[Оглавление]


Опята
Книга вторая



Глава восьмая
ПЕРЕКРЕСТОК  СОБЫТИЙ


24. Делопроизводство


Должность Ганорратова, доставшаяся Зазору после вольной, невольной и классической подковерной борьбы, обязывала к знанию геополитического криминала, которое коварно своей абстракцией, так что новоиспеченный генерал не брезговал микроскопическими происшествиями, угадывая в них семена широкомасштабных преступлений.

Поэтому он лично разбирался с Угостиньо Нету, которого доставили к нему за попытку торговли наспех исправленным паспортом Алимента Козлова. Про последнего в суматохе забыли, и он, разочарованный в правосудии, швырнул документ в нищенскую ушанку.

Паспорту с зачеркиваниями никто не верил, даже в милиции, куда Алимента систематически водили за нарушение документального режима, который уравнивали то со строгим, то с больничным. Из-за росписи в виде буквы "Z" от Козлова упорно требовали фотографий в широкополой шляпе и полумаске, шесть штук, шесть на четыре, с красными, ленинскими и живыми уголками.

- Приведите Козлова, - рассердился Зазор.

Козлов уже топтался в предбаннике, терпеливо перенося издевательства конвоя.

При виде его Зазор окончательно рассвирепел. Он решил показать кузькину мать чиновникам, не удосужившимся придать паспортине вид, достойный широких и даже узких штанин.

- Приведите делопроизводителей, - распорядился он, и вскоре перед ним выстроилась целая толпа подозреваемых. Двое расплавились от волнения, и пришлось вызывать уборщиков, чье состояние тоже выглядело угрожающим.

Зазор велел конвою оставить Козлова и усилить надзор за остальными присутствующими.

- Неужели в вас не осталось ни капли гражданской чуткости? - напустился он на сытых, кошачьего вида паспортистов. - Проблема не стоит высосанного пальца, а вы затеяли волокиту.

Новоявленный генерал встал, отомкнул сейф, извлек оттуда два паспорта - один поновее, другой погрязнее. Раскрыл и не без ностальгии убедился, что да, он держит в руках давно изъятые документы на имена Артура Амбигууса-младшего и старшего, валявшиеся без дела с момента защиты свидетелей, хранившиеся вечно.

- Переклейте фотографии, - распорядился Зазор, отгоняя печаль по славным дням поражений и побед. - И пропишите в музей - хватит вам, Угостиньо, бродяжничать, - генерал строго взглянул на барыгу, который пока еще не понял, убиваться ему или радоваться.

- У меня уже есть прописка, - заволновался Козлов.

- Теперь уже нет, - успокоил его Зазор и порвал злополучный паспорт.

Козлов поджал губы:

- Моей невесте это не понравится. Ей очень полюбилась моя маленькая, уютная комната; ее пленил холостяцкий аромат моего жилья.

- Ей мы тоже выпишем документ на имя Анюты Амбигуус, - пообещал генерал. - Семья, таким образом, восстановится: двое мужчин и одна женщина, как в старые добрые времена. Как будто и не было ничего... - Зазор мечтательно облизнулся. Видя, что Козлов снова чем-то недоволен и брезгует неожиданным сожителем, Зазор приказал вытолкать обоих и посадить под домашний арест по месту нового жительства.

...Когда помещение опустело, генерал оттолкнул бумаги, ослабил галстук, спихнул телефонную трубку с рычага, и та возмущенно запищала. Въедливое мелкое делопроизводство действовало Зазору на нервы. Он тоскливо уставился в настольный портрет Мувина, перехваченный черной ленточкой. Перед портретом стояла стопка, накрытая хлебом. Генерал смахнул сухарь, болтанул стопкой: водка успела испариться, ее осталось совсем немного, на донышке. Зазор опрокинул содержимое в рот и сразу выплюнул, узнав воду, которую сам же и долил неделей раньше.

В дверь просунулась голова адъютанта.

- Господин генерал, - прошелестела голова, - звонят из военно-космического ведомства.

Зазор кивнул голове и снял трубку, а голова осталась торчать и слушать.

- В том, что на сборах погиб очередной школьник, я усматриваю признаки возрождения старой и нарождения новой боевой славы, - захрипела трубка, давая пояснения по недавно возбужденному уголовному делу.

- Наше ведомство связано с Генштабом давними историческими традициями, господин... товарищ маршал, - Зазор начал издалека. - Но разработка доктрин ни в коей мере не пересекается...

