный макет. Ну, я и Родину защищаю соответственно. И совершенно не помню, как зачитывал текст. Неужели хором? Закорючку, которую я поставил, умышленно непохожую, я запомнил отлично. А текста и "марш перед боевой знамя части", как склонял это действо мой школьный военрук, не припоминаю.

По-моему, мы просто прошли мимо какого-то остолбеневшего памятника. И я на него равнялся: посмотрел.

Вот что меня всегда занимало: приезд на присягу родителей присягающих, желательно целыми селами. Фотографии, пикники на траве, гуляние под гармошку, набухшая коса любимой. Этот обычай почему-то не получил закономерного распространения. Родителей надо приглашать на оглашение приговора, тюремную прописку, пробное погружение. Очень много бывает незабываемых моментов.

В нашем народе вообще любят семейно пропитываться трагическими событиями - фотографироваться вокруг раскрытого гроба, например. Плясать с привизгом перед отправкой к месту выполнения воинского долга. "Остановись, мгновенье, ты прекрасно": отечественная версия.

О сэре Фрэнсисе Бэконе

Я думаю, что Бэкона напрасно подозревали в том, что он в действительности - Шекспир, или наоборот, это все равно. Шекспир писал, как есть, а Бэкон судит с апломбом о вещах, в которых ничего не смыслит; за взятку сидел, к государю подкатывался - я в истории не силен, но государь, по-моему, та еще сволочь, раз не умер со стыда; я бы сразу казнил, да выслал, если бы кто-то стал меня так внаглую возвеличивать. И все-то у него, у Бэкона, складно: и Земля у него по центру, и Солнце гуляет вокруг (может, оно и вправду так, откуда мне знать, но только не надо с такой вот уверенностью рассуждать, Сократ был честнее - "я знаю, что ничего не знаю"). А этот в Бога верует на словах, а сам потихоньку выстраивает свою Вавилонскую башню; и разум, такой молодой, у него впереди. Я еще не дошел до "Нового Органона", но уже представляю, что он там нагородил, одно название чего стоит. Слова выхолащивает, как матерый марксист: вернем-ка, дескать, исконное значение слову "магия". И вот уж у него не магия, а физика для специального класса специальной школы. Толкует о чем-то категорически - по его мнению, логарифмов, если он их не знает, и вовсе нет (может, и нет, я тоже не знаю, но молчу же).

Закладывает, короче говоря, храм науки, но магия потом ему и всем нам подгадит. Чему равняется корень из трех? Никто до сих пор не знает, а это и есть магия, но нашим достаточно, наши посчитают до пятого знака, на глазок - и хорош, уже ладят шаттл Колумбию. Все на соплях ведь.

Смерть Фрэнсиса Бэкона как автора "Великого Восстановления Наук" весьма показательна. Он умер от простуды, которую подцепил, когда начинял курицу снегом - хотел проверить, как скоро она испортится.

Теперь перед любым холодильником, особенно если в нем хранится бекон, есть повод задуматься и снять шляпу.

Еще вот что: опыт с курицей помешал Бэкону осуществить более зловещие планы: "...мигрени облегчаются вскрытием лобовой вены; а облегчается ли боль во лбу надсечением черепа?"

Театральная реформа

Я уже однажды жаловался на жену - на то, что она сходила в Театр Даунов. Теперь она сходила в Театр Глухонемых.

Я не хочу приравнять глухонемых к даунам. И не хочу лишить их театра. Это очень хорошее дело, реабилитация в сочетании с арт-терапией. Пусть у них будет театр - только зачем продавать туда билеты?

Ведь там сидит переводчик и ровно, без особых эмоций, читает Шекспира - в адаптированном, как я понял, варианте: "Ромео, иди сюда".

В таком случае будет гуманно устроить новые Театры. Почему не сделать Театр Людей с Недержанием Мочи? Им тоже не сладко, они тоже к свету тянутся. Всех на сцену. Хорошие детские утренники получатся. И петросян разорится.

А вообще, если подумать, неплохо бы сделать наоборот: устроить платные театры в самих больницах. И даже не устраивать никаких театров, а просто организовать экскурсии. Ведь ходят же экскурсии в тюрьму? И у тамошних обитателей никто не спрашивает позволения, чтобы граждане свободно вошли и, что самое страшное, свободно вышли.

Я уверен, что билетами в кожное и челюстно-лицевое отделение можно торговать очень бойко. Взял ведро поп-корна, ходишь, смотришь.

Святое семейство

Мы соседствуем на даче с очень странным семейством. Мама и трое детей - 8, 11 и 13 лет; папа трудится в городе.

Как бы эту странность обозначить?

Я никогда не встречал таких детей. Все в них нормально и хорошо, даже слишком: играют в обычные игры, носятся, ходят с мамой на рыбалку, едят мороженое, смотрят фильмы, знают компутер. Дочка моя с ними корешится.

Не к чему придраться.

Правда, мама уж очень молчаливая. Пошутишь, а она в землю смотрит, разговаривает еле слышно, не купается, не загорает, при первой же возможности (плохая погода) спешит в город и ребятню прихватывает.

Ну, да что в этом такого?

Вот что удивительно: эти дети никогда не капризничают. И не возражают. И даже не просят ни о чем. Ну-ка мою пигалицу загонять спать - да это рехнешься сначала, а потом еще раз рехнешься. А эти, стоит маме скомандовать тихим голосом, идут беспрекословно, гуськом, не оборачиваясь.

Еще странность: им не позволили взять на дачу велосипеды. Докопаться до причины не удалось, хотя где же еще кататься, как не на даче? Не разрешили, и все; не в наказание, а просто.

"Папа" не разрешил.

Этот папа - приветливый, благообразный субъект с бородкой, приезжает на иномарке. Не в чем его упрекнуть.

Но у меня почему-то, когда я слышу от них слово "папа", мороз по коже идет.

Вокруг двора за восемьдесят дней

Мне не нужно путешествовать, я и не люблю, мне хватает дворовых впечатлений.

Например, у нас на суку висит автомобильная покрышка. Забросить ее на такую высоту невозможно ни с земли, ни с балкона. Совершенно бесперспективное серсо. Надо подогнать какую-нибудь машину с люлькой или приставить очень длинную лестницу, обыкновенной стремянки будет мало. Я даже нарочно становился под этот сук и прикидывал расстояние. Почему она там? Как? Кто?

Тайна.

Или был еще случай, когда прямо под моим окном, довольно прохладным августовским вечером, сидела голая женщина. Я, наверно, уже написал об этом в прошлом году, но в этом она еще не приходила.

Сидела часа четыре, беседовала с молодым одетым человеком, который расположился напротив. Он ее руками не трогал, ничего такого, только разговаривал.

Мне было интересно не только потому, что она там расселась голая, но и потому, что стало холодно, ночь наступила, дети почти все ушли домой, а она все сидела.

Я еще бросал вниз окурки и боялся в нее попасть и попортить немного. Недотрога, небось.

Обходя первоисточники бочком, бочком

Посмотрел я на сон грядущий фильм "Высадка Черного Ястреба", ибо слышал, что это любимое кино Джорджа Буша. Ну, фильм прямо-таки для него, а для меня это чересчур тяжело и трудно. Не суть, однако, дело вот в чем: смотрю я на операцию американских войск в Сомали и ощущаю в себе какое-то непривычное волнение, как-то уж слишком переживаю за солдат - с чего бы вдруг? И сообразил: они же в Африке, где находится, как нам говорили, природный очаг СПИДа. Страшно опасное место, особенно с учетом армейской скученности.

Поэтому я отвлекся от фильма и начал задумываться над хрестоматийным образом переносчика СПИДа. Оставим пока подозрения в адрес самого СПИДа - якобы, нет его вовсе (конечно, нет), об этом здесь много писали. Давайте вспомним, что в далеких 80-х этому недугу приписывалась совершенно конкретная этническая специфика. И классическим переносчиком СПИДа виделся негр.

Потом появилось уточнение: голубой негр.

Потом уточнили еще: голубой негр-наркоман.

Потом негр куда-то делся и остался голубой наркоман, желательно - иностранец.

Я помню, как в петергофской больнице поделился свежими новостями со старенькой, ныне покойной, заведующей, ее звали Злата Яковлевна. Она была маленькая, кругленькая и ровным счетом ничего ни в чем не смыслила. Я рассказал ей про шведского, если не ошибаюсь, гражданина, который перевозил в заднице пакет героина. Дело было году в 89-м. В самолете пакет лопнул, контрабандиста разволокло и уволокло на летийские берега. Злата Яковлевна пришла в страшное возбуждение. Она подпрыгивала и шипела: "Так вот и привозят нам заразу, сволочи, СПИД всякий!" Образ, таким образом, был готов: иностранный подданный с героином в неразборчивой заднице.

Потом потускнели и голубые цвета. Остался наркоман.

То есть краски сохраняются, но как-то перестали бросаться в глаза.

Недавно я прочитал, что и наркоман отступает, уступая дорогу женщине. Среди переносчиков неизвестно чего становится все больше женщин.

И на этом, я думаю, процесс завершится, потому что будет найден главный источник соблазна: женщина. Через нее, как известно, вошел в мир грех. А про негра уже почему-то не вспоминают вообще.

Это немного напоминает шараду: из слова, заменяя в нем по букве, делают новое. Задача: в столько-то ходов превратите слово "негр" в слово "баба". На промежуточном этапе разрешается пририсовывать клеточки для слов "пидор" и "героиновый наркоман".

Дядя слушает музыку

Было дело, я сокрушался по поводу редкости моей фамилии, с именем заодно. Недавно выяснилось, что я написал какую-то книжку про затонувшие корабли, до которых мне дела нет. А сегодня иду и вижу рекламный плакат, созывающий на комбинированное песенно-музыкальное действо. Там и шансон, и травоядные песни про "озера синие", и рок, и еще кое-что. Там-то, кое в чем, я себя и нашел, в разделе военных шедевров на тему полевой почты.

А я страшно боюсь музыкальных коллективов, к которым государство относится доброжелательно.

Страх к ним мне внушил мой родной дядя.

Он вообще не слишком жалует музыку. Выпьет и глумится над исполнителями; в 87-м году я, помнится, завел ему "Ноль", песню про "Болты Вперед - Болты Назад". Дядя, пьяненький, жеребятничал и хохотал, поминутно спрашивая: "Ну, а козу-то уже делать пора? козу-то уже делать пора?" И выбрасывал руку, но пальцы его не слушались, все время вылезал лишний, и дядя плевал на него и бил, загибал. И делал-таки козу.

Не пощадил и ДДТ: "А зачем он шапку надел? (Бейсболочка у Шевчука). Ему что, холодно?"

Богдан Титомир возбудил в нем беспомощное хрюкотанье. Титомир пел в бассейне, там и плавал. В финале песни нырнул и вынырнул распертыми плавками кверху, анфас. Дяде, конечно, померещилась самая суть: "Гениталии показал! Гениталии!..." Он сполз на пол и на робкие возражения не отвечал. А потом посерьезнел и рассказал из жизни:

"Помню, мы с приятелем пошли... давно уже... на концерт этих... Сраных Гитар, или как их там... А он эти Гитары немного знал, всех. После концерта тормошит меня: поехали к ним! к какому-то деду. Ну, поехали, давай. Приезжаем. Открывают нам дверь, а они все там ГОЛЫЕ ХОДЯТ! и дед этот с ними! суетится! я шапку схватил и бежать..."

Благопристойное рассуждение на непристойную тему

Табуированная лексика!

Иду я по двору и вижу некий конфликт. Повод к нему остался тайной природы. Синеватая женщина с чуть атрофичными ногами гневно и быстро выруливает за угол, покидая мужчину, с которым еще недавно составила идеальную пару. Они поссорились. Мужчина пытается ее вразумить:

- Стой! Стой!... Рожает же пизда дураков!

До чего же тонок наш народ. И язык. Представьте, что в слово "рожает" вкрадывается буква "д". Какая неуместная, гётевская, высокопарность! Настоящее надругательство над приземленной континуальностью процесса.

Шансон

В загородной близости к природному я продолжил осваивать отечественное культурное пространство. Музыка, которую я слушаю круглый год, хотя и не самая продвинутая, все-таки далека от удовлетворения естественных нужд. Радио Маяк и Европа-Плюс я уже освоил и нанес на карту. Поэтому я понятным движением воли переместился на Радио-Шансон. Ведь они мне сами сказали: "Все нормальные люди пьют пиво и слушают Радио-Шансон". О норме, правда, они рассудили голосом, который выдавал непоправимую патологию. И сразу же начали: "Годы пройдут, и ты выйдешь на волю..." Почему же он, думаю, все про волю поет? Да потому, что в тюрьме сидит. А за что он в тюрьме сидит? А вот в других песнях скажут, за что. Оставайтесь с нами.

Я остался, прослушал заказ песни:

- Ну, мы тут шабашим с ребятами... из Невеля мы...

- Настоящую музыку хотите послушать?

- Ну да.

Так что им охотно, с готовностью закрякало в ответ:


- А я ушаночку поглубже натяну!..

И в свое прошлое с тоскою загляну!..

СлЯзу

Сотру,

Тайком тихонечко вздохну.


Я однажды вот так расчувствовался под музыку, в одной фингальной - это ж братья мои, сокрушаюсь! мужики! куда ж я без них!

Туда.

Через десять минут заработал в глаз и успокоился.

Чемодан

У меня совершенно незрелые отношения со временем. Я должен, казалось бы, относиться к нему философски, а вместо этого отношусь с чувством острейшей неприязни.

На антресолях обнаружился чемоданчик лет, по моим прикидкам, семидесяти, веревочкой перевязанный, а в нем - несметное количество семейных фотографий, начиная с 20-х годов. И я вынужден признать, что чувствую себя крайне неуютно при созерцании этой неизменной последовательности: бабушке шесть лет, бабушке тринадцать лет, матушке пять лет, бабушке двадцать лет, матушке десять лет, бабушке сорок лет, мне пять лет, бабушке семьдесят лет, мне десять лет, дочке пять лет...

Попадается, конечно, замечательный материал: дед, в шинели и валенках, с непокрытой головой, возглавляет убитую горем толпу, слушает репродуктор: Сталин зажмурился. Неприятно и дико ощущать свою историческую сопричастность через близкого родственника, который в моей памяти никогда не ассоциировался ни с шинелью, ни с уголовно-генеральными секретарями. Впрочем, дед, помнится, сам показал мне люк на Мытнинской улице, на крышке которого он заливался тоже слезами, когда отвоевался другой народный любимец, владимир-ильич.

А мне-то и вспомнить будет нечего, я получился не из слезливых, хотя на моей памяти эта публика мерла пачками, а я, бесчувственный, только посмеивался в кулак. Над покойниками. Стыдно до слез.

Вот еще один снимочек, сильно жуткий: дед нарядился в школу Дедом-Морозом, и все встречают новый, 1952-й, год. Много детишек - но что за лица! Партсобрание зайчиков, белочек и снежинок; угрюмые, потупленные взгляды, замороженные позы. Дед застыл с корявым посохом и строго смотрит в глаза национальному ряженому, который вообще непонятно, зачем обозначился на этом торжестве: не то черкес, не то чечен, в папахе, с нарисованными усами, в галифе и при кинжале. Подбоченился, нахмурился, как будто сейчас объявит бухарину приговор, и тоже смотрит на деда. Губы сомкнуты. То есть все безмолвствуют - интересно, сколько времени продолжалась эта чопорная пантомима на деле?

А некоторые фотографии я сразу отложил и спрятал. Невозможно смотреть.

Иностранцы

В 1989 году в нашем окружении стали появляться иностранцы.

Им не очень везло.

Как правило, их где-то выкапывал А. В., хороший и коммуникабельный человек. То он приводил каких-то веселых юаровцев, то приволок некую карликовую Захарию - коптского христианина, как объяснил А. В., который (копт) мне запомнился в виде мрачной и высушенной обезьянки. Мы показали ему нашего прошлого кота, семейного идола. Сказав, что не любит животных, Захария перестал для меня существовать.

А про троих гостей я расскажу особо. Я подозреваю, что им пришлось соприкоснуться с большими диковинами, чем мне известно, но и того малого, о чем я знаю, достаточно для некоторого осадка. Первым был священнослужитель, брат Армин, экуменист из местечка Тезе на юге Франции, который прибыл наводить мосты и обеспечить появление православной делегации на ежегодном экуменическом саммите. Но отличились не только мы. Я думаю, что запомнилось ему и семейство, его приютившее. Пришли мы, помню, в какой-то старинный дом не то на Мойке, не то на Фонтанке. Там уже собрались постные полумамушки из неофиток, которые тихо раскладывали печенье. Предупредительный и любезный Армин расхаживал по гостиной. Хозяева где-то квасили, но вот они появились; муж сохранился в моей памяти под именем Никита и больше не отличился ничем, был тихий и задушевный. Зато хозяйка, раскрасневшаяся и с дикими глазами, оказалась сгустком довольно агрессивной энергии. Пошатываясь, она приветствовала брата Армина и пригласила его принять ванну. "О, нет, - благодарный Армин выставил руки в почтительном протесте. - Я не хочу." "Но как же? - нахмурилась хозяйка. - Как это вы не примете ванну? Мы специально нагрели воду!" (Цивилизация обошла тот дом стороной, воду грели в каком-то котле). Она стала наступать. В ее представлении гость из Европы был обязан принимать ванну. Лицо хозяйки исказилось не вполне трезвой яростью. Видя, что дело плохо, брат Армин сдался и мирно сказал: "Ну, хорошо. Я приму ванну". Хозяйка просияла. И через две минуты, без предупреждения, с диким криком: "Лови!" запустила в Армина маленьким котом - не так, как перебрасывают домашних любимцев, а так, как метают снаряды пращой. В полете кот выпустил когти; брат Армин изменился лицом и поймал животное в последнюю секунду. Сдержанные, благообразные черты на какой-то миг отразили замешательство. Хозяйка хохотала. "Вы знаете, что у нас был пожар?" - спросила она. "Что-что? - не понял Армин. - Что это значит - "пожар"? Ах, да-да, я понимаю, пожар. Но это же очень плохо!" "Пожар! - хозяйка летала по комнате, таращила глаза и раскидывала руки. - Я сплю и вдруг говорю: Никитушка, горим! Го-рииим!!" "Да, да, это очень печально, пожар", - кивал Армин.

