Броуновское движение
Часть третья
Кое-что сам увидел, кое о чем доложила жена.
Наш Всеобщий Президент не то умыл, не то подмыл Буша, сказав, что по внутренней ситуации тоталитарный режим в России нынче просто невозможен.
Оно и правда, потому что снизу, набухая (очень удачное деепричастие), поднимается очередная инициатива.
Показали сюжет про деревеньку, где фильма "Праздник Нептуна", конечно, не видели. В деревеньке родился спонтанный почин: провожать зимушку-зиму катанием на тазах. Пригласили зарубежных гостей и решили сделать традицией.
Из зарубежных наблюдателей приехали самые ближние, финны. Постояли, посмотрели, сочли для себя экстримом и уехали.
А наши бабульки расселись по тазикам - и с горы; проезжают мимо камеры и шамкают громко: "Я вас всях ляблю дарагие!"
Мужички, конечно, перед экстримом заправляются Формулой-1, а после тоже едут в тазах.
Продолжаю впадать в детство, но что тут поделаешь - некоторые вещи доходят не сразу. Как правило, это неприятные вещи.
Вот еще одна детская песенка, которую, правда, не пели по радио, но пели в песочнице. Все ее знают: "Едет поезд номер восемь прямо на Москву, я лежу на верхней полке и как будто сплю".
А дальше - непечатно даже в контексте игровой "песочной" психотерапии, где пишешь на песке, что угодно, и строишь тоже.
Слегка передергивает, когда представляешь, чтО это, и откуда это.
Есть понапрасну забытая и мало где помянутая книга Леонида Габышева "Одлян, или воздух свободы". Это "Архипелаг ГУЛАГ", детская версия. Причем эпоха не сталинская, а моя, хрущевско-брежневская. Конец 60-х - моя персональная прекрасная эпоха.
Оказывается, другие лагеря были совсем рядом.
Так близко, что из них доносились песни. В переносном смысле.
Ты себе разгуливаешь в панамке и при сачке, тебе трубят дружелюбное "Бери-ложку-бери-хлеб". А тебе подобные в это же время занимают должности "Рог Зоны" и "Вор Зоны". И песни слагают.
Ребята с нашего двора, опять же, любимая расторгуевская гопота
Это дело до нас долетает, как дым от пожара. Щекочет воображение.
Вся наша малышня, что болталась в лагере, ужасно боялась провалиться в страшный деревенский сортир. Привыкшая к городским удобствам.
А можно было, оказывается, провалиться куда глубже и дальше.
Мне долго казалось, что это где-то кто-то просто так сочиняет и переделывает. Про поезд и остальное. Но потом, будто на очень слабом снимке, проступила недвусмысленная конкретика.
На большой перемене жена, имея удовольствие и честь преподавать в гимназии, зарулила перекусить в школьную (не гимназическую, однако) столовую. Там она наблюдала непристойную сцену: химик, о котором уже давно и часто поговаривали недоброе, проходя с нагруженным подносом мимо отрока, спиной к нему вкушавшего свой обед, состроил омерзительную гримасу - сощурился, приподвысунул свернутый листиком язычок и мелко-мелко им подвигал.
На автомате.
Жена принялась обсуждать это событие с англичанкой.
- Да, да, - соглашалась та.
Рядом обедал физик, который не удержался и тоже вступил в разговор. По его мнению, это дело можно считать обыденным и естественным среди животных.
Тогда стали прикидывать, каких извращений у животных не бывает точно.
Отобрали зоофилию и некрофилию.
- Хотя... - задумался физик.
И правда - влечение, например, к человеку - чем не извращение?
- Чего точно нет, так это лесбиянства, - сказала жена.
- Да, - согласились с ней все.
- Хотя... - почесал в затылке физик. - У некоторых обезьян, по-моему...
- Это вы рифмуете просто!
Тут перемена закончилась, а с ней и обед, и спор тоже.
Вспоминали тут всякое. "Идем на Восток" выпустили в 2005.
А фильм про иронию судьбы вышел в канун тогда Нового, 1976, года.
Полгода спустя, уже летом, моя маменька и бабка пересекали Театральную площадь. К ним четким строевым шагом подошел полковник черт-те каких войск - я думаю, авиации - и вежливо, будучи абсолютно трезвым, осведомился:
- Не подскажете ли, как мне пройти на Крымский мост?
- Но Крымский мост - в Москве! - дружно сказали мама и бабушка.
- А я где?
- В Ленинграде.
Полковник помолчал секунду-две и тихо молвил:
- Невероятно.
Развернулся и замаршировал прочь.
Оказывается, в конце 20-х гг. ушедшего века самыми дешевыми папиросами были "Тары-Бары", а самыми дорогими - "Дядя Костя".
Я попытался вообразить переход от плебейского к престижному во временном континууме. Сколько нужно Тары-Бары, чтобы отождествиться с Дядей Костей?
Налицо два полюса иерархии, очень трогательная шкала.
Мне сразу вспомнился мой дядюшка, который однажды живописал такого - правда, того звали дядей Сашей.
Стоит, значит, длинная очередь в пивной павильон.
Ну, разумеется, полно завсегдатаев, циркулирующих из павильона и в павильон, подобно самому пиву. И дядя Саша среди них - не последний. Но вот он стоит от очереди в сторонке, щурится на весеннее солнышко. На нем непривычный пиджак, лакированные ботинки.
- Дядь Саш! Ты пиво-то будешь?...
- Не, - якобы равнодушно и несколько свысока, снисходительно так, отзывается дядя Саша. - Я в гости сегодня иду.
Просто пришел постоять.
Все шепчутся: ого, дядя Саша в гости идет.
Он чуть улыбается, дистанцируясь от хвоста.
Но стоит, руки за спину.
Ощущает себя Дядей Костей.
Жене везет на маргиналов.
Самым успешным и надежным приобретением был, конечно, я сам двадцать лет назад.
А все остальные встречи большей частью мимолетны. Маргиналы, в отличие от меня, попадаются благодушные и доброжелательные.
Мне вот, если такая фигура и встретится, не везет. Неизменно наталкиваюсь на какую-нибудь злобную личность. Один, например, расхаживал возле детской поликлиники в абсолютном безумии. Одной рукой он придерживал плащ, надетый на голую шкуру. И шлепал резиновыми ботинками, одетыми на босу ногу. Другой рукой он обводил пространство и агрессивно спрашивал меня: "Не правда ли - все это очень вкусно?" Позднее, в одной небольшой повести, я убил его.
Еще один повстречался мне с помойным ведром, голый по пояс и бритый налысо. У него был совершенно нечеловеческий взгляд, и он мне почему-то подмигнул.
В общем, сплошные злыдни, хищные и голодные.
Другое дело - жена. Вот едет она на днях в метро, что ли, народу много. И, конечно, самая паскудная и пропитая харя выискивает именно ее, широко улыбается и приближается.
Жена вздыхает:
- Ну что, нашел себе сестренку?
Тот восторженно кивает:
- Девушка, я хочу вас угостить.
-???? Чем?... Овсянкой? Боярышником?
Восторг нарастает.
- Нет!
Лезет в карман, долго роется, вынимает конфету "Чуитс".
- На!...
Несправедливо это. Мне никогда ничего не предлагали, а если и предлагали, то не берусь написать, что.
У руководства школы, где жена работает, сорвало-таки крышу; теперь оно позиционирует школу как исключительное явление государственного и мирового масштаба.
Такие притязания нуждаются в какой-то основе. Всем учителям велено представить методические наработки.
Жене:
- Где ваш портфолио (стопка документов)? Посмотрите: у (имярек) портфолио - 25 сантиметров!...
Тонкий педагогический эротизм с неожиданной для женского коллектива маскулинной окраской.
Многократно, на все лады раздавалось впоследствии это "У нее портфолио 25 сантиметров!"
Интеллигенция вечно запутывает простейшие вещи. Все должно быть понятно, как только что в магазине, где я побывал.
- Где кассир? Будет кто-нибудь на кассе?...
- Что я, одна в магазине? (роясь в коробке с едой) Я сегодня жопой кверху работаю.
Поупражняюсь в портретах.
Задание для левой руки, по часовой стрелке, винтом, из горла.
Крымская тетя - родная сестра моей тещи. Последнюю для наглядности примем за эталон. Жена рассказывала, как в далекие времена она поехала с родителями по какому-то важному делу на грузовике. В кузове. Приехали; мой будущий тесть приказал перелезать через бортик и ставить ногу ему на плечо. С Ириной проблем не возникло. Зато теща сразу поставила ногу на мужнино лицо и застряла, потому что зацепилась грудью за борт.
Так вот: тетя равняется примерно двум с половиной тещам.
По телевизору с печальным упорством гоняют рекламу про блинчики. Не помню дословно. "Представьте, что у вас в доме завелась женщина - тихая, мягкая, блинчики печет". Чего-то там еще. "Чудо-мастерица - на такой бы жениться". Фантастическое совпадение, юнговская синхронистичность.
За пару дней своего пребывания тетя извела полбутылки растительного масла. Я отказался принимать ее пищу. Только через зонд, в смирительной рубашке.
Тетя не только ест, но и говорит о еде.
"Попробовала тут пюре - такая вкусная!"
При виде любой незнакомой еды тетин разум, подстегиваемый алчностью, приобретает нобелевскую пытливость. В поезде не сдержалась, обратилась к попутчице: "А что это вы едите? А можно попробовать?" Попробовала. Понравилось.
"Леша, сколько буряков положить в борщ?"
"Да все".
Ложка стояла в этом борще, как пораженная приступом приапизма. Его не сумел проглотить даже тесть, которому нравится, когда встают ложки.
Общая площадь тетиного лица настолько велика, что у меня развивается агорафобия. Мимика скудная. Все, что она говорит, излагается бесстрастно и ровно. Маленькие, глубоко посаженные глазки по-саперски ощупывают кухню.
С темы приема пищи тетя с легкостью и охотно переходит на ее выделение.
"Пойду пописяю", - говорит тетя.
У тестя загораются глаза, дергается веко, приходят в движение желваки. Лицо белее снега.
"Да что ты говоришь?! Куда-куда ты пойдешь?"
Не выдержав, он взялся ее дразнить:
"Пойду пописяю. А потом покакаю".
Тетя давно умолкла, сраженная, но ему было уже не остановиться.
Он напомнил мне одного профессора, соседа по даче. Тот был большой любитель петь, ненавидел кошек и, по-моему, бил морду своей профессорской супруге. Однажды пришли к нему в гости, так он обрадовался и немедленно начал петь. Уже все съели и выпили, ночь на дворе, уже все ушли, а он все пел, один.
Вчера писатель Клубков, попивая кофий, рассказывал совершенно фантастические вещи. Конечно, они диковинные только после пристального рассмотрения, а поначалу звучат совершенно банально. Не знаю, почему он про это ничего не пишет. Ну, раз он не хочет, я сам расскажу.
Клубков устроился сторожем в православную церковь. Это современный заменитель котельной. Если Клубкова одеть в кожаную тужурку, да присобачить наган, то никто не обманется его разночинными очками над бородкой. Сто раз подумают, прежде чем кощунствовать и святотатствовать.
В церкви Клубкову дают поесть: второе из "мальтийской столовой", которая неизвестно, где находится. У православной церкви с этой столовой договор, а кушать могут только исправные, но бедные прихожане, по талонам.
- А с мечетью у них договора нет? - спрашиваю. - Можно было бы шашлык покушать.
Клубков задумался:
- Нет общих экономических интересов, - рассудил он в итоге.
Так вот. Во второе из мальтийской столовой иногда выливают первое, в тот же судочек. Получается вполне православная хряпа, которую съешь - и худо-бедно перекантуешься в этом мире, а там - Воскресение.
Клубков немного сошелся с церковным старостой. Этот староста - не иначе, как под влиянием католической ереси - подражает святому Франциску и окружает себя разной животиной. Был, например, уродливый и эволюционно тупиковый кот-мутант, который где-то наедался и не ловил мышей. Однажды староста увидел целое комсомольское собрание этих мышей, всплеснул руками, схватил кота и посадил его в самую кучу, но кот, посаженный, индифферентно сидел и провожал мышей равнодушным взглядом.
Потом староста охладел к коту и стал прикармливать крысу.
"Животное хорошее, - нравоучительно и строго сказал он в ответ на клубковское недоумение, сидя на корточках: староста метал куда-то под груду хлама маленькие кусочки хлеба. - Санитар. Если кормить в прихожей, в дом не пойдет. А если пойдет, то беда, ни за что не выгонишь".
Однажды Клубков, получивший в одном судочке мальтийское первое и второе, которые сделались обоюдно единосущными, вылил все это дело крысе.
Староста пришел, увидел на полу макароны и чрезвычайно возбудился: "Ты что?!!... Так нельзя! Надо хлебушком!..."
Сел на корточки и начал метать.
Теперь попробуем резюмировать: русский писатель служит сторожем при православном храме, питается харчами из мальтийской столовой и кормит крысу католическими макаронами.
Сесть, вникнуть и разглядеть бездну, приоткрывающуюся на ровном месте.
Все-таки жить стало лучше и веселее.
Вчера дочурка побывала в кафе. Ну, пока не одна, а с мамой, и еще с одной мамой и подружкой-ровесницей.
Рассказывает взахлеб:
- Там идешь и берешь, что хочешь - салат, еще салат, третий салат, четыре чашки чая...
Сидевший у нас поэт Сычев живо заинтересовался:
- Это что, компьютерная игра?
- Нет.
Сотрудники кафе сильно веселились, но потом притихли, потому что дочкина подружка, тоже 9 лет, взяла жалобную книгу и впаяла туда жалобу на пересоленные котлеты.
Ребенка это так возбудило, что я вряд ли пойду с ним в кафе.
Я тоже вспомнил студенческую столовую, где нужно было брать, что хочешь, на поднос. Может быть, я уже рассказывал об этом, но если да, то очень давно. Я был нищим и голодным третьекурсником. В карманах моего полушубка не было ни гроша. Есть хотелось ужасно. Гонимый тоскливыми инстинктами, я встал в очередь и дошел до тарелки с вареной колбасой. И я украл колбасу и сунул в карман. А потом вынул прямо в очереди, продвигаясь к кассе, и сожрал. И чувствую, как меня хлопают по плечу. Оборачиваюсь - там ошарашенный первокурсник в очках. Таращится на меня и с искренним недоумением спрашивает:
- Зачем ты съел?!...
Поэт Сычев тоже рассказал про колбасу, которой в армии угощали его зэки. Он их конвоировал-этапировал и подрался из-за этой колбасы с мелким командованием, так что эта история едва не дошла до министра обороны.
Времена изменились, да.
Сейчас с такими рядовыми Сычевыми поступают сурово.
В журнальчике "Досуг" я наткнулся на объявление о бесплатных курсах "Золотых Розенкрейцеров".
Жена, зная дальнейшее по опыту, заголосила, как по покойнику:
- Нет!... Тебе нельзя!... нельзя! У тебя нет внутри никакого центра! А если он появится снаружи, ты его будешь повсюду плодить, а внутрь не пустишь!...
Как это верно.
А я так захотел стать Золотым Розенкрейцером.
Теперь буду и дальше плавать, неотцентрованный, на поверхности, в безветреную погоду.
Рынок.
Ослепительный день.
Жена пришла в мясной павильон чего-нибудь такого купить.
За прилавком - мясники, Он и Она, очень похожие на людоедов. Он рубит, Она продает. Ножи-тесаки в руках. На покупателей поглядывают, будто те сейчас превратятся в товар.
Диалог.
Он:
- Почему эти ёбаные козлы не берут тонкий край?
Она:
- Да потому что ёбаные козлы, потому и не берут тонкий край. Не расстраивайся, Гриша, они ничего не понимают в мясе, зато мы с тобой все понимаем.
Намедни вдруг выяснилось, когда и почему я в последний раз покраснел.
Больше это не повторялось, если не считать похмелья.
Оказывается, я покраснел перед свадьбой. Мы с моей будущей великомученицей покупали товары для новобрачных, по талонам. Двадцать лет назад. Помню, купили сервировочный столик на колесиках и рубашку с косым узором. Мой дядя издевался и жеребятничал: "Рубашку положить на столик и катать". Потом посерьезнел и угрожал страшным семейным будущим.
Так вот. Я напрочь забыл, что мы еще побывали в отделе Женских Трусов. И я поначалу не понял, куда меня привели, потому что рассеянно таращился на что-то другое. А потом поднял глаза и вдруг покраснел.
Странное дело. Я ведь, как-никак, уже закончил 4-й курс и перерезал уйму трупов. Не должен был краснеть.
Наверное, трупов мало. Нужны живые. Или просто трупы без трусов были.
Ребенок посетил цирк.
Цирк в Автово - уникальное образование. Это Шапито рядом с кладбищем, разделены одноколейкой. Очень наглядно и поучительно, Инь и Ян.
В цирке лопали шарики крокодилом.
Крокодил лежал (стоял? сидел?) с разинутым ртом, ему клали шарики и лопали, а тот все не закрывал рот, и его так и унесли в сундук.
- Еще кто был? - спрашиваю.
- Удав был, питон был.
- Они что делали?
- Да так, с ними бегали просто.
Все это пища для ума.
Подзабытая сцена.
Рынок-базар, два южанина.
Дородные, щетиной цветут, общаются.
Первый:
- Бла-бла-бла, бла-бла-бла.
Второй бесстрастно молчит, слушает.
- Бла-бла-бла, бла-бла-бла.
Снова:
- Бла-бла-бла, бла-бла-бла.
Второй, сочувственно:
- Ужяс.
Жене пришлось посетить французское консульство.
У нее, конечно, богатый опыт общения с резидентами и носителями, показывателями и высовывателями языка.
Лет восемь тому назад едет она по Невскому в троллейбусе, народу - туева хуча. Протолкнулась в массу, как вантуз, и спрашивает импозантного льва:
- Вы будете выходить?
Господин, с орлиным поворотом головы:
- Я ф'анцюсс!...
Ему по-французски:
- А я русская. Так вы будете выходить?
И пораженный лев закурлыкал внутренним журавлем.
Ну так вот. С этим консульством жена предварительно беседовала по телефону. Сначала беседа не клеилась. Мадам-мадмуазель, сидевшая на трубке, разгневанно квакнула, что не понимает по-нашему, и бросила трубку.
Делать нечего, пришлось соглашаться на тяжкий мир. Заговорили по-ихнему, сдали Москву, хотя Москвою мужественно и галантно выступил Питер. Ничего, мол, они еще сами распишутся в том же позорном вагоне. На документе о капитуляции.
Беседа склеилась. Через сорок минут мадам-мадмуазель обронила:
- Вообще, я прекрасно говорю по-русски.
Ну, кто бы сомневался. Не она одна.
Гостей встретил пожилой господин Дюссосуа.
Тоном, будто он хочет всех удивить, господин Дюссосуа удивлялся сам:
- Зд'авствуйте. Я - господин Дюссосуа! Чем я могу вам помочь?!...
- Ах, господин Дюссосуа, вы так прекрасно говорите по-русски.
Тот молча глядит, задумывается.
Потом жена обнаглела:
- Господин Дюссосуа, вы знаете, я забыла дома мобильный телефон, а мне сейчас позарез нужно позвонить в Париж.
Господин Дюссосуа:
- Идемте со мной.
И провел-таки женщину в алтарь, то есть на французскую территорию. Там все оказалось довольно погано и убого, как в типовом советском суде или ЖЭКе. Жена:
- Надо же, а я думала что у вас тут везде висят гобелены Людовика XIV.
Господин Дюссосуа, подумав и останавливаясь:
- Пойдемте со мной.
Отвел куда-то и там преподнес огромный, дорогущий, подарочный том: "Французы в Петербурге".
О чем он думал?
Это, в общем-то, ихняя хохлома для своих же туристов. Спасибо, конечно.
Перед уходом:
- Господин Дюссосуа, вы бесподобно говорите по-русски.
Господин Дюссосуа не без ликующей чопорности откинулся в кресле:
- Ах-ха, ха, ха.
Не иначе, шпион, решили все.
Вчера побывал на судьбоносном собрании писателей СПб. Ну, не совсем на собрании, а на том, что ему предшествовало. Времени не было на собрание.
В который раз я почувствовал себя инородным включением. Ровесников там почти не было, хотя я далеко не юноша. Штук десять, может быть. Остальные - заслуженные, седые, почтенные зубры, о которых мне ничего не известно.
Я присел с краю, вяло прислушался к разговору двух старцев, сидевших позади.
- ...Я уже давно ничего не читаю. Писать некогда... Да и не пишется ничего. Последние известия только смотрю.
- Да. Я тоже только последние известия смотрю. Моей это не нравится.
- А что ей не нравится?
- То, что последние известия смотрю.
