[Оглавление]


Опята
Книга первая



Глава вторая
ЭКСПАНСИЯ


13. Посевная страда


Первый блин всегда проходит комом. Иногда - выходит. Но всегда получается, пусть даже самый уродливый и неблагодарный Колобок. У земледельцев, однако, все спорилось, и ком, если и был, проскочил на-ура, не хуже клецки.

Гастрыч сдержал пролетарское слово и пригнал компрессор.

В паузах между раздроблением каменного покрытия, когда Гастрыч прикуривал, ибо успевал, увлеченный, напустить в папиросу слюней, младший Артур Амбигуус прикладывал давно зажившее ухо к полу и шептал:

- Я слышу, как они режутся... Как зубы - на волю... Им тесно там.

- Плохо, что земля мешается с каменной крошкой, - озабоченно почесался Гастрыч. - Но ладно. Как поет этот повар, "и скалу пробивает зеленый росток".

В дверь звонили.

Гастрыч, с отбойным молотком наперевес, шел разбираться с претензиями.

Тогда чета Амбигуусов заглядывала в уборную и видела, что удобства бесповоротно превратились в неудобства. Гигиеническое место потеряло всякую связь с санитарией. Было и другое несовершенство:

- Чего самим-то трудиться, - придумал окулист, у которого еще не наступила очередная смена. - Пускай двойники поработают.

- Надо экономить декохт, - на старинный манер, применяя интимное "х", с неудовольствием сказал на это Гастрыч. Но все же попробовали: каков ты работник, да плотник. Двойники работали за двоих, но недолго. В суматохе не доглядели, и декохту отведали собака, кошка и попугай. Близнецы незамедлительно загадили все вокруг и вновь обособились в одиночестве до растворения.

- А мы их не повыбьем железом? - забеспокоилась Анюта, уже готовая ради Гастрыча варить грибной отвар бельевыми баками и тазами.

- Ты посмотри, как я аккуратненько все умею, я же снимаю самый верхний слой, - и Гастрыч, триумфально вернувшийся с площадки, где всех убедил, что молоток лупит камень для их же собственного блага, наклонил инструмент и чуть ли не положил его на пол; бронебойная часть вгрызалась в каменную плоть под острейшим углом, косо, как будто снимала стружку, и этот процесс наводил Анюту на мысли иного рода, когда возможно так же, с особым подходцем, уместно применять инструменты тех же параметров, но более нежного качества. В изобретательности Амбигууса она давно разочаровалась, так как тому удалось изобрести для нее лишь непутевого сына-студента, тогда как далекое прошлое, в сиреневом платье, с сиреневым букетом, растаяло в сиреневом же тумане, да на сиреневом бульваре, и все уж забылось, и возникала нужда в новых пахарях и паханах; Артур же Амбигуус старший никогда не был ни вторым, ни первым.

Медленно, но верно, обнажалась земля.

- Позови этих дуриков, - приказал Гастрыч Артуру-младшему и поставил молоток в угол, к венику и совку. - Ну, бати твоего дружков. Если опять лижутся, прибей их там, как влюбленных насекомых. Нехай берут себе сито и просеивают пашню.

Крышин и Ключевой, никогда не имевшие пристанища для постыдных утех, теперь уже наотрез отказывались покидать квартиру Амбигуусов. Их привлекали к мелким хозяйственным работам и не давали пить отвар, побаиваясь группового секса. Правда, последнее было обещано им в качестве квартальной премии за верную службу и гробовое молчание. Говоря о последнем, Гастрыч в мыслях надеялся высказаться буквально.

Младший Артур Амбигуус не терял времени даром. Он побывал на лесополосе, простецки перекурил там с дежурным рэкетиром, который продрог и хотел, но не получил ни горячего, ни горячительного.

- Наезды были? - деловито спросил Артур, благо его уже давно назначили грибным бригадиром.

- Не, - зевнул праздношатающийся страж. - Так, являлись какие-то. Тут же погост недалеко. Встанут, все в белом, ага, и стоят, чего-то ждут. Манны небесной, - ухмыльнулся он. - Потом все огни, огни, кресты пылающие... Скоро уж мне сменяться... Я по ним смеха ради шмальнул, так они завертелись юлой.

- И дальше что?

- Да ничего. Повращаются - и снова стоят. Потом куда-то уходят. Ты как - по делу перетереть или просто?

- Ну, я же деловой. Конечно, по делу. Просто тебе будет у прокурора. Хочу поднабрать грибков, самую малость.

- Чего это вдруг - "малость"? - удивился тот. - Себе, что ли?

- Ну да. Трясет меня чего-то с утра пораньше.

- С чего бы? Звеньевому-то?

- А хрен его знает. Знаешь, сколько всего было? Узнаешь - вздрогнешь...

Рэкетир посмотрел на Амбигууса с уважением.

- Хорошо, когда башка варит... Сам себе удовольствие, сам себе антидот. Что, да против чего - ладно, шагай, не задерживаю начальство.

Артур, однако, отстегнул ему, сколько условились с главарями на сходке, и зашагал к полянке. Он знал одну, не особо известную; держал ее для себя, про запас. Иначе все выкосят, натуралисты. Обогнув большую, общественную лужайку, он поднырнул под осинник; прошел, пригнувшись, вдоль засохшей канавы, потом взял резко левее, раздвинул кусты и встал на четвереньки. Вот же они, дорогие и милые его сердцу. Желанные пуще всех благ. Ему, Артуру Амбигуусу, после этих лесных даров даже телки по барабану. Даже "Раммштайн". Даже эфедрон летучих гусар. Даже экстази.