Через десять минут его настигли вновь: "Вы слышали про наш пожар?" - строго осведомилась хозяйка. "Пожар? - смешался Армин. - Ах, да, конечно, это очень нехорошо". Та пустилась в объяснения: "Я кричу: Никитушка, горим! горим! И дым, дым валит!" Армин удрученно качал головой. "А пожар-то у нас был какой! - удачно вспомнила хозяйка спустя какое-то время. - Никитушка! кричу. Никитушка! Горим! Ванна уже готова, брат Армин, вы можете мыться". И через пару минут: "Вы представляете, у нас-то ведь был пожар! Никитушка! - кричу".

Наверное, такая у зарубежных гостей судьба. Потому что второго приглашенного, очень милого немца Ульриха, аналогичная участь настигла уже в нашем доме. Мой приятель, бывший среди приглашенных, нажрался и стал искрометным. В голове у него засел анекдот - вернее, подпись к английской карикатуре. Бежит пациент и держится за причинное место; орет, разумеется. А персонал меж собой говорит: "доктор велел вскрыть ему нарыв, а сестра ошпарила ему хуй" (игра слов: prick a boil и boil a prick). Приятель считал, что зарубежному гостю полагается зарубежный анекдот. А потому наваливался на него через каждые десять минут и предлагал выслушать веселую историю. Вежливый Ульрих поначалу внимательно выслушивал, но после шестого раза лишь отрешенно кивал, напоминая мне кивки брата Армина, и деревянно улыбался. Ему и так пришлось хлебнуть нехорошего, потому что, едва он пришел, отличился мой дядя. Дядя успел нарезаться, и мы положили его на диван, запретив показываться гостям. "Европа приедет, сука! - сказали мы. - Германия! Чтоб тихо лежал!" "Дружба народов", - не возражал дядя и лег. Но, когда Ульрих пришел, мы не успели помешать дяде, который вроде бы крепко спал, выскочить из комнаты. Он вдруг возник в прихожей, расплылся в улыбке и поздоровался: "Гитлер капут!"

А третьим иностранцем, которого за каким-то чертом привел А. В., был канадец Роберт, высокий румяный юноша; тихий, с кудрями, себе на уме. Мне бы сразу догадаться, что дело нечисто. У меня был день рождения, и этот Роберт приволок подарок. Ну, что подарить мужчине, пускай даже иностранцу, потребности которого тебе не известны? Ну, я не знаю. Но уж, во всяком случае, не коробочку конфет "Рафаэлло", перевязанную легкомысленным бантиком. Я, конечно, поблагодарил, коробочку куда-то поставил, внимательно посмотрел на гостя, но выяснять ничего не стал, водку пора было пить. Роберта мы, понятно, поднапоили. Бедняга, помнится, заперся в сортире, благо не привык к отечественному хлебосольству. В сортир немедленно начал ломиться кот, он поддевал дверь лапой и жаждал войти, потому что в сортире стояло его корытце. А Роберт, не зная о коте, сдавленно лепетал: "Занято". Настойчивость невидимого претендента на трон его пугала и смущала. Но вот праздники кончились, а через пару недель я сам очутился в доме А. В., где снова, конечно, томился Роберт. После долгого бытового пьянства гостей разложили кого куда, спать. Меня положили на большую тахту рядом с Робертом, но я этого не запомнил. Проснувшись среди ночи и обнаружив, что рядом кто-то лежит, я решил не упускать такого случая и аккуратно прикоснулся к соседке. Соседка обрадовалась, восторженно отреагировала на призыв и оказалась Робертом. На похмельном английском языке я, разглядев, кто завелся рядышком, спросил, в чем дело. Получив ответ, спрыгнул с постели; несчастный Роберт, умирая от ужаса, накрылся с головой одеялом. В своей Канаде он не привык к столь жесткому несоблюдению прав сексуальных меньшинств. А я держался очень жестко, я пригрозил поубивать всех за попытку изнасилования беспомощного гостя, метался, орал, размахивал руками. На тахте молчали. Так эта публика будет, наверное, молчать, когда Бог-таки призовет их к ответу за скотство.

Я ж медик все-таки. Одно из преимуществ медицинского образования - умение давать простые названия сложным вещам. Патология влечения, например.

Следопытство

Когда-то давно я прочел работу Овчинникова, посвященную Англии. Название тому труду - "Корни дуба" (о других ассоциациях, которые оно во мне вызывает, расскажу в другой раз; замечу только, что и о нас можно написать книжку с таким названием). И там автор удивлялся манере англичан мыть руки в раковине, заткнув дыру пробкой. "А мы не такие, - роняет автор не без гордости. - Есть, может быть, что-то в этом родное, национальное, Любовь к Воле, желание умываться под бегущей, ничем не сдерживаемой, струей..."

Сегодня я вспомнил про эту любовь к вольнице, когда в очередной раз увидел: в ванне побывал кот. Там остались его следы, не особенно чистые.

Я не понимаю, почему моего кота постоянно притягивает вид и шум льющейся воды. Ничего ему там не светит. Пить ему дают, сколько хочешь. За особые вольности, помнится, даже запирали там.

Загадка.

Он лезет туда даже, когда ничего не льется.

Наверное, прав был писатель Овчинников со своим выводом: есть в моем коте нечто исконно отечественное, наше, влекущее его к крану, к Источнику. Тут сомнений нет, я обоих его родичей (котовых) знаю лично, та еще публика.

Есть в нем, конечно, и некоторые другие вещи, в которых тоже не замечены англичане. Ну, замнем.

Незримый бой

Я еще в раннем юношестве знал, почему наша милиция плохо ловит преступников.

В чем дело, дошло до меня в вытрезвителе - но был я там не зачем-нибудь, а в качестве понятого дружинника, помощника милиции.

Милиция выворачивала карманы, а студентов-медиков привлекали к составлению описи.

Мой словарь, между прочим, обогатился тогда новыми аббревиатурами. У всех доставленных и приволоченных обнаруживался единый джентльменский набор, малая потребительская корзина, вот она:


НОСПЛАТОК

БРЮЧРЕМЕНЬ

ЛОМРАСЧЕСКА

РАЗНЫЕ БУМАЖКИ


Насчет последнего я часто задумывался: это-то, может статься, самое главное! Это может быть, например, квитанция от чемодана Корейко!

Но ни с кем своими догадками не делился, будучи оборотнем в форме дружинника - то есть в повязке. Мне полагались еще свисток и фонарь, но такого даже у самой милиции не было, поэтому она бьет молча и не глядя.

Судьба неразумного

Бессонница выдалась экзотическая.

Часу в первом ночи во дворе началась пальба. Не какая дурная, а настоящая, пистолетная. Бахнуло раз восемь.

Я метнулся к окну, чтобы выглянуть и узнать, какого рода вещь угодит мне в лоб. Но одумался, притих, затаился.

А после всю ночь за окном орал чужой кот, который застрял на дереве. И я его слушал.

Он и сейчас там торчит. И что сделаешь? Высоко.

Наступил день, и неразумный уличный кот был спасен трактористами.

Они, эти грубые и неотесанные мужики, ловили в кузов трактора железо, летевшее с крыши. Но вот - никогда не надо раньше времени дурно судить о людях! Потому что они, будучи на деле душевными и жалостливыми, уже хитровато поглядывали на кота, они уже решили его спасти, но тянули время: пускай хлебнет лиха, умнее будет. И вообще, спешить некуда.

Потом началась спасательная операция. Трактор подъехал к дереву, крякнул, задрал кузов - тоже чем-то похожий на этих мужиков. А главный тракторист перебрался на дерево и отодрал кота от сука. Тот раскровенил спасателю лицо, за что был назван блядью.

Кот, однако, не внял уроку.

Через полчаса я, выйдя во двор, увидел, как он ходит и громко орет, нарываясь на неприятности. Умный на его месте сидел бы тихо, в подвальчике специально существующем. А этот выступал. Минутой позже он уже молча мчался, болтаясь, захваченный девочкой на роликах.

Карма такая.

И вообще эту карму надо тонко прочувствовать, прообонять.

В магазине напротив, например, два человека лет тридцати принялись за автомат с игрушками. И вытащили с первого раза, но только совершенно неопределимую, неназываемую. Это были такие розовенькие ягодички, плюшевые.

Счастливцы ржали, захлебываясь: Надо же! с первого раза - и сразу жопа.

В Столыпинском вагоне

Я становлюсь рассказчиком сугубо кошачьих историй. Но - не могу молчать, как выразился, по-моему, еще один автор, который тоже, помнится, про лошадь написал прилично.

Вторая перевозка на дачу прошла тревожно.

Прямо в электричке сволочной кот нассал в свою тюремную сумку.

Это была специальная сумка, дорогая, с особенным решетчатым оконцем, прутья которого не перекусишь кусачками.

Уже в метро кот смекнул, что ему предстоит возвращение в зону - нумер семь по Приозерской ветке, - где его в июне месяце опустили местные коты. Исполнив на свой манер "Владимирский Централ", он стал вырываться.

А в электричке из клетки брызнуло, и вагон мгновенно и окончательно ароматизировался.

Впрочем, некоторые пассажиры проявили удивительную терпимость к этому факту.

- Вы не могли бы закрыть окно? - обратилась ко мне дама, сидевшая спереди. - Неужели трудно?

- Извините, - жалобно улыбнулся я. - Но будет сильно пахнуть.

- Да? - поразилась дама и больше с просьбами не обращалась. Наверное, для среды ее обитания этот запах был совершенно нормальным.

Мы ехали молча.

Эдмон Дантес, запертый в клетку, стал рвать прутья, рыть подкоп и частично преуспел в этом.

Я поделился с женой:

- А представляешь, какое унижение! Он такой чистоплотный.

- Что-то ты очень на себя проецируешь, - сказала жена.

Дальше мы стали думать, что делать по прибытии на место. Если продолжить литературные аналогии и вспомнить, что кладбищем замка Иф является море, то, по моему мнению, разумно было несколько раз погрузить сумку в озеро вместе с котом.

Но мы ограничились тем, что просто вытряхнули его в куст смородины и запретили входить в дом.

...На зоне кот немного освоился, потому что Смотрящего куда-то увезли по этапу. И наш баклан стал ладиться к малолетке, не зная, что это уж вовсе впадлу, и получил от малолетки по роже. А потому нашел себе место возле параши (у сортира, на каком-то ящике) и притих.

Через неделю наш кот погиб под какими-то злыми колесами. Его звали Бонифаций.

Приснился кошмар

Приходит ко мне человек, чтобы на компутере прокрутить бобину с БГ. Вспыхивает экран. И вдруг, вместо привычных буковок и маленького целеустремленного человечка в углу появляется сообщение о пожаре в компутере: The system is burning! The system is burning! А прямо по центру (прости меня, Господи, грешного!) - встревоженная Божья Матерь в переднике, объятая пламенем, и гуси от нее бегут, гуси, спасать Рим не то от чумы, не то от антиглобалистов. Из-под рабочего же моего стола действительно валит дым, все полыхает, изображение меркнет, процессора больше нет, и денег у меня на него нет тоже (смычка с реальностью).

Сонное ведомство, поняв, что переборщило, в утешение поспешно перенесло меня флиртовать с одной поэтессой, да еще попыталось развлечь курьезом насчет одной пожилой профессорши русского языка, которая спьяну поскользнулась, опрокинулась, и все у ней задралось, и так она и скользила по льду до самого дома, а я вел якобы подсчет, сколько улиц и переулков за этим наблюдают: один, два, три, четыре...

Но поздно.

Я проснулся. Ужас был так силен, что пришлось пойти покурить.

Успокоился немного.

За ночь компьютер горел еще один раз, но был уже стареньким телевизором, который все равно жалко.

Мальчик с плаката

В перестроечные годы мне не раз попадался на глаза плакат: маленький (ну, не очень и маленький) мальчик обнимает нечто вроде папиных ног со словами: Папа, Не Пей!

Где именно мне встречался этот плакат, оговаривать ни к чему.

И я по наивности думал, что это несколько идеализированный мальчик, лубочный. Собирательный.

Но вот однажды, в те же годы, мне случилось по дремучей глупости угодить на сборы в Североморск. Нас там таких дураков-докторов оказалось штук восемь.

И было дело, дали нам с рентгенологом увольнительную в Мурманск. Точнее, не увольнительную, а просто позволили ехать, куда угодно, потому что мы никому не были интересны.

Мы и поехали. Фамилия рентгенолога была Жихаревич, если не ошибаюсь - называю для удобства, ибо никакого криминала в этом не вижу.

В Мурманске у этого Жихаревича жил старинный институтский приятель, заведующий отделением в поликлинике. И он, Жихаревич, меня немедленно к нему увлек. Приятель - ну, пусть он будет Сан Санычем, скажем - обрадовался несказанно. Быстренько свернул пространство, в смысле - фронт работ, посадил нас в казенный газик и повез искать спиртные напитки: время-то стояло злое. Купили мы чего-то бутылок пять, не то Стугураш это страшное называлось, не то Флуораш.

После этого Сан Саныч привез нас в семью.

Семья сразу куда-то делась, и мы остались на кухне. Я ровным счетом ничего плохого не сделал, посидел с ними и очень быстро уснул. Меня отнесли в какую-то далекую комнату и там положили на чистое белье. Утром я проснулся и осторожно, не до конца одетый, вышел попить воды. Жихаревича не было. Глазам моим предстала ужасная сцена.

Посреди кухни стоял бесконечно виноватый глава семьи, оказавшийся безупречным семьянином, который только и мог, что кивать с надрывными словами: "Да, да". Жена стояла с каменным лицом и смотрела на меня с ненавистью. Восьмилетний малыш, точная копия мальчика с плаката, оглядывался на меня со страхом, прижимался к папиным коленям и повторял: "Папа, не пей!" "Да, - со значением вторила ему мама, - папа, не пей!"

Пятясь и кланяясь, протестующе выставляя ладони и мотая головой, я бежал.

Гаврош

Какая-то усталость в разных членах, и все же - дата.

Двенадцать лет назад в нашей стране случилось очередное ГКЧП.

Я думал - стыдно ли рассказывать о тех днях, или нет?

Решил, что нормально.

Давайте сначала восстановим обстановку. Человек, который все свои двадцать с небольшим лет подозревал, что нечто не так, но не имевший источников информации, вполне мог рехнуться от одного Шаламова, не считая других публикаций. Именно таким человеком я и был, мне тогда было двадцать семь лет. Поэтому не стоит удивляться тому, что я, услышав по радио разные приятные вещи, заболел острой паранойей. Машина защитного цвета, ехавшая где-то в отдалении, по своим делам, возбуждала во мне мысли о колоколе, который звонит по мне - ведь я же, как-никак, Солженицына и Булгакова перепечатывал на машинке!

Машина проезжала мимо, и я с облегчением вздыхал: еще не войска.

Ближе к вечеру обстановка накалилась.

Я, уже осатаневший от любви к советской власти, решил идти на баррикады.

Я всерьез думал, не взять ли с собой топор, но домашние отговорили меня.

В голове мешались события прошедшего дня: демонстрация, митинг, собчак, карикатурная корова-ГКЧП, ненавистные в будущем казаки (якобы), которые проскакали по Невскому верхом с развевающимися трехцветными флагами, им аплодировали, им хотели дать, их хотели напоить, но нечем было - факт, уже достаточный для революции.

Чем была прекрасна эта сомнительная революция? Я всех любил.

Я прибыл на Исаакиевскую площадь около двух часов ночи. Там уже ходил один нынешний ЖЖужер, я не буду его называть, потому что не знаю, понравится ли ему это. Он готовил коктейль Молотова из бутылки, жидкости и тряпки.

Перевернули компрессор. Я, как сущностный пролетарий, выковырял из Исаакиевской площади булыжник в качестве оружия на все времена.

Сверкали софиты, зачитывались манифесты.

ГКЧП, устрашившись отступило, и стало Щастье.

Я был юн. Юн, юн, юн, юн, юн.

Позитив

Думал я, думал, и решил исправиться.

В моих записях слишком много негатива, какое-то брюзжание, просто говно.

Нельзя так.

И вот я переменился в положительную сторону.

Не так давно я расписывал наш парк, в котором, по моему мнению, все совершенно безнадежно по путинским временам. Тишь, гладь, дорожки, указатели.

И я ошибся.

Там выстроили умопомрачительный детский городок. Пошли с дочкой - она с ума там сошла.

Я сидел на скамеечке, мирно курил и радовался.

Честное слово, классный городок. Мне очень понравился.

Но: есть капля дегтя. Есть она.

Слева от меня сели мамы. Я уважаю эту категорию людей - совсем недавно моя жена такой же мамой была. Они лопались жвачкой. Пусть.

Но справа!

В нашем парке, как и во всяком порядочном парке, есть бездомные собаки.

И вот я гляжу, в обществе мам слева появляется одна собака, помоечный бобик. Спит.

Потом вторая.

Потом третья.

Я не верю своим глазам - через десять минут все общество мам оказывается окруженным бездомными псами. Они не лают, не заглядывают заискивающе в глаза, они просто спят.

А потом одна мама достает и начинает есть зубную пасту.

Правша

При попытке починить унитазный бачок в комнатке куклы Барби я потерпел позорную неудачу. У меня не складываются отношения с бачками, даже с кукольными.

В свое время мы с дядей на пару охлаждали в них бутылки. Дело житейское: гости, застолье, чуточку выпили, надо еще, а женщины не дают. Идешь в сортир, выходишь счастливый.

Но эта идея, в силу своей простоты, очень быстро дошла до понимания стражей семейного порядка. Традиция прервалась.

Впоследствии нарекания в мой адрес звучали даже тогда, когда я не прикасался к бачку.

Так, однажды водопроводчик, когда у нас что-то сломалось, строго спросил: "Зачем вы двигали бачок?"

"О да, - съязвила жена. - Мы начинаем утро с того, что соревнуемся - кто первый добежит и пошевелит бачок".

Я промолчал. Может быть, я и двигал, по старой памяти.

Не так давно я, правда, починил его гвоздем. Я сунул его, куда надо.

Не Левша, конечно, правша, но все-таки.

Большие перемены

2003 год. Дурная бесконечность, принявшая форму питерской погоды, не дает мне созерцать Марс.

Между тем, человечеству от этого - несомненный урон. Потому что я уже давно чувствую себя на пороге великого открытия.

Осталось сформулировать, и созерцание мне очень бы помогло.

Не поменяться ли нам с Марсом орбитами?

Я уверен, что небольшое изменение климата решило бы многие расовые и этнические вопросы. Никакой алькаиды.