- А ей чего надо?
- Собрание сочинений, говорит, надо готовить.
- Да... Молодые, не понимают ничего...
- Я уже начал фамилии забывать. Смотрю и думаю: что за рожа? Вон там, в углу, кто такой стоит?
- Это Фоняков.
И так далее.
Я, конечно, и не думал злословить. Наверняка эти люди написали много интересного и нужного, а я не читал. Я и сам забываю, что написал. Иной раз обрадуешься: чудесная тема! Глядь - а у меня уже это есть. Такая досада.
В общем, я посидел и дематериализовался, хотя там собирались решать судьбу демократии и принимать Устав. Потому что в прошлом году губернаторша призвала к слиянию петербургского отделения с основным, антисемитским СП России. Тогда, мол, и денег дадим, и площадь. А иначе - "и кроватей не дам, и умывальников".
Я, разумеется, против слияния с антисемитским СП. Но я на прощание пригляделся к залу и понял, что слияния не будет. Вопрос решат без меня.
Лабиринты судеб - не они ли судебные лабиринты?
Перебирал документы.
Сколько их, самых разных книжечек и корочек. И каждая где-то числится, ведет свою закулисную канцелярскую жизнь, о которой я не подозреваю. Военный билет как-то живет, своей судьбой. Слава богу, она с моей больше не пересекается. И паспорт живет, и диплом доживает.
Вообще, у человека много бумажных судеб. Взаимоналожение вызывает гром среди ясного неба.
Очень многое вручалось мне в какой-то дикой обстановке. Взять, например, тот же паспорт. В 1980 году, когда я отмечал 16-летие, мой дед в разгар застолья встал и, весь трепетно содрогаясь, вручил мне повестку на получение серпастого в штанах. Дед был человеком старой закалки, он страшно возбудился. Я тоже немного возбудился, но не страшно. А деду казалось, что наступает какая-то замечательная действительность.
Она оказалась не особенно замечательной. Паспорт выдавали торжественно. Мне пришлось переться в дом культуры, где, кроме меня, было еще штук десять неофитов. Деталей не помню, разве что концертное выступление про советский паспорт. По-моему, этот номер был единственный, а дальше сразу перешли к раздаче и нелепому прощанию-напутствию. (Между прочим - откуда в штанах Маяковского взялся паспорт? Там же облако.)
Дедовы чаяния не сбылись. Через пару лет меня, паспортного, он чуть ли не проклял, когда я уже вполне освоился в новой жизни и явился к нему в темных очках, чтобы скрыть рожу, абсолютно разбитую на танцах.
Новый паспорт мне выдали с импровизацией. Три года назад. Я, по-моему, рассказывал.
- Так, Смирнов! Получите! - (женщина-майор-или-капитан-милиции).
- А как быть с прежним? У меня все на него записано...
- Не знаю. Езжайте в Москву. Любите Москву?
- Нет.
- Полюбите.
И ведь права оказалась: к Москве у меня возникли самые теплые чувства. Может быть, правда, дело и не в Москве. Призрак свободы и нереализованных возможностей.
Вчера погуляли семейно, в парке. Без духового оркестра, но ничего. Там, в парке, карусели и все такое. Странно, но если вдуматься, то у каруселей, кинотеатров и конфет почему-то одни и те же названия - "Орбита", "Ромашка".
Пока ребенок рулил в городке ГАИ (страшное место, если вдуматься), жена поделилась со мной сновидением.
Ей приснилось, будто наш кот превратился в мужичка.
Лежит весь поганый, грязный, в наколках. Причем лежит в детской кроватке. Выставил кошачью писюлю и орет:
- Всех перетрахаю!
А я, дескать, спрашиваю:
- Ну и что с этим делать?
Жена:
- Не знаю. Рот заткнуть.
И орет коту:
- Заткнись!
И я ору:
- Кастрирую тебя!
И кот орет:
- Тебя в первую очередь!..
Черт-те что.
Всероссийские учителя, приехавшие учиться у жены ЕГЭизму, возбудили в старшеклассниках чувство некоторого превосходства.
ЕГЭ - это Единый Государственный Экзамен. За которым, как я уже где-то писал, последует Единый Государственный Диагноз, коли так повелось - писать учителей заодно со врачами.
И вот на этих старшеклассниках-тренажерах отрабатывался экзамен.
Гости волнуются, нервничают. Как быть с магнитофоном? Розетка высоко, шнур не дотягивается. Жена: подложите учебники. Глобальное потрясение: надо же! мы и не подумали!..
Потом старшеклассники заполняли анкету: что понравилось, что не понравилось. Не понравилась "нерешительность жюри", или что-то вроде того. С некоторой надменностью в почерке. Нехорошо так. Фекла Свекольевна пусть и приехала из деревни Кумындровки, но знает французский не хуже, чем лакей в пьесе "Бег". Вполне отчетливо выговаривает "жо" и "ле куто". А этот северный снобизм дискредитирует педагогическую массу.
Он, к сожалению, неистребим. Надо запретить Евгения Онегина с Печориным, которые лишние люди, тогда не будет никакого снобизма.
Мы, помнится, едва про них прочитали, как сразу напитались снобизмом. Повезли нас, девятиклассников, на экскурсию в Пушкинские Горы с остановкой в бедном и несчастливом городе Порхове. Потом мы выпустили стенгазету, отчет о случившемся. Учительница орала, потрясая очками - главным образом, на меня, главного редактора:
- Что это за высокомерие?!... Вас кормили-встречали, как не знаю, кого!... На брюхе ползали!... Вперед автобуса летели телеграммы, будто обкомовских детей везут!.. А вы что?... Что это за презрительные смешочки?!... Что это за снимки, где вы на заднице с городища Воронич спускаетесь?!...
Обкомовских детей у нас не было - ну, разве один или два. Однако идея прочно засела в учительской голове.
Летом мы преобразовались в бесплатный рабоче-крестьянский комбикорм и поехали в КМЛ, комсомольско-молодежный лагерь. Турнепс пропалывать.
И там нас сильно донимали аборигены. Врывались, как вермахт какой-нибудь или абвер, на мотоциклах и всех устрашали. Отобрали две магнитофонные бобины и дали мне по зубам.
Учительница поймала двоих:
- Вы знаете, кого вы побили?!... Сына второго секретаря обкома партии!... Завтра от вашей деревни камня на камне не останется!...
Все вернули, извинились.
Можно и не быть сыном обкома. Главное - соответствовать в субъективных испуганных галлюцинациях. Что, не прослеживается корреляция, глаза залитые? Много позднее я выразился так: если корреляция постулирована, она будет субъективно воспринята.
Опыты сберегательной микроскопии
Работницы сберкассы, когда в их череп стучится нечто сложнее малой потребительской корзины, превращаются в пытливых естествоиспытателей.
Бумаги и цифры преобразуются в диковинных насекомых, заслуживающих вдумчивой микроскопии. Более того: сами орудия труда становятся чем-то таинственным, в них открываются неизученные ранее аспекты. Начинается коллегиальность. Приглашается опытная партнерша, которая снисходительно усаживается рядом и молча таращится в невидимый клиенту экран.
Судя по всему, происходящее на мониторе обескураживает.
Обе перебрасываются короткими фразами, которых клиент, разумеется, тоже не слышит. Обстановка накаляется, потому что на кону вся дальнейшая судьба посетителя.
С обнадеживающим шумом, напоминающим слив воды в романе Гашека, принтер принимается жрать бумагу. Но это не снимает научной озадаченности. Первая экспериментаторша встает и уходит. Вторая оцепенело сидит и не реагирует на постепенно нагревающееся внешнее биополе.
Граната, конечно, в мисочку под стеклом не пролезет. А вот шланг с ядовитым газом пролезет.
Я живу в старом-старом доме. Из него выходят три окна.
Эти windows тоже такие старые, что разница стерлась. Нужен апгрейд. Потому что они разбухли, усохли, потрескались, а интимные щели заросли, как и положено в таком возрасте, и мне их все труднее конопатить, я и сам уже не мальчик.
Явился давеча мастер - высоченный детина, круглый, в очках, очень вежливый. Настоящий специалист по виндам.
Жена идет первой, в детскую. А он топает следом, подоконник измерить.
И слышит жена за спиною яростный, полный ненависти шепот:
- Пшел вон...
В доме находились еще две особи мужского пола: я и кот. Путем логических построений жена догадалась, что шептали коту. Он, очевидно, перебежал богатырю дорогу. А поскольку наш кот черен, как ночь, и мастью, и кулинарными мыслями, специалист убоялся, что день испортится и никакие винды у него не встанут.
Мастер достал рулетку и проникновенно сказал:
- Какой у вас замечательный котик.
- Я заметила, что он вам понравился.
Вот он, капитализм. Раздолье для зверя - можно скалиться, сколько угодно. "И жизнь идет там по лесным законам, и я пугался каждого куста".
Кафе "Манилов", где отметили дочкино рождение, запомнилось.
Нет, все прошло достаточно гладко. Могло быть гораздо хуже, выбери мы, скажем, клоунов Сардельку и Жужелицу. Но Пират не подкачал. Тоже из Мертвых Душ, зато ответственный.
Когда с ним договаривались и он был без костюма, Пират показался мрачным. Еще он сосредоточенно пил пиво. Однако преобразился и вел себя очень корректно - я даже простил ему шутки типа "руки трясутся, девочки - что, отмечали вчера? а, папа?"
Особенно виртуозно Пират владел хлыстом. Сначала, с пистолетным хлопком, он разрубал бумажные листы, которые детишки держали в руках. А потом они все по очереди держали в зубах огромную горящую самокрутку, а Пират гасил ее ударом хлыста.
Дочка оказалась самой трусливой. Она с удовольствием поджигала самокрутки другим, но сама брать это дело в рот отказывалась. Поэтому вместо нее пришлось выступить мне. Засунули в зубы колоссальный косяк, подожгли, потушили. Я живо заинтересовался этим делом и спросил у Пирата, не может ли он так же потушить беломоровый окурок. Пират уверенно ответил, что может, но не хочет портить мне костюм. Костюму цена - три рубля в базарный день, но я не стал настаивать.
В общем, было весело.
Конечно, нашлись вещи, меня удивившие. Например, красное освещение в сортире, от которого можно заподозрить у себя либо мочекаменную болезнь, либо геморрой - в зависимости от размаха потребности. Или странные рисунки с голыми фигурами - вполне целомудренными, но в откровенно прикладных позах. Или винно-водочная музыка со словами "размножайся, кто как хочет". Или бесплатные газеты с броскими заголовками "Глубокая глотка берлинского фестиваля" и "Инфернальная Мальвина".
Но это ерунда.
Под конец все разобрали связки воздушных шаров и вышли на улицу. Разом их выпустили, и это был самый светлый момент. Правда, на четвертом этаже высунулась ужасная уголовная харя, кошмарно курящая; ощерилась в улыбке и захватила одну связку, приветственно и развязно нам кивая. Но потом отпустила. То ли вспомнилось счастливое время, когда она так вот еще не улыбалась из окна, то ли рука ослабла по той же химической причине, что породила улыбку.
Маленькие чудеса у нас творятся, соразмерные нам.
Объявился в доме будильник, в виде игрушечной пятнистой собачки. Типа далматин.
Лежу, сплю, как водится. И в шесть часов воскресного утра меня разбудила клокочущая "Катюша", страшно громкая: побудка. Я в ярости вскочил и треснул собачку, она обиженно закукарекала - мелодия номер два.
Теперь внимание. Непосредственно перед этим мне снилось, как жена и дочка подключают радиоприемник к вязанке динамитных шашек. И чей-то голос сказал в голове: "Сейчас твои девчонки тебе сыграют". Или "музыку заведут" - точно не помню.
А теперь - абсолютное внимание: накануне вечером никто у нас не пел "Катюшу" и не кукарекал. Я не знал за часами такой способности, я даже не подозревал, что они еще и будильник. И ребенок ничего не ведал про песенную опцию, иначе завел бы "Катюшу" раз пятьдесят. Дите просто решило подшутить над папой и потихоньку завело будильник, не зная, что аппарат запоет. А я его и не видел.
Откуда же я знал во сне, что меня разбудят музыкой?
Известно, что когда пишешь о чем-нибудь, надо либо хорошо владеть материалом, либо не владеть им вообще. Середина гибельна.
Был у меня в студенческие годы приятель, о котором я уже когда-то говорил, по прозвищу Братец. Выдающийся торчок и косарь, земля ему пухом. И вот я однажды, курсе на втором, задумал написать великий роман про наркоманов. Слухи о Братце уже гуляли вовсю, и я обратился к нему с просьбой выступить в роли научного консультанта.
- Мне, Братец, - сказал я ему, - нужен человек, который что-нибудь знает о наркотиках.
Братец пристально изучил меня, надменно просиял и внушительно молвил:
- Ты, братец, очень правильно сделал, что обратился ко мне, потому что о наркотиках я знаю ВСЁ.
На слове "ВСЁ" он вытаращил глаза и сделал выдох.
Роман я, к счастью, так и не написал. Зато его написал сосед Братца, живший двумя этажами выше. К тому времени я уже очень хорошо разбирался в наркотиках и мог оценить негодование специалиста.
- Вот пришел он ко мне, - сокрушался Братец, - и просит проверить, что он там накропал. И у него написано: "Он сделал себе инъекцию двух кубиков омнопона". Ну как мне ему объяснить, что надо писать: "Вмазался двумя кубами хорошего"?
Сосед, в отличие от меня, не сдался и одолел тему. Да так, что даже удостоился снисходительной братцевой похвалы. В финале он рассказал про Золотую Дозу. Золотая Доза - вещь исключительно романтическая, это способ самоубийства, когда половину смертельной дозы вводят внутривенно и приходуются, а половину - "в бэк", то есть внутримышечно, в бедро. И, счастливые, угасают.
Герой романа пошел еще дальше: он выплыл на середину озера в надувной лодке. Ввел себе Дозу и, на грани радостного беспамятства, ударил иголкой в борт.
Потом уже, в начале 90-х, я с удивлением наблюдал, как автор торговал плохоньким, полукустарным изданием этой штуковины в электричке. Жаль, Братец не дожил. Или дожил, не помню. Все равно жаль.
Развлекались.
Сочиняли каверзные вопросы о Петербурге. Для французских приезжих, средних учащихся. Из вводной следовало, что они ни черта не знают.
Что топчет Медный Всадник?
- Змею
- Черта
Дальше я назвал "merde", и жена сказала, что, не будь там совсем высоких гостей, она бы так и сказала, но нельзя.
В честь какого великого француза названа набережная?
- Робеспьера
- д'Артаньяна
- Гильотена
(На этот вопрос французы почему-то дружно отвечали: Гильотена!)
Чем в Петербурге отмечают полдень?
- Пушечным выстрелом
- Выстрелом из пистолета
- Народным гулянием
Какими ночами знаменит Петербург?
- Белыми
- Голубыми
- Розовыми
Между прочим, получился триколор. И у них такой же. Народы не без братства.
Спокойствие, только спокойствие
Усекновение яиц доверчивому коту настроило меня на мрачный лад.
Потому что можно было бы и оставить. Но:
- пришлось бы отпускать на улицу к плешивым кошкам и всем лечиться;
- или выписывать кису на дом, а ее еще найти надо, да и загадят все - неизвестно еще, с толком ли;
- или вывозить на дачу, где он, как предыдущий мученик, сбежит и попадет под колеса.
Короче, сплошные хлопоты.
Конечно, кот нечто теряет, зато всем спокойнее, и ему тоже.
Интересно, что он сам об этом думает?
В лучшем случае, приписывает случившееся высшему промыслу. Который принципиально непознаваем.
Вот и нас можно было бы оставить жить вечно. В принципе.
Но это тоже беспокойное дело: не туда заберемся, не того наберемся, все загадим, да еще и без толку, попадем под колеса.
А так все тихо и мирно. Спокойствие прежде всего. Чего-то недостает, но мы и сами не знаем, чего.
P. S. Яйцерезка перезвонила вечером. Подошла жена.
- Ну, как там котик?
Жена почему-то решила, что имеют в виду меня.
- А с кем я, собственно, говорю?
- Ну, у вас же есть кот?
- Ах да, есть.
- Ну и как он?
- В смирении.
Жуя что-то:
- Ну, ладно.
Повесила трубку.
Пожилая тетенька в жилконторе очень приветливая, доброжелательная. Пишет, правда, медленно, курьей лапой.
Морща лоб, она озабоченно сказала мне:
- Вот с этими бумагами вы пойдете в седьмое отделение милиции...
- Нет, я не пойду в седьмое отделение, - возразил я мстительно.
Мне и вправду нужно было не туда, а в турфирму.
На лице тетеньки написался испуг, она задрожала.
Рассказал жене, та стала меня упрекать: зачем же ты так?
И я устыдился. Потому что в этом же вся жизнь - чтобы кто-то пошел в седьмое отделение милиции.
Плохо переношу кладбища.
Добро, если бы молча, а то все с подобающими разговорами.
Видел надгробье с открытой датой. Перечислено человек пять, последней идет бабуся с датой рождения "1914", а далее - пропуск.
Непорядок, надо как-то определиться с датой заранее.
Вообще, похоронное сознание воспитывается смолоду. Меня, когда мне было шесть лет, повели на Большеохтинское кладбище знакомиться с могилами предков. У ворот продавали венки, а у меня было отменно развито чувство прекрасного, и я заорал, чтобы мне немедленно купили такой же.
Больше не водили.
Жена говорит, что лучше бы мне тогда купили венок, а то гештальт остался незавершенным. Вот новый русский, попроси его сын, купил бы ему и венок, и кусок кладбища, и совок бы дал, и трупы привез.
Еще видел собачьи могилы, с памятниками. Почему-то сплошные собаки, ни одного попугая, ни одного хомяка. И крестов нет. Ну, дело времени.
...Я озвучил все это, и мне сделали замечание. Попеняли за антропоцентризм.
По-моему, мировыми событиями движет борьба не между Добром и Злом, а между Простым и Сложным. Высшая Сложность это когда Все Есть, а Высшая Простота - когда Ничего Нет.
Человек сложнее собаки, а потому ему, конечно, неприятно захорониться с ней рядом. Оппонентам следует быть последовательными. Давайте тогда уж поставим памятник жертвам пенициллина.
Реклама, не оставляющая надежд:
"Будь мужчиной! Читай настоящие книги!"
Тревожно рассмотрел образцы. Похоже, меня окружают сплошные женщины. Да и сам я что-то засомневался. В себе.
Я не мужчина, я не читаю таких книг.
И я, конечно, никогда, никогда не напишу настоящую книгу, которую в метро будут советовать читать мужчинам. Потому что для этого нужны две вещи:
1. Псевдоним: Херумов Лукьян Еблонович.
2. Шариковая (два шарика) ручка фаллических очертаний, встающая при виде бумаги.
Безнадежное положение.
В дочкиной гимназии поощряют творческое самовыражение. Разбили класс на группки, поручили поставить сцены из рассказов Драгунского.
С одним убийственным условием: непременно ко Дню Победы и про победу.
Ребенок бушует:
- А что у него про победу, кроме "Арбузного переулка"? "Смерть шпиона Гадюкина" - и все!...
Ко мне неровно дышит работница сберкассы.
Здоровый образ жизни дает мне право считать, что я не давал ей к этому никакого повода.
Я хожу в сберкассу один раз в неделю. У нас хитрая система оплаты дешевого интернета, надо оплачивать квитанцию, а потом еще и устраивать ей утомительный факс.
Так вот эта работница систематически расцветает при виде меня. У нее просто восторг изображается на лице, вся сияет.
Моих примерно лет, ничего резко запоминающегося, да и я прихожу черт-те какой - небритый, мрачный, полусонный.
Все ее ругают за то, что она копается, как кура, и я бы ругался, но теперь не смею. Расползаюсь в ответной улыбке, выдавливаю какие-то нейтральные процедурные слова.
Знать она меня никак не может, квитанция заполняется на имя жены.
Совершенно рязановская ситуация, но развивается, скорее, по Джармушу. Не очень, то есть, развивается. Пожалуй, не развивается совсем.
Позвать ее некуда и незачем. Открытый конец при закрытом.
"От ненужных побед остается усталость".
Вообще, раздражает, когда те - какая-нибудь собирательная Прекрасная Дама - от кого ждешь неровного дыхания, дышат безмятежно и беспрепятственно, а у тех, от кого ничего не ждешь, начинаются пневмопаузы.
Пошли с французами в ресторан.
Я предлагал "Бородино", но Ирина выбрала беззубый "Парнас" с цыганами". Цыгане-то и запели сразу, едва мы вошли. "А монисто сверкало, цыганка плясала и визжала заре о любви". Я надеялся, что и медведь у них попляшет в пролетарских цепях, но обманулся в надеждах.