Он, между прочим, двинул пару партий одному ди-джею, но тот впоследствии отказался брать, потому что люди на его сатанинских сборищах стали валиться с ног. Еще даже требовал деньги вернуть, но Амбигуус послал его за деньгами на крышу.

На крыше лишних денег не бывает, сказала крыша, а вот ди-джеям там делать нечего.

Они падают с крыш, как звезды, и кружатся в полете, как диски.

Артур достал пакет и набрал, рыча: "Раммм....шшшштааайннн!... Рамммм.... Шшшшштттааайн!..", ровно столько, сколько, по его предварительному расчету, требовалось для опыта. Он никогда не жадничал и не любил, когда из природы изымают лишнее. Вот из сортира - это дело святое, не говоря о социуме.

Возвращался кружным путем, но всяко старался переместиться так, чтобы на выходе не миновать караульщика. Он показал рэкетиру мешочек, охранник кивнул.

Дома Артур разделил собранные грибы на несколько кучек, неодинаковых по размеру. Отвар, уже перелитый в колбу, слабо грелся на малохольной спиртовке. Младший Амбигуус задумался. Он вышел к отцу, разбудил, пошептался с ним, и взял на всякий случай из потомственно научного, застекленного шкафа два тома по химическому анализу: количественному и качественному. Младший Артур Амбигуус двигался методом проб и ошибок, не имея достаточного опыта, один лишь талант, Божий дар, и не надеясь на отцовскую помощь.

"Какого он, кстати, рожна хранит у себя такие книги? - подумал сын. - Ему-то они на что? Лекции готовить для алкашей? В сизом уголке? В нормальных странах все путем: вошел в приемную к частнику, а там тебе и дипломы, и грамоты, и ксивы разные на стенах висят обязательно, чтобы сразу было понятно: не фраер какой с горы. А на столе обязательно - семейная фотография с собакой. Что-то он не припомнит, чтобы у отца на рабочем столе в наркологическом диспансере стояла такая фотография, где и мама, и он, и остальная живность".

"Перед медсестрами неудобно, - Амбигуус-младший хмыкнул, и прозвучало это в его деятельном сознании крайне презрительно. - Можно ведь повернуть оборотной стороной семейной медали. Когда момент наступает. Когда скрипит и поет холодный кожаный диван".




14. Умное деланье


Артур Амбигуус-младший перебивался с двойки на тройку, да иногда присаживался на кол, зато обладал волшебной, чудодейственной интуицией, нюхом лисы, да лисы не простой, а какой-то, не иначе, японской, из оборотней. Умевшей воспринимать Фудзияму во всей ее самобытной мистике. Пропорции давались ему на глазок, и неизменно верно, как в играх отшельника. Он, в сущности, не нуждался в этих отцовских томах. И взял-то их для солидности-важности, из уважения к ролевым играм в кабинет алхимика - пусть нынче в детской будет кабинет алхимика. Из почитания науки средневековья опишем этот процесс подробнее.

Итак, в ролевом кабинете алхимика он расстелил газету, рассыпал на ней повыкопанные грибы, вооружился пинцетом и начал делить их на кучки: побольше, поменьше и так себе. Он смахивал на Паниковского, погруженного в распределение награбленного. Кое-что Артур оставил про запас.

Было рано, было очень рано, как написал в свое время опять же Есенин, так и не настигнутый марафонистым Гастрычем в гостиницах Англетер, Астория и Кристалл-Палас, и студенту Артуру Амбигуусу очень нравились эти стихи; итак, докончим: "понял я, что надо по грибы". Он воздевал палец и читал их, многозначительно задерживаясь на каждом слове и даже слоге. "Понял! Я! Что надо!.." Человек знал, о чем пишет и для какой аудитории. Дзен ощущался в каждом слоге...

Артур - не Есенин - собирал их с утра. Вернувшись, застал всех спящими: предки валялись в отрубе, Крышин и Ключевой... Артур не захотел присматриваться, отвернулся и молодо-зелено сплюнул. Прочих пока не было, они расползлись по домам, которые представлялись студенту животными норами. Мелкий Амбигуус заглянул в кастрюлю: пуста. "Его сердце сразу остановилось, его сердце сразу за-мер-ло", но тут он увидел отвар, перелитый в банку, градуированную специальным маркером. Капитализм есть учет и контроль. Амбигуус еще не привык к этому новшеству. Уровень жидкости стоял на четвертой отметке, если считать сверху, а против трех вышестоящих - проставлены росписи: во столько-то часов-минут-попытка секунды брал-отливал себе Гастрыч - посылал двойника двумя этажами ниже, морду набить одному скандалисту, а сам обезопасился кучей свидетелей. Алиби, почитай, лежало в кармане. Да нет, оно там только лежит, не надо шарить по чужим карманам лапой, почитай на роже. Да битый и не посмеет заявить. Во столько-то отливал Извлекунов - похоже, этот элементарно подсел, и цели его неясны. Последней собиралась брать мама: уговаривала компаньонов подарить ей немножечко для рагу, потому что у нее закончились сухие кубики, а она любила эксперименты с примитивными специями. "Это ничего, если призраки покушают", - внушала она, но ей припомнили сынка и зверей, не дали. Мама перечеркнулась, вместо нее расписался сам Амбигуус-младший. То, что он взял, теперь и кипело в колбе.

Отныне слово "отливать" обогатилось новым значением, перестав быть непристойным. Вернее, оно очистилось от прицепившегося.