А в красных песках поползла бы, наконец, наливаясь соками, рогатая живая тварь. Приготовляясь к самосознанию, благо прекрасные чаяния и желания того требуют.

Грибалка

Мы набрали две корзины грибов, разных-преразных. Колоссальное удовольствие.

Грибы напоминают нас: есть яркие ядовитые негодяи с белыми прыщиками, их видно за версту, обойдешь стороной. Есть скользкая, бомжеватая гнусь уркиного посола, к которым и прикоснуться тошно, их тоже обходишь. А есть и с виду порядочные - покуда не снимут шляпу, и ты их туда не лизнешь.

Собирали вдоль Полосы: взлетной, близ военного аэродрома. Раньше, когда начинался взлет, лучше было ложиться и прикрывать голову, ногами - к ядерному грибу. Теперь все тихо, взлетов нет. Помню, собирали мы там грибы с моим дядей, так он тыкал пальцем в каждый десятый метр этой полосы и гордо восклицал: здесь! здесь! здесь! Это были места, в которых он, считавший лес одной большой вольной рюмочной, отмечался. Афоризм у него, между прочим, был такой: "Напиток дрянь, но идейка недурна".

Грибов было очень много. Я говорю так потому, что в этот лес, помимо нас, в течение часа высадились три электрички, не считая машин, да по-моему, кто-то еще из-под земли, а мы все равно не остались в накладе, и никто не остался.

Брали все, даже те грибы, от которых слизняк откусил. Если откусит слизняк, я не возражаю. Вот если бы человек - это будет совсем другое дело.

Ну, были и досадные моменты. Мне показалось, что милые и трепетные дамы, к которым я всегда хорошо относился в их глобальной совокупности, повязали косынки и превратились в одну зычную Галю и Любу. Это хорошие имена, и я прошу одноименных френдов не обижаться. Но тут они стали не именами, а пароходными позывными в мозговом тумане.

Галя! - басило слева. Люба! - трубило справа.

Пришлось отрываться. Стало полегче, но иногда под боком взвизгивало: евдокия!

Мы ушли от них. Мы, наконец, остались одни. Они настигли нас в поезде, на обратном пути, и расселись вокруг.

Химия и жизнь

Причудливые ощущения, странные переживания часто подаются сугубо метафорически, для усиления акцента, для красного словца. Когда человек говорит, что в него словно бес вселился, то может быть, это и правда, но сам-то он, ясно, ничего подобного не ощутил, а главное - не осознал умом.

Я могу похвастаться тремя эпизодами, в которых фантастические ощущения были самые, что ни на есть, настоящие, пропущенные через рассудок и отложенные в копилочку-свинью.

Всем трем случаям предшествовало употребление химических веществ.

Однажды меня стали драть черти. Я их, правда, не видел, но их и не нужно было видеть. Ночь. Тишина. Одеяло и подушка. Попытка заснуть. Веки смыкаются, и вдруг в руки, ноги, бока, грудь, голову впиваются шершавые железные клешни. Я еще почему-то вспомнил про специальные машинки для промышленного сбора черники. Эти железные перчатки, числом в пятнадцать-двадцать штук, одновременно прижимали меня к ложу, не давали пошевелиться и порывались разодрать на части. Из последних сил я пробормотал не помню, что, нечто душеспасительное, и они отпустили меня.

В другой раз стряслась совсем иная штука. Мне сделалось страшно. Совершенно безадресно, без всякого повода, среди бела дня, в тамбуре электрички. Это была, так сказать, чистейшая вытяжка страха, философский камень страшил. Знаете, как бывает при эпилепсии - очаг возбуждения может быть в центре, заведующем рукой, ногой или губой, а то и всего тряханет целиком. В моем случае этот эпилептический очаг сформировался где-то в стволе мозга, на уровне рта, в неустановленном ведомстве страха. Нахлынул такой беспочвенный ужас, что я согнулся пополам, это было настоящее наводнение, длившееся секунды две - от силы, три, не больше, иначе бы я заорал дурным голосом. Прошло так же резко, как началось. Бесследно.

А в третий раз от меня осталось голое, очищенное Я. Самый интересный и самый трудный для описания случай. Сначала, надавив большими пальцами на глаза, с меня, смяв, сняли лицо, как маску - оно и оказалось маской. И осталось это самое Я, для которого у меня нет никаких слов. Оно было полностью лишено атрибутов. Оно с абсолютно холодным и безразличным интересом наблюдало за всем остальным, атрибутики не лишившимся. И за ситуацией. Ему было плевать на все, оно было вечным.

Вот какие бывают "метафоры".

Разумеется, упомянутые мной химические вещества во всех трех случаях принадлежали к совершенно различным группам.

В круге света

Меня нередко обвиняют в гомофобии, и правильно делают. Но я ведь только пидоров не люблю, зато уверен, что нет ничего лучше на свете, чем добрая мужская компания. Ну, может быть, что-нибудь и есть, но приходится покопаться в памяти, чтобы выяснить, что же это такое.

Одну такую компанию я никогда не забуду, мне повезло в ней пировать лет двадцать тому назад. Все происходило в одном благополучном доме, этаком дворянском гнезде, осколке прошлого, где проживает мой старинный приятель. Некоторые жужеры знают, о каком месте и о каком человеке идет речь. Старинная литература, фарфоровые тарелки на стенах, дореволюционный хрусталь, пыль веков. Я пришел последним, компания гуляла уже несколько дней, а то и недель. И в ней не было ни одной женщины, женщину не звали принципиально, а в компенсацию за нее постоянно пили, "благо никакая женщина этого не слышит", и пели песню "Дорогая моя женщина" - по той же причине. Это был момент истины, откровение, предназначенное исключительно для мужских ушей.

Другого такого веселья мне и не вспомнить.

Как не вспомнить и речей, звучавших во время застолья.

Знаю только, что все очень беспокоились за одного гостя, тихого и кроткого, безобидного человека, который имел обыкновение под занавес, угостившись по самое некуда, учинить какую-нибудь дикую штуку, какая не придет в голову отпетому хулигану. Однажды, например, на исходе праздника, он вдруг, широко улыбаясь из-под очков, потянул на себя скатерть, и все посыпалось. Его стали выталкивать, но он ухитрился прихватить с собой большое блюдо жареных кур. И этих кур он, очутившись в вагоне метро, вдруг начал раздавать пассажирам.

Но в этот раз все обошлось, он только бился о мебель с деревянной улыбкой, да свалил присобаченный к стенке болгарский совок для зерна.

Я оказался самым стойким, крепче даже хозяина, которого не перепьешь. Он рухнул последним, я лично оттащил его за ноги в прадедовский кабинет, по пути ударяя головой обо все, что торчало; он жмурился и хохотал. Уложив его, я бросил прощальный взгляд на гитариста: тот крепко и вдумчиво спал, но больше всего меня удивил и растрогал крохотный паучок, который уже успел сплести паутину; один конец ее крепился к стене, другой - к носу спящего.

Лег и я.

А поутру мои товарищи проснулись и захотели выпить воды. Не из чего! Ни рюмки, ни стакана, ни даже банки - ни единой посудины. Тогда они отправились ко мне, в мою скромную горницу. Там лежал я, окруженный сосудами. Оказалось, что я перед сном, страшась предутренней жажды, снес к себе все графины, все бокалы, кувшины, бидоны, стаканы, рюмки, кружки и чашки. И все были наполнены чистой, вожделенной водой.

Бэтмен не возвращается

Криминальная история от моего шурина, и снова звучит Норильск, потому что он родом оттуда. Довольно сильно смахивает на анекдот, но масса мелких бытовых подробностей придает ей определенную достоверность.

В Норильске, как рассказал мне шурин, в обычных хрущобах принято надстраивать подоконники. Я не очень разобрался в тонкостях зодческого решения, но там присобачивается некий ящик, выходящий на улицу, довольно вместительный, и в нем хранится всякая снедь.

Так вот однажды некий преступный человек соблазнился ящиком четвертого этажа. Искомое окно примыкало к окнам лестницы, но прыжок все равно потребовал виртуозности и отваги. Итак, он поднялся на четвертый или пятый этаж, отворил окно, выдвинулся в ночь, расправил умозрительные бэтменовские крыла и скакнул на ящик. И оседлал его, и увидел, что в ящике мерзнут куры в виде окорочков. Он сбросил окорочка вниз и увидел, что архитектурные особенности строения не дадут ему прыгнуть обратно.

Я, вообще-то, давно заметил, что у Бэтмена слабовато с аналитикой и он целиком полагается на технические ресурсы.

Итак, в морозную и враждебную ночь, Бэтмен просидел верхом на ящике часа два. Потом начал звать Робина: стучать в окно.

Робина не было, был владелец окорочков. Его удивило ночное присутствие за окном Бэтмена, на высоте четвертого этажа.

Здесь Бэтмен совершил последнюю ошибку. Требуя впустить себя в дом, он назвался беглым любовником семидесятилетней вдовы с верхнего этажа.

Лучше татарина

Однажды у писателя Клубкова заболела дочка не то восьми, не то десяти лет. У нее поднялась температура, заболело горло, и пропал голос.

Отроковица отличалась отменным биологическим чутьем и знала сама, чем лечиться. А к чете Клубковых как раз явился некий гость. И он, от души сочувствуя отроковице, склонился к ней и спросил, чего ей, бедняге, хочется. Та, не задумываясь, шепнула ему в ухо: "Кило мандаринов и кило винограду".

Гость пошел и принес. И больная умяла все это часа примерно за два. А гость тем временем выпил коньячку и уснул на диване.

Виноград и мандарины скоро усвоились, девушка встала и пошла. И температура стала нормальная! И голос прорезался!

Она мрачно посмотрела на спящего и сказала:

- Плохой гость. Напился и спит.

Орловская конюшня в четыре столбика

Я впервые в жизни посетил родительское собрание.

Неловко признаться, но даже такие безобидные мероприятия меня пугают. Я все время боюсь, что кто-нибудь что-нибудь вменит мне в обязанность, а я этого не переношу. Или, как прежде случалось, когда жена туда ходила, произойдет такое: цена вопроса (мероприятия) - 200-300 рублей. Выкрикивается очередной лот. Жемчужные глаза; звонкий, пресекающийся голос: "мы для своих детей ничего не пожалеем!"

Так и вышло.

Учительница, проникновенно и вкрадчиво, как будто объясняет про Ученого Кота:

- Как вы считаете, не оценивать ли нам ведение дневника в конце недели?

С задней парты - зык:

- Конечно!

- А поведение?

Оттуда же:

- Мы - за!

Потом меня ознакомили с требованиями Единого Орфографического Режима:

- В тетради по русскому языку после каждой работы надо отступать на две строчки, в тетради по математике - на четыре клеточки. Между примером и задачей должен быть интервал в две клеточки. Между столбиками - четыре клеточки. От полей в тетради по математике отступаем на две клеточки. Если этого не будет, то это не очень грубая ошибка, но все равно будет засчитываться.

- Пишите: я не возражаю против участия моего ребенка в трудовых десантах....

Сбоку:

- Трудовых - чего? чего?...

- Десантах.

Пауза. Учительница, отдуваясь:

- Сколько много информации!

Планируется экскурсия с посещением Орловских конюшен:

- Их там катают на лошадях!

Сбоку:

- Но я надеюсь, не верхом?!..

- А как же еще?

- Ну, в карете...

Дальнейшее расплывается и меркнет, память отказывает, занавес.

Одеколон

У меня непростые отношения с одеколоном.

Я смутно подозреваю, что в нем есть нечто разумное, облагораживающее.

С другой стороны, в моем окружении не было человека, способного воспитать во мне правильный выбор. Мой отчим, например, систематически пользовался одеколоном "Русский Лес".

А тесть, проснувшись после моего бракосочетания и ощутивший себя в похмельной ловушке, выпил одеколон "Леопард".

К тому же мне не хотелось уподобляться майорам и капитанам, которых я ежедневно нюхал в метро.

Не сложилось и употребление внутрь. Супруга моя, в медовом году, рассказывала, что вкус одеколона можно отбить, если разболтать его в стакане раскаленной вилкой. Однажды к нам в гости пришла моя бывшая одноклассница, и мы решили выполнить этот эксперимент. Наверное, мы плохо нагрели вилку: вкус остался. Я не сумел сделать больше одного глотка - в отличие от гостьи, которая, закаменев лицом, чинно и медленно, мелкими принципиальными глотками опустошила стакан.

Сейчас продают много дорогих одеколонов- очень, видимо, вкусных, но мне они не по средствам, да нет желания их покупать. Вдобавок сказывается мнение моей учительницы литературы, которая сказала на уроке, что от мужчины должно пахнуть вином и табаком.

В последний раз я соприкоснулся с одеколоном лет двадцать назад. Я выпил немного пива, и вдруг мне пришлось поехать на одну очень важную встречу, где запах этого пива не допускался.

Пришлось, подобно молодому побегу, опрыскаться ядохимикатами. Для верности я даже почистил одеколоном зубы.

Сел в такси, поехал.

Прибыв на место, я, неуверенный в себе и встревоженный, обратился к таксисту с просьбой:

- Послушай, друг, я дыхну, а ты скажи - чем пахнет?

Шофер нахмурился:

- А ну!

Он потянул носом и серьезно сказал:

- Говном каким-то - духами, что ли?

Так что одеколон для меня умер.

Фаст-фуд

За шесть рублей доставил удовольствие всей семье.

Купил дочке пирожок. Попробуй, не купи.

Я уже давно косился на эти пирожки с неодобрением, но все как-то обходилось. Ребенок ел и был счастлив.

Вчера меня кольнуло особенно острое предчувствие, но я не внял. А пирожки были похожи на красные лапы женщины, которая их продавала. Возможно, она сбрасывала их, свои лапы, на рептильный манер, чтобы быстренько изрубить в сосиски, тестом укутанные, а после у нее отрастали новые лапы, и получалась замечательная торговля.

Пирожок был с повидлом, так как последнее показалось мне безобидным наполнителем. Рептильных аналогов я не нашел.

Теперь пожинаем плоды. Весь вечер пожинали и всю ночь. И утро. Трудовые планы перечеркнуты.

Сунуть в тележку взрывпакет, посадить женщину с лапами верхом, отойти за угол, вызвать дезактиваторов в противочумных костюмах, сплясать на отпевании телесных фрагментов.

Озорной

На улице - осеннее столпотворение тракторов, и у каждого - своя нехитрая миссия.

Дети любят, когда трактор.

Моя так очень любит. И я любил.

У меня был пластмассовый, ярко расцвеченный, трактор; я почему-то звал его Озорным. Озорной продавался только в Москве, в Питере не было, и дед привез мне его из командировки. Этот Озорной воплощал в себе идеал трактора, но - игрушечного, а не настоящего. Я не хотел полного правдоподобия. Идеал был впитан в ходе знакомства с книжками да журналами, где из картинок явствовало, что именно так должен выглядеть настоящий игрушечный трактор. Совпадение реальности с идеалом вселяло в меня душевный покой. Идеальный предмет обладания сообщал идеальность самому обладателю.

Однажды мы пошли гулять, я тащил Озорного за веревочку. Оглянулся и увидел, что у него нет заднего колеса, большого.

Мы помчались назад, но было поздно. Какие-то школьники уже нашли колесо и с интересом плавили его над костром.

Я отреагировал неописуемо. Даже сейчас мне, наверное, не удастся передать всю гамму тогдашних чувств. Если бы мне позволили посадить изуверов на кол или сварить в кипятке, я сварил бы и посадил, и не только их, а вообще все человечество.

Дед, конечно, привез мне нового Озорного. Но я остался к нему равнодушен. Изгнание из рая состоялось, я знал теперь, что Озорной не вечен.

Завершение яблочных дней

Моя дорогая жена возбудила разнорабочего из продуктового магазина.

Всякий раз, когда она приходит за яблоками, а яблок нет, он приближается, значительно кивает и говорит: "Жди. Щас будут".

Еще говорит: "Пошли в подсобку, пошли. Яблок насыплю. Пошли".

И, наконец, приносит ей самых-пресамых яблочков, больших-наливных-молодильных.

"А яблочки есть?" - вякает, видя это, какая-то неаппетитная бабонька с клюшкой. Разнорабочий надменен. Он презрительно косится на нее, что-то цедит сквозь зубы. В подсобку не зовет.

И вот, пропустив несколько дней и вынуждая разнорабочего сходить с ума, моя жена пришла-таки в магазин.

На лице разнорабочего расцвело торжество. Он сразу направился к ней.

"Почему ко мне не приходишь? - зашептал он. - Яблоки брать будешь?"

"Да", - прошептала жена, обмякая и блаженствуя.

"Виноград брать будешь?"

"Да", - (меня там не было! подозреваю, что такое "да" я слышал только однажды, через пару дней после скороспелого предложения).

Казанова принес ящик и приготовился пересыпать в авоську.

Тут загремело:

"Ах ты кобель, паскуда! Ах ты, зараза, ах ты сволочь, сука!"

Гремела жена разнорабочего, женщина в теле и вообще в плечах, повыше ростом, чем супруг. Он сразу стал маленький.

"Ну, клади сама, сама", - сказал он сердито моей супруге. Своей он сказал: - "Кисюля, иди, иди домой! Иди домой! Я в десять буду, я же сказал".

"Я здесь постою!"

Своей:

"Кисюля, иди домой! Что ты, что ты? Иди домой!"

Моей:

"Ну насыпайте, насыпайте, девушка, чего вы стоите?"

Своей:

"Кисюля, у меня работы много!"

Отцы и дети

Дочка развивается правильно, соблюдает законы эволюции.

Задыхаясь от восторга, прочитала стихотворение о школе:


По камушку, по камушку, мы школу разберем,

Завуча повесим, учителя убьем.


И дальше там еще о преподавателе английского языка - про то, как его утопили в сортире, про мир его раскаявшимися глазами, и так далее.

Все вполне безобидно, да к тому же обозначена гражданская позиция.

У меня было чуть хуже. Старшие ребята научили меня стишку и велели рассказать папе. Мне было лет шесть, но я уже сумел сообразить, что папе, пожалуй, не стоит, лучше бабушке и дедушке.

Те, разумеется, размякли, просияли. Внучек хочет рассказать стих! Умилились. Поставили табуреточку, помогли взобраться.

Внучек сказал:


Ах ты, сука, ах ты, блядь,

Ты кому дала....?