Вообще, у цыган на удивление жестко очерченная этническая специализация. Либо жулят, либо пляшут. Знаю еще одного, который неуловимо мстит - и все.
С французами было ничего. Семь человек приехало, одна семья. Их привезла богатая бабушка; у нее помер муж от рака, и она подала иск, и доказала, что он работал на вредном заводе. Ей и отвалили немерено сколько, а я сразу вспомнил чернобыльца, который ходил ко мне в поликлинику чуть ли не ежедневно, но так ничего и не доказал.
Я не умею связать по-французски ни слова, и дочка ненамного меня опередила, а потому мы с полным правом самоизолировались. Правда, с теми, кто говорил по-английски, пришлось побеседовать - тем более, что мы ждали заказа часа полтора, да еще местный вентилятор нас совершенно заморозил, как на Смоленской дороге.
Нам задавали забавные вопросы. Например, знаем ли мы, кто такой Папа Римский, и канонизирован ли Распутин. Слева от меня сидел шпион, прикинувшийся адвокатом, который вынюхивал, где находится питерская военно-морская база. Я проболтался и уже собрал вещички, их немного.
Он вообще меня провоцировал. Спросил, хочу ли я, чтобы Россия вошла в Объединенную Европу. Я уел его встречным вопросом: а хочет ли Объединенная Европа, чтобы в нее вошла Россия?
Тем более, что в начале восьмидесятых, как откровенничал один пенсионный военный, мы уже были вполне готовы войти в Объединенную Европу и даже дойти до Парижа за неделю.
Наконец я вздохнул с облегчением, потому что пришла пора прибегнуть к безотказному средству продолжить международный диалог. Я вынул Беломор, и все живо заинтересовались. В стоимость Беломора никто долго не верил; закурил его лишь адвокат, и то поначалу вставил папиросину не тем концом и стал сосредоточенно поджигать. Я метнулся исправить дело и походя заехал шпиону по носу.
Шпион был потрясен Беломором, записал его название и нарек "маленькой сигарой".
Так я сдал ему все наши секреты.
Третьеклассники устроили научно-фантастическую конференцию. Им поручили придумать животных, нарисовать и сочинить про них рассказ. И выступить. Согнали родителей, завучей и еще какого-то ответственного эстета из Русского Музея.
Нет, ругаться тут нечего. Креативность получила, пожалуй, даже чрезмерное поощрение. Всем выдали отпечатанные в типографии именные каталоги с репродукциями и сочинениями плюс дипломы. Впечатляет, ничего не скажешь. У нас такого не было.
И все-таки я чувствую себя героем. Это очень непросто - прослушать двадцать семь историй о самодельных животных.
Слышал голос учительницы, которая выговаривала детям, построенным за дверью:
- Как только пришла пора говорить про бестиарий, сразу вспомнили черта! А черт - это тоже бестия, дети...
Говоря о криптозоологии (!), дети не обошли вниманием ни одного беса. Плохо им пришлось бы в средневековой школе, да и сто лет назад, при Законе Божьем, тоже не пощадили бы. "Криптозоологи, - сказали дети, - находят бестий повсюду".
Со школьного двора долетали отзвуки футбольного матча между старшеклассниками, которых через несколько дней малыши будут провожать полонезом.
Это наслаивалось на рассказ.
Один мальчик рассказал, как летел в Рим и во время Тербулентности видел в Алюминатор зверя Пендикуляруса, который жрал дым, выпускал из боков чистые облака, а потом оказался вообще экологически чистым самолетом.
Еще один представил рисунок, изображавший пукающего таракана. Это был жук с реактивным двигателем, но без сопла.
Все истории придерживались единого формата: шел, гулял, повстречал, удивился. Мне стало завидно и грустно. Потому что кого может повстречать зрелый человек? "Сдавая посуду, я встретил странное животное. Оно кривлялось, и я позвонил 02 и 911. Меня забрали свидетелем..."
Завуч по художественному восприятию все это одобрила:
"Еще Ленин говорил, что важна не идея, а ее поддержка".
"В будущей жизни вам это образование пригодится". С учетом темы конференции, прозвучало двусмысленно.
Все закончилось спектаклем, показали "Смерть шпиона Гадюкина" Драгунского. Ребята очень хорошо выступили, я хлопал от души. Правда, чувствовалась рука опытного режиссера. Спектакль поставил чей-то папа. Девочки почему-то играли мужские роли, а мальчики - женские.
Памяти Энгельса и его происхождению от обезьяны
Сегодня утром был обнаружен труп сливного бачка.
Следствие настаивает, что в последний раз живым его видел я. Я знаю, что невиновен, но алиби у меня нет.
Как нет и высшего водопроводного образования.
Тем не менее, я засучил рукава и начал реанимационные мероприятия, хотя и знал, что медицина бессильна. Дыхание рот в рот не помогло, пришлось перейти к открытому массажу сердца.
Первый манхеттенский проект потерпел неудачу. Моя инженерная мысль распоясалась, и я не стану описывать своих действий с изолентой и бумагой для заклейки окон.
Зато второй оказался столь же действенным, сколь и простым. Реализация заняла секунду. Я сунул в бачок табуретную ножку, и булькающая сволочь заткнулась.
Страхи дачной детворы материализовались в старой бомжихе по фамилии Кольцова.
Кольцовой на вид от восемнадцати до девяноста лет. Она водится в развалившемся сарае. Сарай продуваем четырьмя ветрами, но прочно заперт на замки. Никто и никогда не видел, как Кольцова обитает внутри него.
О Кольцовой известно, что она, по словам местной детворы, убила пятерых и ограбила троих детей, прибегнув к услугам беспризорной собаки.
Кольцова скрытна и объявляется, когда ее не ждут.
Впрочем, мне повезло повстречать Кольцову. Да, здоровье-то уже не то, чтобы убивать пятерых. Если бы молодость знала, если бы старость могла.
Она шла с кавалером. Тот был похож на нечто среднее между шелудивым Полканом и былинной чуркой, которую вытесывают из столбов для увеселения неблагодарной детворы.
Не люблю людей, которые носят себя, боясь расплескать. А ведь это неблагодарность. Могут и плеснуть. Кольцова шла, ступая вдумчиво и неуверенно, не сгибая ног. В скорбной косынке, в куртке с надписью "Professional" на спине.
Сложился диалог.
Кавалер: - Мне жабы нравятся больше, чем лягушки.
Кольцова: - Ну и выйди замуж за жабу.
Кавалер: - А ты у меня не жаба?
Живое и беспрепятственное струение могучего языка
Завернул в дачный магазинчик, питье купить.
Вдруг прямо передо мной лезут три каракатицы: лет пяти, не больше, челочки-косички, сарафанчики. Явные дачницы, городские, ухоженные, не какие-нибудь дети подземелья. Волнуются, монетки приготовили, жвачку хотят - красненькую, желтенькую и синенькую. Ну, я растрогался, понятно, чего уж там. Стою, улыбаюсь, наблюдаю. Моя такая же. Пусть берут на здоровье.
Прошло минут пять, гуляю вокруг станции, поезда жду. Вижу: идут, все трое. И пересказывают друг дружке чью-то беседу, очень серьезно, озабоченно: "Нахуймнеэтонадо, нахуймнеэтонадо, нахуймнеэтонадо".
Обычно меня такое нисколько не удивляет, но уж больно разительный вышел контраст.
Я думаю, что первое слово, которому учат, должно быть не "мама". И читать его надо, как я часто советую, на собственной двери, по слогам, с ежедневным изумлением. Да и учить не нужно, вся необходимая моторика обеспечена генетически, а окружающая среда смодулирует интонации.
Потом, конечно, для сдачи единого экзамена придется резко перейти к Толстому-Чехову, дополнить лексикон этими фамилиями, ввести их в контекст.
Не желая никого напрягать, я остановился у дяди.
Мне там всегда рады, но в доме живут четыре собаки, попугай и голубь. Дядя пьет горькую, и находиться среди всего этого совершенно невыносимо.
В московском метро висит рекламный плакат: "Хит Сезона", на нем изображена красавица в легком платье со схемой метрополитена. И я, разумеется, проживал на "Академической" - точнехонько в пизде, уж извините. По-моему, после такой рекламы станции нужно переименовывать: "Грудная", "Лобковая", переход на станцию "Вагинальная", не забывайте свои вещи и посторонние предметы при выходе и звоните о них по телефону 02, ваш звонок свяжет террористам руки. И машинистам.
В общем, жилось хорошо, но было несколько душно.
Дядины собаки: дог Майкл, боксер Дантес, шавка Гаврош и какой-то пудель, он меня не любил, а я в отместку не запомнил, как его зовут. Гаврош был самый симпатичный, он все тырил - носки мои, в частности. Он страшный воришка. Когда дядя, напившись, засыпает, Гаврош дожидается, когда тот захрапит и разинет рот, тогда он ворует зубы и прячет их куда-то.
Звучали семейные воспоминания, одно меня сильно насторожило. Дядя и брат клянутся, что с моих же якобы слов, у меня в отделении лечился от белой горячки Боярский, и я бегал ему за пивом. Ну, не знаю. Я бы запомнил такое. Желаемое за действительное.
Четыре дня меня мотало по столице. Я побывал во многих издательствах, и два из них меня потрясли. В "Центрполиграфе" мне приветливо и сочувственно сказали, что издают исключительно женскую прозу и еще Петра Катериничева. И больше никого и никогда, это закон.
В государственном издательстве "Художественная литература" со мной даже не стали разговаривать. Я бы не удивился, если бы они не пожелали общаться конкретно со мной, но они даже не полюбопытствовали, кто к ним пришел и зачем, а просто сообщили на вахту, что им ничего и никого не надо.
Везде, разумеется, сидит на цепи форменный охранник. Я думаю, затем, чтобы как у Горина - не чтобы чего не стащили, а чтобы чего не подбросили.
В среду меня понесло на станцию "Таганская". Тетка, когда я вернулся, спросила, не побывал ли я у какой-то святой Матрены и не прикоснулся ли к мощам. Я удивленно ответил, что нет, на хрена мне это надо. Оказалось, что мощи исполняют все желания. Был случай, когда тетя с братом поехали и прикоснулись к этим мощам, а дядька в этот же день, напившись пьян, обосрался и сказал, что они навели на него порчу.
Не нравится он мне, какие-то короткие слова, похожие на обзывательства.
Дочка вернулась из Анталии, оттягивалась там с бабой-дедой.
Впечатления самые разные, но мне больше всего понравился Хэллуин, который почему-то отмечается летом специально для русских туристов. Земляки и готовили.
И вот, в частности, как: помимо подсвеченных тыкв устроили много могил с именными табличками. Были среди прочих такие: "Дракула", "Вий", "Н. В. Гоголь".
Ребенок, естественно, преуспел в языке.
- Как по-турецки "доброе утро"?
- Гюн адын.
- А "который час"?
- Саат кач.
Как будет "Сдавайся, Фандорин" в разговорнике почему-то не прописали.
Приступили к деде:
- Как будет "Девушка, можно с вами познакомиться?"
Деда улыбается, как свирепый янычар:
- Наташя!...
Нельзя сказать, что у нас с тестем нет никаких точек соприкосновения. Такая точка есть: любовь и пристрастие к безалкогольному напитку "Нектаринка", 26 рублей за полтора литра. Вкусом и видом сильно напоминает застойный вермут-портвейн, не говоря уже о звуке, с которым льется в кружку и проглатывается.
Тесть прямо обмирает, когда ему наливают "Нектаринку". Глаза загораются юным светом. И начинает рассказывать про Эпоху Большой Бормотушки.
Когда тесть работал в каком-то цехе, в их компании водился некий Валя. Валя ходил в авторитетах, потому что его жена работала на заводе шампанских вин, и Валя всегда был в курсе новейших спиртных событий. Поднимут цены - народ сразу бежит к Вале: что, почему и какая будет разница в убойной силе. Валя пренебрежительно цедил: "А, ничего особенного, наклейку поменяли и цену подняли".
В другой раз, когда сказать было нечего, Валя пугал:
- Магний добавили!
Подумав, зловеще:
- Натрий добавили!
Встревоженные друзья допытывались:
- А натрий-то, натрий нам на хер?
- А калия не хочешь?! - торжествовал в своих мрачных пророчествах Валя.
У Вали спрашивали:
- Отчего так бывает: выпьешь - и спать хочешь?
- Димедрол добавляют! Чтобы спали скорее, по улицам не болтались и милиции меньше работы.
А потом случилось действительно новое дело: неизвестный сорт бормотушки. К Вале потянулась делегация. Выяснилось, что из Германии прислали особенную биологическую добавку. Ее, как объяснил Валя, кидают в чан с питательной средой. Нимфозории жрут и чавкают так, что брызги и треск стоят, но потом испражняются красной сладкой гадостью. В эту гадость добавляют спирт - и можно пить.
На этом все, прощаюсь недели на полторы, сваливаю на фиг из города, потому что дома, по случаю ремонта, тесть устроил лесопилку, за что ему конкретное спасибо, конечно, но быть среди этого тяжело, я не специалист, мне бы вынести или принести что тяжелое, а сверх того - от лукавого.
Медоносный тесть начал утро с лекции о трутнях.
Он еще и пчеловод у меня.
Оказывается, пчела-матка выползает из улья и, как валькирия, маша крыльями или что там у валькирии - метла, что ли, собирает полевую дань: пенисы пчелов, то есть трутней. Выворачивает их с корнем, так что получается, наверно, матка-яйки. И трутни, осеменив эту суку, умирают в бесконечных страданиях, а та летает, вся в бахроме, что из пуза висит, от этих пенисов.
У кого больше таких амулетов, той в улее большой почет.
А тех пчелов, которые не хотят никого осеменять, гонят к черту из улея, так что куда ни кинь, все клин. Они собираются перед ульем осенью и пресмыкаются перед своими стервами, но проклятые феминистки их не пускают. И даже катаются у них на горбе.
Не лучше отношение и к инвалидам, которые без крыльев, их просто пинками вышвыривают, и те присоединяются к безымянным героям.
Вот и уступай место в автобусе.
Парочка военно-морских историй, случившихся не со мной, но мне известных - от медоносного тестя, сверхсрочника-старшины.
Жил да был такой капитан первого ранга Ячник. Он существовал в должности хронического проверяющего. На вопрос, почему он проверяющий, капитан отвечал вполне здраво: лучше проверять, чем исполнять и оправдываться.
Вот он и проверял.
Явился как-то раз на эсминец, и командир, естественно, весь трясется. Не желаете ли отобедать?
Желаем.
А это самое? - щелчок по кадыку.
Ну, не знаю.
Ясненько. Командир свистнул матросику, и тот мигом приволок графин с розовой жидкостью. Сели кушать. Ячник употребил стакан и оцепенел: что же это такое?
- Так что, извините, лосьон-с, специально держим для господ офицеров - чем богаты. А другого ничего нет, сухой закон...
- Еле мы этот графин с ним уговорили, - качал потом головой Ячник.
А однажды он так же пришел на корабль, закурил и откинулся, на леера. И упал за борт. Плывет и курит дальше от неожиданности. Какой-то матрос его заметил, побежал докладывать:
- Ячник упал!
- Ящик? Да и хер с ним, пускай плавает!
- Да нет, не Ящик, а Ячник!
- А, Ячник! Это другое дело! Стоп-машина!
Ячника вытащили. Ну и решил он отблагодарить матроса перед строем. Выстроили всех, вызвали матроса. Тот ничего не понимает, кроме одного: будут хвалить. Ячник достал дорогую авторучку, сказал матросу спасибо и протянул руку.
Тот руки не подал.
Совершенно ошалев, вытаращил глаза и начал орать:
- Ура!... Ура!...
Вот еще один военно-морской случай.
Явились всякие гражданские старшины на переподготовку. Пятьдесят рыл партизан против сорока пяти человек команды - примерно так.
Ну, и был дан строгий приказ: не отпускать на берег никого, ни под каким предлогом, иначе - сами понимаете.
Партизаны командуют матросу:
- Вытрави якорь.
Или что-то такое.
- Зачем?
- Ты, салага, делай, что тебе старшины велят.
Тот повинуется, нос начинает ходить ходуном, и партизаны перепрыгивают на соседнее судно. Там, понятно, говорят, что зашли к ребятам в гости и хотят вернуться на берег. Местные смотрят: действительно, не наши. И отпускают. А те потом возвращаются, груженые вермутом разным. На обратном пути уже угощают, наливают полстаканчика, и повторяют маневр.
Однажды командир отловил их с десятью бутылками водки. Все отобрал.
Построил личный состав на палубе и начал эти бутылки картинно бить и за борт бросать. Показательное битье, морской бой. Образовались лужицы, ручьи.
Команда онемела. А один матрос, которому с утра было невыносимо плохо, упал на колени и пополз, и начал лизать и лакать ручейки.
Командир постоял, выматерился, махнул рукой и ушел.
У нас был ремонт.
Основное событие ремонта позади, остались мелкие недоработки, сомасштабные основному событию.
Соседи недовольны. Мы в говнище - и вы будьте в говнище, вот она, национальная идея, которая объединяла и объединяет всех на тыщу лет, назло заморским ассенизаторам.
Дело в том, что в нашем доме образовались мыши. Раньше их не было, потому что в подвале были кошки. Но вот подвал заколотили, и стали мыши.
Вся лестница ловит мышей, кроме нас, потому что у нас живет кот, и вот уже все вожделеют и жаждут его выделений, а Ирина моя говорит, что это очень показательно для гуманитарной семьи, торговать этим делом.
Ее поймала бабка из нижней квартиры и строго сказала:
- Вы там ремонтируете, а у меня мыши! Они все ко мне побежали. И я держу под кроватью длинную палку, чтобы гонять их всю ночь.
Не зеленые ли животные?
И не особое ли уже устройство руки у бабки, не вполне обезьянье, чтобы уже можно было взять палку?
Я в свое время чуть не убил эту бабку бутылкой, которую в окно выбросил, и тоже были какие-то невнятные претензии - небось, к тому, что промахнулся, и вот теперь она осталась жить в мучениях, с палкой под кроватью.
Оно же психодрама, оно же копинг.
Вспоминалось тестю под Нектаринку. Это, как я уже объяснял, безалкогольный фруктовый напиток, вкусом сильно напоминающий общенародный портвейн.
Сидели однажды мужчины (сыны, отцы, деды, мужи, жены) с утра, возле сарая. Всем было невыносимо плохо, и все ждали манны. Пустыня трезвости молчала и жгла.
Никто не шел. Никто не нес. Никто не ударил кулаком в скалу.
Наконец, один шевельнулся:
- Ну, мужики, раз такое дело, то вы уж простите... Не отел я говорить, но вот тут у меня.
И вынимает Маленькую.
Все задрожали.
- Но, - продолжает тот, - раз она Маленькая, то я ее буду пить один!
И вставил себе горлышко в рот. И начал глотать, кривиться, морщиться и желудочно содрогаться. Отнял Маленькую от лица и схватился за горло, а тошнота так и гуляет туда-сюда, от зева до прямой кишки.
Маленькая была фальшивая, в ней была вода. Но он так искусно моделировал, что все стали морщиться в унисон, кряхтеть, стонать, а иные - блевать.
А после сидят - вроде бы и прошло все, вроде бы и поправились.
Старые рамы-подоконники пришлось отнести на помойку. Я совсем замаялся их таскать - тяжелые, сволочи, грязные, и я сделался сущим чертом.
В очередной заход подползаю к помойке и вижу, как какой-то уютный мужичок, похожий на артиста Павлова, уже крепит мои окна к своему жигулю. И посматривает на меня с мрачной опаской, поджавши губы. Озирается-косится.
Ладненько так крепит, ровненько, по-хозяйски.
Вот странности людской натуры: я же их выкинул, эти окна, они мне не нужны, но я почему-то тоже поджал губы, насупился, не порадовался за мужичка. Что бы такое, думаю, ему сказать, какую-нибудь пакость. И, как назло, ничего в голову не пришло.
Вернулся домой угрюмый, сел пить чай. Пожаловался на мужичка жене.
- Хотел, - объясняю, - ему сказать что-нибудь, да не придумалось.
Та, угадав мои чувства, сказала метко и исчерпывающе, обращаясь к воображаемому мужичку:
- Может, ты еще и отсосешь бесплатно?
Осведомленность детей вылезает наружу, куда ни ткни.
На даче, например, соседская девочка Оля десяти лет отлично знает, что люди с пятой группой крови живут до 700 лет, что не мешает ей пытать отдельных улиток за огородно-полевой вред, который они причиняют.
Я и сам в том же возрасте похвалялся тем, что "знаю не только все плохие слова, но и что они значат".