Вообще, по наивности он рассчитывал завладеть всем запасом - со временем. Нечего размениваться на дежурное мордобитие и самодостаточный кайф удвоения. Не говоря о каком-то рагу. Продукт бесценен и должен находиться под контролем знающего человека.

Дело мастера боялось: оно булькало, оно выходило узенькой струечкой пара.

Делатель снял колбу с огня, разлил декохт по другим, пронумерованным. В каждую бросил по щепотке поганок, пометив, куда и сколько. Засек время. Вернулся в кухню, отлил из банки еще одну добрую порцию, поставил отметку: Артур Артурович Амбигуус, для научного опыта.

На всякий случай он развернул фолианты, якобы прислушиваясь к их нудным советам, которые ни для кого не секрет. Секрет - другое! Вот он, секрет: студент преотлично знал и сам: сюда он бросил ровно столько, сколько подсказывал черт, уютно устроившийся в серной ушной раковине. Черт сей очень любил навещать Артура Амбигууса, старшего и младшего, считая серу лечебной грязью. Сюда - тоже правильно, а вот с номером третьим, похоже, переборщил. И неизвестно, во что может вылиться подобная передозировка - понятное дело, в горло, но кто получится? Двойник или нечто иное, с атрибутами чудовища? Или грибы, воспитанные на воле, отданные на откуп ветрам и дождям, перебьют отвар напрочь - ну, тогда он добавит из банки еще и впредь уж не ошибется.

Разумеется, он предварительно смолол все поганки в электрической мясорубке.

"Нужен вакуумный насос, - Артур задумался. - Или он отсос? Напрягу Гастрыча, такой мужик достанет все, что треба, хотя бы компрессор, да на память засос поставит. Любому. - И уже про вакуумные методы: - Это же выйдет чистая вытяжка... фитюля". Такие он - сам не любитель - вытягивал из маковых головок в кафедральной лаборатории.

Он закрепил первую колбу, где лесных поганок было меньше всего, обратно на спиртовке. И распахнул форточку, потому что воздух отяжелел и рядом начало проступать что-то готовое к воплощению.

"Можно и нюхать!" - младший Амбигуус пришел в восторг. ЛСД отдыхает. Одновременно он услышал, как отпирается дверь: прибыл неутомимый Гастрыч. Его теперь называли главным агрономом и выдали запасные ключи, чтобы появлялся, когда захочет. Тот договорился с Анютой и захотел появиться очень быстро и пораньше.

Анюта Амбигуус уже выбралась из-под одеяла и направилась в душ.

- Химичишь? - сосед заглянул в лабораторию алхимика. - Гарри Поттер... Пошли в сортир, поглядим, как там и чего.

Амбигуус послушно пошел за Гастрычем. Проходя мимо ванной, Гастрыч - он умел - оттопырил правое ухо и прислушался: шум воды. Все в порядке.

В сортире он долго созерцал перепаханный пол. И так залюбовался, что даже очень тихонечко затянул "Полюшко-поле".

- Хорошо просеяли, стервецы, - похвалил он Крышина и Ключевого. - Поливали?

Студент пожал плечами.

- Давай польем, - Гастрыч расстегнул штаны и начал последовательно орошать пашню могучей струей. - А горшок вообще заколотим. Зачем он теперь? Бумагу - в ведро. Вот он, биотуалет будущего!

- Не, не надо, - попросил Амбигуус. - Все-таки, не всякий же раз...

- Ладно, - смилостивился тот. - Я пошутил. Достаточно ирригации. Я там удобрения особого принес целый мешок, потом раскидаем. Пойду помою руки, - сказал он, намыливаясь в ванную. - Ты не ходи туда, я их долго мою и думаю всегда, когда умываюсь, мне опасно мешать. Самые умные мысли приходят в голову почему-то под краном. Под самой струей.

Артур решил не останавливать Гастрыча. Мама моется. Ну и что? Из ванной доносилось бормотание, и Артур Амбигуус разобрал уговоры Гастрыча: "Как домочься тебя? томным шепотом? конским топотом?..."




15. Оранжерея


Гастрыч мыл руки около получаса.

- Ну, - изрек он бодро, выходя на божий свет, - идем в прихожую. Поможешь мешок дотащить.

Он, конечно, шутил, ибо сложения Артур Амбигуус-младший был хилого и числился в презираемой касте очкариков - некогда числился. Теперь, став поганкиным бригадиром, он приподнялся в среде обитания - "среде равных", как принято выражаться в ученой западной литературе.

В коридоре, при дверях, стоймя стоял большой, толстый пакет, перехваченный сверху веревкой, как пук волос - затрапезной лентой для украшения дебелой, глупой бабы. Он был донельзя похож на рулон рубероида.

Амбигуус прислушался: ему послышалось, что в ванной плеснуло.

- Чего ты? - по-щучьи осклабился Гастрыч.

- Да так, пришла в голову одна мысль, - отговорился тот, мгновенно узнав босоногое мамино детство. Ишь ты, мамаша, бес тебе в ребро. Или ты копия?

Он чуть возбудился, подумав, как здорово оттрахать свой собственный дубль. Вскоре все случайно узнали, что Крышин и Ключевой уже пробовали, остались очень довольны. Двойники вели себя достаточно самостоятельно, но в главном покорялись воле прототипа. Конечно, желательно приукрасить такую копию парой женских черточек...

- Что за удобрение? - серьезно и вдумчиво поинтересовался студент.

- Гостья ваша, свежего помола и посола.