Мама моя потом изложила этот случай в переписке с дядей. А дядя прислал ей в ответ письмо, где не было ни строчки комментариев - только поэма, фрагмент из которой я прочитал, вся целиком, на трех листах.

Рожденная сексуальной Революцией

Похоже, у нас на лестнице завелся влюбленный милиционер. Он уже несколько часов околачивается на площадке между вторым и третьим этажами. Я как раз выходил из квартиры, когда он явился: один, без оружия, без рации, и выражение лица у него было совсем не милицейское: в нем прочитывалась неловкость. Милиционер был смущен. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, он не привык к такому. Сейчас расхаживает с серьезным и мечтательным видом. Я даже догадываюсь, кого он ждет. Этажом выше живет одна, постесняюсь назвать. По ней не только милиция плачет, но и вендиспансер.

Почему-то милиционер пришел без цветов, зато в бронежилете. Ну, с цветами ладно, а бронежилет непонятен.

Вообще, у нас в округе очень любвеобильная милиция.

Помню, иду я как-то с пивом и вижу: скамейка, а на скамейке обнимаются и целуются две девицы лет восемнадцати-двадцати. И одна из них, особенно активная, - в форме сержанта милиции.

Я даже сел рядом, сижу и думаю, что сказать, а сказать и нечего.

Сержант отклеивается от искательных уст и с торжеством, задорно, говорит мне:

- Вот так!

Тихий ...дон

От нечего делать занялся подсчетами.

Мы платим 20 рублей в месяц за охрану школы. В классе - человек 20. Классов - тоже 20, А и Б. В общем, охранник получает около 8000. Как я, стало быть, за многочасовой перевод разной хрени.

Здорово! Ведь он стоит себе и стоит. Не делает ничего. Допустим, меня он запомнил, но вот я иду мимо так, что он не успевает заметить лица, видит спину - идет какой-то, в куртке кожаной, пригнувшись слегка, с кульком под мышкой. Кто? Что? Ноль внимания.

Хоть бы приоделся посолиднее, а то перетаптывается в штопаном пиджачке.

Даже у нас в больнице охранником была не какая-нибудь шушера, а казак.

Так и разгуливал по приемнику: в фуражке, в галифе с сапогами. Усы носил. То есть ему казалось, что он казак. Он почему-то решил считать себя казаком, слиться с казачьей идентичностью. И детям своим объяснял, наверное: "Знаешь, сынку - есть такая профессия: больницу охранять".

Ну, под градусом легким - так ведь он же казак. Это доктору с гнилыми и запутанными корнями нельзя выпить, а казаку - отчего бы не выпить? Все основания налицо..

Не помню, была ли у него нагайка. По-моему, что-то торчало, из сапога.

Баба Валя

Эта пожилая женщина будила такие страсти, что я не вправе обойти ее молчанием. Она преподавала в нашей школе химию. Она стояла особняком, непредставимая в человеческой ипостаси; она внушала священный трепет. Ни один другой педагог не подвергался столь неуемному, испуганному осмеянию; известно, что болезненный юмор такого сорта говорит о величии мишени.

Мясная гора, стопудовые слоновьи ноги, лицо викинга, темные почечные кольца вокруг глаз, химическая завивка. Невозмутимость скалы, беспощадность акулы, скуповатый юмор удава, натягивающегося на кролика. Ее звали Бабой Валей, ее боялись все, от первоклассника до директора.

Она восседала за кафедрой колоссальных - под стать ей - размеров. Однажды под ней хрустнул стул. Глаза в естественной темнокожей оправе округлились, но больше не дрогнул ни единый мускул. С достоинством императрицы, перешагнувшей на балу через сползшее исподнее, она вышла и вернулась с креслом.

Страх, который она вызывала, был иррационален.

Раздавала тетради, осталась одна, не подписанная, желтая.

- Чья это тетрадка?

Молчание.

- Чья это тетрадка?

Хозяйка, уткнувшись в парту и не видя тетради, но зная, что это ее тетрадь, издает писк:

- Какого она цвета?

Негодование, юмор:

- Фиолетовая!

Хозяйка, не поднимая лица:

- Ой, нет, это не моя, моя была желтая.

...О предстоящем опросе говорилось так:

- Завтра я вас трону.

Предположительная, но уже неизбежная, оценка:

- Я тебе поставлю лебедя!

Рассказывала нам о ёнах.

Меткость и доходчивость оборотов при редкой немногословности. Ходили слухи о ее антисемитизме, но чего не знаю, того не знаю. Помню только, что некий Дайн, учившийся классом старше, пострадал. У него, восьмиклассника, была привычка при разговоре брать собеседника за талию. И вот он, забывшись, взял.

На педсовете Баба Валя искренне возмущалась:

- Такой молодой, а уже руки кладет!

Я посвятил ей бессчетное множество рисунков и стихов. Рисунки начинались просто: я рисовал черные концентрические круги, и все уже в предвкушении гоготали, зная, что это - Глаза. Иногда ими одними дело и ограничивалось. Стихи ходили по рукам; к окончанию школы я даже разродился Венком Сонетов, и все-то мне было мало; я даже в институте, по старой памяти, не мог остановиться и все сочинял.

В мужьях у нее был физрук, коренастый живчик, наглый, охочий до старшеклассниц. На перемене он заходил к супруге в лабораторию и выходил порозовевший, довольный. Ему наливали химический реактив.

А на экзамене Баба Валя просто прошла по рядам и всем сказала, где и что написать. Четверок не было.

Она уж умерла.

Несколько лет назад она вдруг приснилась мне: почему-то печальная, без ног, на дощечке с колесиками, в руках - утюжки. Порывалась на что-то пожаловаться, но я растворился.

Normal.dot

В нашем лесу, что за речкой Грузинкой, в часе неспешной ходьбы от станции, есть собственный Дот. Обычное и совершенно нормальное загородное строение; такому Доту полагается быть в любом порядочном лесу, а наш лес небольшой, полуигрушечный, но и он не отстает, старается. Неизвестно только, чей это Дот - наш или вражий.

Дот давным-давно порос мхом и диким волосом; он служит нам ориентиром: едва до него дойдешь, как надо сворачивать в горку и настраиваться на грибную волну. Из Дота давным-давно повынесли пулеметы и прочую утварь, но это не означает, что он превратился в безопасное место. Попадись он на глаза Кингу, тот непременно наворотил бы на эту тему пропасть жутких отроческих псевдореминисценций.

Мальчишками мы, конечно, пробирались внутрь и все изучали. Сговаривались заманить туда девиц, чтобы зажимать, и даже немного заманивали, но зажимать не знали, как, и все расходились по домам. Незавершенность гештальта не смущала - скорее, мы испытывали смутное недоумение.

Опасность же Дота заключалась в огромном черном проеме, зиявшем в полу первого отсека. Проем захватывал почти всю квадратуру пола; можно сказать, что пола почти и не было. Глубина ямы составляла несколько метров; угроза сломать себе все, что можно, была абсолютно реальной, ибо внутри царила кромешная тьма. Туда не проникало ни лучика света, и наше счастье, что в самый первый раз мы пошли туда с фонарями.

Не знаю уж, кого там собрался зажать мой дядя, приехавший как-то в отпуск на очередной алкогольный марафон длиною в месяц. Кого-то, наверно, рассчитывал. Но вместо этого сверзился в предательскую дыру.

И не было ему больше ничего: ни гипотетических овечек, заблудившихся среди берез, ни портвешка, ни "строгого напитка". Взамен всего этого дядя лежал на диване с раздутым коленом и криво улыбался. А я колол ему в ногу димедрол с анальгином.

"Прощай, волшебный город, - стонал дядя надрывным эхом войны. - Волшебный, волшебный город, с его волшебными магазинами".

Дело было в 1988 году. Или в 1987. До нас еще не вполне добралась столичная перестройка, звероподобная в ее трезвом оскале.

Упущенные возможности

Читаю очень хорошую книжку, "Избранник", вышедшую из под пера Павла Мейлахса. И там у него про военкомат написано. Я и вспомнил давно забытое дело: как меня приписывали. Слово такое поганое, что так и тянет каламбурить, особенно в заголовке, но не стану.

В 10-м классе отправили меня, как сейчас помню, на Невский проспект - да только не лорнет наводить на барышень в муфточках, и даже не цилиндр трогать по случаю действительного статского, а посетить медкомиссию, разоблачиться там до трусов и обозначиться, наконец, в качестве убойного материала. Приступить к выполнению самой важной для государства миссии.

Рожа у меня на тот момент была самая пэтэушная, сущий гопник, с усами, с хайрами. Как раз на развод.

И много там было таких, но уже настоящих уличных, которых с трудом отловили и загнали, куда положено. Оказалось, что я попал туда в самый последний день приписки, поэтому общество выдалось донельзя развязное - отбросы, дезертиры, родиноненавистники. Сплошные ракальи с канальями.

Всех, как были, в трусах загнали в обшарпанную комнатку, где висела мутно-зеленая карта с красными и черными стрелами. Перед картой прогуливался ветеран и еле слышно рассказывал о боях. Тихо, но в то же время как-то агрессивно, с надрывом. В несчастного деда летели бутылки и яблочные огрызки. Отбросы развлекались, ожидая вызова к майору. Дед делал замечания. Наконец, сорвался, затопал ногами, завизжал, брызжа слюной под одобрительное улюлюканье.

Тут меня позвали к майору.

Майор записывал анкетные данные. Никогда не знаешь, где ждать подвоха. Почему-то майор хотел знать, где родился мой отчим. Я сказал ему правду: в Северном Китае. Это действительно было так.

- Го, го, - сказал довольный майор. - Наверное, предок Маодзедуна?

И записал меня в артиллерию.

Суетный мытарь

Автобус номер 66 водит жадный и суетливый мудак.

В этом автобусе нет кондуктора, и деньги собирает водитель. Не знаю, почему - наверное, сам водитель и придумал сэкономить на кондукторе. Потому что во всех других автобусах тот есть. Не может быть, чтобы не было соискателей, уж одного-то нетрудно найти.

Останавливает, значит, автобус и открывает переднюю дверь. Народ ругается, толпится, ползет мимо него, а он наблюдает, как зверь из клетки. И мелочь сгребает. А снаружи непривычная к такому обращению публика скачет, напрыгивает на двери.

Потом все двери распахиваются, выскакивают матерые зайцы, терпевшие до последнего. Народ загружается.

Эконономность, похоже, сидит у водителя в генетическом наборе.

Он все-таки переживает за стоящих на улице. Ему хочется интенсифицировать и оптимизировать процесс. Если выпадает замереть у светофора, в десяти шагах от остановки, то он нарушает правила и открывает любимую переднюю дверь. Чтобы быстренько отстреляться, собрать мзду и подкатить к будущим пассажирам уже облегченным. То есть обремененным денежно. А не мариновать их на улице. Совесть, короче говоря, перед светофором просыпается, приоткрывает один глаз.

Сидит, слюнит сдачу с полтинника, алчно придерживает его свободной лапой. Билетов не выдает. Уже не видит других, что проходят мимо, тесня застрявшего клиента. Можно ссыпать ему горсточку мелочи достонством в рупь. Я, бывает, показываю календарик. Его устраивает.

Уч-Кудук

У нас в дому - все мелкие какие-то события, никчемные! - короче говоря, радость: дали отопление. А я уже писал об уродцах, установленных на лестницы под влиянием испуга. Лицо, близкое к губернатору, пугало всех, грозилось взорвать дом вместе с собой, и уродцев припаяли.

Представьте себе площадку, а друг против друга застыли, припавши к полу, два злобных змеевика в два же изгиба. Вызывают суеверный страх.

Но вот испытание вод и паров состоялось, и шагнул прямо в Темзу. Темза, сэр - так мне объявили. Возможно, это была Нева, но мне-то что, я ведь не бедный Евгений какой, чтобы на высотки вкарабкиваться, у меня их и нет, отступил.

Змеевеки, как угадывалось, лопнули от злости.

Ну, подсохло все, улеглось.

И вот со вчерашнего вечера в моем дому стоит непрерывный, монотонный гул. Весь вечер стоял, всю ночь и сейчас стоит. Доносится как будто из труб, но где-то в стенке спрятанных, Не газовых ли, гадаю?

Вышел на лестницу. Уродцы сидят друг против друга, пружатся, тужатся, изнемогают от ненависти. Готовы на все. Как-то мне не по себе.

Так и гуляю по комнатам, слушаю стены - может быть, воду найду, какой-нибудь уч-кудук. Мне бы лозу, с лозой походить, но нет лозы. А то если не воду, так хоть носок нашел бы какой или рубль.

Опыт утреннего коммуникативного акта

Трамвай. Поднабит.

Мне выходить. Я ближусь к двери.

Вокруг - вздохи:

- Аххх! Эхх. - Выкрики.

Рядом:

Хрррррррррррр, кха-кха. Кххххха!!!!... (увлажненно).

- А ты что?

- А я к Васе.

- А-а, ну как он? Я думал, ты к Владе.

- Да я от Влади.

- Ну и че, где он?

- Да у шайбы.

- Ну, да... хе-хе. Дает, да?

- Ну так.

Моя нога медленно, медленно, для меня незаметно, соскальзывает, срывается на ступеньку.

- Уй! Урр.. ты держись, да.

- Да ничего.

- Да ептыть.

Часы

Я очень не люблю терять часы. Я вообще почти ничего не теряю, но вот к часам отношусь особенно трепетно. Их у меня было не так и много, и они именно терялись. Не то, чтобы я их где-нибудь забывал - забыть можно предмет туалета, но только не часы. Самые первые были отцовские, подаренные еще в седьмом классе - ну, память, и все такое. Я ими сильно дорожил и представления не имею, где и почему обронил. Сокрушался ужасно.

Зато вторые часы я потерял нарочно, с чувством некоторого злорадства. Это был уникальный хронометр. Дело в том, что его циферблат был рассчитан не на двенадцать часов, а на все двадцать четыре, плюс там значились еще какие-то часовые пояса. И стоили в силу своей исключительности неописуемо дорого, рублей пять. А человеку, берущему часы за пять рублей, часовые пояса - как зайцу триппер. Был в них, однако, и плюс: я очень любил, становясь в вагоне метро, задирать руку и краешком глаза следить за желающими узнать на халяву, который час. Их головы, да и целые плечевые пояса изгибались совершенно немыслимо, но даже это не спасло моих часов. Я один понимал, сколько времени. Это как-то, знаете ли, надмевало. Я их выкинул, потому что у меня уже были новые. Тестевские, эпохи народных дружин, не в счет, я и не надел, по-моему.

А эти третьи часы, с хитрым электропупочком, мне подарила одна паскудная фирма - за преданную работу. Не буду рекламировать ее название. Пластмассовый ремешок у них вскоре сломался, и я таскал их в кармане, вместе с носовым платком носочной выделки, пока они не сгинули где-то. Жалко не было. Потом, уже работая в больнице и остро нуждаясь в неопоздании на поезд домой, я обзавелся новыми, четвертыми, которые сейчас и живут. Тоже, конечно, дешевыми, они спешат минут на десять, но я им прощаю.

А недавно пропали. Как я сокрушался! Где, где? - заламывал руки. И вдруг вижу: лежат, свернулись колечком и спят. Я не мог нарадоваться, спрятал, убрал подальше. Все равно они мне большей частью на фиг не нужны.

Одна закавыка: меня не покидает ощущение, что у меня были еще одни, неизвестные мне, ПЯТЫЕ часы!

Не могу их себе представить - ни времени, ни места, на котором носил. Но знаю почти наверняка, что они были.

Мне кажется, что стоит мне вспомнить, что это были за пятые часы - и мигом разрешатся многие, многие беды и вопросы, и сделается великолепие.

Дерсу Узала

Я, если кто вдруг подумает, не какой-нибудь там недобитый из десяти комнат с десятью штанами, повсюду лежащими. Я долго жил среди простого и бедного люда, сам будучи бедным людом. И многое могу порассказать о моих соседях - уже когда-то начинал даже рассказывать, но что-то помешало. Их у меня в коммуналочке было немного, зато они часто менялись. И я ничего не имею против песни "Вышли Мы Все Из Народа". Вот только откуда вышел Сам Народ?

Попытки понять это были предприняты в повести "Тесная кожа", она у меня и на сайте, и в Сетевой Словесности, первая главка. Но и тогда я что-то упустил.

Ведь было дело, когда я видел, откуда Вышел Народ. И вышел он совершенно неожиданно, когда я маялся знойной тоской поближе к избе, где меньше жалят: караулил ребенка, нас с ним забросило к деду-бабе в самое медвежье новгородское сердце, без связи, пищи, водопровода, магазина, почты, аптеки, милиции и людей.

Было жарко, я осторожно разгуливал по пятачку в 10 на 20 метров, ибо дальше - ни-ни: заедят, сожрут, заклюют и ссильничают зоологическим скопом. Там водятся насекомые, каких я не встречал и во сне. И вот я стою в тенечке с книжкой Юнга, а из лесу - я даже не заметил, как он образовался, этот архетип - выходит Некто, и прямиком ко мне. У меня рука за косой ли потянулась, за топором - не помню. Идет на меня смертным коричневым зверем в шапочке вязаной, во рту кости перемалываются, и весь он - в божественном Облаке из тех самых оводов и шершней. Жара, но идущий - в трех тулупах, да в кирзачах, да в лаптях как будто, и пахнет от него позапрошлогодней опрелостью.

Вот откуда выходит, оказывается, народ. Чего-то он хотел от меня, да я рукой замахал, сгинуть предлагая, он и сгинул - видать, деду-бабу хотел, они таких знают и понимают.

Но я же собирался о соседях сказать. Можно теперь и про соседей. Во вполне городскую нашу коммунальную квартиру иногда приходили письма, соседке. Надписанные: Зятиковой Любы Ивановны. Родственная спаянность адресата и отправителя. И вдруг Отправитель приехал. По-моему, он тоже был из лесов, только Брянских. Отворили ему дверь, а он шагает по-тракторному обычаю, с посохом и сидором, весь в шерсти и обмотках неясных, бурый. Глядит из бровей себе в бороду и что-то быстро-быстро тараторит, с преобладанием "мля да бля". Прибыл проведать племянницу и жить у нас стал, недолго.

Усру Дерзала дни напролет расхаживал по прихожей и по надобности, для меня необъяснимой, регулярно прочищал себе нос. Распахнет дверь в сортир и, пальцем прижавши, - фырррррр! Куда Бог пошлет. И унитаза он, разумеется, не видывал вовек, устраивался прямо в сапогах, сказочной птицей. Откладывал яйца. Так что однажды моя матушка приблизилась к Зятиковой Любы Ивановны с ножом; та вздрогнула, но зря покамест, нож был вручен ей единственно с тем, чтоб ты, Люба, пошла и очистила санузел от каменных наслоений твоего дяди.