Товарищ маршал не слушал:

- Это своевременное начинание перед лицом пещерных планов вечного, метафизического врага, который вздумал грозить нам горе-оружием из горе-космоса. Мне кажется, достойным ответом будет создание новой Спарты - где-нибудь на Новой Земле. Естественный отбор диалектически превратится в естественный набор. Разумеется, набор будет затрагивать не испорченных сладкой жизнью старшеклассников, а более податливый матерьял. Все, кто не потянет стометровку, разделят с покойными почетные тяготы священной службы. Здоровый, не декадентский, гомосексуализм, возбужденный естественным чувством локтя и братства по оружию, сделает вооруженную силу поистине устрашающей. Перед такой армией изнеженный неприятель с удовольствием сдастся без боя...

- Хорошо, я выделю вам отдельный грибной полк, а дело направлю на повторное расследование, - устало согласился Зазор, у которого резко закружилась голова. - Как поживают мои стажеры?

- Желают лучшего, - помедлив, ответила трубка.

- Что, совсем никудышные? Здоровье слабое?

- Нет, просто желают лучшего, в устной и письменной форме. Ходатайства перлюстрируются и перехватываются.

- Какое давление у товарища Сатурна?

- Мы оказываем на него давление, соответствующее служебным нормативам. Вы подготовили послушного зарубежного партнера?

- Послушного зарубежного дублера, вы хотели сказать.

- Дублера, да.

- Несколько штук. Прототип объявлен персоной нон грата, изолирован и интернирован, третьи выбракованы.

- Этапируйте в мое распоряжение. Так вы придержите дело о дефективном подростке?

Зазор вздохнул и повесил трубку.

"На черта мне эта лямка?" - подумал он раздраженно. Тут он наконец обратил внимание на голову адъютанта, все еще торчавшую в дверях.

- Что еще? Или входите целиком, или убирайтесь к черту!

- Шифрованное донесение от Кадастрыча, господин генерал.




25. Пятая колонна


Занимался рассвет, и Билланжи не выдержал. Как он ни хорохорился перед новым товарищем, морща лоб и напрягая жалкие бицепсы, долгое заключение и строгая диета сделали дальнейшее продвижение невозможным. Билланжи сорвался с кручи, увлекая за собой Кастрыча. Тот, матерясь, хватался за кустики и деревца, чтобы смягчить падение; цепь натянулась, выдергивая ногу из тазобедренного сочленения. Склон, на их счастье, был не настолько крут, как мог бы; Билланжи упал в ручей и застонал, придавленный Кастрычем.

Бежав на закате, они пришли к естественному решению двигаться ночью, а днем отдыхать в укрытии.

- Да пребудет с вами Аллах, - прошептал на прощание лицемерный Батоно Насос.

- Не пора ли ему откланяться, - пробормотал Кастрыч так, чтобы Насос не услышал.

Они заковыляли, поминутно дергая друг друга за ноги и путаясь в цепи. Батоно для пущего правдоподобия лег на живот и долго махал им рукой из этого положения, как будто невидимый для пляшущих сепаратистов. Кастрыч бежал, пригнувшись к земле. По пути он прихватывал увертливые анатомические органокомплексы - те, что помельче, самые беззащитные. Он рассовывал их по карманам, запасаясь пропитанием. Билланжи молился каким-то дикарским идолам и клялся покончить с преступным прошлым - после того, как отомстит вероломному студенту.

Когда он повторил эту клятву в четырнадцатый раз, Кастрыч остановился, взмахнул ногой, и цепь захлестнулась на шее начальника охраны.

- Студент - великий воин, - назидательно объяснил Кастрыч. - Лучше умри сейчас, чем потом, когда я буду при орудиях массового уничтожения.

Билланжи с готовностью начал клясться в обратном.

- Клянусь никогда не мстить проклятому студенту, - обещал он насторожившимся богам. Чуткие к человеческой слабости боги помиловали его и попустили Кастрычу распустить петлю.

Освобожденный Билланжи немедленно заскулил:

- Черт бы побрал эту цепь!

Он плюхнулся на землю, подобрал камень и стал с остервенением лупить по железу.

- Прекрати, чурка нездешняя, - зашипел Кастрыч, отбирая камень. - Горные селенья спят во тьме ночной! Разбудишь, сволочь, все хлебосольное государство. Мы - пятая колонна в глубоком тылу противника, мы должны передвигаться бесшумно, предательски.