Младший Амбигуус не вдруг догадался, что речь идет о болтливой, заоблачной Оранской. Он поволок мешок волоком; могучий Гастрыч отстранил его локтем, взвалил поклажу на плечо и снес к оранжерее.

- Эх, не сообразили, - он ударил себя по лбу. - Надо было сперва посолить, а уж потом поливать.

- Ничего, мы разбудим родителей, - отозвался Артур Амбигуус, давая понять Гастрычу, что обо всем догадался, но никому не проговорится.

От порога до унитаза был проложен узкий деревянный настил, чтобы все-таки не все удобрения попадали на пашню.

- Кот уже порылся, - отметил Гастрыч, присматриваясь к следам и различая их без всякой лупы, подобно опытному следопыту из числа коренных обитателей Южной Америки.

Они развязали мешок, полный мелкого рыжего порошка и вкраплений, чуть побольше размером. Очень тяжелый, сущее мучение для Дона Хуана.

- Подай совок, - распорядился сосед.

Он зачерпнул из мешка и начал сеять вокруг себя космическое разумное и вечное.

- Больно много в ней было разнообразного волшебного дерьма, - объяснял по ходу работы трудолюбивый Гастрыч. - Мистика, а не женщина. Инопланетянка. Гиперборейка. Я хочу сказать, что у нас завязалась гиперборьба.

Амбигуус младший смотрел на вкрапления и думал, что они напоминают ему сухой собачий корм. Еще ему пришло в голову, что он отныне не в состоянии достаточно эффективно управлять процессом, так как Оранской не было в его формулах и замыслах. С обычными удобрениями - например, мочевиной - все было более или менее понятно.

- Одежонку спалил, - буднично приговаривал Гастрыч, будто стоял у плиты и жарил яичницу. - Царевна-лягушка...

Звучало так, как если бы он позавтракал куриной кожицей.

От их активной деятельности квартира постепенно просыпалась.

...К вечеру собрались в полном составе и устроили вечер двойников. Краснобрызжей, сдавшейся после долгих уговоров, понадобились уже не два, а четыре стула.

Пьяный Гастрыч подрался с двойником Крышина.

- Я хочу ежедневного праздника Военно-Морской Сабли, - орал сосед. - Песен с нею и танцев с папахами.

- Последнее можно устроить, - сострил - как ему показалось, удачно, - Крышин. - У нас есть специальный клуб для пожилых и разбитых сердец.

- Инфаркту мне хочешь?! - взревел Гастрыч, подымаясь на дыбы. - У меня не сердце - у меня там атомный реактор.

Крышин не убоялся, потому что был двойником, готовым вот-вот исчезнуть.

- Надеюсь, четвертый энергоблок в порядке?

Гастрыч замахнулся, но хам растворился в послеобеденном воздухе, отчасти повысив радиационный фон.

- Он говорил о четвертой камере сердца, - успокоил соседа старший Амбигуус. - Видимо, намекал на четвертый желудочек.

- Пусть поменьше о камерах треплется, - пробурчал Гастрыч. - Небось, ни одной ходки за плечами. Только лежка...

- А как там наши посевы? - игривым и потому отвратительным ввиду ее сложения голосом спросила Краснобрызжая, желая погасить конфликт.

Конфликт угас быстро. Оранжерея интересовала всех. За ужином-обедом употребляли отвар малого калибра, с утра приготовленный младшим Артуром Амбигуусом. И все убедились, что призраки закалились: стали сильнее физически, да и духом покрепче; сохранялись дольше, вели себя нахальнее, когда позволяли, но зато выказывали усиленную волю к повиновению. Их растущая наглость не распространялась на прототипов, ибо те подсознательно представлялись им богами.

- Завтра мы вместе пойдем на твою поляну, - шепнул студенту Гастрыч. - Надо собрать всё. Понимаешь? Всё. Что не сварим, то засушим. Заморозим, спечем, спрессуем в брикеты - неважно.

- Пушку прихватите, - посоветовал младший Артур.

- Я им армию выставлю, - успокоил его сосед. - Поставлю раком, и всех заставлю вкалывать, а после порву. Они будут грелками, а я - Тузиком.

...На первый взгляд пашня казалась прежней. Принесли лупу, но и та не помогла - то ли мелкий помол, то ли шариковые зародыши.

- А микроскопа у тебя нет? - раздраженно спросил Гастрыч. - Не упустить бы спорообразование.

- Завтра будет, - пообещал Артур Амбигуус-старший. - Я возьму на работе. У нас некого микроскопировать.

- Не надо спешить с такими вещами, - вмешался Извлекунов. - Небось, валяется в загашнике какое-нибудь старье, с колотыми-битыми линзами. Коли смотреть не на что. Я сам принесу микроскоп, - оповестил он собрание. - Это будет настоящая вещь. И предметные стекла, и красители - что угодно. При желании сумеем и блоху подковать, и гонококка.

- Гонококка без мелкоскопа можно, - заметил Гастрыч, в очередной раз обнаруживая знакомство с отечественной классикой. Он сделал это уважительным употреблением слова "мелкоскоп".

Кушаньева, работавшая в лаборатории при детской поликлинике, взяла щепоть землицы, высыпала на ладонь и стала водить насобачившимся носом.

- Пахнет грибами, - заявила она с твердой уверенностью. - Как в лесу, знаете? На рассвете, на исходе августа... или июня...

- Поэтично, с этим не поспоришь. Вы анализами занимаетесь? - уточнил Извлекунов.

- В основном, да. А что такое?

- Да нет, ничего смертельного. Погибло обоняние. Тут пахнет так, что скоро и взаправду ментов позовут: решат, что кто-нибудь умер и разлагается...