Может, кто вышел из другого народа - народа, который кричал: России - быть!, или еще куда грудью вставал.

Но это снова вторично, хоть и почетно.

А все-то, все - из какого вышли?

Обыкновенный Фашизм

Весь день - в какой-то тоске. И нате: получаю свежайшую историю под самое что ни на есть настроение. Обрадовался ужасно.

Случай этот произошел в походе, устроенном одной школой - нет, подымай выше, Гимназией. Она однажды была даже Гимназией Года. И всякие походы были предметами ее неумеренной гордости, они торжественно обставлялись, задолго планировались, годами вспоминались. Устраивали торжественные линейки постфактум. У нас, помню, тоже бывали какие-то походы. В октябрьскую там рощу какую-нибудь, глубоко лесную, подметать в ней листья. В сорока километрах от городской черты. Или в Петродворец. Это все не то, здесь речь идет о походах с ночевками, с кострами, с подобревшими учителями.

В описываемый раз лагерь разбили на территории воинской части, что на Ладожском Озере. Наверное, ратный дух местных традиций и навеял дальнейшее, хотя место хорошее, охраняемое.

В отряде восьмого класса был ученик с фамилией не то Юггдеев, не то Еггноев - за что купил, за то продаю, никому не хочу плющить национальные яйца. Заполз он как-то в палатку, снял штаны и наклал в обеденную миску своему товарищу. При свидетелях. А тот куда-то, как нарочно, вышел. Все, как увидели такое дело, сперва отпрянули, замахали руками, а потом бросились вон. И этот выполз следом, радостный. Вернулся хозяин миски, увидел содеянное, пришел в неописуемое бешенство. Выскочил из палатки с мискою на-отлет и заехал ею в лицо, да не тому, и пошла потеха с этой миской, благо много в нее входило.

Я, пока слушал, думал: вот едут ребята в поход. О чем они думают? Какие у них грезы, фантазии? Сходить на рыбалку, собрать грибов, посидеть у костра в обнимку, благоговейно полюбоваться закатом. Посетить краеведческий музей.

Дело дошло до директора.

Директор назвала действия участников Обыкновенным Фашизмом.

Ангел вострубил

Жена дает в школе какие-то странные уроки. В учебнике французского, например, есть задание: представить, будто ангел Рафаэля прилетел в Санкт-Петербург и написал дневник о своих впечатлениях.

Один - далеко не ангел, но с пятеркой по литературе - написал. Сперва, как и велели, по-французски; потом, когда ему вставили по самые помидоры, переписал те же мысли по-русски и не понимает, к чему претензии.

Ангел прилетел в отель, съел там супчик (sic!), испытал отвращение по поводу отсутствия соли в солонке, но присутствия ее в перечнице, отверстия которой были настолько забиты грязью, что ангел представил сотни рук, хватавших эту перечницу, и так далее. Вообще, в Санкт-Петербурге ангела поразило "смешение стилей и грязи". Но больше всего его потрясла Нева. Ангел ощутил, что в каждом горожанине есть своя маленькая частица Невы.

О братоубийственных временах

Полторы недели назад все обсуждали события 93 года. Мне о них, собственно говоря, вспомнить нечего.

Но я тоже не понаслышке знаю, что такое Гражданская Война. У меня есть некоторый опыт и определенное представление.

Правда, она для меня состоялась годом раньше, в 1992, когда из Москвы приехал в гости мой дядя.

Шок, вызванный недавним дефицитом напитков, начинал проходить. Уже разливали вино в полулитровые банки. И в литровые тоже, конечно. А если шок отступает, просыпаются страсти. И дядя стал наливаться яростью, ругая гаврилу, которая уже приватизировала в свой карман пол-Москвы.

Помимо ярости, он наливался тем самым крепленым вином из полубанки, и я участвовал тоже. Мы сидели в полуразрушенной беседке, в садике имени 30-летия ВЛКСМ, ныне - Екатерингофском.

- Дали бы мне автомат, - звонко хрипел дядя, - и я бы их всех... всех... очередью, от пуза...

Я в те времена, ощущая себя взрослеющим Кристофером Робином, симпатизировал Гайдару и прочим обитателям милновского леса.

- Что же, дядя, - спросил я, отхлебывая в положенную очередь. - И меня - меня тоже очередью, от пуза?

- И тебя! - горячо сказал дядя. С каждым глотком он становился все категоричнее.

Потом он бросился на какую-то расколотую строительную плиту и зарыдал. Я не сразу понял, что он почему-то вообразил в ней оскверненное надгробье с могилы генерала Скобелева. И рыдал над утраченными и поруганными ценностями.

А сама Гражданская Война была довольно скоротечной. По пути домой мы немного подрались. Я роста, скажем, среднего, так что не помню, что сделал, а дядя - тот каланча, он заехал мне в ухо.

Пропорции бунта

Мне тут пришло в голову, что вечно склоняемое отечественное воровство есть тот же самый русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Только пропорции не всегда сопоставимы. И водопроводный кран роняет каплю, по которой Платон начинает судить о существовании океана.

Вспоминается вот что.

Зима. Скользко. Мне три года. Я в валенках с галошами (между прочим, я всегда предпочитал говорить "галоша", а не "калоша", так как последняя напоминает мне какое-то имя, причем оскорбительное).

Моя бабушка - толстая, неуклюжая, толстошубая, - пихает меня - такого же толстого и толстошубого в переполненный трамвай номер двенадцать. Галоша падает. Немедленно некая бабушка, не моя, бездумно бредущая куда-то мимо остановки, подбирает ее и так же молча, за неимением шеи не поворачивая головы, ковыляет дальше, то есть продолжает путь.

Моя бабушка перестала впихивать меня в трамвай. Трамвай поехал.

- Постойте! - закричала моя бабушка. - Возьмите вторую! Возьмите вторую галошу!

Незнакомая бабушка не обернулась и шла себе, куда хотела, унося галошу в руке.

Снег. Черные деревья, черные птицы, черно-красные галоши. Бессмыслица.

Филимонов

Близ Обводного канала стоит одноэтажный сортир. Его построили со сталинским размахом, с элементами - от рифмы никуда не деться - ампира. Но строение уже много лет как забросили и заколотили за естественной ненадобностью.

Я давно говорил, проезжая мимо: сделают Бар. И сделали. Да как назвали - "Рим"! Я уже писал о старом Риме и его обитателях. Но теперь, при взгляде на бедненькие среди слоновых колонн, бесполезно веселящиеся гирлянды, от вероятных посетителей становится зябко. Прежняя аура здания не изменилась ничуть. И лепка нависает, как встарь, покрывая и благословляя стыдное дело.

В прежнем же Риме, что на Петроградской, посетители немного напоминали наивных и безобидных героев аверченковской "Шутки мецената". Среди них не было серьезных гадов. Они казались малышами из подготовительной группы.

Их звали по фамилиям, как героев Достоевского. Был такой Филимонов. Не знаю, где он учился и чем занимался - Филимонов, и все, похожий на развеселого филина. Впрочем, эпоха не та. Разве можно сравнивать проходного, достоевским офамиленного героя - какого-нибудь Лямшина, скажем, - с Филимоновым? Вроде бы, да. А на самом деле - нет, совершенно разные люди.

Никаких серьезных дел за ним, по понятиям тогдашней "системы", не было.

Помню, он пытался заинтересовать нас наркотиком: таинственно озираясь, Филимонов развернул газетный обрывок, где хранил нечто, похожее на кофейное зерно.

- Так это ж Зерно, - разочарованно протянул мой приятель, опытный наркошник.

Видимо, в природе действительно существовало такое явление, имевшее определенный, хоть и малый вес в торчащих кругах. Я в этом разбирался плохо и до сих пор не знаю, чье это было Зерно. Филимонов, однако, победоносно вертел башкой.

Приятель мой попытался проделать над этим Зерном какие-то манипуляции - не то пожевал, не то скурил в папиросе, да без толку.

В другой раз Филимонов, норовя нам угодить, предложил по-настоящему серьезное дело. Он пообещал сдать нам десять ампул промедола, для чего ему требовалось прибегнуть к целой армии могущественных посредников. Мы сделали стойку.

Через каждые двадцать минут, на протяжении пяти часов, Филимонов звонил мне с докладом о таинственных перемещениях вымышленных, как я теперь понимаю, наркокурьеров. Наконец, неустановленное слабое звено было обнаружено, арестовано и убито правоохранительным органом. Операция провалилась. Мой товарищ успел настолько разнервничаться и до того переполнился надеждами, что с горя ширнулся галоперидолом.

Однажды Филимонов вставил себе в жопу лилию, нагнулся и так сфотографировался. Фотография ходила по рукам римских дам, которые благосклонно ее рассматривали. Это последнее, что мне о нем известно. После этого акта от Филимонова не осталось даже фамилии. Она превратилась в смутно знакомую абстракцию.

Статус в пальто

Приснится же такое - даже неловко. Я, вообще-то, побаиваюсь снов, они у меня вещие бывают.

Гуляю я по окрестностям и знакомлюсь с двумя особами, с которыми, постепенно заползая в какое-то кафе, начинаю говорить о мистике. И очень выходило для них интересно, а еще - для одного типа за столом, который назвался Главным администратором по Лампе. "И по людям", - добавил. Там готовили оркестр, и виднелась какая-то Лампа. Тип просто проникся ко мне всей душой. Ну, после девицы отправились купаться в прорубь, а я заглянул в другое кафе, но спиртного не брал, хотя мне предлагали. Потом вернулся в первое, где забыл на столе кофе и хотел его выпить. Главный администратор тут как тут, крутится, навязывается в друзья. "Не трогать его кофе!" - приказывает кому-то. И говорит, что самого его зовут Статус. В этом месте я пошел побродить по помещению и наткнулся на вертящиеся стеллажики, типа книжных, сплошь утыканные маленькими кружками колбасы на палочках. Ну, я взял один, другой, жую. Вдруг баба в белом: это, мол, денег стоит, каждый кружок - восемь рублей. Выгребаю деньги, а баба превращается в Главного администратора Статуса и предлагает отрезать кусочек побольше. Я зачем-то соглашаюсь, отдаю последние деньги, беру этот кусок, возвращаюсь к столику с кофе, где тот же Статус меня уже ждет. И, откуда не возьмись, рэкетир: глядит на колбасу, которую я в папку прячу, и спрашивает хмуро, где я ее взял. "У входа, на улице", - отвечаю. Тот молча уходит. Оказалось, что там, на улице, рэкетиры запрещают торговать этой колбасой, и Статус нарушил это правило. "Быстро бежим!" - говорит мне Статус, уже одетый в черное пальто, и вылетает через черный же ход. Я мчусь по другой стороне улицы и вижу, как Статуса крутят какие-то вооруженные молодцы, приговаривая: "Сейчас мы вам устроим - тебе, как главному, достанется побольше". Ну, а я и поменьше не хочу и просыпаюсь.

До того ужаснулся, что побежал перекурить это дело.

Мои удлинители

Я не раз поминал поразившее меня в свое время фрейдистское воззрение, по которому получается, что всякие дубинки, ножики, пистолеты, копья приобретаются с подсознательной целью удлинить свой фаллос. Особенно в детстве, но и во взрослом возрасте тоже.

Я очень хорошо помню мой первый перочинный ножик. Я выпросил его, когда мне было лет восемь. И совершенно точно помню, что ножик, действительно, не был мне нужен для каких-то инструментальных целей. Я не собирался ни строгать, ни вырезать. Дело было в другом: во всех детских книжках поминались эти чертовы ножики. Обладание ножиком было естественным делом, это был символ не фаллоса, а нормального, правильного детства. Поэтому я его выпросил.

Однако этим ножиком нельзя было ничего удлинить даже подсознательно. Он был очень маленький. В палец величиной, с коричневой ручкой-лодочкой. Лезвие и того меньше, одно название, а стоил сорок копеек.

Были и другие предметы, опровергавшие психоанализ. Если взять пистолет, то мне очень нравился один маленький, с большой рукояткой, но с коротким, почти начисто срезанным стволом.

А сабля была хоть и длинная, зато из алюминия, и гнулась через полчаса эксплуатации. Такая игрушка, поскольку я уже был осведомлен в ее свойствах, могла причинить лишь фрустрацию.

Может быть, сачок? Ну, не знаю. Помню лишь, что век сачка всегда был недолог. Марлевая сетка очень быстро приходила в негодность: ведь муху - а я ловил не бабочек, но мух, ибо что делать с бабочками? не убивать же? а отпускать неинтересно, к чему тогда ловить - итак, муху требовалось прикончить, поэтому камнем ее, ногой, прямо по сачку. И через пару дней сачок выбрасывали.

Короче говоря, сплошные вопросы.

Ножик у меня быстро отобрали. По телевизору тогда показывали какой-то странный многосерийный фильм, чуть ли не иранский, он назывался, по-моему, "Тайник у красных камней". Что-то мусульманско-шпионское. И в этом фильме субъекта по имени не то Гасан, не то Гуссейн, закололи ножом, что меня крайне впечатлило.

Мой ножик-лодочка был изъят, когда я догнал одного мальчика и нанес ему удар ножом в спину. Скорее, не нанес, а сымитировал этот удар, но поколол немного, чуть-чуть, даже следов не осталось. Все равно отобрали.

Потом были другие ножи, но их я абсолютно не помню. Все они как будто были невелики и быстро ломались. Правда - вот забавная штука! когда я прихожу в гости к моему приятелю, я неизменно беру и верчу в руках огромный охотничий нож. Вынимаю его из ножен, прицеливаюсь во что-нибудь. Приятель объяснил, что с таким удлинителем отправляются на слонов и медведей для приятственного общения.

Дружба народов

Рассказал один человек.

Подозрительно анекдотично, разумеется.

Мой коллега поехал с семьей в Германию, в какие-то гости.

Активно общался с очень приветливой, радушной немецкой семьей.

И сразу обнаружилось, что и язык никакая не преграда, и культуры похожи, и мысли, и чувства, и все мы братья.

- Да что там говорить! - признались в этой семье. - Вот наш дедушка: он даже был в России, и русские слова знает.

Дедушку привели на сеанс. Началась лингвистическая демонстрация: ну-ка, какие ты, дед, знаешь слова?

- Млеко, яйки.

Однако

Чуть ли не ежедневно я вижу в сетевой ленте реплики в адрес Максима Соколова, журналиста. Как правило, уничтожающие.

Что тут скажешь - я и сам, впервые посмотрев "Однако", пробормотал: "Однако".

Очень печально, что разную пакость пишут и говорят люди, которые в общении чрезвычайно милы. Я немного знал Максима Юрьевича. Его привели к нам в дом году в 90-м, сразу с поезда. Он вошел и одарил нас огромной конфетной коробкой с "бутербродами от Лукьянова", как он выразился: приехал сразу с очередного шабаша народных депутатов. Бутерброды эти, с колбасой, были тогда вещью редкостной, а водка "Горбачев" - вообще невиданной.

Максим Юрьевич очень забавно пил. Выпив рюмку, он прислушивался к себе и объявлял: "Лампочка зажглась". Глядя на его грузную фигуру и впрямь думалось, что где-то внутри у него горит лампочка, свечей в сорок.

А 92-й год мы вообще встречали вместе. Он снова приехал, и мы скатились на санках с маленькой горки в ночном парке.

На следующий день колесили по городу в поисках левой водки. Максиму Юрьевичу пора было уезжать, и он очень волновался, что поедет пустым. Он так и сказал, когда мы ее купили: "Теперь я успокоился".

1 января, ближе к полуночи, мы стояли на Московском вокзале, возле вагона. Шел дождь, играла музыка: "Слушай, Ленинград, я тебе спою. Задушевную песню свою". Максим Юрьевич откупорил бутылку и разлил содержимое по какой-то посуде. К нам метнулся нахмуренный проводник: "А что это вы тут делаете?"

"Прощаемся", - озадаченно пожал плечами Максим Юрьевич.

Мы попрощались и больше не виделись.

Сегодня я, памятуя о тех днях, при виде его бородатого и сытого лика на телеэкране, смотрю не со злобой, но с укоризной. Как же так. Нехорошо ведь.

Университет миллионов

Была такая передача.

Зато сейчас во дворе - картина, достойная Горького.

Грибовидный бомж, живущий картонной макулатурой, бросил вязанки, пал на колено, упершись им прямо в землю, сырую от собачьей осени.

Вытянул из перевязанной пачки книгу, найденную в помойном баке. Раскрыл, листает. Зачитался. Мог бы и с государством управиться, кабы жизнь задалась. Эх!...

Но вот одумался и запил прочитанное, книжку - на место.

Ни детства, видно, ни отрочества, а сразу университеты.

Небо все дальше

Я совершенно не представляю, как человек может брить себе голову безопасной бритвой. Если опасной - тоже не представляю. Даже топором не представляю.

Тут лицо обрабатывать - и то сплошные ловушки.

Один, помню, юный доктор по имени Владимир Ильич (с праздником, кстати) ходил с бритым черепом, и вечно был весь израненный, шрамами испещренный. К чему такие муки?

Вроде бы не буддист был, хотя черт его знает. Что-то подозрительное в глазах плескалось.

У меня вот была борода, я ее в колхозе отрастил, на втором курсе. И я себя, ее сбриваючи, буквально нашинковал. Правда, я не помню обстоятельств приезда из колхоза. Длительные лишения, испытанные Остапом, требовали немедленной компенсации. Бриться - это был перебор.

А если бы голову стал брить, то страшно подумать. К тому же, говорят, от этого теряется связь с космосом. Я ее, правда, давно потерял естественным образом и ничего не заметил, но все равно страдаю. Чувствую, как космическое сознание так и тянется ко мне, чтобы таскать за чупрун, да все напрасно. И от бесплодности своих усилий оно понемногу свирепеет. Мстительно дожидается встречи.

"Волчок"

Иногда мне отчаянно не хватает песни группы "Круиз": "Волчок".

Конечно, найти ее можно, но не нужно, ибо выйдет непостоянная речка, в которую пытаешься ступить дважды.

Я любил эту песню за ее агрессивный идиотизм, который диалектически переходил в нечто привлекательное. У меня была пластинка, и я ее заводил с утра пораньше. Соседи по "Волчку" понимали, что Леша проснулся и празднует возобновление действительности.