Билланжи ничего не соображал. Сказывалось белковое голодание.

- А где еще четыре колонны?

- Ишачьи эскадроны, скорее, - сплюнул Кастрыч сухим плевком. Он погладил книгу, спрятанную под рубахой на пузе. - Отары и караваны. Если бы я отправил донесение... Гвоздоев удавится, но не даст мне вызвать авиацию. Нас, верно, уже не ждут. Выплакали глаза, - здесь он подумал об одноглазом Зазоре и посочувствовал его слепоте.

Спутник беспомощно моргал, не понимая.

- Они идут за нами, след в след, рылом к земле, - объяснил Кастрыч в тягучей манере сказителя-бояна.

В Билланжи прорезался былой профессионализм, обязывающий к быстрому схватыванию ситуации.

- Вот оно что, - он поднялся на ноги, покачнулся, но остался стоять. - Тем хуже для них... Мы обратимся в милицию первого же населенного пункта...

- И следом за нами туда въедет грузовик-камикадзе, - язвительно подхватил Кастрыч. - Или самосвал-шахид. Нет, мы не станем подвергать риску невинное население. Мы пойдем до конца и приведем их, куда им нужно... Полжизни отдам за отечественного, патриотического почтового голубя. Я начинил бы его, чем положено...

Тут у Кастрыча, в обход его доброй воли, родились образы действий, которые он совершил бы с трепетным голубем и которые не имели ничего общего с почтовыми услугами. По счастливой случайности взгляд его, блуждавший в потемках, остановился на белевшем клочке использованной газеты.

- Полдела сделано, - пробормотал Кастрыч, подбирая обрывок.

- А полжизни - это я, что ли? - укоризненно простонал Билланжи. - Меня отдашь?

- А кого же еще?..

...Итак, едва они рухнули по вине изнемогающего Билланжи, Кастрыч, пользуясь передышкой, достал из-за пазухи листок, разложил книжку. Лучи просыпавшегося солнца осветили страницу. Кастрыч укусил себя за палец, и выступила кровь. Сосредоточенно шевеля губами, поминутно сверяясь с текстом, он начал писать:

"Капитализм обменял на ифритов с Кавказа страны Советов. Волька и Хоттабыч лучше империалистов и намеченных целей. Чабан в душе приглядел Челентано. Трактористы с джигитом с непривычки обулись заново."

Это означало:

"Террористы наступают на пятки зпт действую на свой страх и риск тчк обеспечьте свободное продвижение колонны".

Кастрыч подул на кровавые слова, и те мгновенно высохли. Красное темнело и приближалось оттенком к другим отметинам, исполосовавшим газету. Вскоре никто не смог бы отличить одно от другого.

"Съесть для верности? - подумал Кастрыч. - Нет, сначала попытаюсь отослать..."

Солнце взошло.

Он оторвал от рубахи клочок материи, дотянулся до ручья, смочил тряпку и отжал в рот Билланжи. Тот дернулся и сонно забормотал, мешая слова с жадным чавканьем. Кастрыч подхватил его под мышки и отволок под уступ, нависавший над каменистым берегом. Прежде, чем скрыться вместе с Билланжи, он задрал голову и поймал настороженный взгляд из-под чалмы, сверкнувший, подобно кинжалу, с высоты кручи. Чалма, разгаданная Кастрычем, вздрогнула и поспешно спряталась.

"О, русская земле, - звательно возопил Кастрыч в тяжелых мыслях, тоскуя по грибному перегною и женщинам - плачущим, яростным и славным. - Уже за шеломянем еси... ети?"

Он почесал складчатый загривок, пробуя на вкус переиначенное старинное слово и находя его привычным и лакомым, как разжеванное зерно целомудрости.




26. С глаз долой, вон из сердца


Зазор удовлетворенно следил за центрифугой, внутри которой съежились Сатурн и Сартур Тригеминусы. Плечо, угрожающе подвывая, набирало обороты. Капсула так и мелькала перед глазами генерала, и он зыркал глазами туда-сюда, как кот, перед которым шевелят пальцами. Из капсулы доносились приглушенные космические восклицания.

- Ускорение восемь Же, - доложил оператор.

- Добавьте Же, - приказал Зазор.

Центрифуга преобразовалась в пропеллер. Зазор, увлеченный вращением, закурил, хотя в центре подготовке космонавтов это было строго запрещено. Никто не посмел сделать ему замечание. Он выставил ухо, стараясь различить диалог между отцом и сыном.