- И что же вы так ментов боитесь? - поразился Гастрыч. - Ну, приедут. Ну, не найдут они тела. И уберутся восвояси.

- Какого тела? - старший Амбигуус вдруг насторожился.

- Убиенного, мертвого, - спокойно ответил тот. - Нет его, и не было. Все сидят и чинно ужинают. В чем дело, товарищи? У нас плохо пахнет? Так и у вас не лучше. Побывал я однажды в одном дому, запомнилось на всю жизню...

Ключевой сидел на корточках, ковыряясь в земле.

- Вот! - неожиданно воскликнул он, выколупывая круглый шарик, бесспорный гриб. - И вот! И вот!

Грянули аплодисменты.

- Перезимуем, - уверенно пошутил Гастрыч.

А Краснобрызжая, стоявшая посреди настила и качаясь, как бычок, подпрыгнула от радости, да так, что переломила его, досточку, напополам. Агния Барто явно поторопилась с концовкой.




16. Тридцать три богатыря и Батька грибной


Все повторялось: и раннее утро, сулящее день, неизвестно еще какой; и запах грибов, и пение невидимых птиц. Наверное, это были малиновки, снегири, вороны, кукушки и дятлы. Младший Амбигуус абсолютно не разбирался в птицах. Все было впервые и вновь. "Ты помнишь, как все начиналось", - тихонько напевал себе под нос агрессивно настроенный Гастрыч.

"А жаль, - прикидывал Артур Амбигуус. - Если в грибах столько полезного, то сколько же в птицах?" И обругал себя лодырем, а то и совсем непечатно.

Гастрыч устроился рядышком, на пригорке, одетый в тельняшку с закатанными рукавами. Руки у него сливались с тельняшкой, покрытые темно-синими татуировками. В траве лежала плотно закупоренная бутыль с отваром третьего уровня: туда молодой Артур добавил самую концентрированную лесную порцию. Поперек Гастрыча лежал лом.

- Амуниция тоже удваивается, но не всякая, - рассуждал Гастрыч вслух. - Одежда иногда удваивается, а вот я еще нож положил в карман, и сотню рублей - так черта с два. Очень рассчитываю на лом.

- Так попробовал бы....

Они с соседом давно перешли на "ты" без ритуального брудершафта.

- Продукт экономил, - крякнул тот.

- Досадно, - кивнул меньшой Амбигуус. - Иначе бы мы просто напечатали денег и зажили, как люди. Скупили бы этот лес на корню. Сколько здесь псилоцибинов-галлюциногенов!

- Люди, - повторил Гастрыч. - Ты разве видел людей? Э, какие твои годы... Людей... их, знаешь ли, пожалуй, и нет на земле.

Из ближайшего малинника коротко посвистели.

- Шагайте сюда, - позвал Артур Амбигуус.

- А мы и шагаем, - ветви раздвинулись, и в наркотический мир, не заселенный лесом, протиснулся бритый череп руководителя грибной группировки. Он был одет в кожу сразу на щуплое, голое, примитивно разрисованное, тело. Череп был татуирован боровиком. - Ты разве нам указ? Ты у нас масть держишь? Святая борзота!..

Следом за предводителем из безобидного, казалось, малинника, где ясными летними днями трогательные дочки-матери собирали в бидоны ягодки, потянулся головной состав: цельный питон из рядовых звеньевых и ударных фрагментов. Вчерашнего дежурного не было, он отгуливал заслуженный выходной. И нынешнего не было: он отлучился по просьбе Гастрыча. При виде Гастрыча, уточним. Предельно уточним: после попытки конфликта с Гастрычем.

Всего насчиталось человек двадцать, вооруженных цепями и железными прутьями. Старшой, который в кожанке, поигрывал кувалдой.

Он слегка удивился тому, что не заметил еще одного: Гастрыча-близнеца, оказывается, прятавшегося до поры в траве, но теперь перешедшего из положения вольного лежа в положение напряженного сидя.

- Кто такие? - презрительно спросил старшой, временно прекращая маховые движения инструментом.

- Братья мы, - поведал Гастрыч, с ударением на Я, тогда как новый, отпив из бутыли у предыдущего, уже вставал из травы. - Жалудошные. И я среди них главный гриб Мухомор. Грибницу показать? Со шляпкой? Вы засохнете и на червей изойдете, потому как вы пососиновики, шелуха, отрава!..

Содрогаясь, лесные контролеры наблюдали, как из высоких и сочных трав нарождаются, поднимаются и разминаются новые и новые Гастрычи. Это было похоже на падение шашечек домино, заснятое на пленку и запущенное наоборот. Параллельно куковала кукушка. Среди кукушкиных и подступающих крокодиловых слез лесной старшина ощутил себя Лизой Бричкиной, подсчитывающей кукушкины позывные и пересчитывающей фашистский десант. Гастрычи, по нарастающей, завели тихую песню:


- Рано-рано, на рассвете, просыпаются утята,
И гусята, и опята, и нормальные ребята,
Даже десять негритята,
Даже правильные пацаны - и те просыпаются!..

Жуткий хор наливался силой, пока не грянуло:


- Единица - вздор, единица - ноль!
Голос единицы - тоньше писка!
Кто ее услышит? Только жена!
Да и то, если не на базаре, а близко!..

Самый первый Гастрыч удовлетворенно отметил, что лом-таки удваивается - как и знакомство с советской поэзией периода ломки. Он очень любил Маяковского и полагал, что тот застрелился из-за сущего пустяка - сифилиса.