Я даже ходил на концерт - пожалуй, из чувства не вполне понятного долга. Прилично обсадившись, мы с товарищем презрительно и надменно взирали на радостные пьяные рыла зрителей.

К финалу возбуждение достигло предела; зал скандировал: "Волчка! Волчка!"

Поломавшись, музыканты сыграли "Волчка", ради которого, собственно, все и затевалось.

Сегодня рынок перенасыщен, уже неинтересно.

Конкретный школьный базар

Супружница моя вернулась из школы, куда свела дочку и где имела серьезный разговор с пятиклассником Пашкой. Пятиклассник Пашка и семиклассник Ромка матерят второклассниц смертным ёбом и затаскивают в мужской сортир.

Я вот, хоть убейте, не помню, чтобы в пятом и даже в седьмом классе вязался к второклассницам. Меня гораздо больше интересовали преждевременно созревшие ровесницы, которых, увы, не интересовал я, зато интересовали жирафоподобные выпускники.

За это Ирина назвала меня и всех моих одноклассников геронтофилами.

Впрочем, Пашке досталось.

На все вопросы он отвечал:

- А чё? А чё вапще?

И жевал чипсы.

В итоге ему сказали:

- Знаешь, я ведь занимаюсь айкидо. Если еще раз такое услышу, тебе будет хреново. А когда твои родители придут ко мне, я буду жрать чипсы и спрашивать: А чё?

И - подействовало. Чипсоед уменьшился в размерах и сморщился.

Городские пейзажи

Возле ДК им. Газа видел странную картину: одинокая женщина лет 50-ти метала снежки в мемориальную доску, напоминающую о каком-то истребительном штабе.

Непонятно это.

Сам ДК им. Газа тоже наводит на размышления. Был какой-то И. И. Газа, но я напрочь забыл, чем он прославился. Наверное, в 17 году возглавил каких-нибудь хулиганов. Дело не в этом: почему его фамилия не склоняется?

Вот если бы ДК назвали в честь обычного кухонного газа, то в нашем обществе ни у кого не возникло бы никаких вопросов. Потому что газ - хорошо знакомое божество среди многих других божеств и значимостью своей превосходит всякого человека. Неплохо бы размахнуться на целый памятник, да только с воплощением незадача, мешает агрегатное состояние прообраза. Что ни построй, развалится к черту.

Мастер без Маргариты

В любом деле бывают профессионалы, даже среди билетеров-кондукторов.

Вообще говоря, хороший билетер должен быть юрким и щуплым, подобно хорьку. В час пик такой билетер ударяется об пол, оборачивается древесной мысью или тощим серым волком. Он стелется брюхом, наступая себе на рулон; проскальзывает меж ног, выкусывая и сплевывая липовые документы. На ходу он предупреждает о близости линейных контролеров: "Се, гряду! Но те, что грядут за мной, еще страшнее".

Таким билетером при подобающей комплекции может работать любая шушера.

Но я тут встретил настоящего мастера. Он был Румяный, размером с кита и неопределенного пола. В толще спрессованных тел он двигался, благоухая ворванью, свободно и легко, словно нож в масле. И ни одна рыбешка не ушла от его пластинчатой пасти.

Перед выходом я попытался повторить его маневры, но ничего не вышло.

Про уши на макушке

Когда моя жена работала с непослушной мелюзгой, она говорила: "Намылю глаза и заставлю есть манную кашу с комками!" На что мелюзга округляла еще не намыленные глаза и восхищенно гудела: "Ирина Вячеславовна, вы все самые страшные наказания знаете!"

Не все.

В пионерском лагере у нас была прачка Евдокия Макаровна, угрюмая и неразговорчивая баба. Про нее ходили жуткие слухи: говорили, что она, если рассвирепеет, поднимает свою жертву за уши.

Верилось в этом с трудом. Действие пугало своей необычностью, а потому - дикостью. Простое таскание за ухо было делом понятным, хотя и нежелательным. Поднимание же за уши не укладывалось в голову и не рисовалось в воображении. Оно почти приравнивалось к смерти, которая тоже возможна лишь для других, но не для себя.

Я верил этой страшилке не больше, чем историям про черную простыню: чуть-чуть.

Однажды я подговорил приятелей устроить шутку прачкиному внуку, очень гнусному и слюнявому шкету. Мы вырыли яму, совсем не глубокую, по колено. Прикрыли лапником, присыпали песком, пригласили шкета и предложили прыгнуть. Просьба его не насторожила: он прыгнул и провалился. Конечно, он ни капли не поранился, но рев поднял такой, что шишки попадали.

Я пребывал в благостном заблуждении, полагая, что мне ничего не будет, потому что я тоже был внук, только докторский. Я считал себя неподсудным и неприкосновенным. Впоследствии это заблуждение здорово испортило мне жизнь.

Короче говоря, прачка подкараулила меня, когда я был один в умывальном павильончике. На меня пала тень, я отшатнулся. Лицо прачки, и без того корявое, растянулось в оскале; она быстро подошла ко мне. И подняла за уши.

Ялики с ботиками в Начале Славных Дел

Не так давно я считал, что самым бессмысленным делом, которым мне приходилось заниматься, было долбление ломом русла для ледяных ручейков. Это происходило в затопленном подвале недостроенного Нефроцентра.

Потом я покопался в памяти и решил, что нет, еще бессмысленнее была подневольная уборка листьев в осеннем лесу.

А еще, совсем потом, я остановился на шлюпочном походе, организованном нашей военно-морской кафедрой.

К своему стыду, я не умею грести. Так уж сложилась жизнь: некому было меня научить, и лодки не было, и надобности в ней тоже, и желания заодно. Как-то раз мы с приятелем, году в 82-м, все же решили прокатиться на лодке. Кто знает, тот вспомнит, что Кавголовское озеро делится железнодорожным полотном на две неравные части. Так вот там, где часть поменьше, стоял причал, и лодочная станция работала. До ближайшего берега было метров сто. Ну, двести. Нас подозрительно оглядели, выдали лодку, дырявую. А может быть, и хорошую, но только так получилось, что на половине пути она уже наполовину и утонула. Гребли мы с приятелем примерно одинаково, а я еще трубку почему-то курил. И футболка на мне была полосатая: немного тельняшка. На берег выбирались своими ногами, нам было по пояс; лодка надежно сидела в воде на целых две трети. Нос ее задорно высовывался.

Тут мой друг наступил на стекло, и озеро стало красным.

Прыгая на одной ноге, он беспомощно озирался в поисках утешения. Под кустом сидели две женщины пригородной наружности, они пили водку. "Пописай, пописай в баночку! - закричали они, протягивая какую-то посудину. - И полей! Сразу легче будет!"

Писать не хотелось, да и вообще нас очень скоро спасли лодочники. И не только спасли, но еще наградили трассирующими матюгами.

Вот, пожалуй, и весь мой опыт лодочной гребли, потому что резиновая лодка, с которой у меня получилась-таки небольшая любовь, не в счет. Поэтому военно-морское распоряжение участвовать в коллективном шлюпочном походе по Большой Невке повергло меня в панику.

Военно-морская кафедра вообще была горазда на всякие штуки. Один раз велели написать реферат, и мне досталась тема "Гангутская победа русского флота". Ни о чем таком я не имел представления, и только в библиотеке, изнеможенно матерясь, узнал все подробности этого славного геополитического сражения. Написал реферат крупными буквами, с интервалом между строчками сантиметров в пять. Нарисовал цветными карандашами схему: море, корабли - вражеские и наши. Протянул алую ленточку, сплел бантик. Сдал.

И вот извольте: новая напасть - поход. В этом подходе требовалось единение, чувство локтя. Грести предстояло не в одиночку, а скопом, по шесть или семь, или восемь - не помню - гребцов с каждого борта. И я мог запросто подвести всех. Обиднее всего было то, что я напрочь не понимал связи между нашей военной доктриной и одноразовым шлюпочным проходом под Ушаковским мостом.

Бог косо посмотрел на меня с недостижимых высот, и я сделался рулевым.

Немножко неприятно было под этим мостом, ничего не скажешь, но я вовремя потянул за веревочку - или за рычаг, холера с ним - и мы прошли, не задев моста.

Так что звание лейтенанта медицинской службы мне присвоили вполне заслуженно.

Иисус

Кто-то подбросил мне рекламный буклетик. Речь в нем идет о фильме "Иисус", вход свободный. Расписаны сеансы во всех кинотеатрах города.

Я вот, будь я великим актером, поостерегся бы играть Иисуса.

Но эти головы ничего не боятся. Они и Бога-Отца сыграют, и даже третью ипостась, которую не буду поминать всуе.

Теперь и не знаю, куда девать этот буклет. Выкинуть страшно - все-таки Иисус.

И прятаться от "Иисуса" все труднее и труднее.

Полчаса назад хотел сесть в маршрутку и не сел. Возле дверцы надпись: "Вход свободный". На дверце: "Иисус".

Ну его, думаю.

Сел в автобус под подозрительным номером "66". Впрочем, и маршрутка была так же оцифрована.

Следуя совету друзей, попытался сжечь рекламный буклетик с кинематографическим Иисусом. Рвать побоялся. Я человек набожный, вы не думайте. Никакого цинизма и ни тени кощунства.

Приглашение в кино не загоралось. Я поджигал его пять раз над унитазом, пока не обжег пальцы, но оно только тлело.

Я уже понимал, что множу идиотизм, но остановиться не мог. Глупость затопила меня по самую маковку. Я пошел, взял газету и завернул в нее буклетик, аккуратно положил все в тот же сосуд и поджег. Занялось хорошо, взлетели хлопья. Сосуд стал чернеть, я пустил воду, но этой неопалимой купине ничего не сделалось.

Пришлось толкать ее ногой, и нога застряла.

Все это было уже не символом-знаком, а откровенным вразумлением.

С каждой секундой я все сильнее и сильнее сомневался в своей правоте, постепенно настраиваясь на тревожно-мистический лад.

Ладно. Страшен сон (разума), да милостив Бог.

Здравствуй и Прощай

Дочка с некоторым неодобрением рассказала, что в школе отметили "Праздник Осени". Там созрели встретить это время года.

Вышли три восьмиклассника, наряженные месяцами, и стали загадывать загадки сами о себе.

И Осень вышла, она училась в 11-м классе и была одета в красный брючный костюм, украшенный бумажными листочками на скотче. При ней была черная кожаная папка.

- Но потом было ничего, - утешался ребенок. - Дали кусочек яблока, кусочек моркови и кусочек огурчика.

Слушая это, я так расчувствовался, что сам преобразился в Осень и мог бы дать фору любому классу; о скотче речь уже не шла, и светлые слезы защелкали по сырому асфальту.

Чемпион

Я уже писал, как на втором курсе эти лыжи у меня так и не были сданы к маю месяцу. Грозило отчисление из докторов.

А в школе я всячески старался избежать лыж. Родители, бывало, вытаскивали меня силком в Лесопарк, но с ними было проще: идешь себе, да идешь по лыжне, ни с кем не надо соревноваться, никто на тебя не смотрит, никто не заводит адскую машинку-секундомер.

Но однажды, в 10-м классе, не избежал. Я был не ГТО, а надо было быть ГТО.

Нас вывезли все в тот же Лесопарк и выстроили в лыжную колонну, четверками. Впереди был обледенелый горный склон. Из всей толпы я один, когда судьбу мою определили безжалостным махом рукавицы, поехал не вперед, а вправо, не разбирая дороги. Лыжи разъезжались по льду, я смешно размахивал палками.

Ковыляя подбитой птицей, я вырулил на лыжню и кое-как добрался до лесной опушки. Там меня не было видно ни со старта, ни с финиша, которые сочетались друг с другом: мы бежали по кругу. Который я срезал. Снял лыжи и прошел через лесок. И через пять минут финишировал.

За это меня наградили: я попал в сборную школы.

Об одной репетиции

Владимирская площадь к ночи преображается и являет миру свою армагедонью суть. Образуется картина, достойная прохановского пера.

Если встать лицом к Невскому проспекту, то по правую руку высится Собор, наполненный благостным желтым светом, как будто внутри разливается животворный желток. Мирной округлостью куполов он подобен кроткому тельцу или овну.

Зато напротив дыбится отреставрированный Владимирский Пассаж, рогатый инфернальными башнями. Он черен, оттененный ядовитой подсветкой пурпурных и синих тонов. Изнутри дьявольское строение освещено мертвым машинным светом.

Так и стоят они друг против друга, замершие в метафизическом противостоянии. А между ними - Армагеддон, усиленный притихшими лакированными тачками.

Я даже постоял немного в центре, стараясь оставаться точнехонько между противоборствующими колоссами. И ни один меня влек, а значит, мне предстояло, не горячему и не холодному, но теплому, быть изблеванным из высоких уст. Надо было что-то решать.

Наконец, я сделал маленький приставной шаг в направлении Собора. Вероятно, я не вполне пропащий человек. Да и что мне делать в Пассаже в этом, с двадцатью-то рублями.

Вещие сны, эпизод 1: Корование

Все-таки звездочеты и чародеи, которые пишут в мой любимый отрывной календарь, мелкие дилетанты. Вот, например, очередной предмет сна: Больница. "Если вам снится, что вы лежите в больнице, это предвестье надвигающейся болезни".

Ну, что за притча?

Или: "Посещение больных - к неприятным известиям". Я и без них это знаю. Особенно наяву.

Им далеко до моей покойной соседки по коммунальной квартире, Марии Васильевны. Вот кто хорошо разбирался в снах!

Однажды моей матушке приснилось шествие коров. Коровы шли себе и шли, бесконечным потоком, тучные и тощие, без особых идей. Невразумительное видение. Вышла она поутру в кухню и спрашивает:

- Мария Васильевна, к чему бы такой сон?

И рассказала. А та, не задумываясь:

- К корованию.

- А что это такое - корование?

- А не знаю.

Было дело, мне повезло поучаствовать в сне Марии Васильевны и даже направить его. Прихожу я домой, а дверь заперта на крюк изнутри, и еще на цепочку. Мария Васильевна заперлась и легла спать. Орудуя разным железом, я сделал щель и откинул крюк. При этом - не знаю уж, как хватило конечностей - я без устали звонил в звонок и пинал дверь. Оставалась цепочка, и с ней мне было не справиться. Тогда я огляделся и увидел кипу каких-то ничейных реек, в метр каждая. Я сгреб их и стал метать одну за другой в образовавшуюся щель, целясь в дверь.

Минут через десять Мария Васильевна вышла, держась за сердце. Путаясь в ночной рубахе, она отворила дверь:

- Ох, Леша!... А мне снится, снится!... Стой, кричат! Держи! А я бегу, бегу! И мне все снится, снится...

Скетчи и драмы

Дочкина элементарная и не очень классная учительница простодушно призналась, что терпеть не может чтение и русский язык. Можно только позавидовать: здоровый сон, железные нервы.

Взять хотя бы моего приятеля, хотя он учит не русскому языку, а английскому: он ужасно переживает из-за всякой ерунды. На днях возмущался сочинением по Чосеру (!). Тинейджер, дескать, откровенно написал, что до Чосера вся английская литература была очень скучной.

У меня, если честно, тоже есть такое ощущение, хоть я и не специалист. Мэлори - он до Чосера был или после? Замечательно пишет, только я никак не соберусь дочитать.

Тот же мой приятель с ядовитыми интонациями рассказывал про некое собеседование:

- Какие произведения Шекспира вы знаете?

-.......................

- Что вообще писал Шекспир? Пьесы, повести, романы, скетчи?...

- Последнее - как вы сказали?...

- Скетчи...

- Вот не их.

Выяснилось, что Шекспир написал один роман, но экзаменуемый читал его давно и забыл название.

Я переговорил еще с одним учителем, и он рассказал мне про Пушкина.

Пришла красивая и стройная, получила вопрос: "Борис Годунов".

Вскоре стало ясно, что "Бориса Годунова" она и в руки не брала. Экзаменатор стал осторожно выяснять, что же она все-таки брала в руки, и оказалось, что ничего такого пушкинского.

Тогда он метнул ей спасательный круг:

- Назовите, пожалуйста, даты жизни Пушкина.

Красивая возликовала:

- Пушкин родился в 1799 году и умер в 1881.

- От чего же, скажите, умер сей знаменитый поэт в столь преклонном возрасте?

- От холеры.

Сладкоежка Путин

Я человек не продвинутый, на БГ не попал, да и не пробовал, зато попал в кинотеатр "Весна" на "Праздник Сладкоежек".

Устроители накрыли ковровой бомбардировкой все окрестные школы, раскидали приглашения, и в зал набилась тысяча человек. Дочерь моя проявила натиск, перед которым я сдался и пришел.

В холле, обтекаемый толпой ребятишек, скандалил пожилой моряк, который явился играть в бильярд. Ему строго говорили, что бильярда не будет, но моряк не унимался.

На входе в зал нам выдали чупа-чупы и жвачки. Едва мы развернули чупы, грянула песня про супружеский идеал:

"Такого, как Путин, полного сил!

Такого, как Путин, чтобы не пил!..."

Там были еще песни, казавшиеся ее началом и плавным продолжением.

Потом началось действие, которым руководили два клоуна женского пола: Просто Клоун и Толстый Кот. Первой шла зарядка для всего зала: встать и сымитировать стирку, почесать животик, потянуть ножку. Аудитория возрастом в 4-12 лет чесала и тянула. Потом выскочил Кот и закричал:

- Привет, тусссссовка!... Ну что, поколбасимся? Оба-на!...

- А давайте покукарекаем, чтоб нас Москва услышала!...

- А теперь полаем, как собаки: ав, ав!...

- А сейчас я пойду в Нирвану и предскажу вам ваше прошлое, настоящее и будущее! Ваше прошлое: вы лаяли и кукарекали! Ваше настоящее: вы слушаете мой бред! Ваше будущее: программа кончится, и вы пойдете домой!...

Дальше образовались конкурсы. Девочек и мальчиков выводили на сцену; девочкам давали большие мешки-сачки, а мальчикам - надувные молотки, чтобы загонять в эти девичьи сачки воздушные шарики. Чистый фрейдизм.

Затем Кот крикнул:

- Я щас конкретных пацанов позову! Есть такие?

- Есть!! - заревел зал.

И Кот вывел на сцену пап с сыновьями. Я сидел в последнем ряду и вжался в кресло. Папы выходили под увертюру из бандитского сериала "Бригада". И там, на сцене, становились Шоколадными Снайперами, метая шоколадки в детские кульки.