- Погоны... влияют! - кричал Сатурн Тригеминус. - Бедный, бедный Зазор!

- Это не погоны, - сдавленно возражал Сартур.

Нервные пальцы Зазора скомкали сигаретную пачку.

- Тормозите, - буркнул он. - Резко, но не очень. Чтобы вольнодумие вылетело, а мозги остались.

Когда машина замерла, генерал встал, нетерпеливо ожидая извлечения стажеров. Те, однако, выкарабкались без посторонней помощи. Сатурна сразу же вырвало, а Сатурн, наоборот, втянул в себя воздух и чуть не лопнул от глубины вдоха. Зазор поспешил к ним. На предпоследней ступеньке он споткнулся и едва не упал, перехватив пристальный взгляд юного Тригеминуса.

"Скорее на орбиту", - подумал Зазор.

- Как самочувствие? - осведомился он бодро.

- Идеальное, - усмехнулся Сартур, беря под руку пошатывавшегося папашу. - А ваше?

- Твоими молитвами, сынок, - с чувством сказал Зазор.

Тот вскинул брови:

- Но я не молился!

- Напрасно.

- Ну, а вообще как дела? - развязно поинтересовался Сартур, меняя тему и подталкивая Сатурна в обход лужи с комьями непереваренного космического пайка.

- Замечательно, - небрежно ответил Зазор, подошел к капсуле, заглянул внутрь, потянул носом воздух и поморщился. - Есть хорошая новость: ваш товарищ жив и направляется к дому. Мы получили от него шифрованное донесение. Есть новость похуже, но вы, я уверен, воспримете ее стоически. Старт назначен на завтра, и вы не увидитесь с Кадастрычем.

- А почему такая спешка, можно узнать?

- Выгодное стояние перигея с апогеем, - туманно объяснил генерал. - Благоприятная орбитальная ситуация. Стояние планет, возникающее один раз в столетие. Дева встала Раком в доме Близнецов. Беспрецедентный антецедент.

Сатурн обреченно прислонился к капсуле.

- Нам покажут "Белое солнце пустыни"?

- Даже два раза, - уверил его Зазор. - Мы чтим традиции. Я тоже хочу посмотреть, поэтому и пришел. Мы сейчас отправимся прямо в кинозал.

Он улыбнулся, подмигнул и стал подниматься по лестнице, держась за перила. Спиной он чувствовал сверлящий взгляд Сартура. Генерал миновал наблюдательную будку, отомкнул служебную дверь вагонным ключом, обернулся, сделал приглашающий жест.

- Мы идем, - успокоил его Сартур. - Папа, не поскользнись.

Проходя мимо, Сартур сжал в руке незаметно прихваченную скомканную сигаретную пачку. Сатурн прислушивался к истошным, нечеловеческим воплям, доносившимся издалека и как бы из-под земли.

- Кто это воет? - спросил он и поежился.

- Там, - Зазор указал себе под ноги, - работает параллельное ведомство генерала Медовика. Контрразведка. Они анатомируют инопланетян.

И Зазор рассмеялся:

- Это любопытные ребята, инопланетяне. Они явились из созвездия Скорпиона. У них, вообразите, есть орган смерти, особенное жало. Оно же - орган размножения, энцефаллос. Они с ним рождаются, с крохотным таким, но потом эта штуковина увеличивается и наливается ядом. Без жала они живут бесконечно долго, да только отрывание жала считается у них тягчайшим преступлением, табуированным действием. Одни сумасшедшие и маньяки отрывают себе такое жало. Все остальные прячут смерть, как срам, а когда наступает положенный срок, совершают самоубийство. И я гадаю, - посерьезнел Зазор, - нет ли в этом отражения какого-то вселенского закона? У нас его извращенные отголоски проявляются в добровольном скопчестве с прицелом на вечную жизнь. Не отразилось ли это строение наших возможных инопланетных пращуров в практике целибата и умерщвления плоти? Смерть - где твое жало? Мне бы их заботы, - вздохнул генерал.




27. Когда святые маршируют


- Мы снимем с тебя одежду, - доверительно сообщил Кастрыч пожилому чабану, которого держал за горло. Чабан, вращая выпученными глазами, молчал. - Это для отвода глаз, - пояснил Кастрыч. - Мы пришлем тебе и бурку, и папаху, потом. И даже кинжал вернем. На самом деле мы хотим от тебя совсем другого.