"Простая вещь, - подумал он. - Не составляет труда".

Гастрыч возопил изо мхов и трав:

- А вот пострадать! - такая, кажется, звучала идея? Вы обязаны знать об этом, ибо наверняка читали учебник "Родная речь". После ремня и зуботычин, естественно. Страдание - закон, оно всегда возьмет свое. Ему положено уступать, а я не уступал, зазнавался, роскошествовал, просвещался. Хорошо ли страдание? Оно есть удар судьбы. Но честь и подлость - что это: держать удар и не держать удар? И смиренна ли честь? И если ты держишь удар, то нет ли в этом гордыни и дерзновения?

- Давайте перетрем, - предложил Артур Амбигуус-младший, зарядившийся богатырской дерзостью.

- Ну, давай, - нехотя согласился бритый.

- Железки сначала бросьте, - распорядился Гастрыч.

Последовала недолгая пауза, и следом тишину нарушили грубый звон и звяк.

- Поляна наша, - заявил Артур Амбигуус, снял очки и положил их в нагрудный карман. Этим он, немного знакомый с языком жестов, показывал, что в упор не видит собеседника. - Эта и все остальные тоже.

- Встретим кого - пойдете на удобрение, - хором сказали Гастрычи.

- Добрее вы, правда, не станете, - пошутил Артур над общим корнем.

Предводитель, носивший кличку Доля, побагровел.

- Глядите, не подавитесь, - молвил он, рассматривая вражье войско исподлобья. - Кусок не по горлу покажется.

Гастрыч сделал шаг вперед и толкнул Долю ломом в голую грудь. Тот опрокинулся.

- Как раз по горлу и откушу. На уровне анатомии, от яблочка. От Адама сожру. Обыщите их, - велел Гастрыч братьЯм из ларца.

Гастрычи, передвигаясь неспешно, окружили бригаду и занялись изъятием ножей и огнестрельного оружия, переделанного из газового.

- Бабки тоже заберите, - велел им пращур. - Оставьте на электричку, пивко... Тут до города две остановки. Законник - он всюду, если случай благоприятствует, законник.

- А сыроежки брать можно? - спросил один, самый отважный, рэкетир.

- Нельзя, - ответил неизвестно который Гастрыч, и врезал герою по шее так, что любопытного стервеца парализовало - на его счастье, временно, но с двухгодичным нарушением мочеизвержения. И словоизвержения, естественно, тоже.

- У нас ничего нельзя брать, - подчеркнул Амбигуус-младший. - Даже шишек. Даже чернику. Даже подорожник не думайте рвать, чтобы к ранам прикладывать, а раны у вас появятся... Не обдувать одуванчики. Не прикармливать белок. Не пулять по воронам. Не стреляйте в белых лебедей. Не ссать в муравейники. Вообще не быть. Вам ясно? До вас дошло?

- Пока все понятно, - не без достоинства ответил Доля, растирая грудь, где разливался багровый синяк. - Поймут ли вышестоящие...

- Это наша забота, - Гастрыч посмотрел на часы. Двойникам оставалось прожить еще от силы полчаса. Времени хватало. - Внимайте далее. Обойдете все вокруг, соберете грибы и сложите здесь, к полудню. Братки мои побродят вокруг, последят - неприметно. Потом приедет транспорт, заберет. - Он скопом перекрестил всю нечестную компанию: - Да хранит вас господь, если вы приведете еще братву, или если, неровен час, прикатит кто-нибудь на модной машине. Мы обеспечим такой учет и контроль, когда заметим хоть один ствол... когда нам померещится хоть один калач... то в этом разрезе тем, кто сейчас над вами высоко, лежать под вами будет глубоко. Да и не будет никто лежать, ветром разнесет и оплодотворит... всю эту красоту, - Гастрыч мечтательно обвел рукой окрестности: голубые дали, погибший колхоз, саму лесополосу и кирпичный завод, располагавшийся неподалеку.

Доля порылся в тощих затылочных складках.

- Все равно разговаривать придется, - теперь он говорил почти жалобно. - Конечно, не со мной.

Артур продиктовал ему номер:

- Вот сюда пусть названивают. Поговорить мы всегда с удовольствием.

Время дублеров истекало.

- Разойтись! - рявкнул Гастрыч. - По полянам! Складайте в куртки, штаны спортивные ваши, в кеды, за щеки. Один уговор - не глотать. Засеку сразу и выколочу наружу, ломом. В ту же лунку, где росло. Гольф получится, соображаете? И чтобы к полудню здесь было столько сырья, что приличному пацану не стыдно будет подъехать в заготконтору.

Побежденные бросились врассыпную. Они уже скрылись, когда Гастрычи стали заваливаться и таять. Иные прилагались к прародителю и вливались в него.

- Слушай, а они не испортятся? - вдруг убоялся Гастрыч. - Я имею в виду грибы.

- Я достану вакуумную сосалку, - пообещал Артур. - Сделаем выжимку. Пара опытов с консервацией и замораживанием - я думаю, и впрямь перезимуем. Или, может быть, ты достанешь? У тебя связей побольше... А то понаделаем леденцов-бонбонов, сосучих.

- Самых разных, - Гастрыч имел в виду вакуум. - У меня он давно стоит без дела. Оно ртом да руками приятнее... - На сей раз осталось неясно, о чем он. - Ты правильный пацан, - ощерился натуральный Гастрыч, оставшийся в одиночестве, и потрепал Амбигууса по плечу. Тот вдруг опасливо припомнил: "Минуй нас барская любовь".