Следующим шел конкурс "Мистер Обжора". Пригласили мальчиков; поручили им взять игрушки с внутренним чупа-чупом и добираться до последнего ртом. Нечто вроде популярного собирания ртом кубика Рубика. Я еще подумал: почему это упражнение для мальчиков? Чему их учат? Но сразу и успокоился, потому что на сцену потянулись девочки - участвовать в конкурсе "Мисс Пухлые Щечки". Праздник достиг диабетического апогея. Девочкам вручили чупа-чупы, велели сунуть в рот и произнести: "Я люблю мороженое, сливки и пирожЕное". Потом добавили второй чупа-чуп. Потом воткнули третий и четвертый. Девочки не подкачали:

- Ммммммм!... Мммммммм!....

Закончилось все дискотекой с пляшущими ведущими. Тут-то меня и достали засосом в прыжке: я выслушал Шоколядного Зайца и Глюкозу: "Я буду вместо, вместо, вместо тебя, твоя невеста..." Иногда музыку останавливали, чтобы дети подпевали. Все зрители хорошо знали слова, и многие родители тоже.

У выхода возникла давка.

Какая-то разъяренная женщина наседала на билетершу:

- С опухшей рожей, пляшет посреди сцены!... Барррррррррдак!...

- Вот-вот, - кивала билетерша, выпучивая глаза.

Это ругали Кота.

Репка (продолжение предыдущего)

Я совершенно забыл рассказать про Репку. Массовики выбрали несколько ребятишек в возрасте от 5 до 10 лет, увели их за кулисы и научили некоторым словам.

Затем была показана собственно "Репка".

Репку играл мальчик лет восьми. Массовик:

- Посадил дед репку...

Репка:

- Ё!.... Ё!....

Дед (6 лет):

- Ну, ёлки-палки!

Приходит бабка:

- Убила бы!... Убила бы!...

(Далее все реплики с приходом очередного персонажа повторяются дважды. То есть бабка говорит "убила бы" дедке, дедка говорит "Ну, ёлки-палки" бабке, а потом - Репке, а Репка кричит: "Ё!... Ё!...")

Внучка (7 лет):

- Я вас умоляю!... Я вас умоляю...

Жучка (10 лет, муж. пола):

- Поздняк метаться!... Поздняк метаться!...

Кошка (8 лет):

- Я не такая!... Я не такая!...

Что сказал малюточка, игравший Мышку, я не разобрал, он был совсем кроха, в черных очках. Он изрыгнул нечто тюремное, но очень тихо.

Дальше - все вместе, по цепочке, на бис. Ё!.... Ё!...

Этюд

Зря моя жена ничего не записывает. В моем исполнении теряется половина сюрреализма.

Пришла она в магазин за мясом. Рассматривает подсохшие останки. Тут вмешалась продавщица:

- Могу порубить!

На продавщице было пять слоев краски государственных тонов. Триколор.

- Нет, не стоит.

- Подождите минутку, я приведу мясника.

Ушла. Вернулась в сопровождении исполинской гориллы. Горилла шла вяло, с бессмысленным взором, неся перед собой огромные волосатые лапы. Может быть, выпила, а может быть, обкурилась. Остановилась и застыла. Продавщица, подобно конферансье, простерла руку и объявила:

- Мясник.

Мясник схватил ее за волосы, отогнул голову назад и впился засосом в рот.

Потом упал на табуреточку.

Продавщица прислонила его к холодильнику, накрыла теплой дерюжкой, и он задремал.

Невыносимая прозрачность бытия

Невыносимо, когда за твоими финансовыми и пищевыми привычками наблюдают с откровенно сексуальным интересом.

Зашел в магазин за пирожком с творогом, вагинального вида (попался на удивление девственный, с плотно сжатыми губами). А там продавщицы обсуждают какую-то покупательницу: дескать, нашла она, видно, клад, потому что каждый день ходит, да еще и покупает.

И даже сумму помнят.

Вот и в больнице был мониторинг, на пищеблоке, где повара изучили докторские пищевые пристрастия на молекулярном уровне. И обсуждали. И сестры обсуждали, так что общим холодильником не попользуешься. В рот смотрели и порывались заглянуть еще дальше, в пищевод.

В магазине, помню, вообще обалдели. Прихожу, а мне бутылку портвейна подают без слов, с порога.

Прогресс

В системе школьного образования - клевое новшество: установили какие-то селекторы, чтобы родители напрямую связывались с учителями. Звонишь и вызываешь математичку, химичку, трудовика, физкультурника. Спрашиваешь, сколько раз подтянуться, как собрать автомат, сколько будет пять плюс восемь, потому что ребенок не понимает. Контролируешь.

Неплохо бы и в больницах такое ввести, с круглосуточной связью. Не обязательно для жалоб, люди могут просто поделиться динамикой своего состояния. Ведь интересно же! Я, например, знаю случай, когда одна женщина жаловалась на ужасную головную боль, продолжавшуюся несколько дней. Потом попила гербалайфу и вытянула из левой ноздри длинную-длинную ленту, вроде глисты, но вроде мертвую. И голова моментально прошла.

Доктор с удовольствием выслушает.

Или священникам такое установить. У прихожан много вопросов. Один батюшка жаловался на старушек: спрашивают на исповеди, на какую сторону писать.

Вообще всем установить.

Benefit: пособие по руководству

- Покупая наш продукт, вы извлекаете из этой сделки значительный benefit.

- Какой я буду иметь benefit, купив этот продукт?

- Benefit, получаемый вами при покупке данного продукта, состоит в том, что этот продукт полезен для вашего здоровья.

- Wow! Но почему же вы не объясняете, какой мне будет benefit от хорошего здоровья?

- Benefit от хорошего здоровья, которое вы обеспечите себе покупкой нашего продукта, заключается в создании чувства комфорта и престижа.

- Как же мне испытать эти чувства? Я в замешательстве!...

- Закройте глаза и вздохните поглубже. Представьте себе ситуацию из прошлого, в которой вы испытывали комфорт и престиж. Вы можете представить себе такую ситуацию?

- Да, когда я пошел в ресторан. Это было в День Благодарения, wow.

- Прекрасно. Теперь на секунду представьте себе ситуацию в будущем, когда вы снова пойдете в этот ресторан. Постарайтесь вызвать в себе ощущение комфорта и престижа.

- О, как это будет великолепно!

- Таким образом, всякий раз, когда вы будете вспоминать посещение ресторана, вы сможете без особых проблем вызывать в себе это чувство комфорта и престижа.

- Но зачем же мне вызывать в себе это чувство? Какой мне от него benefit?

- Benefit здесь заключается в том, что вы, регулярно вызывая в себе чувство комфорта и престижа, сможете улучшить состояние своего здоровья.

- И я получу реальный benefit?

- О да. Но главный benefit вы получите, приобретя наш продукт, потому что в этом случае ситуация упростится настолько, что вам, чтобы вызвать в себе чувство комфорта и престижа, уже не нужно будет вспоминать, как вы ходили в ресторан на День Благодарения, где пережили ощущение комфорта и престижа.

- И этот benefit...

- Совершенно верно. Этот benefit - хорошее состояние здоровья, которое повлечет за собой ощущение престижа и комфорта.

- Где я могу получить дополнительную информацию о benefit, который я извлеку из вашего продукта?

- Я предлагаю вам записать номер нашего телефона.

- На кой черт мне записывать ваш телефон? Какой мне с этого benefit?

- Ваш benefit от записывания нашего телефона будет состоять в том, что вы получите исчерпывающую информацию о возможностях испытать желательное для вас чувство комфорта и престижа на фоне хорошего здоровья.

- Но что произойдет, если я откажусь от пользования вашим продуктом?

- В этом случае, вы, к сожалению, не извлечете benefit, состоящий в хорошем здоровье на фоне желательных для вас ощущений комфорта и престижа.

- Как это понимать?

- Представьте мысленно ситуацию в прошлом, когда вы, допустим, попали в нежелательную для вас автомобильную пробку и не успели в ресторан на День Благодарения, где вас ждал желательный для вас benefit...

- О-о-о!.... О-о-о!.......

- Не расстраивайтесь. Теперь вы с легкостью перейдете от нежелательных для вас негативных ощущений к желательным для вас позитивным ощущениям, если закроете глаза, вздохнете и мысленно перенесетесь в прошлую ситуацию, когда вы пришли в День Благодарения в ресторан, где ощутили желательные для вас комфорт и престиж...

Невыносимое бремя снов

Невыносимо реальный сон: в нем я застрелил одного опасного человека, своего благодетеля. Благодетелем он был потому, что помог мне купить в Центре Фирменной Торговли, что у Нарвских ворот, небольшой револьвер в ящичке. И видно было, что за эту любезность он потребует от меня каких-то ответных услуг. Поэтому, прямо возле указанных ворот, я его и застрелил, в машине. Он там сидел, а я всунулся и стал стрелять. Первая пуля пошла неудачно, попала ему в левую половину живота, это совсем не смертельно было, и я увидел, как его перекосило от возмущения. Но следующие три пули пришлись куда положено. Умеренно потекла кровища, он завалился, а я уже спокойно прицелился и угодил ему в лоб. Выстрелы были почти бесшумные, курок нажимался мягчайшим касанием, и никто мне не сделал замечания, все шли мимо. И меня захлестнул восторг: надо же, до чего просто, я и дальше так буду делать. А когда проснулся, почувствовал, что именно так и стреляют по-настоящему. Как будто и вправду кого-то укокошил. Револьвера очень жаль; остаток сна я провел в поисках места, куда бы его выбросить. И, видимо, нашел, да уже запамятовал. Точно знаю, что не в местный пруд: во-первых, он очень мелкий, а во-вторых, уже замерз. Теперь машинально сую руку в карман, досадую: пусто.

Голова

Уважаемый журналист Константин Крылов написал, что либералы суть "нерусь", а националисты суть "русь", причем сознательная.

Я думаю, это не вполне точно.

В осознанно русской голове, о которой, по-видимому, говорит Крылов, границы либерализма совпадают с границами ее личного жизненного пространства. Зато все, что находится за его пределами, подлежит, конечно, государственному национализму.

Похожие процессы разворачиваются в осознанно германской голове, американской, арабской, японской, негритянской и так далее. С поправкой на ландшафт.

Не все коту масленица

Я придумал новый роман (повесть, рассказ, постинг - как получится).

Выхожу в коридор, свожу руки, будто несу нечто драгоценное, и говорю жене с елейной торжественностью:

- А я тут кое-что новое придумал.

И, по-моему, бессознательно пританцовываю.

А она мне отвечает:

- Когда ты так делаешь, мне кажется, что у тебя между пальцами перепонки, а сзади хвост. И вообще ты рептилия.

Поэтому "Войны и мира" не будет. Некому переписывать.

"Мы вам тоже написаем в щи" (А. Галич)

У нас на дворе юбилей Конституции, которая становится буйным тинейджером и скоро, я думаю, понесет пубертатные изменения. И вообще что-нибудь понесет, в простонародном смысле. С марта будущего года начинаю ждать.

По этому случаю мне лучше написать что-нибудь гражданственное. Вот я и напишу про наш семейный гражданский поступок. Дело было при Советской Власти, в 1990 году. Мы, приглашенные не слишком разборчивой общиной экуменистов, которая плохо въехала в наш внутренний мир, покатили знакомиться с Бургундией. О том, как протекало мое воцерковление, уже написано в цикле "Мемуриалки".

Но я написал не обо всем: там ведь были и другие православные христиане, не только мы. Русская группа была представлена чадами покойного Александра Меня, числом человек в десять. Люди это были глубоко идейные, нервные, настороженные, с напряженными улыбками. И с этими людьми была одна женщина в теле, которого чуть бы побольше - и перебор. Звали ее Людмилой, она всюду лезла и называлась работницей ленинградского радио. Одолжила нам кипятильник. Взяла телефон.

Веры в ней, по ее собственному признанию, не было никакой, но она утверждала, будто чувствует, что уже очень скоро поверит. Ходила на все богослужения, а эти мероприятия у экуменистов были своеобразные: винегрет из молитвенных обращений разных народов мира, плюс самобытная музыка. Иногда устраивались какие-то крупные службы в честь непонятных событий. Так что Людмила не без некоторой озорной веселости рассказывала:

- И все легли на пол и так, знаете, поползли к этому алтарю, что ли. И я со всеми там тоже ползала, тоже молилась...

Эта она мне рассказывала и показывала, потому что я на богослужении не был.

- Грамотно работает, - сказал по поводу этих действий понимающий человек из группы Меня, по фамилии Пастернак.

И рассказал мне, что Людмила - сотрудница КГБ и подослана специально.

- Что ж, примем мученическую смерть, - Пастернак, молвив так, пожал плечами с искренним и печальным восторгом: пустяк!

Ему виделись львы и печи.

Мы приняли его слова близко к сердцу и насупились, с Людмилой уже не дружили.

Вернулись в Ленинград, там - звонок: Людмила.

- Верните, пожалуйста, мой кипятильник.

Мы скорчились от хохота и торжества. И стоически отказались.

- Верните!... Верните!... - звонила она потом.

Мы молчали. Мы хотели наказать КГБ и подорвать его мощь. Вот так один не вернет кипятильник, два, сто человек, миллион - и конец тайной полиции. Звонки продолжались, постепенно затухая - как и сама эпоха:

- Верните мне мой кипятильник!... Верните мне мой кипятильник!... Верните! Верните!...

Прекраснодушное вольнодумство

Однажды я пострадал в школе за то, что изрыгнул слово "нищие". Дело было так: я побывал на экскурсии в белокаменной с заездом в Загорск, где меня поразили толпы хромых и увечных. Они лежали на раскладушках и просто так, без раскладушек; отлежавшись, впивались губами в застекленные образа.

На уроке английского, при завуче, я честно ответил: видел нищих. А велено было распространиться на какую-нибудь свободную тему.

У завуча лицемерно округлились глаза:

- Как? Наверное, это просто люди, которые не хотят работать!

Но я упорствовал и получил Три.

- Я думала, все расскажут про наш новый Универсам, а тут... - разочарованно сказала завуч.

Она, между прочим, оставаясь несокрушимо идейным лицом, позволила себе раболепие в присутствии Запада. Приехали к нам какие-то юные отморозки не то из Штатов, не то из Канады. Один распоясался, стянул с себя футболку и подарил музею интернациональной дружбы. Эту футболку он, видимо, носил два месяца, потом съел и снова надел по завершении естественного цикла. Кудахча от восторга, завуч лично, взявши дар двумя пальцами и держа его на вытянутых руках, понесла одежду под стекло.

Это, кстати сказать, как раз происходило в год принятия очередной Конституции, которая даровала мне право восхищаться Универсамом.

Дары данайцев

Написал я про юного иностранца, который подарил нашей школе свою одежду, и задумался. Что еще нам дарили иностранцы? Почему они это делали?

Ведь наше государство, хотя и лезло из кожи, чтобы им угодить, встречало гостей не слишком приветливо. Моя жена одно время подрабатывала экскурсоводом, возила французов по разным замечательным местам. И вот привезла не то в Павловск, не то в Петродворец, а одному неистовому гасконцу давно уже хотелось отлучиться по нужде - так сильно, что он забывал любоваться архитектурой. Наконец его желание сбылось, он скрылся в каком-то шибко общественном домике, а когда вышел, весь до колен был почему-то мокрый, и все твердил, что не забудет никогда, что такого он не видел даже в развивающихся странах.

Несмотря на это, иностранцы очень часто считают себя обязанными подарить какую-нибудь мелочь.

Мне, например, в третьем классе американская делегация подарила доллар. Металлический. Не знаю, кто и зачем ее к нам привел, но делегация пожаловала, а меня сразу подняли и велели прочесть длинное стихотворение по мотивам оголтелого марксизма-коммунизма. Совершенно не помню, о чем оно было, но сердце до сих пор так и рвется разделить судьбу какого-нибудь юного барабанщика. И очкастый американец, когда уходил, украдкой сунул мне в руку доллар. Я этот доллар долго хранил, но классе в восьмом обменял его на дрянную английскую книжку, с вооруженной сисястой бабой на обложке.

А еще был случай, когда мой товарищ работал в группе встреч и проводов на Московском вокзале. В начале восьмидесятых было дело. Прихожу я к нему, чтобы увести оттуда, а он покатывается со смеху: приезжает, дескать, мистер Съеблом. Согласно записи в журнале. Это расшифровали одну фамилию: Sheblom. Пошли мы встретить нашего гостя; видим - стоит, в клетчатом пиджаке, полненький, пожилой, в панамообразной шляпе и темных очках. Мой приятель помог ему донести чемодан, сдал дежурному гебисту, а приезжий сунул ему, приятелю, опять-таки доллар. Озираясь по сторонам, застенчиво. Приятель возмутился и отказался с надменным видом - на что ему доллар в те времена; с долларом и сейчас не очень-то разгуляешься. Он совершенно рассвирепел, потому что имел в роду декабристов-дворян.

Может быть, это и был мистер Съеблом. А если нет, то стал им после такого поступка.

Особенности национального влечения

Бесконечная дискуссия о правильном женском оргазме свернула на тему детских игрушек. Я почувствовал, что это оскорбляет и обделяет мужчин. У них тоже бывает по-всякому.

Я не помню, рассказывал ли уже об одном похождении, в котором участвовал мой друг-уролог. Если рассказывал, не взыщите. Повторяюсь по-стариковски. Мы решили отметить День Государственного Суверенитета-Авторитета и поехали в гости к нашему коллеге, хотя были в виде, уже не требовавшим никаких новых разъездов. У коллеги жена и дочь ушли в театр, так что мы и его напоили. Потом меня аккуратно положили на топчан поспать, а сами продолжили. Жена коллеги, вернувшись к полуночи, обнаружила взъерошенного уролога, который цаплей метался по лестнице и колотил ногами во все двери: он вышел за сигаретами и забыл номер квартиры. Позднее, уже впущенный в дом, он активно напрашивался в банщики, когда эта жена пошла в душ. Так и не побыв банщиком, заснул.

Утром я почему-то проснулся. Это ужасное дело: просыпаться в неожиданно незнакомом доме. Скосил глаза: нету ли кого под боком. Нету, хорошо. Повернул голову и увидел диван. На диване спал уролог, в одних трусах, да и то не совсем. Трусы были спущены до колен, и сам уролог весь целиком свелся к явлениям хронического возбуждения. Застигнутый перед смертью причудливой фантазией, он обнимал голую детскую куклу.