А в начале 90-х жена соприкоснулась с начальной религиозной подготовкой. В школе, где она работала, такая была - не закон Божий, но что-то вроде.
И вот пошло-поехало. Показали начальным классам Библию, стали ее листать, показывать, да рассказывать.
Молчание. Недоумение, перерастающее в негодование, которое сегодня, наверное, не все поймут:
- А где же робот?
Сегодня это многим непонятно. В те времена по ящику гоняли библейский мультфильм протестантской выдержки, где по библейским местам (sic) путешествовали современные американские дети и с ними робот, чтобы обстановка приблизилась к бытовой и обыденной, да еще, по-моему, собачка. Не распяли, к сожалению.
Показывали какое-то периферийное не то общество, не то союз отцов. Организация собралась, чтобы обдумать повышение рождаемости. Поскольку многие были в погонах, отцы подумывали устроить демографический взрыв.
Показали семью военного - ну, все как положено, то есть убого. Это я без ядовитости говорю, обыденный и тоскливый факт. Хрущоба, две комнаты. Чаепитие. Но вот одна вещь привлекла мое внимание: настенная карта. Она была озаглавлена приблизительно так: жизненный путь офицера тыр-дыр-дыр. Красная линия, стратегические стрелы. Заголовок написан, как пишутся все армейские плакаты, до боли знакомым шрифтом. Я сомневаюсь, что офицер писал это сам. Наверное, отдал приказ каким-нибудь новобранцам.
Я вот, когда на сборах был, попал в такую синекуру-канимуру. Местный военный хирург поручил мне рисовать плакаты с органами в разрезе, и я нисколько этому не противился, потому что все остальное было гораздо хуже.
Ну так вот, об армейских семьях.
Жена моя повстречала как-то давнишнюю приятельницу. Как дела, то да се. Та прямо светится и взахлеб рассказывает о своем супруге - какой он строгий и аккуратный капитан.
- Ты представляешь, он сам на всех одеялах и пододеяльниках вышил "Ноги".
Сколько раз я себе, дураку, повторял, что слово - живое. Без толку. Наоборот: радовался, когда мне встречались мои герои-уродцы, с котами на плече, опустившиеся.
Недавно я потешался над медом, который привез мой медоносный тесть. Обозвал этот мед нитроглицерином. И вот он сдетонировал.
Собачий кот навернул большую банку с подоконника прямо на отремонтированный пол.
По секрету скажу: я подозреваю, что это сделал тесть, а не кот, потому что он тоже терся рядом и закричал "пиздец!" громче меня, даже громче кота, а кто громче всех это кричит, тот умышленно убивает мысли о причинно-следственных связях.
С любимыми не расставайтесь, или Братья и Сестры
Что-то скучно стало. Давайте-ка я вам кино перескажу, которое вчера посмотрел.
Фильм был японский и назывался "Годзу" или "Гозу", я так и не знаю, что это такое, и не надо мне пересылать ссылки на первоисточники, потому как мне и незачем это знать. Удивительно, что без Такеши Китано, потому что про мало что про якудзу, так еще и про двух братьев-якудзов, вполне в его духе. Один брат совершенно спятил, убил собачку, ибо ему чудилось, будто она за ним следит, и главный якудза велел другому брату, младшему, свезти родственника в мелкий городишко, где то ли дурка, то ли просто могильник. В городишке братец удрал, и младший пускается его искать.
По ходу поиска разные люди сцеживают собственное молоко для продажи детишкам, во снах преобразуются в слюнявых коров, и вообще.
Братец вдруг обнаруживается, но оказывается, что он уже сестра, совсем не похожая на прототип особа. Сестра сообщает младшему ряд интимных подробностей: тот, мол, младший, онанировал на фотографию совокупляющихся собак, и тому волей-неволей приходится поверить, что да, это брат, каким-то бесом превратившийся в сестру.
Он привозит сестру к главному якудзе, который порнографически озабочен. Якудза увозит сестру к себе, чтобы уестествить. Он уже немолод, у него не стоит без поварешки в жопе, засунутой туда ручкой, сантиметров на пятнадцать. Зато с поварешкой, которая так и торчит из жопы разливательной частью, все очень славно. Младший брат, конечно, возмущен. Он заявляется к якудзе и устраивает потасовку, в результате чего герой-любовник вдруг садится на поварешку, и та проталкивается до упора, от чего он светлеет лицом и моментально кончает. Тут противник подводит к торчащей разливательной части электрический ток, и якудза светлеет еще сильнее, уже посмертно.
Разделавшись с якудзой, младший брат увозит сестру куда-то и начинает ее уестествлять сам, потому что это для него впервые - не с сестрой, а в принципе. Сестра потрясена размерами его хозяйства. Когда уестествление заканчивается, брателло видит, что аппарат не вынимается назад. С любимыми не расставайтесь, значит. Выясняется, что это не какой-то дешевый вагинизм, а рука старшего брата, которая крепко удерживает аппарат внутре. Наконец брат отпускает брата, потому что брат на брата не пойдет, и старший брат, весьма сорокалетний, начинает вылезать из сестры по родовому пути и вылезает совершенно. Говорят, что такое уже было у Ларса фон Триера, и хорошо, что я теперь об этом знаю, ибо не выношу такой незатейливости, тем более тиражированной. Вылези оттуда поросенок или гаишник с трубой-пистолетом для контроля за скоростью фрикций - другое дело, а обычный мужик - это неинтересно.
Я уже не однажды, в самых разных исполнениях, слышал историю про директора и секретаршу, которых было не расцепить; их так и понесли из кабинета, сидящими на носилках и накрытых простыней, как скульптурную группу на торжественное открытие. И еще я много раз видел неразлучных собак. Теперь мне ясно, что это не мышцы какие сокращаются, дурные, а это дружные родственники там скрываются, бдительные - будущие тести и тещи, ревнивые братья и сестры или, на худой конец (sic), какая-нибудь строгая дуэнья.
Облегчившись, сестра абсолютно расцвела, и они зажили втроем очень хорошо.
Приходил писатель Клубков, рассказывал о храме, который он сторожит.
Вообще, ничто не меняется. Разве что котельных не стало, а так человеку с даром, какой не всякий поймет, только и остается, что сторожить, потому что кроме положенного по призванию такой человек обычно ничего не умеет и не желает делать. Ну что может сторожить Клубков? Его же первым украдут, приняв за мощи какого-нибудь старца.
Храм, как я догадываюсь, вполне обычный православный храм. В ящике письменного стола лежит Кастанеда со штампом приходской библиотеки. Чтобы бить врага, надо знать его оружие, и наш бронепоезд готов переехать дона Хуана со всеми его дьяволами.
Сидит звонарь. Всегда унылый, пока не развеселится. Подходит к нему поповская дочка лет двенадцати, спрашивает:
- Ты чего такой сидишь?
- Да как же - сейчас отслужат, меня осуждать начнут.
- За что осуждать?
- Так работа у меня такая!
- Какая такая?
- Да людей убивать.
- Как - людей убивать?
- Так, убивать.
- А кем же ты работаешь?
- Да палачом!
Малышка поверила, и ее долго утешали, и объясняли ей.
Я очень ценю ВДВ, потому что они меня, подлеца, защищают, пока я тут кайфую. Тем паче мне непонятно, почему ВДВ надо показывать, как дрессированных медведей.
У нас в Питере, тьфу-тьфу, пока никого не взорвали и не захватили. В этом я вижу непосредственное участие верховного главнокомандующего, который всеми командует, а значит, он тоже ВДВ. Власть решила сублимировать недостачу. Возле станции метро "Проспект Ветеранов", на зеленом пятачке, разыгралось представление с поимкой террористов и абстрактным боем-междусобоем.
Гремела пальба, рвались дымовые шашки. Под песню "А теперь привыкайте, ребята, к десантным, овеваемым всеми ветрами войскам" негодяев выкурили из будки, убили, запинали ногами. Последние шашки, в знак отступления, дюжий боец раскидал вокруг себя в машинально-показательном плясе.
Старшина заорал в микрофон:
- Зрители! Поприветствуйте десантников! Такой праздник, ебёна конь!..
В отдалении маячила одинокая женская фигурка с какой-то поклажей, замотанная в черное на мусульманский ряд. Может быть, это была уже обезвреженная переодетая шахидка. Может быть, зрительница, а может быть, и настоящая Фатима.
Тем временем город наполнился настоящими победителями в тельняшках, хотя боевые действия еще продолжались.
Мне рассказывала жена, что видела такой фильм, про поющее влагалище. На французском языке. То есть и фильм был, естественно, французский, чей же еще, и влагалище пело, соответственно, по-французски.
Жена тогда еще была мне невестой, и я, услышав пересказ этого учебного фильма - его им по программе, вроде, показывали - сразу же укрепился в идее бракосочетания из-за общности взглядов на мир.
Несчастное влагалище из кино голосило на все лады, а его хозяйка была очень даже ничего, и за ней всегда увивалась прорва кавалеров. Но стоило дойти до дела, как влагалище затягивало песню, и все рушилось. Уж и не помню, что оно пело - не Джо Дассена, во всяком случае. Если не ошибаюсь, нечто оперное.
И вот героиня, доведенная до крайности, специально выбрала мрачную, трагическую ночь с ветром, волнами и утесом. Забралась на утес, чтобы прыгнуть и утопиться. Влагалище, конечно, немедленно отреагировало патетическими ариями. Но героиня была непреклонна. И она уже совсем приготовилась утопиться, как вдруг с соседнего утеса, из мрака ночи, ей ответил одинокий, полный тех же намерений, бас.
Я не помню, рассказывал ли об этом.
Эпизод вспомнился, едва я увидел, как на соседней улице снесли пивной зал. Потом понял, что показалось - слава Богу, стоит.
Я туда давно уже не ходил, но все равно стало жалко. Это же, как-никак, фрагмент биографии.
Знал я одного самородка, который лечил людей от пьянства методом убеждения. "Представьте, - говорил он, - большое корыто и огромную волосатую лапищу, которая коварно в это корыто наливает". Так вот это был зал, где как раз имелась за стойкой такая лапища, и она всем наливала, и мне тоже.
Однажды я завернул в этот зал, когда он стал по счету уже пятым или четвертым.
Послушная, услужливая лапища в закатанном рукаве принялась за работу, даже вспотела.
Я сел за столик, и все последующее как-то выветрилось. Когда я немного пришел в себя, передо мной сидел веселый молодой человек в очках, спортивном костюме и с короткой стрижкой. Молодой человек, Олег, знал всех в этом зале. Он разгуливал меж столиков, дружелюбно беседовал с лапищей и клиентами лапища, ходил за кулисы.
Он явно был своим человеком и пользовался уважением.
В какой-то момент я спросил:
- Скажи, ты Бандит?
- Бандит, - довольно закивал он. - Поехали?
Я задумался.
- А куда? - спросил я после паузы.
- А куда скажешь.
Поразмыслив, я почему-то решил, что мне хочется на проспект Просвещения.
- Давай, - с готовностью согласился Бандит. - Завернем только в одно место, разберемся быстренько.
И он побежал ловить машину.
А я вышел, посмотрел, как Бандит ее ловит, и пошел домой.
Меня поражает прямо астрономическое количество блядей.
Нет, не тех, что на вокзалах и в кабаках. Это милые люди, и они в меньшинстве. Честно вступают в товарно-денежные связи. Я о других говорю, которые бляди врожденные, по своему душевному строю; которые с задатками и легко обучаются.
Поиски работы вынудили меня изучать предложение со спросом. Никому, естественно, не нужен переводчик медицинской и психологической литературы. Литературный редактор тоже не нужен. О писательстве я вообще молчу. И я, помимо прочего, пообщался с разными агентствами, которые предлагают устроить всех желающих операторами ПК, курьерами, упаковщиками и прочими высокими профессионалами с продвинутыми технологиями двадцать третьего века. Обещая бешеные заработки. Эти агентства, конечно, лукавят. Немножко наебывают. Берут чуточку денег за оформление документов, а работы никакой не дают и ни за что, конечно, не отвечают.
Обижаться на них, понятное дело, глупо. Негоже выставлять себя разведенным лохом. На то они и агентства.
Но все они изобилуют симпатичными девушками. Не одной какой-нибудь заблудшей, падшей, прожженной стервой они изобилуют, а сразу многими, синеглазыми, в веснушках, с улыбками. За компьютерами сидят.
Тани, Наташи, Жанны, Светы.
Идеально подкованные в ответах на каверзные вопросы.
И как же легко эти очаровательные десятиклассницы преобразовались в блядей целыми, можно сказать, параллельными классами.
Очень хочется бегать по этим офисам и угрожать предметом, похожим на пистолет.
Убили брата Роже.
Он возглавлял экуменическую общину в бургундском местечке Тезе.
Я видел его в 90-м году. Мы, оседлавши волну перемен, гостили в общине, выдавая себя за дружественных православных ортодоксов. Не то чтобы мы были неверующими, нет, все крещеные - и мы с женой, и наш приятель, но ортодоксами мы, разумеется, не были. Равно как и экуменистами. Мы были отпетыми сволочами - я говорю о себе и моем товарище, жена-то искренне верила в мир, дружбу и возможность объединения церквей ради всего хорошего. А мы не особенно интересовались духовной жизнью, все больше разной халявой. Опять же за границу попали, париж-транзит, не дай себе засохнуть.
Но брат Роже даже на нас двоих произвел достаточно сильное впечатление, чтобы мы хотя бы на время встречи с ним оставили свои хищнические замашки.
Община представляла собой не какой-нибудь монастырь, а скорее, летний лагерь для молодежи всех стран, которая там соединялась всеми возможными молодежными способами - и душевно, и физически. Брат Роже обычно не показывался и являлся гостям лишь в специально назначенный день, однократно.
Это выглядело довольно торжественно. Он уже тогда был старый, а теперь ему и не знаю сколько лет. Невысокий старичок, в белом, в шапочке, похож на римского Папу. Он говорил самые общие слова под тихие песнопения и свечи, в специально оборудованном гроте - по-моему, это был грот. Во всяком случае, мы куда-то спускались. И несмотря на весь антураж, побуждавший к благочестию через различные репрезентативные системы, от брата Роже действительно веяло чем-то особенным, благочестивым. Не скажу, что святостью, но что-то было.
Я мало про него знаю. Он много общался с матерью Терезой, а в годы войны систематически кого-то прятал от немцев. Не то евреев, не то сопротивленцев.
Какая-то истеричная дура ударила его ножом, четыре раза. Скорее всего, глубоко верующая во что-то. И это порождает глубокие сомнения в экуменизме.
Я совершенно не понимаю, зачем было его убивать.
Приснился любопытный сон.
Будто устроили школьную самодеятельность. Большой драматический концерт в трех отделениях. Я участвую, главным образом, в третьем и там уж дам всем просраться. Но и во втором тоже участвую, в проходной роли Урицкого. Спектакли все выпускные, прощальные. А я, как назло, не выучил текст. То есть то, что говорит Урицкий, совсем немного.
Но мне уже пора выходить. И я собираюсь идти на сцену с двумя яблоками, красным и зеленым. Думаю так: выйду, поставлю одно на другое и буду менять их местами, и приговаривать: "Так и вся моя жизнь: красный - зеленый, красный - зеленый..." Пока не укокошат.
Все говорят, что власть у нас глупая. Нет, она очень умная.
Вот что рассказал один подполковник милиции.
Лет восемь тому назад он заправлял Псковской областью. Или в Псковской области. В смысле не кому-то, а чем-то - может быть, каким-то фрагментом этой области.
И вот явились к нему ходоки-мужички, донельзя разгневаны. Мать-перемать: явились эстонцы, ничего не объясняют, что-то строят, как у себя дома, и помалкивают.
А известно, что у эстонцев давно есть виды на Псковскую волость, а то и на Кемскую волость. Они когда тормозят, а когда и без тормозов.
Приехали, значит, да еще в форме какой-то, в шапчонках и при погонах. Ладят какие-то жерди-шесты, устанавливают их на чужой земле.
Подполковник, конечно, не разбирался в особенностях политического момента. Связался с руководством, с Москвой: мол, гасить их сразу или подождать?
Ответ был таинственный: наблюдайте.
Подполковник вышел к ходокам и тоже сказал: не трогайте. Наблюдайте.
Мужики восприняли указание на-ура, буквально. Окружили эстонцев кольцом и стали наблюдать.
Наблюдали несколько дней, молча, и подходили все новые. А кольцо постепенно сужалось.
На пятый примерно день пришельцы быстренько повыдергивали свои жерди с палками, да ноги в руки.
Не надо никого гасить и мочить, надо наблюдать.
Мой тесть, моряк в анамнезе, очень живописно рассказывал про Ура-Губу, что близ Печенги.
У меня так не получится, конечно, шестьдесят процентов потеряется.
Были в той Ура-Губе проездом два мичмана, Груша и Павлов. И еще шофер грузовика, в котором они приехали.
Они везли зарплату и остановились покушать.
Денег был целый чемодан. Матрос в те годы получал 3.80 - табачные, а вот тесть мой уже получал 23.80 - за класс и еще за что-то. Так что это были огроменные деньжищи, нечего и говорить.
Водителя взяли с собой, тоже покушать. А чемодан оставили в кабине. Дверцу захлопнули, ручку вынули. Она у них была этаким квадратом: вставил - вынул. И пошли закусывать. Первое, второе, третье, спирт не в счет.
Вернулись, отворили дверцу - нет чемодана!
У Груши через всю голову побежала седая прядь. Заглянули в кузов, под колеса - почему-то пусто. Что делать?
Бросились к местному начальству. То отреагировало мгновенно: позвонило в экипаж, и очень скоро поселок был оцеплен матросами, которых сняли с трех подводных лодок. И пошли прочесывать, дом за домом. Никого не впускают и никого не выпускают.
Нету!
Груша и Павлов - белее смерти; жалобно пробуют перевести стрелки на шофера: дескать, это его кабина. Но он все это встретил презрительным хохотом: я - шофер.
Каратели тем временем дошли до последнего дома. Там жил древний дед со своею старухой и разбитым корытом, в котором держал самогон. И гнал его.
- Да ну его, - говорят матросы. - Чего его обыскивать. Он же до края села дойдет - и завалится.
- Да, - подхватывают все, - чего его смотреть.
- Нет, - решают они через минуту, - давайте все-таки поглядим.
Полезли в печку - а там чемодан! Заслонкой прикрыт.
Больше всего деда жалели сами матросы, чьи братья едва не пострадали от деда. "Засунул бы в снег, - говорили они, - и жил бы, горя не знал".
Деда приняли под руки. И он очень привычно, словно давно ждал этого, заголосил, как в народном кино:
- А на тюремной скамье!.. А на скамье подсудимых!..
Его вели через поселок, расспрашивали о чем-то, но он как пел эту песню, так и продолжал петь.
Дома состоялась дискуссия о парнокопытных.
Я читал детектив Калеба Карра "Алиенист". Перевод радовал вообще и восхищал в частности. На словосочетании "дерзкое парнокопытное", относившемся к лошади, я застрял. Не знаю уж, кто постарался, автор или толмач.
- А что, - спрашиваю, - разве лошадь - парнокопытная?
- Да, - ответил тесть, немного подумав.
- А свинья?
- А свинья - нет.
Тесть изложил теорию. В его представлении парнокопытные те, кто ходит или бежит сразу двумя передними копытами, а задние подтягивает как придется. Лошадь, по его мнению, ходит именно так. И собака тоже.
А вот свинье наплевать, куда и когда какую ногу ставить, поэтому она непарнокопытная.
Для разрешения вопроса пришлось обратиться к иллюстрированному французскому словарю "Ларусс".
Магомет Расулов и Магомет Гаджиев
Командир, сопровождаемый мичманом по имени Магомет Расулов, вошел в отделение, где мой тесть, в те времена - старшина, ведал связью со всеми штабами-экипажами. Десять телефонов.
Магомет Расулов служил на корабле "Магомет Гаджиев" и очень любил командовать, а сам не любил, чтобы им командовали.
Командир сказал:
- Так. Где мы находимся, мичман?
Тягостное раздумье.
- В... в... в отдэлэнии.
- Прекрасно. В каком отделении?
Молчание.
- В каком, я спрашиваю? В гинекологическом? В венерическом? В отделении милиции?
Тишина.
- Так. А это что такое? - Командир указал на один из десяти телефонов.
Мучительные размышления. Искательно-подобострастно:
- Это... связь.
- Замечательно! Какая связь? Полевая? Половая? Внебрачная? Баран ты ебаный! Старшина, выйди!
Старшина вышел.
- Ты - не Магомет Гаджиев! Ты - Магомет Расулов! Тебя прямо здесь отпиздить? Я кому велел выучить корабль? Чурка ты сраная! Не сдашь лично мне техминимум - выгоню к ебене матери!...
...Расулов любил носить пилотку.