17. Дорога к цвету и свету


Вечером дублей не делали, пили чай.

- Давайте я буду ваше лекарство пациентам рекомендовать, на приемах, - предложила Краснобрызжая. - У нас все терапевты чем-нибудь приторговывают. Зарплата-то маленькая. В апреле прибавили - а как все подорожало? И свет, и хлеб! И за квартиру! И проезд! И мы продаем - морскую соль, витамины...

- И у вас в коридоре будет вдвое больше больных, - отозвался на ее дурацкое предложение Извлекунов. - И потом - от какой болезни это будет лекарством? При поносе - поможет?

Краснобрызжая сконфуженно умолкла.

- Сколько билетиков берете, когда катаетесь на карусели? - измывался глазастик.

Идея Кушаньевых звучала приличнее:

- Можно предлагать в семьи, где только один ребенок...

- И тот дебил, - не преминул вставить Извлекунов. - Эти копируются без всяких пищевых добавок.

- Конечно, когда продукты станут достаточно стойкими, - сказали Кушаньевы, словно не слыша его.

- Достаточно - это сколько? - спросил Ключевой. - Два года проживет? Пять? Потом похоронят братика? Выдолбят ладью, отпоют, споют...

- Мы просто предложили, - оскорбленно поежилась Кушаньева.

- Мысль хорошая, - поддержал ее Гастрыч, и все Амбигуусы - папа, мама и сын - поддержали тоже. - Дайте срок, и мы ее воплотим...

- А по мне, так плохая, - не унимался окулист.

- Вас что - сегодня сглазили? - осведомился Гастрыч. - Тебя то есть, братан, извини, тебя. Опасная у тебя профессия. Так вот кто-нибудь поглядит...

- Не меня - вас, - Извлекунов указал на дверь ванной комнаты, где в самой ванне хранились грибы, собранные рэкетирами Доли к полудню. Гастрыч лично приехал за добычей на грузовике, хотя для поганок такая большая машина и не понадобилась. Но в кузове якобы спрятались-залегли остальные Гастрычи. - Вам предстоят серьезные разборки. Вы собираетесь выйти на высокий коммерческий уровень и нуждаетесь в человеке, способном улаживать и организовывать такого рода дела.

- В тебе, что ли? - расхохотался сосед.

- Нет, не во мне, - старательно сдерживая бешенство, сказал окулист. - Но у меня есть такой человек. Ему разрезали глазное яблоко, а я зашил. Он благодарен и обязан мне по гроб жизни.

- Какое все-таки интересное выражение: гроб жизни, - Амбигуус-старший дунул в чай. - Весьма занятный оборот. Почему он вошел в обращение? Колыбель смерти - это я еще понимаю. Красный Петроград, например.

- Потому что крышка всем, как ни крути, - буркнул Гастрыч. Он вперился угрюмым взором в окулиста. Сам-то сосед добился победы на местности, успешно испытав собственную модель. Единственным неудобством было то, что отпочковывалось по одному двойнику за раз - нет, чтобы сразу сделалось много гастрычей. Ннна...караул!.. Рота или полк. Смирно! Не ссыте, ребята, вольно! Вольнее некуда! Но в остальном придраться было не к чему, а победителей не судят, но и судить-то не за что! И нате, пожалуйста - этот капризный субъект с узкой специализацией в поросячьих и жабьих буркалах, снова чем-то недоволен. Добивается верховодства, желая подмять коллектив под себя - не сам, так через награбленные связи, через взаимные переглядывания с пациентами, среди которых, конечно, ему могли попадаться люди не маленькие...

Однако на сей момент неприятный Гастрычу Извлекунов был прав. Те связи, которыми располагал он сам, были не последнего сорта, но людей, способных дать делу задуманный легитимный ход и поставить его на широкую ногу, у него не было.

Анюта подала пирог с грибами - покуда с обычными.

- Об оптовых поставках мне нужно договариваться уже сейчас, - сосед отхлебнул из чайной кружки. - Ниша пустует, и тянуть с этим делом нельзя. Вспомните про атомную бомбу. Едва не прозевали. И если бы не наши герои... "Подвиг разведчика" помните? Не просто так снимался, на потеху толпе... Да и бюро можно открыть хоть завтра.

- Я переговорю с этим человеком, - с большим снисхождением кивнул окулист.

- Я его знаю? - заинтересовался Амбигуус-отец.

- Нет, по твоей части он держится молодцом.

- Жаль, - сокрушенно вздохнул старший Артур. - Хоть нарочно их спаивай.

- Почему бы и нет? - пожал плечами окулист. - Я, правда, не применительно к этому случаю. Но мне знаком уролог, активно задействующий триппер... Водит нужных людей по кабакам, снимает им верных дам стремительного упадка... Создает клиентуру, впаривает антибиотики, сочувственно припадает к окулярам...

- Хороши пироги, - похвалил хозяйку Гастрыч и стрельнул глазами, намекая на ванную.

- А ко мне все старушки бредут, - пожаловалась Краснобрызжая. - И работницы ткацкой фабрики. Я им водоросли продаю...

- Какие водоросли? - встрепенулся Гастрыч. - Что, еще и водорослями можно? А камышом? Голышом, с малышом?

- Нет-нет, - участковый терапевт испуганно подпрыгнула на своих двух стульях, которые как бы срастались под нею, словно тоже прихлебывали какое-то сильнодействующее средство. - Пищевая добавочка...