По прошествии времени, между прочим, ни от чего не отказывался и даже клялся, будто отыскал в ней специальное отверстие. Или проделал.

Дом Творческой Задумчивости

Три года назад я предпринял безуспешную попытку вступить в Союз Писателей (сейчас на дворе июль 2004, и уже все в порядке). В Геликоне вышла моя книжка, и я ее снес в качестве верительных грамот. Но меня зарубили - вернее, подвесили, так что я вишу до сих пор. До следующей книжки. Потому что критик Лурье сказал, что вообще не видит предмета для разговора. На то он и критик, я даже в мыслях не держал ему возразить. А Галине Гампер не понравилась рожа на обложке, которую нарисовал Горчев, хотя мне самому эта рожа очень нравится, и причем тут Гампер? Не пастушку же там рисовать. Сказала, что такую книжку неприятно положить на обеденный стол. Ну, так и не клади, нечего ей там делать.

Да бог с этим. Беда только, что книжки мои писатели зажали. И мое хождение в эти самые писатели завершилось юмористическим образом.

Явился я к ним, чтобы книжки-то забрать, пригодятся. А там как раз идет какое-то заседание. Я в щелочку посмотрел: сидят серьезные люди и подавленно молчат. А кто-то один горячится и ругает, как я понял, другого критика, Топорова. Который, насколько я знаю, является давнишним писательским кошмаром. И ругали-то его в смысле, что нечего с него, дескать, взять, потому что он Член и имеет право.

В общем, я понял, что пришел не вовремя, побродил по коридору. Вспомнил вдруг, что нахлебался кофию, и завернул в Писательский сортир. А выйти не смог: дверь защелкнулась, и ручка на ней хитрая, крученая, чуть ли не с шифром. Я и так ее оглаживал, и этак - ни в какую. Тут и заседание кончилось: слышу - писатели повалили в коридор. Сейчас, думаю, ясное дело, побегут выпускать пар, а тут - я, застрявший. И скажут мне: что за наглая пошла молодежь среднего возраста; их, графоманов, гонишь в дверь, а они не то что в окно - через сортир не гнушаются!

Взвыл я беззвучно, рванулся и вырвался, весь в смятении.

Прихожу домой, звоню приятелю, который сам не писатель, но все про писателей знает.

- Вообрази, - говорю, - побывал я у писателей в их Доме. И как ты думаешь, что там произошло?

А он деловито спрашивает:

- В сортире, что ли, застрял?

Оказалось, что эта ручка - тамошняя достопримечательность. Про нее уже всем известно. Но я ж не в системе, не разбираюсь в мелких секретах ремесла.

Прикладная ботаника

Цветы - это самый нелепый, самый бессмысленный и даже вредный дар.

Они, конечно, приятны всяким очаровательным дамам, но только не сами по себе, а как знак признания очаровательности.

В ранней юности у меня был опыт едва ли не ежедневного дарения роз. И самомнение дароприемщицы раздулось от их шипастого аромата настолько, что мне до сих пор, бывает, икается.

Половые цветы, о которых поется, что их, непокупных, нарву букет, ничуть не лучше. Очарованность объектом растительного подношения здесь только усугубляется, подчеркивается будто бы тоньше: не в деньгах, мол, счастье, и вельможные гладиолусы вырастают на почве, удобренной бессердечным расчетом; зато смотри, какой я бесхитростный и природный. Неплохо бы и посоответствовать такой простоте! Чего уж там! Вот и лужок у нас рядом, и пестики, и тычинки. А у тебя как раз ситцевое платье выше колен.

Что до разницы во флоре между свадебными и похоронными торжествами, то она заключается лишь в кратности двум.

И уж совсем безумное, подлое дело - дарить цветы докторам мужского пола. Да еще с наглой улыбкой: жене подарите! Ну да, разумеется, я попрусь из пригорода с очередным букетом. В драных ботинках. Не говоря уже о том, что стыдно к ларьку подойти (тогда, когда мне цветы дарили, еще стояли эпизодические ларьки). Такие цветы я всегда отдавал сестрам, и они там что-то себе думали.

Я это написал потому, что у нас дома появились цветы. Три длиннющие розы, стоят (стояли) в такой же длиннющей вазе, на серванте. Очень вредная вещь. Сволочное животное, наконец, сумело до них допрыгнуть и опрокинуло; важные документы промокли, еле спас паспорт. Это у него боевое крещение.

Иван

В дремучей Новгородчине жил некогда Иван.

Его деревня, где насчитывалось штук пять домов с вялотекущей внутренней жизнью, отстояла от центра первобытной цивилизации верст на пятнадцать.

Каждое утро Иван спозаранку отправлялся в поход, продиктованный шопингом. Он ходил в пиджаке, широкополой шляпе и рубахе со странным стоячим, но мягким воротником, вокруг которого была пущена ленточка. В этом костюме Иван смахивал на пастора, невзирая на болотные сапоги. Он шел за горючим внутреннего сгорания и к вечеру возвращался, прихватывая за сочные бока кокетливые кочки.

Он даже умер прямо на дороге, и его нашли лежащим ничком, при одном сапоге.

Денег у него не бывало, Иван периодически, по старой памяти о съестном, питался корками, местной скотохозяйственной валютой. Он больше не нуждался в пище. Он был действующим целеустремленным механизмом, наведенным на далекие магазины. Его стеклянные глаза смотрели злобно и в то же время доверчиво.

Признав во мне городского жителя, Иван захотел со мной общаться. У него было высшее образование, и он посматривал на односельчан не без простительного презрения.

Он приподнял шляпу и подступил к плетню. Медленно раскрывая рот, Иван простер руки и обратил мое внимание на местный туманный простор. Он начал издалека:

- Ты посмотри, Алеша, - сказал он взволнованно, - ты посмотри, как здесь хорошо! Живи не хочу!..

(Я не хотел.)

Он продолжил, и я решил все это сократить.

- Слушай, Иван, давай ёбнем, - сказал я.

- Давай, - быстро сказал Иван и воровато оглянулся.

Я сунулся под куст смородины, где прятал бутылку с украденным у тещи спиртом.

- Быстро, сука, - процедил я и загородил Ивана.

Долговязый Иван придержал шляпу и запрокинулся круглой скобкой. Глаза его выпучились, пиджак разошелся.

- Вот, Алеша, - сказал он, - я сразу понял, что ты человек. И знаешь, когда я это понял? Когда ты сказал: Иван, давай ёбнем. Вот просто так сказал, без всяких этих, ты сам знаешь.

Через два дня он снова стоял у плетня.

- Вот ты, Алеша, - обратился ко мне Иван, приветственно приподнимая шляпу, - правильный человек. Не то, что все эти, - и он негодующе повел подбородком. - Ты как мне сказал? Иван, давай ёбнем - и всё, как отрезал. Ты молодец.

- Понимаешь, - открылся мне Иван через неделю, - мы с тобой друг друга поймем. Я четко понял, что ты нашей, правильной крови. Когда ты мне сказал вот так, без всяких этих самых: Иван, давай ёбнем - я про тебя сразу все узнал.

- Дерьмо, а не мужик, - строго сплевывал на него мой тесть, а теща поддакивала. - Все на халяву хочет, а потом нагадит. Тьфу!

Иван вскоре признался мне

- Ты, Алёша, настоящий человек, не то что твоя родня. Ты ведь мне как сказал? Я помню! Ты мне по-простому, как родной человек, сказал: Иван, давай ёбнем....

Когда угодил в город, позвонил мне:

- Помнишь, Алёша, как ты мне сказал?...

Путешествуя по городу

Ничего особенного, разные мелочи.

- Скажите, это нормальный троллейбус? - обратилась ко мне взволнованная и несколько напряженная дама. И села рядом.

- Нормальный, - я покосился на нее, собираясь спросить: а вы?

- Какой странный троллейбус, - продолжала она, глядя прямо перед собой. - И музыка играет! И не едет никуда!

Странным людям - странные средства передвижения.

Еще я заметил, что люди почему-то не носят шапки. Такие естественные шапки, меховые или полумеховые, почти национальные. В чем дело? Изменился метаболизм, а я опоздал?

Спустился в метро - пожалуйста: многие в шапках. Любопытно.

Потом, опять же в метро, любовался скульптурными группами. Измельчание идеалов с их вырождением - налицо. Например, на станции "Нарвская" я постоянно любуюсь людьми, славящими труд. Они стоят над эскалатором несколькими рядами, а сзади, если кому их мало, еще притаился Ленин, и на самой станции тоже всякое: Сталевар со сталью, Рыбак с рыбой, Мотальщица с мотней.

Зато на станции "Проспект Ветеранов" обосновались какие-то убогие изваяния из дешевого металла, мелкие, немногочисленные. Уже не рабочие, прославляющие труд, а спившаяся интеллигенция. Стоит долговязый ученый в халате, обалдело сверкает очками: прогнулся, выпятил живот и держится за край чего-то, чтобы сохранить равновесие, потому что минуту назад выпил спирт для зачистки электродов. А рядом его подчиненные вводят в ЭВМ заведомо неправильную информацию.

Еще там откуда-то взялся культовый и знаковый запах дихлофоса. Непонятно.

Потом я стал свидетелем одной Бани. Это страшное сооружение, стоящее в страшном месте. Мне не хватит изобразительных средств. Там испаряются даже самые прочные сталкерские гайки.

Идиотская привычка

Идиотская привычка, которой не знаю уже, сколько лет: разговаривать во время стряпни с тем или иным животным. Предугадывать желания, сокрушать надежды.

Наша соседка Мария Васильевна разговаривала с котом Кузей так (шипела):

- Мяса хочешь? Все мясо съел! Жопа тебе, а не мясо!

Существо смотрело с пола не без ласкового вожделения. Сдержи Мария Васильевна свое слово, хватило бы двум тиграм.

Повесть о первой любви, или дикая собака

Она была робкая и хрупкая.

Он таким не был - просто не очень опытный. И в придачу - мой закадычный приятель, с которым мы рисовали на лекциях разные картинки, о которых я уже рассказывал.

В женской психологии мой друг разбирался грубо. Рисовал, например, мечтания девушек: сидят они, грушевидные, за стойкой бара, а из голов ползут большие пузыри, символизирующие воображение. И в этих пузырях девушкам видится, как они выкусывают друг у дружки клитора. Вытягивают их, словно жвачку или резинку из трусов.

Вот какие у него были представления.

Робкая и хрупкая, учившаяся в соседней группе, об этих мыслях ничего не знала. Более того: все шесть лет учебы она ничем не обнаруживала застарелого любовного чувства. С этого чувства уже осыпалась пыльца, перемешанная с гадальными лепестками, но оно все еще торчало торчком, поворачивалось на солнце. А когда наступил выпускной вечер, робкая и хрупкая пригласила моего друга на черно-белый танец. И открылась ему. Мой друг, потрясенный до самых своих шкодливых корней, немедленно на ней женился.

Она была абсолютно непьющая, но даже это его не насторожило и не остановило.

Через полгода я навестил их, принес несколько бутылок сухого вина. Робкая и хрупкая с некоторым неудовольствием, но в полном смирении ушла жарить котлеты.

- Давай-давай, - зареготал мой друг, восторженно потирая руки. Он увидел, что я разлил вино на троих. Взял стакан жены, выхлебал содержимое, налил туда разбавленный чай.

Умирая от торжества, напустил на себя чинный вид и стал ждать.

Робкая и хрупкая вошла с котлетами, супруг вручил ей стакан, она принялась отказываться.

- И не думай! - нахмурился он. - Ты что!

Вздохнув, она взяла. Муж не сводил с нее глаз. Мы чокнулись и выпили.

- Это не вино! - недоуменно сказала хрупкая, едва пригубив.

- Ха-ха-ха! - зашелся хохотом мой друг. Он откинулся на спинку стула и схватился за впалый живот. - Ха-ха-ха!

Хрупкая помедлила и с достоинством допила стакан.

Месяца через полтора эта любовная лодка разбилась, и пусть кто посмеет сказать, что не о быт.

Вертикаль власти: ледниковый период

Дед Мороз, окопавшийся в Великом Устюге, понемногу обрастает атрибутами президентской власти.

Вчера уже некий сибирский папа, держа за руку строгого отрока, дрожащим от гнева голосом заявил, что "нам" не нужны Санта-Клаусы, необязательны заснеженные финские просторы. Хотя никто с ним не спорил. Я даже уверен, что знаю, за кого он голосовал.

Сейчас в новостях зачитывали какую-то "клятву новогодника". Под музыку, смутно напоминающую отечественный вариант "Хорста Весселя", маршируют снеговики.

Дед Мороз не позволяет себе ничего личного, только функциональное.

Я думаю, что все это пора официально узаконить и оформить. Вместо Президента должен быть Дед Мороз; с первой леди вопрос решен.

Прилетает какой-нибудь африканский деятель или президент Кастро, а ему снеговики берут на караул.

Мирное морозное дыхание в качестве геополитической инициативы.

Зима, крестьянин торжествует

Крестьянин, конечно, пообтерся в городе.

Сегодня, 22 декабря 2003 года, в одиннадцать ноль-ноль, без объявления войны, мой дом был подвергнут химическому нападению.

По случаю декабря месяца начался, как выяснилось впоследствии, самочинный мор комаров и прочих живых существ.

Мы с дочкой вернулись от врача и были пойманы жутким лестничным запахом; он был силен и прочен. Жильцы выползали из квартир и жадно водили носами, угадывая газ.

Немногим лучше было в комнатах.

Я засомневался, но все-таки вызвал газовиков, ибо знал, что в нашем подвале возможен склад не только химического, но и ядерного оружия. Потом распахнул окна и двери. Потом подхватил задыхающееся, ревущее дитя и эвакуировался в жилконтору, чтобы все-таки разобраться. Меня терзали подозрения, и я не ошибся.

Я впервые увидел искреннюю, неподдельную улыбку на свекольном коммунально-хозяйственном лице.

- Как у нас пахнет?

- Да, как у вас, только сильнее, конечно.

На меня радостно смотрели:

- А это мы навоняли!

Ухо под медвежьей пятой

Мне всю жизнь хотелось научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, лучше всего - на гитаре. Но не сложилось. Постоянно что-то мешало.

Струны, однако, постоянно меня притягивали - настолько, что мне было все равно, на что они натянуты. У моего школьного приятеля была дешевая балалайка, совершенно неуместная в его профессорской семье. Всякий раз, едва я к нему приходил, я брался за балалайку и начинал ее щекотать. Балалайка по-бабьи взвизгивала и прижималась ко мне. Медведь на щепке сыграл бы приличнее; мой товарищ не выдержал, и однажды, под Новый Год, пригласил меня к себе. Поздравил, запустил руку под диван и выудил оттуда подарок: балалайку. Я стал отказываться, но он настоял, и я пришел с ней домой. Через два дня она была на помойке, и мое музыкальное образование завершилось.

Правда, была еще одна попытка, уже в студенческие годы. Другой мой приятель, гитаре слегка обученный, взялся пестовать во мне, как он выражался, крутость. Для этого состояния, по его представлениям, было достаточно, чтобы я с ним на пару ширялся, носил крестик и что-нибудь пел.

- Мы начнем с простого, - объяснил он. - Ты, главное, запомни, что гитара нужна тебе не для виртуозных концертов, а единственно для распевания блатных песен.

И поучительно воздел перст.

Потом взял тетрадку, нарисовал шесть струн и поставил значки, чтобы я понял, где их прижимать. Потом написал крупными буквами: ЧАСТУШКА. И, чуть ниже: "Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам."

Я проучился два дня и был признан безнадежным.

Очень сложно и непонятно.

Избирательное внимание

Захожу я в метро.

И рядом тетка говорит:

- Одни обезьяны кругом.

"Верно! - подхватываю про себя. - Молодец!"

А потом мне стало стыдно. Оказывается, она смотрела на газетный ларек с обезьянами к Новому Году. Год Обезьяны.

Первичная дезинфекция под клубничку

Теща похаживает по грядкам и бормочет: лягушки! лягушки всю клубнику обкусали. О птицах и слизнях не помышляя.

Ну да, покусали. А потом стройным рядом пошлепали в колодец.

Я тамошний колодец помню.

Послала меня теща водицы набрать. Подхожу и вижу: колодец, может быть, и глубок, но не вполне обустроен, и вода в нем стоит вровень с землей, и даже через край перебирает.

И в этой купальне благоденствуют и преуспевают лягушки и жабы, наобкусавшиеся клубники.

- У вас там лягушки в колодце! - жалуюсь я.

Теща задумалась буквально на секунду.

- А они воду стерилизуют, так говорят.

И делают это, как я догадался, выбросом дезинфицирующей семенной жидкости: жабий самец исторгает из себя похотливый облак, который немедленно, против всякого встречного желания, оплодотворяет всех вокруг, включая пришедших с ведрами.

Философия

Недавно по телевизору показали мусульманского ученого, который математически доказал существование Бога. Он, правда, был осторожен и не стал уточнять, кого доказал - Иегову или Аллаха; он просто подсчитал молекулы с атомами, учел разные векторы и вывел, что все в мире взаимосвязано. Если кто чихнет, то это мгновенно аукнется каждому - от соседей до дальних пульсаров.

Поэтому я подумал, что беда шизофреников заключается в слишком хорошем восприятии этой связи. Ее богатство столь велико, что мешает употребить его к собственной пользе. Человек теряется и не отличает "главного" от "второстепенного". А "главное" для человека - это умение выживать, то есть вещь в галактическом масштабе смехотворная и ничтожная. За деревьями теряется лес. Зато в лесу все деревья сливаются.

Ведь когда "космический фонон с элементами китайского разврата пронзает пространство", это что-то означает, да? А фразу "кольцом самотворчества крепко обезопасим себя вовне" я почти понимаю.

Короче говоря, положение совершенно безвыходное. Как только забудешь о собственной пользе и пропитаешься гармонией, сразу заболеешь и попадешь на укол.

Наверное, первобытный человек улавливал связи гораздо лучше, потому что понимал мало, а чувствовал много. Это потом он нажрался познавательных змеиных яблок и двинулся по корыстной тропе, обращая внимание лишь на вещи, которые можно пошшшупать с пользой для своего ненасытного желудка.

Вот вам Хайдеггер, если угодно. А не угодно, так и ладно.



май 2003 - июль 2004



Продолжение




© Алексей Смирнов, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]