- На хуй вам пилотка? Вы что, подводник?
Гордое молчание.
Однажды матросы упаковали в пилотку гайку и бросили все это за борт. Магомет Расулов вошел и деловито спросил:
- Так!.. Гдэ мой пилотка?
- Да в море выбросили!
Уходя, обиженно:
- Я серьезно спрашиваю...
Читает, значит, мой родственник (уж и не буду называть конкретно, а то всем надоело это слово) - читает он Покровского. Доволен. И много чего узнает, конечно.
Сразу же, с первой страницы рассказал про рыбака Толю из Выборга.
Рыбак Толя попал вместе со всеми прочими на переподготовку в Кронштадт. На тральщик.
Томясь на тральщике, он обнаруживал качества, привлекательные для рыбаков: пытался ходить по воде и ловил человеков, торговавших бухлом. Чуть ли не воду в вино творил: кругом вода - глядь, а у Толи вино.
Пил так, что навлек неприятности на всех. Командир тральщик пообещал отыметь за его выверты коллектив.
Но Толя не просыхал. Вел себя до того скверно, что даже старшины, далеко не апостолы, на него рассердились.
- Толя, - сказали. - Ты это завязывай.
На это Толя ответил:
- А я вас всех на хую видал.
Ну, со старшинами так нельзя.
Явился Толя весь никакой - точнее, не сам пришел, а свалили его в кубрик, неживым грузом. Хорошо. Старшины взяли специальный складной стол, какой у них на тральщике был, и очень хитро прикрутили Толе на спину.
Вот наступило утро, Толя тяжко болен. Общий пейзаж гнетет и давит. Чайки, свинцовые воды. С соседнего корабля - голос боцмана вместо зарядки: "Ну что, бляди? Ничего не хотите делать? Сейчас я буду вами овладевать, как женщинами".
Толе настолько плохо, что он кидается к люку и, естественно, не может протиснуться: мешает стол. И так этот стол хитро примотан, что снять его самостоятельно не получится никогда и ни за что.
Толя устроил мат-перемат: выпустите меня! Ему же похмелиться нужно срочно. Но никто, конечно, его не слушает.
Он поворачивался и так, и эдак, ругался, выл, кричал. Не пролезть в люк - и все.
Наконец, Толя упал на колени и заплакал.
- Развяжите, мужики, - рыдал он. - Богом клянусь, не буду пить. Никуда не пойду, только развяжите.
Ползал и умолял очень, очень долго. Зарекался пьянствовать, обещал начать новую жизнь сию секунду.
Ну, развязали его.
Как он сиганет в этот люк!
Через час был доставлен невменяемым.
- И вот командир махнул рукой и посадил его на губу, - вспоминает мой тесть. И, засмеявшись, добавил: - А через три дня - и всех нас.
Про 1 сентября всегда найдется, что написать.
У жены вчера состоялся педсовет. Там всерьез обсуждали, как проводить минуту молчания в начальной школе. В честь известных бесланских событий.
- Вы соображаете? - спросила жена. - Чтобы начальная школа - молчала минуту?
И вообще.
Дошло до того, что ребенок отказывается ехать в парк на карусели. "Вы что - забыли, какой сегодня день?" Да не то, чтобы забыли, но у нас тогда ежедневный траур должен быть с запретом каруселей и пони.
В прошлой школе, откуда мы сбежали, все это дело было поставлено грамотно. У нашей учительницы, когда жена к ней приближалась и ласково спрашивала о чем-то, всегда начинался нервный тик. Видимо, смутно ощущала некоторое умственное неравенство. И лицо у нее всегда было, словно брюквы наелась. Однажды, по заранее разработанному плану, эта особа из разряда сознательно овулирующих женщин вдруг сказала голосом огородного информбюро:
- Внимание! В школе бомба!
Половина второклассников стала блевать от ужаса, у половины началась истерика.
Ну, кто прошлое помянет - тому известно, что. Теперь у нас другая школа, гимназия при Русском музее.
...Утренняя картинка, свежая: папа ведет дочку. Класс пятый. Бантики, цветы.
Дочка:
- Ой, блядь, как холодно!
Папа, угрюмо:
- Не выражайся.
Это, можно сказать, первые впечатления сегодняшнего дня.
А торжественная часть состоялась в филармонии. Тесть пришел в восторг:
- Филармония! Я там работал! В подвале, с аккумуляторными батареями... Самого Мравинского видел. И все вокруг него столпились раболепно.
В зале тесть возбужденно и жарко зашептал:
- Я тут все, все облазал!...
Торжество озадачило. Зачем-то выступил главный доктор Центрального района. Впрочем, он передал привет от губернаторши.
Потом на сцене развернулась аллегория: хореографические девочки, одетые в какие-то хламиды и туники, что-то изображали. Наверное, это были музы. Все совершенно непонятно. Я сидел и вспоминал капустник четвертого курса, где у нас на сцене танцевала очень похожая остроконечная кондилома.
Побеседовали с великим писателем Клубковым о Шекспире. Клубков читает про него какую-то книжку, где то доказывается существование Шекспира, то опровергается.
И вот один из несокрушимых доводов в пользу существования Шекспира. Оказываются, есть упоминания о его папе. Папу Шекспира оштрафовали за вываливание на улицу говна, а потом оштрафовали еще два раза за то же самое.
Против этого не попрешь.
И я подумал, что даже если ты напишешь "Гамлета", то в твоей аутентичности все равно будут сомнения, а вот если насрешь на дороге, то какой-нибудь Тацит непременно запишет это в "Анналы".
Лучше, конечно, совместить одно с другим, чтобы талант не пропадал, а присутствовал в виде избытка, приложения к бытию.
Проходя по двору, наблюдал результаты деятельности косца, которого приметил дней пять назад. Меня, помню, очень порадовал сам факт газонокошения. Надо же когда-то начинать, чтобы ухаживать потом триста лет. Косец пользовался электрической косой, под которую так и напрашивались электрические овцы, востребованные андроидами. Он семенил и довольно грубо скашивал ростки нового. Вид у него был утомленный, да и дело, похоже, выдалось новое, так что получалось не очень ровно. Мне даже показалось, что он будто бы бормочет сквозь зубы неразличимые слова неудовольствия.
Конечно, всем хотелось бы верещагинской идиллии: косарь в чистой рубахе, лазурное небо, где то ли жаворонок свищет, не то зимородок; Молодая поднимается из трав с крынкою молока; белобрысые дети бегут и кричат, как заведено: "Тятя, тятя, наши сети" - ну, все это описано, не будем повторяться. Дети, правда, были кто в школе, кто еще где-то, а Молодая если и готовилась подняться из трав, то с какой-нибудь другой, пустой посудиной. И все равно: в этом ощущалась идея восстановления внутреннего духовного храма вроде того, что строили в "Доме" Федора Абрамова, после долгих исканий, или того, что стали по бревнышку возводить в "Сибириаде", начиная с поваленных ворот.
Конечно, созидание делалось через истребление, на сей раз - трав, но так уж нам привычнее.
Косец немного не докосил и пропал, больше я его не видел. Все, что он настриг, так и лежит, порубанное. Он самую малость не дошел до зарослей крапивы, которых не тронул. Возможно, там и правда лежала какая-нибудь Молодая, их у нас тут полно.
Когда появляется жесткий творческий план, да еще извне, я всегда теряюсь. Почему-то чужие планы никогда не совпадают с моими. План должен быть сжатым, наподобие генетической информации; всякое другое планирование чревато неожиданностями. Один раз я запланировал порасписать, какая у меня героиня делается прекрасная и чудесная. Я взялся за дело и обнаружил, что остановился как раз на моменте, когда ее рвет. Все получилось, как и предсказывал Саша Черный: когда свинью рисуешь на заборе, на полотне не выйдет белль Элен (или выйдет бель Элен). Так что героиня осталась отмороженной чушкой, любительницей алкогольных суррогатов.
Может быть, и Господь Бог тоже ничего не планирует в деталях, а только в общем итоге - куда отправится субъект, в преисподнюю или в небесное царство. А какими путями - это уже дело субъекта, свобода его воли.
Один раз, помню, мне предложили план. Я не стану называть издательство. По-моему, я про сам этот план где-то уже говорил, мимоходом. Меня попросили написать про любовь, романтику и дружбу, да еще так, чтобы вышло продолжение "Аэлиты".
И я предложил сценарий: прошло три столетия. Марс давно заселили, понастроили городов типа Нью-Йорка, где орудуют банды с местными безумными Максами. Одной бандой руководит потомок Лося и Аэлиты, молодой шалопай а-ля Ди Каприо, он же Депп, а второй бандой - еще один потомок, женского пола, похожий на Терминатрикс. Льется кровища, свистят велосипедные цепи, рычат мотоциклы, погибает Президент. Но потом каким-то образом объединившиеся главари находят в мрачном подземелье обнявшиеся скелеты пращуров, Лося и Аэлиты. Они так и застыли в предсмертном совокуплении, замученные марсианскими жандармами. На тинейджеров нисходит просветление и озарение, так что они тоже сливаются и происходит нечто вроде инцеста, но не очень серьезного - еще безобиднее, чем у кузена с кузеной. Бандам, соответственно, не остается иного выхода, кроме как тоже слиться и пригрозить Земле своей объединенной мощью. О звездной войне я спланировал написать позднее, когда утвердят предысторию.
Но предысторию почему-то не утвердили и вообще ничего не сказали по ее поводу.
Особенности национальной адаптации
После заграницы адаптация протекает тяжело.
Вот съездило мое семейство летом во Францию, без меня. Вернулось. Пошла Ирина с дочкой погулять в наш садик-парк, который рядом.
И вдруг там кто-то шурует по дорожке, животного царства член.
Жена в восторге, дочуру дергает:
- Смотри, смотри скорее - белочка!..
А малявка ей отвечает с жалостью:
- Мама, ты что? Мы не во Франции. Это крыса!
И точно - крыса, с облезлым хвостом. Торопилась целенаправленно к пивному шатру, который недавно открылся, затеряться среди завсегдатаев.
Вчера адаптация завершилась.
Пошли погулять уже в полном семейном составе, где карусели. И супруга моя, уставши без дела маяться, говорит:
- Пойдем лошадок посмотрим. Они все в говне, правда...
Я сразу не разобрал, недопонял. Показываю на карусельных, спрашиваю:
- Эти, что ли?
Заработал замечание.
Мой давнишний кошмар материализовался: отец жены приволок в дом автомобильные покрышки. Жду мотор. Гребной винт от катера так и лежит уже год.
Этот страх имеет древние корни.
Десять лет назад, когда народилось мое чадо, вопрос о том, куда его везти из роддома, встал довольно остро. К нам домой или к теще с тестем? Возникла небольшая проблема: я, окрыленный от долгожданного отцовства, затеял активно праздновать это дело и вошел в суровое пике.
Тесть и теща, разумеется, замахали руками и загугукали: к ним, к ним - конечно, к ним!
Они тогда еще в городе жили, не сориентировались в огородную сторону.
"Все готово", - отрапортовали.
Мои родичи, почтенные доктора, поехали посмотреть, как там и что.
Там было и что, и кто. На пороге их встретил, как им показалось, волк. Это был придурковатый пес Миша, с огромной клыкастой пастью и весь в комьях шерсти. Шерсть эта лежала повсюду.
Далее, за Мишей, в коридоре просматривалась покрышка, а также многолетние следы от других покрышек. Они напоминали инопланетные круги в кукурузных полях.
Неподалеку лежал автомобильный мотор, частично разобранный. За углом, уже в комнате, стояла детская кроватка.
Тесть вышел, в трениках.
Доктора бежали, заблаговременно, на ходу, выставляя диагноз: пупочный сепсис! пупочный сепсис!... зверюга там ходит, кошмарная!..
Мне надавали по морде, и я пришел в себя.
Теперь несостоявшееся прошлое мне мстит, дышит в спину, искательно заглядывает в глаза.
С натуры, стопроцентный реал. Хотя и предваренный анекдотами исторически.
Первый класс, урок французского языка. Черно-белые гномики испуганно замерли за партами.
Учительница - молодая, с неподвижным, мертвым лицом. Жестяной голос. Есть такая довольно обширная категория дам, которые по зову профессии до того хорошо насиживают себе задницу, что она, и без того увеличиваясь конституционно, за неимением места смещается кверху вдоль позвоночника. Как бы раздавливается и перетекает, не терпя пустоты, сливаясь через какое-то время с затылочной костью. И содержимое, конечно, тоже смещается вверх, заполняя черепную коробку.
Так вот этой учительнице вроде бы и рано, и далеко еще до этого по возрасту, но все предпосылки уже созрели.
Проходят глаголы, обозначающие движение.
Учительница, неживым голосом:
- Жо воль.
В целом неподвижная, машет рукой.
Задумывается. Вспоминает:
- Жо сот.
Зачем-то повернулась к классу спиной и запрыгала мячиком.
Малыш с первой парты, негромко:
- Ну и жопа.
Недавно меня милые сетевые друзья успокаивали, когда я беспокоился: мол, дочку в четвертом классе анатомии учат.
Говорили, что и хорошо, почему бы и нет.
И я согласился с ними, потому что и в самом деле.
Но вот она мне начинает рассказывать про круги кровообращения. Хорошо. А дальше выясняется, что им объясняли механизмы развития инфарктов и инсультов. Упоминали зону перегородки.
На выходе из гимназии покосился на вывеску: не пропустил ли я чего? Нет, при Русском Музее она.
Наверное, это все-таки хорошо. Малышей надо закалять, чтобы они потом не шарахались от анатомических откровений.
А то, помню, была у меня в юности подруга. Довольно любимая. Я как раз учился на первом курсе, и от меня систематически несло покойницким формалином. Ее почему-то этот запах немного раздражал, но я тогда думал, что пить нам из одной чаши, а потому принес ей в подарок позвонок.
Не руку, между прочим, и не голову, и не расползающийся органокомплекс.
Чудесный такой позвонок, нижний грудной, сухонький, как из пустыни. Там отросточки, дырочки. Можно на шею повесить, а можно и на палец надеть под предлогом условной помолвки. Греметь им можно, еще что-нибудь.
Так она даже с ногами забралась на лежак, поджала их и стала изъясняться в истерическом наклонении.
Пролетая над гнездами роспечати, я с удовольствием отмечаю, что информационного голода больше нет.
Люди имеют право на информацию. Это, по-моему, даже в конституции есть. Или есть, но в чужой?
Вот в застойные годы царил ужасный информационный голод. Навскидку припоминаю, что классе в десятом мы думали следующее:
1. У "Машины времени" существует диск под названием "Соsмic-80".
2. "Машина времени", когда пребывает в подполье, поет песни на стихи А. Белого и С. Черного.
3. В Москве есть секретные группы "Рубиновая атака" и "Чистая случайность", давно заткнувшие за пояс всех остальных.
4. Руководитель "Землян" Киселев - гомосек.
5. Юрий Антонов целый год лечился от сифилиса.
Сами видите, какое гнилое было время. Теперь газету откроешь - и сразу все встает на свои места: гомосек, оказывается, как раз Антонов, а сифилис был у Киселева.
Все сориентированы.
Люди любят поэзию, тянутся к стихам.
Правда, больше к своим собственным, не к посторонним.
Прихожу я в магазин. Я люблю ходить за продуктами и глазеть по сторонам.
Касса. Над юной кассиршей склонился мужичок лет пятидесяти и обещает почитать стихи. Та жеманно улыбается, стреляет глазами из-под накладных ресниц.
Тут я бесцеремонно вторгся в эту идиллию, влез со своей корзиной. Мужичок отошел:
- Ну, - кричит откуда-то сбоку, - может, будет пауза - так я еще подойду! - Подумал и обрадованно засмеялся: - Сказал А - говори и Э!..
И сказал, как хотел.
Я отошел, а он вернулся, нагнулся опять и стал бормотать нечто вольное, с преобладанием означенных звуков в качестве междометий. Я не прислушивался, но вроде бы это действительно были стихи - правда, в прозе.
Пошел дальше.
Пришел купить яички.
- Вам какие?
- То есть? - спрашиваю.
- Ну, есть от молодых курочек, а есть и от немолодых.
Искренне пожимаю плечами:
- А какая разница?
Мне игриво, не без самореференций отвечают:
- Откуда я знаю? Кто-то любит курочек помоложе, а кто-то постарше!...
Я мучительно задумался, не умея выбрать между молодостью и опытом. Потом вспомнил, что сам-то я все эти яички видел в гробу, я их отродясь не ел ни в каком виде, не для меня они. Махнул рукой и сказал, что все равно.
По ящику показывают языческие курсы для будущих мам, при нашем Этнографическом музее.
Можно ли на сносях переступать через ухват или все-таки не следует.
Утверждают, что свернутая материя - это как бы энергия человека, слепок его души, а то и сама душа.
Этим я живо заинтересовался, пошарил, порылся. Не нашел ничего особенного, кроме носка под диваном, свернувшегося в клубочек. И еще платок у меня есть носовой, скомканный, в кармане лежит уже давно.
Такие, значит, проекции с отражениями.
Смотрел кина с Микки-Рурком.
Идиотизм деятелей, штампующих диски, уже не вызывает желания подыскивать какие-то особенные слова, упражняться в метафорах. Фильм про св. Франциска они назвали "Франческо" и написали, что - "хорошее, серьезное кино".
Ну, кино ничего, это верно. Старое. И Микки там вполне убедителен, старается изо всех сил. Правда, меня смутила сцена, когда он в экстазе сношает (или только стимулирует) сугроб: у Микки там на внутренней стороне предплечья виднеется татуировка. Интересно, водились ли в Ассизии образца 13 века татуировки? Я ведь не знаю точно - может, и водились. Тогда при каких обстоятельствах купеческий сын, предполагавший сделаться рыцарем, мог ее себе нанести? Или это он уже потом поднабрался от своих неимущих подопечных?
Впрочем, это второстепенное дело. Я смотрел и почти готов был поверить святости Микки, особенно после сугроба, но что-то меня удерживало.
Оказалось, причина - во втором фильме, который называется "Пьянь" и снят по произведению Буковски.
Вот там Микки гораздо больше похож на святого, в состоянии хронической канонизации.
Онейрократия как высшая и последняя стадия охлократии
Похоже, мне тоже пора собираться в какие-нибудь депутаты.
Потому что по ночам идет какая-то ничем не спровоцированная начальная политическая подготовка, курсы эффективного управления.
Вчера, например, мне приснилось, что я встречаюсь с Чубайсом на станции метро "Петроградская". Он явился в пышной шапке и весь сиял. Что-то долго мне рассказывал - теперь-то мне ясно, что передавал опыт.
И вот уже сегодня мне снится, что начальник горздрава купил у меня путевку в санаторий за триста пятьдесят тысяч рублей. И обещал еще миллион, если я подробно расскажу ему строение руки.
То есть началась уже практика, откаты начались.
Мне и без Иосифа понятно, что сны - к фараонству.
Между прочим, еще о депутатстве. Тут промелькнула тема: депутаты хотят в три раза увеличить штраф за принародное питье пива.
Я бы, хоть пива давно уже не пью, этот закон немедленно торпедировал. Потому что это откровенный поворот к советской власти.
Мы уже слабо помним, что каких-то пятнадцать лет назад распивать пиво на улицах считалось делом нехорошим. Нет, конечно, случалось даже и не пиво, но для этого требовался определенный эмоциональный накал. И все равно не принародно, а в каких-то закутках. Помните старые крокодильские карикатуры, где алкоголики (напечатал сперва: лакоголики) заправляются на помойке по трое? Все так и происходило, разве что цвет лица не был еще юмористически зеленым.
В те времена я стеснялся пить пиво в показном режиме. И пива-то было мало. Очень остро вспомнил, как отработав день в петергофской поликлинике, спешу на поезд, в последний момент затолкав в портфель две бутылочки. Я пил их не на вокзале и не на подступах, нет. Поезда вечером ходили пустые, но я дожидался перегона между Петергофом и станцией Красные Зори, и дальше до Стрельны, потому что там никто не садился, мертвая зона, и я ехал один в пустом вагоне. Вот тогда и только тогда я лихорадочно сворачивал пробки и спешно заливал в себя этот мутный литр, пока никто не видит. За окном - тьма с далекими огнями, середина ноября, зловещие колхозные угодья.
Сегодня это, конечно, звучит дико.
Все началось году в 92-м, когда на вечерних улицах стали вырастать штабеля с первой продукцией "Балтики". Никто уже не таился. Я тормозил рядышком в любую погоду, в самый лютый мороз, лил в себя и лил это дело, жидкую демократию.
Как это приятно, когда в галантерейном отделе торгует не фифа какая-нибудь, а серьезный молодой человек. Может, с ним что и не так, но по виду не скажешь.