Чабан закаркал, в ужасе от догадки.

- Нет, не этого, - успокоил его жуткий иноверец. - Ты отправишь вот это письмо по адресу, который я тебе назову.

Шла четвертая ночь пути, завершился очередной марш. Кастрыч старательно показывал преследователям, что не замечает их и не догадывается о вражеском присутствии. Чабана он поймал, когда тот на закате гнал в родное селение наевшуюся отару. Теперь осиротевшие овцы бегали, напуганные волчьей луной, а пастырь готовился к позорной для мусульманина смерти через удушение.

С чабаном в руке, хромая и волоком волоча за собой на цепи бессознательного Билланжи, Кастрыч подыскал надежное укрытие. Клубилась пыль. Зашвырнув пленника в дальний угол очередной пещеры, он начал ковыряться в кандалах трофейным кинжалом и ковырялся, пока не сломал этот кинжал. Чабан горестно вздохнул.

Билланжи вторил ему полубредовыми словами:

- Брось меня... Пусть комиссары с пыльным членом склонятся молча надо мной...

- Делаешь успехи, - одобрил его Кастрыч, видя в римейке свою заслугу.

- Страшная, дикая страна, - причитал Билланжи. - Ее нельзя ни понять, ни простить...

- То, что нашу страну нельзя понять, знает каждый ребенок, - строго сказал Кастрыч. - Из Тютчева, есть такой школьный предмет. А простить ее нельзя, потому что она ни у кого не просила прощения. Так вот, - он вернулся к чабану и видя, что у того остановилось сердце, с большим удовольствием сделал ему дыхание рот в рот. Чабан ожил, закашлялся и схватился за горло. - Пойдешь на почту, в город. Дашь телеграмму, - Кастрыч назвал конспиративный адрес. - Ты все запомнил, пастушья сумка? Повтори по слогам, животновод.

Чабан заблеял, и Кастрыч закивал:

- В общем и целом - правильно. К сожалению, немного напоминает утренний крик молодого осла.

...В изысканных оборотах испросив разрешения у трясущегося чабана, Кастрыч освежевал барашка и накормил его седлом больного товарища. Сам он скромно перекусил остатками сепаратных ушей и губ. Какой-то рот, завалявшийся в кармане, особенно жалобно молил о пощаде, ластился к Кастрычу и целовал его повсеместно, ползая по плечам; растроганный Кастрыч дал ему пососать узловатый палец, но после все-таки съел, из милосердия не разжевывая. Накинул бурку, папаху, примерился к посоху и отшвырнул. Раздетый чабан дрожал, обхватив колени тощими руками.

- На человека похож теперь, - похвалил его Кастрыч.

Не слишком таясь, он высунулся из пещеры и увидел далекие костры: преследователи расположились на дневной привал. Кастрыч улыбнулся, довольный, что поломал террористам формулу сна. Приложив козырьком ладонь, он различил отдельных негодяев - Каллапса, Очкой-Мартына и Насрулло: всю верхушку. Головы боевиков были повязаны зелеными лентами с арабскими письменами. В тени деревьев отдыхал взрывоопасный автобус, нашпигованный динамитом. Без пяти минут святые маршировали нагло, не испытывая страха ни перед соплеменниками-коллаборационистами, ни перед неверными.

Гремя цепью, Кастрыч вернулся в пещеру.

- А далеко ли отсюда город? - поинтересовался он у чабана.

Тот начертил на земле какую-то белиберду.

- Вижу, что знаешь, - успокоился Кастрыч. И вдруг стал ужасен: оскалился, взревел, рванул на груди рубаху, скрючил когти. Чабан едва не лишился чувств: таким нехитрым, но действенным образом Кастрыч закрепил сеанс гипнотического убеждения и показал гонцу его незавидное будущее, решись тот ослушаться и не отправить письмо.

Как показали уже известные события, чабан оказался порядочным человеком. Он все правильно понял и сделал. На исходе дня старик вернулся в пещеру и пал к ногам Кастрыча. Тот запахнулся в бурку и дернул ногой. Билланжи вздрогнул, поднял голову.

- Мы уходим, брат, - Кастрыч потрепал его по серой щеке, и маориец порозовел от дружеского участия. - Наберись мужества. Сегодня будет не лучше, чем вчера.



Продолжение: Глава 9. БИТВА ЗА УРОЖАЙ

Оглавление




© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]