Покупая носки, сразу думаешь о чем-то старинном, добротном, незыблемом.
Я даже вступил с продавцом в доверительную трикотажную беседу, чего со мной вообще никогда не бывает.
В сотне-другой метров от моего дома, во дворах, расположилось нездоровое желтое здание: Факультет Народов Крайнего Севера. При педагогическом университете имени Герцена.
Стоит там, сколько себя помню.
И внутренняя динамика этого строения замечательно отражает мировые демографические тенденции.
Я все удивлялся: для кого этот факультет? Если для тех, кто ничего не знает о Крайнем Севере, но ужасно хочет узнать, то почему там бродят сплошные якуты и чукчи?
А если это факультет для самих народов Крайнего Севера, то чему их там такому учат, всему сразу? Не быту же Крайнего Севера, который они, возможно, и подзабыли?
В общем, здание исправно приходило в упадок.
Больше всего досталось шайбе-пристройке. Двухэтажная шайба осыпалась, испакостилась, обезлюдела, и в ней много лет жил бомжом милейший поэт и прозаик Алексей Давиденков.
На нем наступательное влияние средних широт и закончилось.
Начался вдруг ремонт, на неизвестные деньги затеянный, и поэта выселили. Он был обречен в своем геополитическом противостоянии.
И я увидел, что напрасно называю север крайним.
Все стало, как и должно быть и скоро будет на Бескрайнем Севере: открылось кафе "Любимый хабиб".
Вчера я весь день провел за разбором книг, после ремонта. Это что-то страшное, умаялся совершенно.
И нашел одну книжечку, которую мне подарил дядя. Автор - В. П. Иванов, название: "Формирование личности офицера", Москва, Военное Издательство, 1986.
Мой дядя отслужил лейтенантом в конце 60-х и до сих пор не может забыть тогдашних ощущений и впечатлений.
Книжечка не толстая, зеленая.
Дядя был так любезен, что подчеркнул мне все самое важное.
Так что поехали.
"Высокоразвитое творческое мышление требуется не только в бою" (дядин восклицательный знак)
Дана таблица: "Сравнительная значимость основных видов деятельности курсантов в формировании командирских качеств офицера. И в этой таблице против графы "Индивидуальные беседы с командирами и начальниками" идут сплошные минусы по всем показателям.
Дядя пишет карандашом: "Зачем беседовать с командирами, если это практически ничего не дает? (ответ см. на стр. 27)"
На стр. 27 дядей подчеркнуто:
"Нельзя идти во взвод, не определив предварительно цель прихода и план действий".
"У некоторых командиров речь расцветает большим количеством вводных слов, слов-паразитов и фраз, не несущих никакой смысловой нагрузки" (курсив наш с дядей).
Далее:
" Мы испытываем ощущение открытия, чувство восхищения, когда в хаосе событий, явлений говорящему удается вскрыть логические взаимосвязи, показать определенную систему".
"Рассказ о том, что видел, испытал сам, как преодолел свои сомнения, действует всегда убедительно. Конечно, при этом нельзя терять чувство меры".
Там еще есть формулы для характеристики взаимоотношений с курсантами - я не могу их привести, потому что мне, несмышленому ламеру, такие символы попросту не проставить клавиатурой, но поверьте - это посильнее Фауста Гёте.
И, конечно, неоднократно вычитывалось наше любимое выражение "деформация стержня офицерского самолюбия".
Действительность немного отличается от написанного.
...На днях заходил шурин (не тот, что адвокат, а его брат). Выучился на лейтенанта и на днях едет в Чечню.
Перед этим развлекся, вступил в электронную переписку с ваххабитом, которого нашел через Кавказ-орг. Ваххабит в итоге заявил, что не будет больше переписываться, потому что собеседник не верит в Единого Бога.
"Ну, до встречи", - сказал шурин.
"Давай, мы записали", - ответил ваххабит.
Посидели мы на кухоньке.
- Ну, Ярослав, - говорю, - вернешься и расскажешь, как там чего.
- Да ну, -говорит. - Чего там, водку пьют все.
Собес, как известно, место сатанинское.
И вот его глубинная связь с преисподней начала обнажаться, и грим поплыл, и штукатурка посыпалась. Шила в мешке не утаишь. Чем-то это мне напомнило все ту же кинговскую Башню, которая вот-вот завалится, когда лопнут Лучи.
С моим отчимом получилась незадача: перевод пенсии затянулся на семь месяцев. Не могут нигде найти ни отчима, ни пенсию, ни перевод - файл улетучился. "Позвоните завтра, - важно и басом сказали. И добавили, значительно понизив тон: - Надо поднять файлы". Как будто это штанга или, еще безнадежнее, пожилой пенис.
У отчима в пенсионном фонде нашлись знакомые шишки.
- Вам все равно туда надо зайти, - сочувственно молвила знакомая шишка. - Вам надо оформить пенсию на доживание. Вы не обижайтесь, это у нас такой термин, и она побольше.
Шторка уже отошла и потянула тленом, но это не все.
В тот же собес зарулила моя тетя. Ей взбрело в голову перевести пенсию на пластиковую карточку.
- Я эти вопросы не решаю, - сказало ей очередное Я из легиона. - Идите к Усопшим.
Тетя смешалась.
Оказалось, что деньги на карточки переводят в той же комнате, где разбираются с Усопшими и выплатами Усопшим.
Возле дверей стояла такая толпа откровенных покойников, что тетя передумала.
Они, трясущиеся, там и множатся, извлекаются из небытия, призываются на службу бумажно-перьевому сатане. Расползаются по городу, ходят и чего-то хотят.
Зашел на почту получить кое-какие деньги.
Ну, я там по графику за 11-е получаю 12-го, но 13-го денег не было, а сегодня 17-е.
Денег нет.
Окошечко любезно улыбнулось:
- Вам дать распечаточку?
Я пожал плечами:
- Зачем она мне?
Окошечко ничего не ответило и поджало губы. Ему не нужна распечаточка! Не нужна, не нужна, не нужна распечаточка. Ах! И как высокомерно он это сказал! Он сказал: "Зачем она мне?" Так спесиво, так свысока! Откроешься людям, а они наплюют в душу.
Читаю Осипа Сенковского.
Помнит ли его кто, помимо братьев-литераторов? Он, между прочим, чудесный, а ведь вторым эшелоном считается, если не третьим.
Я уже давно читаю не книги, а авторов, и в данном случае очень радуюсь сходству мировосприятия. Оно, конечно, искаженное и отличается склонностью обращать внимание на всякую гадость. Но это мировосприятие полезно тем, что сохраняет способность удивляться, когда видишь хорошее и доброе.
В общем, очень рекомендую.
Сегодня у него было бы, небось, сразу пять тысяч френдов. Конечно, до Гоголя с его десятью тысячами ему далеко. Они, кстати сказать, друг друга из френдов снесли.
Гоголь потом жег его в своих постингах и полностью раскрывал тему, в мемориз.
Но потом стал писать гламурно, так что какой-то аноним посоветовал ему выпить йаду в газенвагене, и Гоголь убил свой ЖЖ.
Тесть привез старому товарищу яблочек.
Товарищ глухой совершенно, звонит мне, орет:
- Славик! Славик! Але! Але!
А у него выходит "Павлик".
- Какой тут тебе Павлик? - ору ему в ответ.
- Славик!..
Голосом, каким поют песню "Лапти, да лапти мои". У меня эта песня неизменно рождает умозрительный образ: пьяненькому пеньку дали поджопник, предварительно нахлобучив на глаза ушанку; он вылетел из сеней и заплясал вприсядку, недоуменно раскидывая руки. И запел.
- Нету Славика!..
Хорошо.
Вечером они с тестем встретились у метро, и тут жена моя идет. Двойная встреча. Стоят, общаются.
Глухой товарищ вдруг нахмурился и шуток шутить не стал, потому что не приучен:
- А что у вас за вахтер такой строгий? Какой-такой "Павлик", спрашивает?
Вахтер я в собственном доме, истинно говорю вам.
Поэт Вадик Пугач рассказывал о своем попугае.
Однажды попугай захворал, у него из задницы высунулась и стала торчать какашка.
Вадик вызвал ветеринара.
Ветеринар пришел.
- У попугая понос, - сказал он строго.
Вадик смутился и возразил:
- А по-моему, запор.
Ветеринар сделался еще строже:
- Это - попугай. А у попугаев понос - как запор.
Потом этот попугай сдох.
Вадик еще много чего рассказывал о попугаях и их способностях. Один, например, разговаривал вполне разумно. Когда кто-то шел в ванную, он кричал: "Мыться будешь?" А если в сортир, осведомлялся: "Какать будешь?"
Этот попугай тоже погиб, его прищемили дверью.
У дочки в классе есть мальчик Васечка.
Этот мальчик, как иногда выражаются, удивительно моторный. В свои десять лет Васечка перенес шесть сотрясений мозга.
Все очень просто: увлекся, бежит, бежит, и вдруг - стена. Патогенез предельно ясный.
Не будучи большим интеллектуалом вообще, от сотрясений Васечка пострадал дополнительно. Ну, не то чтобы сильно, но успевает средне. Конечно, без колов, только двойки.
И вот на родительское собрание явилась разгневанная бабушка. Это был не дедушка из "Чучела", это была фигура порешительнее.
Бабушка потребовала в категорической форме, чтобы все родители сдали деньги на лечение Васечки. Потом она пообещала, что если хоть кто-то в классе назовет его дураком или даже дебилом, то она подаст в суд и на обидчика, и на его родителей.
Все притихли, напуганные бабушкой.
И вот вчера состоялся итоговый диктант. Васечка первый день, как вышел с больничного, пришел.
Все политкорректны.
Ну, обзывают друг друга, как положено, говнами и жопами, но Васечку не трогают. С бабушкой не шутят.
Учительница строго повернулась к доске и вывела название диктанта: "Кабан Вася".
Потом повернулась к классу и повторила вслух, автоматически:
- Кабан Вася.
Моя пигалица начала изучать размножение. Предмет у них называется "Окружающий мир", и им все подробно рассказывают - про сперматозоиды, яйцеклетки и так далее. Нет, насчет "так далее" я погорячился, там у них сплошные недомолвки. Четвертый класс, чего же тут хотеть.
Стали вызывать к доске и спрашивать о разнице между мальчиками и девочками. Дескать, мальчики сильные и смелые и все такое. А девочки перед ними бессильные и якобы не смелые. О главной разнице, конечно, ни гу-гу, и все осведомленно шушукались на сей счет.
Я в ее годы - ну, чуть помладше - был полный идиот в половом вопросе. Сочувственно спрашивал маменьку, не тяжело ли ей приходилось на целине. И уточнял: с животом. "С каким животом?" - недоумевала маменька. "Ну, ведь там я сидел", - отвечал я, застенчиво потупив взор. Я полагал, что сидел там всегда.
На эту тему даже песня была: пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я. Это потом ее исковеркали и обезобразили. Я слышал, например, как Жириновский говорил, что песню эту поют неправильно, и надо так: "Пусть всегда будет солнце, пусть всегда буду я, председатель ЛДПР". Хотя в чем-то он прав, ибо всегда был и всегда будет как универсальный, корневой архетип.
Ну вот, а потом детям дали креативное поручение: показали картинку, где были нарисованы поджарый папа и мама с огромным животом, и велели нарисовать эту семью через год.
Все нарисовали поджарого папу, поджарую маму и мелкое дите. И только моя отроковица, радуясь и веселясь, нарисовала маму снова с большим животом. Прихихикивала и всех толкала локтем, вся в меня.
Я бы еще и не то нарисовал, я сразу стал вспоминать линчевскую "Голову-ластик".
Медицина меня испортила. намедни жена листала журнал и наткнулась на выставку восковых фигур в кинотеатре "Нева": женщина-свинья, сиамские близнецы, мужчина с головой-паразитом и автономный женский торс.
"Один пойдешь, - сказала жена. Потом, не сдержавшись, сказала еще, в сердцах: - Это все твои ебаные персонажи".
Город готовится к зиме. У нас выкопали две траншеи и не зарыли. Повсюду елки, гирлянды. Мне даже удивительно: буквально несколько дней назад наша губернаториха в телевизоре распорядилась в обязательном порядке принарядиться - и вот уже на следующий день все зазеленело.
Правда, елками нынче никого не обманешь, у каждого времени свои приметы.
Близ моего дома, например, проспект Стачек украсился неоновым фаллосом, красным и опрокинутым вниз головой. Он очень подробно прорисован, с хорошим знанием анатомии. Ножка фаллоса содержит надпись: "Хабиб", а крайняя плоть и головка соответственно - "любимый кафе".
Так что никакой арабской вязи, которой нас пугают, не будет, все напишут по русски - "любимый кафе" и "нелюбимый отделение милиционер".
Чуть дальше над проспектом развевается алый лозунг: "Вам нужен этот геморрой?"
В моем сознании он каким-то образом связался с любимым кафе, то есть с фаллосом.
Трасса у нас правительственная, а потому восьмеркам и шестеркам хорошо виден этот лозунг. Вопрос выглядит угрожающим, и кажется, что если президенты и губернаторы ответят на него отрицательно - не нужен нам, дескать, этот геморрой - то геморрой сразу и вправят неоновым фаллосом. И будут вправлять, пока вопросительный знак не поменяется на восклицательный.
Жена давеча познакомилась с канадкой.
Эта канадка приехала в Россию на заработки, а так вообще сама не местная.
Была у нас три года назад, с мужем, и решила, что здесь чудо как можно заработать. Взяла дочку и приехала. Уже месяца три здесь, и все не знает, где ночевать будет следующую ночь.. А мужу не хватило денег на билет. Он сказал, что поднакопит и подъедет. Потом, не сейчас.
В общем, в Канаде неладно. Там только лесорубам, наверно, хорошо. А всем остальным очень плохо.
Не то что у нас.
"Почему все так дорого? Я, - говорит, - устроилась язык преподавать, четыре часа в неделю по десять долларов. Я не могу прожить на эти деньги!"
"Я тоже", - Ирина скромно потупилась.
А познакомились они в Аничковом дворце, доме детского творчества. Она туда стала водить дочку плести гобелен. И моя пигалица там плетет.
Вот они обрадовались - и мур-мур-мур по-французски.
Так вот они невероятно встретились.
- Скоро в собесе встретитесь, - сказал я.
Этим летом у нас в доме появилось стусло.
Я, например, раньше не знал, что это такое. Оказалось, что это такой самодельный лоток для косого распиливания досок.
Мы со стуслом мгновенно невзлюбили друг друга.
Все прекрасное во мне не приняло самого факта существования стусла. Я уверен, что во мне есть прекрасное, как и в любом человеке, потому что люди от природы добры, и в них нет никакого зла, которое - химера и ложь. Ну, может быть, отдельные недостатки были у Гитлера и Чикатилы, а так все замечательно. И вот эта самая внутренняя красота не переваривает грубого, слабоумного звучания этого слова: стусло. Оно кажется неприличным ругательством и обзывательством, намеком на какие-то неблаговидные отправления организма.
Тем более меня возмущал папа жены, который именовал стусло обыденно, как будто тому от века полагается быть на свете и оно ничем не выделяется из мира привычных и милых вещей. При помощи стусла он успешно устроил в моем дому славную сельскую новь.
Стусло постоянно попадалось мне на глаза. Ощутив мою неприязнь, оно решило мне отомстить и спряталось.
Папа жены похаживал и с удовлетворенной ненавистью восклицал: выкинули! выкинули стусло!
Оно же, посмеиваясь, стояло в углу.
Главным обвиняемым, конечно, оказался я. И я остался виноватым даже когда стусло нашлось, потому что по мне было видно, что я желал ему зла.
Сейчас, когда главный защитник стусла уехал, я сволок его в сортир.
Оно там живет своей жизнью. Иногда мне кажется, что оно питается свеклой, носит толстые кальсоны и слушает концерты по собственным заявкам.
Рылся в барахле и нашел свой старенький альбомчик с марками.
Да, я когда-то их собирал, в детстве и отрочестве.
Откровенно говоря, во мне имеется эта гнусная потребность коллекционировать, которая есть не что иное, как подсознательная попытка контролировать ситуацию вообще, обладать чем-то во всей полноте. И ничего за этим занятием не стоит, кроме глубинного страха перед миром, расползающимся в руках, подобно гнилому ситчику. Покойная бабушка, довольно прижимистая по жизни, эту мою затею поощряла и даже финансировала, потому что считала, что вложения пойдут "на дело" и обернутся во благо. Дескать, я буду эти марки изучать, рассматривать, что там на них такое понарисовано; потом пойду в читальный зал, обложусь там энциклопедиями и художественными альбомами и сделаюсь в итоге сильно просвещенным человеком. Ни хрена я не собирался просвещаться, мне важно было лишь обладать, достроить серию, охотиться за следующей.
С марками я по незнанию поступал варварски: просто наклеивал их на бумагу.
Моими первыми марками были какие-то космические, с Луноходом, три штуки. Мне их зачем-то купили, под действием неизвестного стиха, и я моментально подцепил заразу.
За Луноходом последовали Звери, и так далее.
Потом, года через три, приехал погостить мой московский дядя, который тоже, когда не особенно пил, собирал марки.
Он по тогдашним меркам казался мне исключительно состоятельным.
Дядя сразу потащил меня на барахолку, где эти чертовы марки продавали из-под полы.
- Ну, какие тебе нужны? - спросил он, приценившись к какому-то неприятному, извращенной наружности субъекту.
Я пожал плечами.
Тогда дядя быстренько выбрал серию, которая, по его мнению, должна была меня интересовать особенно: ренуаровских баб, голых и толстомясых.
У нас с дядей вообще много общего.
Вскоре я как-то подзабросил марки, у меня появились другие интересы.
Читал кое-что про Будду.
Приводится одна древняя теория: "Все живые существа суть Будды: живое существо - это Будда с аффективными омрачениями, Будда - это живое существо без аффективных омрачений".
Ах, как мне понравились эти "аффективные омрачения". Я целый год искал себе что-нибудь этакое, чтобы повсюду говорить. Лучше не найти.
Я даже запел что-то.
Вышел в кухню и говорю жене:
- Ты знаешь, что все живые существа суть Будды?
Та, заранее глумливо:
- Где ты это прочитал?
- В книжке.
- Я думала, в календаре.
Дальше у нас состоялась просветляющая беседа, не без аффективных омрачений.
- Все, - говорю я ей, - все суть Будды. И я Будда, и кот - Будда.
От волнения у меня образовалась каша во рту, и я сказал "Бугга".
- Вот-вот, - обрадовалась она, - именно Бугга!
- Все живое - Будда, - твержу.
- А говно тоже живое? - спрашивает она.
- Нет, - отвечаю. - Но в нем есть микробы. Вот они - Будды. Но с аффективными омрачениями. Как и мы.
Чужие стихии, Шаолинем прижатые
Сходил на Китайский Цирк.
Расстроился.
Основные партии там разыгрывали якобы настоящие монахи из Шаолиня, во главе с предводителем. Ничего такого особенного, что не под силу нашему мужику, они не показали: ломали об бошки железяки с деревяшками, размахивали дрыном, принародно съели ртутную лампу - вещи не то чтобы привычные, но вполне осуществимые.
Конечно, они не похожи на наших монахов. Я с трудом представляю православную братию, упражняющуюся в прыжках. Каждому свое. Вспомнил рассказ моей матушки про монаха с сифилисом, которого им показывали в институте, за неимением прочих больных - наглого, вертлявого. Он скитался по монастырям с малых лет, после детского дома, и там его всему выучили, а хворь он приобрел в Сухуми, где жил с армянином. Маменька, прости ей Господи, пришла домой, подбоченилась и сказала нашей верующей бабушке: вот, мол, твои монахи! с армянином жил! А та ей ответила: вот, внученька, какой надо быть осторожной - даже в квартире смотреть, с кем живешь.
Бабушке и в голову не пришло, что с армянином можно жить как-то иначе.
Ну, да я не о том.
Все представление с их плясками в стиле кун-фу мне сильно напомнило день ВДВ, но у нас это поставлено лучше, с развязной ленцой. Главный монах перебирал четки, загружаясь энергией - точь в точь, как компьютер грузится программой, когда в нем бегут зеленые или синие шашечки. Потом просветлел, ибо внутри монаха все первоэлементы успешно породили друг друга - Земля, Вода, Огонь, Железо и Воздух.
Поднебесный Диктор голосом, хорошо поставленным еще в 50-е годы, объяснял, что происходит на сцене и как к этому надлежит относиться. Выносили красное знамя; плясали львы, похожие на коня из книги "Витя Малеев в школе и дома".
Все они скакали со зверскими лицами, показывая, что в Шаолине не место улыбкам.
Я даже заскучал без нашего цирка с его святоотеческими опилками, где медведь повинуется Дао русского кулачного боя, а Инь и Ян - просто клоуны.
Вчера, отправив ребенка в цирк смотреть дрессированного крокодила, мы быстренько смотались на выставку Энди Уорхолла.
Надо же культурно расти.
Я ведь ни бельмеса не смыслю в живописи, тем более в авангардной. С таким же успехом можно привести барана на веревочке в надежде показать ему новые концептуальные ворота в натуральную величину.
Но все-таки хочется объяснений. Почему я, не такой уже молодой человек, обремененный многими делами и заботами, должен обрадоваться при виде коробок из-под кетчупа или портрета гамбургера?
Мне напомнят, что там еще Мерилин Монро. И что с того, что Мерилин Монро, даже решенная в пяти цветовых вариантах? Я от нее тоже не в восторге. У меня было много знакомых женщин, пускай и не таких красивых, как она, зато гораздо более доступных. И пили они не меньше.
Больше всего мне понравилась брезентовая рыба универсальной видовой принадлежности, макет. На первом этаже. Раздвижная, на молниях, которые если расстегнуть, то можно раздвинуть эту рыбу, как подзорную трубу. Но Уорхолл с этой рыбой, естественно, и рядом не стоял, это наши постарались, Флоренские.
Там были еще какие-то французские кляксы, на изготовление которых ушло, судя по примечаниям, по году творческого вдохновения, а мне бы хватило пяти минут и бутылки портвейна.
Сейчас меня будут ругать и стыдить.
Но ведь эти кляксы для того и созданы, чтобы созерцатель максимально абстрагировался и дал свое личное толкование, каких мульён. Я и дал. Такие правила игры.
На днях мне было явлено сновидение повышенной сложности, которым не могу не поделиться.
Будто сидим мы с приятелем в каком-то занюханном учебном классе, а исламские радикалы раздают пачки каких-то листов. Все брали, а мы с приятелем отказались. Исламисты посмотрели на нас неодобрительно, но ничего нам не сделали.
Дальше мы идем по некой улице, довольно пустынной. И вдруг с небес раздается хрустальный звон. Задираем головы и видим, что солнце растроилось и расчетверилось, превратилось в плавающие круги. А потом все небо прояснилось, и утвердилось одно, новое, солнце: желто-зеленое с красным крестом в середине. Ясно и безоблачно. Внутри нарастает восторг. И мы вопрошаем мысленно: что, неужели? И нам кто-то, тоже мысленно, отвечает: да, свершилось Царство Божие. Теперь все будет иначе и хорошо. От этого мне несколько жутко и радостно.
Приятель куда-то смылся, а я увидел себя в помещении, напоминавшем провинциальный кинозал. Там разворачивались первоочередные преобразовательные мероприятия. На сцену выгнали человек десять грешников, которых Иисус (я Его пока не видел, но знал, что Он уже в зале) весело и добродушно пожурил, быстренько назначил какие-то легкие наказания, и они исчезли.
А я очутился за столом вместе с Иисусом. Вокруг стола сидели люди, и каждый выражал свое сокровенное, истинное. Я же знал, что мне не о чем говорить - только о ежиках.
Иисус был без ног, калека, сидел на стуле, и весь казался каким-то приплюснутым, похожим на краба, с намеком на панцирь, но очень привлекательным, хотя и с некрасивым лицом. Он с дружеским участием приглашал всех по очереди выступить.
Наконец, дело дошло до меня.
- Ёёёжики, уууууу! - немедленно воскликнул Иисус, вытянув губы в трубочку. Конечно, Он от века знал, что ежики - в моем ведении. - А Я ведь ежика сделал голым!
Этим Он намекал, что последующее обрастание ежей иголками является моим творческим взносом в миросозидание.
Дальше я не помню, и сейчас меня только сомнение терзает: отчего крест на солнце был толстый и красный, аптечный?
Жена стала свидетельницей леденящего триллера и саспенса.
Прокатилась она тут в Финляндию, на пару дней. И поехала обратно. Ночью, автобусом.
А рядом села тетка лет пятидесяти, весьма разговорчивая и, как выяснилось, просветленная.
- Вот вы о мужчинах что думаете? - спрашивает она Ирину.
- Куча говна, - отвечает та.
- А о женщинах?
- Тоже куча говна.
- Нет, так нельзя! - разволновалась соседка, слегка дыша алкоголем. - Давайте я вам расскажу. Со мной общается Бог, и я видела Троицу...
И целый час взахлеб рассказывала в самых возвышенных и трогательных выражениях о том, как видела Бога и Троицу, и о вещах, которые от них узнала. Автобус остановился.
- Ну, я пойду поссу, - сказала соседка, несколько резко меняя стилистику изложения.
Вернулась, порылась в сумке и полчаса молчала, ехала с каменным лицом. Ирина уж не знала, что и думать. А та вдруг ледяным голосом спрашивает: куда могли деться ее пять тысяч евро? Ну, Ирина решила, что сейчас ее будут разводить международные аферисты на предмет опустошения сумки, и доказать ничего не удастся. Тетка, однако, вдруг залилась слезами и стала рассказывать о своем мужике, который хотел ее обчистить, но она-то сбежала раньше и прихватила пять тысяч евро с собой. И вот эти евро пропали
- Я их, вообще, между ног спрятала, - доверительно сообщила она Ирине. - И вот их нет.
- Давайте восстановим события, - предложила Ирина. - Вы на стоянке в сортир ходили?
- Да.
- Ну вот и поссали там на пять тысяч.
Это мерзкое слово вошло в наш домашний обиход минувшим летом.
После ремонта.
Всякий раз, когда я его слышу, мне хочется бить и крушить. Мне кажется, будто речь идет о каком-то интимном анатомическом термине. На самом же деле это вот что. Жена и тесть подняли в кухне половицы, пользуясь моим отсутствием. Они бы подняли их, даже если бы пользовались моим присутствием. Потому что роли это никакой не играло.
Под половицами открылась полость, интимная. До нижнего потолка, как я понимаю. Раздраженные полостью и подозревая в ней крыс, мои родные и близкие закачали туда немереное количество цемента.
Денег не хватало, и весь пол не поднимали. Иначе бы, я думаю, мы рухнули вместе с кухней этажом ниже. Благо опоры там сплошь деревянные и старинные, а тут цемент.
Ну и вот, закачали они туда цемент... Я сейчас пишу и почему-то вспоминаю старую историю - анекдот, вероятно - об одном ассенизаторе, которого посадили в тюрьму. Ему отказала в любви и дружбе невеста, едва узнала, что он не военный летчик и не космонавт, а совсем другое. Невеста с мамой жила на первом этаже; обиженный жених подогнал говновоз и перекачал им в форточку всю цистерну.
Не знаю, почему такие ассоциации.
Вот: закачали и положили сверху плитку. У нас теперь две трети пола деревянные, а треть - монолит, с плиткой сверху.
И назвали все это стяжкой.
(Кто-то, наверное, помнит стусло, о котором я писал, как оно появилось. Так с ним заодно и стяжка).
Все бы ладно, но плитка шершавая, в мелких волнах, ребристая. Ее очень приятно скоблить. Этого они не учли. И кот, очень чуткий к фонетике и семантике, превратил кухню в сортир.
Теперь представьте: утро - сегодняшнее, например. Я встаю, потягиваюсь, иду в кухню, зажигаю свет. Лампочка с треском гаснет, почему-то, перегорела, и не одна, а все три, а кухня загажена под потолок, в очередной раз.
Нового дня глоток.
После этого чувствуешь, что никуда не надо идти и ничего не следует делать. Надо лечь и умереть.
Писатель Клубков работает в храме. Сторожит его.
Рассказал нынче, что батюшка везде понаставил указатели: как пройти в собор. Разъяснил, значит, какая дорога ведет к храму.
Заблудиться и не попасть в собор стало невозможно.
Однако некоторые указатели вызвали сомнение. Один, например, указывал вверх.
Что было довольно символично.
Но к этому вопросу подошли вполне по-земному, сказали батюшке:
- Они же все на крышу полезут! Тем более, что вот она, лестница. Валяется тут.
Подумав, батюшка ответил:
- Да и пусть лезут!
К чести прихожан, на крышу никто не полез. Все описывают круг, возвращаются в исходную точку и спрашивают, как пройти в собор.
Пришла SMS-ка от дяди из Москвы.
Дядя написал стихотворение:
Я пришел домой. У меня экстаз!
Я купил сегодня новый унитаз.
Заподозрив неладное, я ему немедленно позвонил. Оказалось, что дядя ушел на пенсию, а сейчас уже с полным правом идет в ларек.
- Ну, ты Бродский, - похвалил я.
- Вротский, - прохрипел дядя.
Для нас сейчас главное - учет и контроль
Позвонил брат.
Вроде как посоветоваться, но на самом деле - похвастаться кругом общения.
- Приятель звонит, жалуется: "У меня в квартире - раки, много, кругом!" "Какие они?" "Темно-коричневые". "И что делаешь?" "Складываю в спичечный коробок".
Регистрация, она же Божья отметина
Все всерьез, никто не шутил.
Жена только что покупала билет в Москву, на поезд.
И вот стоит перед ней мерзкий, грязный, оборванный человек с лицом мертвеца. Сует в окошечко какое-то драное удостоверение, от руки написанное.
В окошечке:
- Что это вы мне суете? что это такое?... Где ваш паспорт?
Тот начинает бубнить: забыл-потерял-порвал.
Кассирша (вчитывается):
- Как ваша фамилия, не разберу? Измаилов?
Тот терпеливо и смиренно возражает:
- Нет. Измогилов.
Мальчик Леша из дочкиного класса, находясь на уроке музыки-пения, расстегнул штаны и так сидел, а все веселились.
На мой взгляд, вполне адекватный поступок, потому что их, четвероклассников, заставляют петь какую-то "дорожку фронтовую", да "идет солдат по городу".
Мне кажется, что программу по этому предмету пишет какой-то злодей, убитый в голову ветеран гражданской войны, чье музыкальное образование сводится к умению играть на детсадовской дудке.
И так было всегда.
Помню, у нас в школе музыку-пение преподавала интеллигентная Мария Макаровна. И было то же самое. Меня, конечно, этот предмет никогда не интересовал, потому что однажды я спел ей "то березка, то рябина", и моя певческая карьера на этом закончилась. Но все равно. Мы слушали чудовищного "Петю и волка", да разучивали еще вот такое: "Где-ты-был, до-сих-пор? За-дер-жал све-то-фор".
С Марией Макаровной справились на удивление легко. Ей подложили на стул кнопку. Она обиделась и уволилась.
Честно говоря, мне долго мерещилось, будто за этим кроется что-то еще, уж больно несоразмерная реакция. Но нет - позднее выяснилось, что и правда: хватило кнопки.
Очень чуткая и ранимая была душа. Правда, с "Петей и волком" она как-то уживалась.
Магазин.
Спешу.
Колоссальная женщина внушительных лет в капюшоне и брюках со стрелкой.
- Кусочек, ах какой кусочек. Кусочек, кусочек.
Ну и выйди за него замуж, а еще лучше - женись.
Купила, отошла к товаркам.
Сердце красавицы склонно к измене!
- Ах, он жирный! Какой жирный кусочек!
Товарки:
- Да ты обратно отдай.
- Возьмите обратно, а мне дайте вон тот кусочек.
- Он тоже жирный!
- Ну и ничего, он маленький. Вот этот кусочек.
Бери-бери - подходящая пара. Вообще близнецы.
По случаю Светлого Праздника припомнил кое-что.
Мы с женой довольно дрянные христиане-прихожане - христианишки, можно сказать; после пафосного неофитства в перестроечные годы в церковь ходить перестали, не исповедуемся, не причащаемся, проповеди не слушаем, посты не соблюдаем. Разве что в Бога верим, да и то как-то через не знаю, что. Ну и на том спасибо, отвечают нам Небеса. Хорошо, что хоть верите в нас.
Но поначалу, когда дочка родилась, мы несколько раз водили ее в храм.
А потом как-то все это прекратилось.
И вот - года четыре ей было - гуляем мы, и я плету бесконечные сказки. Я их сочинял экспромтом и не записывал, потому что такие сказки, наверное, все сочиняют, без начала и конца. Ничего исключительного. Закончил первую - рассказывай следующую, и так полтора часа.
У нас, конечно, имелись сквозные герои. Не буду перечислять их поименно, чтобы не разгласить сокровенного. Назову их условно: Они. Это были животные - как настоящие, так и игрушечные, но ожившие. И они постоянно чем-то занимались, всюду бывали.
Сказки, соответственно, получались тематические.
Как Они ходили в магазин.
Как Они поехали на дачу.
Как Они играли в футбол.
Как Они рыли яму.
Как Они построили лодку.
Как они обедали.
И так далее.
Постепенно темы себя исчерпали, и мне пришлось тяжело.
Идем мы так однажды, и я со вздохом спрашиваю:
- Ну, о чем же тебе рассказать?
Ребенок, озабоченно:
- Расскажи, как Они ходили в церковь.
Жена приволокла домой какое-то французское кино, где показывали русскую свадьбу в СПб. Французик вышел замуж за нашу бой-женщину. Все довольно натурально показали, с подобающими песнями; французик опился и наблевал в туалете.
Дочка наша тоже смотрела:
- Что с ним?
Ирина, раздраженно - мешают ей, дескать, смотреть:
- Напился он! Свадьба у человека - не понятно, что ли?
Но вот пьяной драки почему-то не было. Не хватило экзистенциализма. А зря, потому что свадебная пьяная драка - совсем не лубочный обычай из анекдотов, а результат естественного струения жизни. Все происходит легко и совсем не больно.
Я по себе помню такую драку. Давно это было, в начале 80-х. Я совсем юный был. Посидели за столом, а потом пошли с женихом и свидетелем курить на улицу, а там и драка подоспела. Повода к ней не было никакого. Только что стояли - и вот уже кто-то катится по мостовой, весело пинаемый нами, и ни чуточки ему от этого не плохо.
Такое же, как сейчас, солнышко было, погожий апрельский денек. И катился пинаемый свободно, беспрепятственно, вращаясь природным поступательным вращением, и вот его уже нет нигде, а мы снова сидим за столом.
Непринужденно и ненапряжно все было, как мозговая рвота.
У нас открылся Океанариум, и мы пошли.
Потому что там акулы и все такое.
Очередь была часа на два, но тестевы гены в кои веки раз пригодились: жена и дочка в него уродились, купили билеты без очереди и мне взяли.
Там еще какая-то очень активная и сознательная дама возмущалась, но не их нахальством, а каким-то южным мужчиной, который тоже брал без очереди:
- Постыдитесь, вы к нам приехали и как себя ведете! Я же стояла!
В ответ, с невозмутимой уверенностью:
- Слюшай, ты стояла и будешь стоять, да?
В общем, мы прошли. Проведи мы два часа в очереди, нам бы все это не понравилось. Да и то мне поначалу показалось, что мы зашли в рыбный магазин, но потом ничего, стало интересно. К моему разочарованию, ни осьминогов, ни морских ежей там не было, а акулы плавали какие-то малокалиберные. Зато были красные полосатые рыбы, которых, судя по всему, ни черта не кормят, потому что они на палец бросаются, если его в воду сунуть. Покусывают так, тычутся. Ну, погладили мы их. Жалко, булки с собой не было.
Вообще, поражает отсутствие в открытом водоеме окурков и бутылок. Хотя там охрана, конечно. Запрещают фотографировать, но все фотографируют, и мы фотографировали телефоном - я потом вывешу снимки, если получится; и рыбу мы как-никак гладили, и палец ей совали, так что правила либеральные.
Ночами, я думаю, там будут со временем организовываться оргии для богатых людей с бесстыдным купанием в присутствии рыб и приобретением акул.
Но в целом мне понравилось.
В подземном переходе, на Невском, стоят две старушки. Я их часто вижу. Стоят, хмурят брови и дуэтом поют разные песни, без музыки.
В основном, старые песни о главном.
Сегодня дрожащими голосами выводили:
- Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.
Им лет по восемьдесят.
И мне вдруг сделалось до невозможности скорбно. Я представил, как сбывается по их слову: приходит огромная печальная Птица Завтрашнего Дня - ворона на журавлиных ногах и в шляпе. Приобнимает поющих широко простертыми крыльями и уводит в метро.
Давеча, любуясь нашим котом, теща рассказала историю про кота и про тестя.
Мой тесть очень любит животных, покровительствует им, потому что по Зодиаку - Лев, и некоторым людям тоже, но не мне.
Давным-давно владели они с тещей рыжим коммунальным котом, на паях со стервозной соседкой, которая заявила, что это тесть как раз и скинул этого кота с балкона, с восьмого этажа. Делать ему больше нечего - кот сам оттуда сверзился. Ну, и не очень удачно.
Лежал потом этот кот дома несколько дней, ничего не ел, в сортир не ходил, и шмон от него все усиливался, покуда теща не велела тестю свезти его к доктору, чтобы там полечили или вообще себе оставили.
Тесть оседлал мотоцикл и поехал с котом к доктору.
Тесть в сочетании с техникой становится особенным существом, типа кентавра. Он так и запомнится мне навсегда, как его по зиме какая-то чужая машина возила с замерзшим мотором на тросе вокруг моего дома, как жука.
Так вот кот засрал ему всю коляску, доверху, и тесть до того рассвирепел, что не доехал до доктора, а оставил кота на перевоспитание знакомым блядям с Аккумуляторного завода. Где кот пришел в себя и начал вести активную половую жизнь с кошками, тоже развратными, и вообще возмужал.
Не знаю, что из этого следует. Выводы не всегда напрашиваются готовенькими. Мне сегодня приснилось, например, что я лично зарезал Ленина в ванне, в пальто одетого, и готовлю из него труп - так я не знаю, какая в этом подоплека, честное слово.
Жена мне и говорит: в магазин надо ходить ночью, когда там никого нет.
Мы и пошли.
Овощной отдел был пуст, и мы устремились к прилавку. Но отдел был пуст не совсем.
Возле прилавка стояла кубическая женщина в дорожной оранжевой безрукавке. Мы не сразу, но поняли, что попали. Она заполнила блюдо медью, с горой.
Пел Газманов, и кубическая женщина приплясывала в одиночестве:
- Аля-ля
Ля-ля-ля.
Ля-ля, ля-ля,
Ля-ля-ля.
Горели мертвые лампы. Стоять за ней было бессмысленно.
Я представил, как дома она, в полутемной квартире, перепутала своего мужика со свиньей-копилкой и ударила молотком в рыло. Хлынула мелочь, она забрала ее. И пошла, имея в заду игрушечный ключ, которым и завелась притопывать: аля-ля, ля-ля-ля.
Она обошла все отделы по очереди. И везде оставляла горы своего медного помета, который несла в мешочке.
Возможно, что в этом заключается ночная, невидимая жизнь магазина. Когда исчезают покупатели и продавцы, и гаснет свет, тогда приходит она, и приплясывает одна, и так всю ночь.
И так же приплясывает в пустынной квартире ее спутник по жизни, такой же оранжевый и кубический, с разбитой головой и без мелочи, в напрасном ожидании пельменей и томатного сока.
У меня есть перстень.
Может быть, это просто очень широкое кольцо без псевдодрагоценных вкраплений, превращающих его в перстень.
Эта вещь появляется в поле моего зрения с исключительной назойливостью. Ее мне передала женщина, которая даже не родня, а непонятно кто, умерла уже, но передала адресно, мне лично.
Сначала я прикидывал, не серебряный ли это перстень. Хамская исчерченность его внутренней окружности привела меня к выводу, что нет, не серебряный он, какая-то дрянь. На перстне изображены знаки Зодиака, из чего я заключаю, что он уж наверняка не имеет никакой ценности.
Но он всплывает.
Я прячу его, засовываю куда подальше, но он всплывает. Давеча его нашла дочка и подсунула мне в очередной раз.
Я смотрю на эту кошмарную, безобразную штуковину, и ощущаю непреодолимое желание ее надеть. Фродо?
Носить такой перстень неприлично. Но он, вот сию секунду надетый, начинает забирать власть. Прежде всего, он внушает мне, что ну ее на хер, эту работу. Не надо работать. Далее, он подсказывает мне, что я должен куда-нибудь выйти, на улицу, и там вот так походить, в перстне. О дальнейшем перстень умалчивает, но мне кажется, что он неплохо осведомлен и в дальнейшем.
P. S. Он еще и не снимается, сука.
P.P.S. Он потерялся, и я знаю, что навсегда.
Вчера вечером настроение было неважное, и мы семейно поехали на речном трамвайчике.
Ничего так, довольно живописно.
Понравилась панорама, которая открылись, едва мы с Фонтанки вынырнули в Неву из-под какого-то мостика. На другом берегу стояло здание - понятия не имею, кто его построил. Может быть, Растрелли, Трезини или Монферран - в общем, добротная сталинская постройка. И на крыше высились два славных витязя наподобие тех, что мы видим в первом фильме "Властелина Колец", только одетые иначе. Древние исполины Гондора, не то стерегущие наш катер, не то приветствующие его. Имя левому было Внешторгбанк, а правому - Мегафон.
Правее в кустах затаилась Аврора, похожая на диснеевскую акулу.
Понравилось все это, хотя на метро быстрее, конечно.
Среди людей все-таки страшно, ужасно, невыносимо жить - даже если их не видишь. Особенно если их не видишь.
Старый приятель пожаловался на пожар.
Он недавно начал новую жизнь: женился, сделал ремонт, купил пальто и шляпу. И вот погорел, так что теперь ремонт пошел насмарку. Ну, не совсем погорел - он больше пострадал при тушении бедствия.
Пожар организовали соседи сверху. Приятель живет на четвертом этаже, а они - на пятом. Ну, и один на всех у них тянется мусоропровод. Эти люди с пятого этажа что-то такое сделали, что с мусоропроводом случилась кишечная непроходимость. То есть ниже них все работает хорошо, такое на рентгене можно увидеть, типа уровня, а вот им самим ничего не выбросить. Неизвестно, что они туда положили. Возможно, распилили комод и накормили мусоропроводный тракт, или затолкали его туда целиком из соображений извращенной стимуляции. Запихивают же люди разные вещи в разные места.
Ну и стали потихоньку заниматься самолечением. Зимой они решили эту кишечную трубку промыть водой и все внутри заморозили. Образовалась глыба льда. А летом им пришли в голову новые, еще более удачные мысли: применили сжигатель жира. Взяли спички и решили мусоропровод прожечь. Очевидно, каким-то задним умом они догадывались, что затеяли что-то недоброе, потому что взялись за дело в три часа ночи.
И вот я стою уже у себя во дворе и смотрю на верхние этажи. Я живу на втором, надо мной еще три. Мусоропровода, правда, нет. Зато есть стояк, с которым кто-то недавно шалил, любился с ним и выдолбил чем-то рядом ненужную дыру, и многие другие вещи есть - перекрытия и так далее. Я плохо знаю этих людей, надо мной, разве что двух старушек, но они сами страдают постоянно, иногда мне полтинник одалживают, никогда не отказывают, не смеют, поелику что наверху, то и снизу, как учат нас каббалисты и прочие герменевтики..
Мне надо срочно менять обстановку и куда-нибудь ехать. Я чувствую, что нездоров, что впечатления обыденной жизни, вполне невинные, вызывают у меня реакцию несоразмерной мизантропии. Нужно куда-то, где мне не придется ходить в магазин и на почту, ездить в автобусе, слушать новости.
Сейчас вот постоял в гастрономе, в очереди. Стоял-то за сущей ерундой. Но стоять пришлось долго. Потому что те, что стояли впереди, вызвали мясника и приказали ему показывать, что он там нарубил, потому что этих людей совершенно околдовал стук его топора.
И он им показывал, и эти люди требовали перебить им чеки, потому что он нарубил лучше того, что они уже купили.
"Вам фарш говяжий или с добавкой свининки?"
На лице отображается генетическая борьба говядины со свининой; свинина побеждает по закону сродства, но тут подтягиваются новые силы, и покупается еще много куриных бедров, и печень, чтобы без жилок - или это сердце? границы стираются. Достраивают эти люди себя, что ли, куриными бедрами, свиным сердцем, коровьими копытами?
Давным-давно моему отцу предлагали вступить в отряд космонавтов. Если бы он не заболел и не умер, то я, возможно, тоже стал бы космонавтом. И питался бы на МКС не бедрами куриными, но зубной пастой из тюбика, и плавал бы там, не имея в себе ни грамма. И постепенно истончался бы, таял костями, а мое демоническое сознание, наоборот, усиливалось бы и распространялось в вакууме. Строго взирая на Землю и нанося на карту круглосуточные магазины для стратегической бомбардировки.
Жена преподает французский не только детям, но и повышает квалификацию других УЧИТЕЛЕЙ французского языка.
Дала им задание: написать по-французски письмо.
И вот кое-какие результат в дословном переводе. Это лишь малая часть. Моя истерика была тем пикантнее, что подпитывалась леденящим ужасом, когда я воображал себе содержимое педагогических голов.
"Моя дорогая Катрин!
Как дела?
Хочу рассказать тебе смешную историю, которая со мной случилась во время каникул. Я познакомилась с французской женщиной, которую зовут Марго, она доктор, который на пенсии, но она добровольно работает в госпитале в Пушкине.
Ты спросишь меня, почему забавно знакомиться с кем-то?
Потому что ситуация была забавна. Я стояла в очереди, чтобы купить билеты в оперный театр, хорошенькая кошечка подошла к нам, и женщина, которая стояла передо мной, позвала ее по-французски: "Мину-мину!" Я сказала: "Да нет же, русские кошки отвечают только тогда, когда их зовут "кис-кис"".
Реакция ее была тоже забавной: сначала она подумала и сказала: "Ах да, и правда". А потом она воскликнула: "Да вы же говорите по-французски! Это гениально".
И мы начали болтать.
И через несколько минут мы стали подругами. Вот что я хотела тебе рассказать. Напиши мне! Целую. Света."
"Моя дорогая Кэт!
Пишу тебе, чтобы сообщить, что я в отпуске и что я познакомилась с молодым человеком, он мой сверстник. Он великолепный, умный, восхитительный. Мы встретились на концерте, и мы много друг с другом поговорили о музыке. Ты знаешь, у него такие же вкусы, как и у меня, и мне кажется, как и у тебя. Я думаю, что ты хочешь увидеть его фотографию, вот она. Согласна ли ты, что мне повезло? Надеюсь, что однажды мы встретимся и что мы станем хорошими друзьями.
Я тебя жду и я жду твоей реакции на мое письмо и на фото моего нового друга. Оля."
"Моя дорогая Мишель!
В отпуске я познакомилась с месью моего возраста, личностью совершенно выдающейся. Он психоаналитический, и он меня впечатлил своими рассказами, связанными с его профессией. Знаешь, я никогда не хожу к психоаналитикам, а он открыл для меня новый мир. Он научил меня находить решения из любой ситуации. Надеюсь, что наши контакты продолжатся после отпуска. Я напишу тебе, как это будет происходить. Обнимаю тебя. Таня."
Что у людей в головах?
Иду я, значит, по улице, чтобы купить каких-нибудь фильмов поглупее по случаю приехавшего тестя. Настроение приличное. И вижу писателя Михаила Метса, который поливает из шланга свой маленький магазин. Я не стану говорить, чем в этом магазине торгуют, потому что не спрашивал дозволения. Но магазин очень милый, уютный.
И вся картина исключительно милая, уютная. Что-то во всем этом было правильное: погожий июньский вечерок, опустевшие улицы и писатель, поливающий магазин из шланга. Никто его не заставлял поливать - он мог этого и не делать, абсолютная свобода выбора. Просто сидел себе и решил, что отчего бы и не полить? пошел и стал поливать. А в голове в это время наверняка складывается какое-нибудь произведение или царит блаженная пустота, которой писателям порой сильно недостает. Но это коварная штука, пустота: ее либо сильно хочется, но ее нет, либо нет ничего кроме нее, и так всегда. К Метсу последний вариант, конечно, не относится.
Мы немедленно разговорились.
И он рассказал мне удивительные вещи. Оказывается, что пока он стоял и поливал, его буквально терроризировали самые разные люди. Они подходили со стаканчиками и просили попить; некоторые спрашивали разрешения напиться непосредственно из шланга, и им разрешали; какой-то человек выкарабкался из джипа и помыл голову-лицо.
Я не очень поверил.
Но тут же подошло заторканное существо предположительно женского пола, но не скажу, что запойное или бомжовое. Со стаканчиком, попросило попить. Не писательница. В голове не роман и не пустота. А что-то третье, и я не знаю, что.
Тесть старательно зажигает адским пламенем.
Рассказывает про свой деревенский сортир: купил он, значит, Биомассу, которая устраняет фекальный запах, а сами фекалии перерабатывает в нейтральное вещество, которым можно поливать все вокруг.
Загрузил Биомассу.
Теща переполошилась:
- Что это у тебя там булькает?
Тесть:
- Это не у меня, а у нас. Правильно расставляй акценты.
Вышел якобы посмотреть, постоял в коридоре вернулся.
- Ты знаешь - из этой Биомассы народились какие-то твари, зубастые и глазастые. Ныряют туда-сюда, плещутся, друг друга пожирают, только хребты хрустят!
Теща недоверчиво приподнялась на локте, она лежала. Подумала, махнула рукой:
- Да ну тебя на хер.
Около месяца назад я сильно страдал, у меня болела рука, правая. Дело, конечно, было в плохо оборудованном рабочем месте. Рука теребила мышь и постоянно терлась о край стола. И в конце концов разболелась чуть ли не вся. Я очень переживал по этому поводу, потому что как же мне без руки в ЖЖ писать. Я даже чуть было не пустился на поиски какой-то подушечки под руку, которую в ЖЖ и рекламировали, даже снимок вывешивали.
И вот в конце мая случилось нарушение режима трезвости. Я, если кто помнит, испытывал новейший противоалкогольный препарат на встрече с одноклассниками (ну да, звучит коряво, но так оно и есть, пожалуй - на встрече испытывал). И на себе заодно. Тут мне написали, что доктора бывшими не бывает - так оно и есть, мы всегда готовы к подвигу и самопожертвованию, всегда согласны ввести себе любую дрянь, особенно если это сопровождается эйфорией. И я поставил опыт. Конечно, я задал такие условия эксперимента, что никакому препарату не справиться; меня свезли домой на машине. Было много криков, скандалы, угрозы всякие жуткие. Наметился Развод в образе безбашенного призрака, со скрещенными на груди руками и притоптывающей ногой. Всякое было. Но вот что примечательно: рука прошла. Сняло, как рукой, с руки. И она больше ни разу с тех пор не заболела.
Так что имейте в виду, при болях в руке.
Жена сегодня с утра подруливает: у нее палец болит. Я ей честно все рассказал.
- Что же мне, выпить?
Пожимаю плечами. Хожу и рассеянно передразниваю тестя, издаю перхающие-крякающие звуки: кхе-кхе-кхе.
- Ты это что?
Опять пожимаю плечами:
- Так, звуки по случаю пробуждения.
- Приветствуешь действительность? Как поздороваешься, так и... - загадочно говорит жена и не доканчивает.
Знаете, чего мне отчаянно не хватает по утрам?
Не тостов каких-нибудь с джемом, и не яиц в морщинистых мешочках, и даже бекона с курсом валют.
Мне не хватает советских газет. Недавно я перебирал шкаф и нашел их целую пачку - желтых, семидесятых годов. И на сами-то эти газеты мне было, мягко выражаясь, наплевать, но вот имелись в них такие маленькие заметочки, в черных рамках, робко напоминавшие о конечности пусть даже светлой жизни.
Как я любовался этими заметками!
"Центральный секретариат ленинградского обкома КПСС с глубоким прискорбием сообщает, что на 98-м году жизни скончался видный ветеран деятельности, пенсионер всесоюзного значения... Панихида... Гроб с телом будет выставлен..."
Вот это меня наполняло особенной радостью: когда косая с Косой приходила за Пенсионерами Республиканского Значения. Потом - за ними же (одними и теми же?), но уже Союзного Значения. За Персональными Пенсионерами. За Пенсионерами Международного и Межгалактического Значения.
И я понял вдруг, почему развалилась наша страна.
Они все как-то разом умерли.
Она лишилась Значения, которое в них воплощалось.
Осталось каких-нибудь несколько человек. Встретились, побродили по тропинкам, пиная осеннюю листву, и разошлись за неимением интересующих тем.
Кое-чем это время еще аукается.
Слышу недавно, как один орал и надрывался, это мой тесть и был, кстати сказать. Нас разделял стол:
- Я пенсионер!... А ты, а ты...
Что-то в это было знакомое.
"Только иногда отзовется солнцем что-то вечное в нас". (с) Макаревич
Друг вернулся от ларька.
Туда тащат лом, картон, сплющенную тару и прочее говно.
Приблизился подобострастно, со своим тощим сидором, и обращается так:
- Доброе утро!
(Дескать, товарищи).
Из очереди послышался хрип:
- Добрым бывает день. А утро добрым не бывает!
Есть на свете такие кошмарные книги, в которых присутствует нечто колдовское, и содержание тут не при чем. Слава Богу, их мало.
А у меня давно заведена привычка дочитывать до конца все, за что берусь. Книги, которые я начал читать и не дочитал, можно пересчитать по пальцам одной руки.
И вот в совокупности образуется совершенно убийственный эффект.
На сей раз я столкнулся с Генри Джеймсом. Обычно я прочитываю по четыре книги в месяц, летом - больше. Эту маленькую книжицу издательства "Азбука", зелененькую такую ("Ну, сейчас палить!..." - (с) Булгаков), в 400 страниц, "Поворот винта", я читаю уже два месяца. За это время я устроил себе массу неприятностей, которые всячески тормозили чтение. Есть что-то дьявольское в этой книге - не в Генри Джеймсе, который хорош гусь, конечно, ничего у него не поймешь, а в книге как предмете. Это жуткая штуковина из коллекции Кинга - временами мне кажется, что он обронил ее, пьяным шляясь по питерским улицам.
Она уж растрепалась у меня, разваливается, и я все читаю ее, и бедствия не отступают, а я не могу остановиться. Я точно знаю, что даже с самой нижней полки она, недочитанная, будет посвечивать мне сатанинской зеленью.
Нечто подобное было у меня с Пинчоном, но тогда разобрался как-то быстрее.
Два месяца на книжку величиной с ладонь! И без того изуродованное лето загублено безвозвратно.
Я все-таки очень счастливый и везучий человек, не без ангела-хранителя.
Сейчас иду себе, подходит некто, просит закурить. Дальше плетется рядом - интересуется: сколько мне лет, есть ли семья, давно ли курю. Отвечаю лаконично и холодно.
Тут выясняется, что он черт и соблазняет меня.
- Выпить хочешь?
- Не хочу.
- А машину хочешь? Мицубиси? Вот прямо сейчас?
- Не хочу Мицубиси.
Черта слегка пошатывало, и он малость тормозил. Осведомился, что мне надо для счастья и готов ли я сию секунду отдать за это все, что имею.
Я отвечал формально. Но теперь-то понимаю, что по существу. То есть что я, наверное, все-таки счастлив, а если чего и не хватает, так это же будет несчастье, когда всего будет хватать.
- Молодец! - изумлялся черт, сбиваясь с шага. - Отвертелся! Молодец!
Пришлось садиться в троллейбус, куда я не собирался, чтобы отделаться от нечистой силы.
У моей жены есть скверная привычка разговаривать с кем попало.
Вот приехала она из Франции и рассказывает, как посетила не то Монмартр, не то еще что-то столь же возвышенное. И там к ней обратился чудовищного вида клошар, весь грязный и паскудный: дайте ему, понимаете ли, закурить.
Она представила, как он лезет в пачку поганой лапой, и отказала.
- У меня нет, - говорит.
- Ну, тогда дайте два рубля.
Европейских, конечно.
- И двух рублей нет. У меня ничего нет.
- Ничего? Но как же? Ведь у вас есть жопа?
- Ну, допустим, и что?
- А у меня есть хуй!..
И он набросился на нее, приобхватил немножко, но тут примчался какой-то господин, накричал на клошара, и тот послушно поплелся прочь.
Потом господин догнал жену и озабоченно спросил, не сделал ли ей "этот шалопай, о-ля-ля" чего-нибудь плохого.
- Понимаете, - сказал он, - это наш местный алкоголик. Мы присматриваем и ухаживаем за ним всем кварталом.
Вот где надо быть алкоголиком, господа. Дурак я был, когда отказывался эмигрировать, а теперь что, теперь бессмысленно, я в абсолютной завязке.
Изнемогаю от шума. Окно закрыть нельзя, потому что жарко, и мне все слышно. Всю ночь во дворе играла гитара, уголовным голосом распевала не то про голубые глаза, не то про голубые цветы. Сейчас приехал экскаватор и выковыривает по периметру двора поребрик (см. бордюр), старательно уложенный пару лет назад.
Между прочим, иные ночные компании оставляют по себе жуткое впечатление.
Ночь. Кромешная темнота, ничего не видно. Нечленораздельные выкрики и жеманный визг. Скажете: старый ты уже - раньше, небось, гумозничал во дворе и не задумывался, а теперь брюзжишь на манер инвалида и ветерана мирового значения. Да, бывало. Но времена изменились. Если бы невидимки просто горланили и визжали, то это простительно и даже приветствуется с мудрой печальной улыбкой. Но почему эти звуки через каждые три минуты перемежаются со взрывами чего-то, выстрелами из чего-то и разбиванием чего-то? Что там вообще происходит?
Нервно встаю, подхожу к окну, всматриваюсь во мрак. Ничего не разобрать. Мечутся и пляшут какие-то тени, кто-то сгорбился на лавочке.
Существование мое в общем и целом мелкое и обыденное, и события со мной приключаются тоже убогие, микроскопические, унизительно-бытовые. Меня ни разу не похищала летающая тарелка, я не попадал под минометный обстрел и не хватал за жопу Клаудию Шиффер. Я нахожусь во власти каких-то жалких, оскорбительных трансформаций действительности.
Вот только что мне сделали удаленную операцию по перемене пола. На расстоянии. Меня всегда интересовала Вторая Жизнь, которую человек, ничего о том не зная, ведет в многочисленных документах - ведь он оставляет после себя след в виде росписей, расписок, заявлений, объяснений и так далее. Из всего этого выковывается новая фигура, абсолютно самостоятельная и в то же время неразрывно связанная с оригиналом. Тот живет себе и не знает, что во второй ипостаси созрел уже, например, для ареста или для той же операции.
Короче говоря, зашел я в метро продлить льготный проездной. Карточку такую зеленую, именную. Я уже больше года с ней ездил, продлевал, и все было замечательно. Но сегодня этой идиллии был положен конец, потому что в компьютере под номером моего паспорта значилась Бутузова Светлана Николаевна.
Так я и стал Бутузовой Светланой Николаевной.
Из окошечка выдачи мне сообщили об этом с плохо скрываемым торжеством. Там во весь голос, на весь вестибюль ликовали и радовались, что вывели меня на чистую воду. Даже звучала какая-то задорная удаль, бесшабашность, побитая временем. В такие фигуры, наверное, выродились боевые "Девчата" и почтальонши из волги-волги вместе с трактористами. Запал есть, а задачи измельчали.
- Так продлевать вам на Бутузову или нет? Но вас будут останавливать, имейте в виду.
То есть они и продлили бы, коли в компьютере сказано, что я - Бутузова. Никаких препятствий к этому в окошечке не видели. Предъявленный паспорт не произвел на окошечко ни малейшего впечатления.
И кто эта Бутузова? Может быть, это сигнал свыше: взять псевдоним, наполнить авторучку влагалищным секретом и писать дамские романы по 12 штук в год? Или я пересекся с параллельным миром, где я не я, а и в самом деле Светлана Николаевна. Интересно, чем я там занимаюсь по жизни? Блядь, наверное, еще та.
Дача совсем потеряла привычный облик. Никого не узнать, сплошные новые лица. Снедаемые алчностью хозяева решили сдать все, что построили, все комнаты и чуланы. Мы снимаем времянку, стоящую на отшибе впритык к сортиру, который граничит с наружной стороной кухни - жаришь себе яичницу и одновременно прислушиваешься, провожая ее, чужую уже, в последний путь.
Со всеми приходится вести себя сдержанно, здороваться - так и всегда было заведено, однако нынче собралось видимо-невидимо незнакомцев; какие-то сильно зрелые мужики с ежиками седоватых волос и в простодушно растянутых майках сидят на корточках и снимают на видео своих юных татуированных жен с колясками, а жены между тем воркуют себе над младенцами: "Ах ты, говнюха! Ах ты, говнюха!"
И сами младенцы, очаровательные, очень похожие сразу и на маму, и на папу.
Вот они все, постояльцы, особенно внимательно и зорко ждут, когда же я с ними поздороваюсь. Я сижу в деревянном креслице, тесном, как деревянное платьице, как раз неподалеку от сортира, читаю Лоренса Стерна - ибо некогда состоял в сообществе его имени - и с удовольствием кланяюсь всем, кто с гордо поднятой головой вступает в кабинку или выступает их нее, помахивая персональным рулоном.
Созерцание, мирное созерцание без созидания и разрушения, нарушаемое разве что комаром.
январь 2005 - август 2006
© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.