- Мы отошли от темы, - напомнил Извлекунов. - Деловому человеку понадобится эффектная демонстрация. Желательно тоже на местности, в реальной жизни, при посторонних и не заинтересованных, а, скорее, наоборот, очевидцах. Чтобы уловить все нюансы и оттенки возможного применения и последствий. Так сказать, мелкое преступление без наказания. Помните, с какой чепухи начинал инженер Гарин? Опыты начинают с крыс... как театр - с вешалки.

Тут нашелся Амбигуус-младший:

- Назначьте встречу в ресторане! - воскликнул он. - Большой человек посидит в сторонке. А двойник на халяву нажрется и бесследно растает.

- Это, молодой человек, неплохая мысль, - задумчиво произнес окулист. - Он постоянно обедает в одном частном кафе, которое и рестораном-то оскорбить совестно. И если воспользоваться обеденным часом... бизнес-ланчем...

- Ну, и по рукам тогда, - отрезал Гастрыч, преображая украденный замысел в собственную инициативу. - Договаривайтесь о месте и времени. Мне понравилось ходить на стрелки.

- Нет, - усмехнулся Извлекунов. - На вас... на тебя ему и смотреть-то будет тошно. Мы попросим... Господин Кушаньев, как вы насчет того, чтобы покушать?

Жена педиатра пихнула того локтем:

- Соглашайся, - шепнула она. - Дома готовить не придется.

- Дура, - шепотом отозвался тот. - Это же будет мой дублер. - Громко же он ответил: - Я всегда согласен поучаствовать и помочь - тем более что до сих пор моя лепта была весьма и весьма скромной.

- Отлично, - обрадовался Извлекунов, - я сейчас же свяжусь и договорюсь.

Чернявый и неприятный коротышка, он еще ярче выглядел так, точно его самого достали пинцетом из какого-то непотребного места. Он ощущал, что его превосходство над Гастрычем начинает приобретать офтальмологически зримые очертания.

Не зная, чем возразить, Гастрыч пробормотал:

- Пошли в огород, посмотрим, как там делишки.

Огород был всеобщим любимцем; его называли то пашней, то грядочкой, и даже знаменитой Земляничной Поляной в честь фильма Бергмана, который когда-то смотрели Крышин и Ключевой, но ничего не помнили, кроме какой-то лошади: она почему-то их отвлекала и мешала целоваться в заднем ряду маленького кинотеатра, что на окраине. К тому же, то один, то второй постоянно становился на колени, спиной к экрану.

...Перед входом пришлось надеть ватно-марлевые повязки: запах становился нестерпимым и уголовно наказуемым.

Грибы росли, как на дрожжах. Щедро удобренные, они уже отчетливо белели круглыми шариками шляп, целиком занимая посевную площадь.




18. Пищевой полигон


В тот самый день и час, когда Гамлет и метрдотель потрясенно стояли над опустевшим стулом и настольными объедками, зал не был пуст.

За лучшим столиком, подальше от эстрады, но так, чтобы все вокруг было видно, сидел не большой, а удивительно невзрачный, сказочный человечек: весь скрюченный - скрюченные ручки, скрюченные ножки, да и дорожка, по которой он имел обыкновение ходить, была кривой - как и глаз, упомянутый Извлекуновым.

Потому что Извлекунов не зашил, как похвалялся, глазное яблоко, а вынул его напрочь, да и то не сам. Он просто помогал, то есть ассистировал во время сложной операции по извлечению пули, по странной случайности попавшей в тот самый глаз и засевшей неглубоко, не затронув важные нервные центры. Пуля была уже на излете, потому что специально нанятый снайпер целился издалека. Параллельно - но уже в другом месте - шла вторая операция: отловленному второразрядному снайперу, прикованному к трубе парового отопления, старательно зашивали естественные отверстия тела

Человечек был одноглазый и носил повязку, но пока, не зная оранжереи, не ватно-марлевую, а лишь бархатистую черную, да на глазнице.

"Кореш ему знатно зашил", - усмехнулся Гастрыч, расположившийся за соседним столиком. Он ел салат и запивал его Абсолютом. Пиршество оплатил человечек, для которого эти деньги были плевыми. Вообще, он напоминал паучка. Многие могущественные люди, если успевают дожить, превращаются в таких вот с виду нумизматов-библиофилов.

"Мне всегда казалось, что Человек-Паук выглядит немного иначе", - в душе насмехался Гастрыч. Он, как обычно, подозревал подвох, и впоследствии не ошибся. Амбигуус-младший, сидевший напротив, тоже считал, что Спайдермен - это что-то другое.

Здоровым глазом человечек, науськиваемый Извлекуновым, внимательно наблюдал за представлением, устроенным свежеизготовленным двойником Кушаньева.

- Я пока не улавливаю сути, - ровным голосом заметил могущественный соглядатай.

- Сейчас уловите, - клятвенно заверил его окулист.

Человечек положил себе в неожиданно широко разверзшийся рот маринованный грибок.

- Замечательные грибки, рекомендую.

- Грибки? - при этом слове доктор Извлекунов ужаснулся, решив, что собеседнику давно все известно, и он тянет время, после чего - из тех или иных соображений - прикроет их лавочку, еще не столь широко разгулявшуюся, как уголовный рот.

Но вот испарился Кушаньев, и человечек отложил вилку. Он промокнул салфеткой рот и переглянулся с окулистом.

Полюбовавшись скандалом без жертвы, он знаком подозвал ошеломленного метрдотеля.

- Я все оплачу, - сказал он. - Если вы с Гамлетом развяжете языки, то превратитесь в дорожные покрытия. У нас в городе идет большая работа... И дураки объединяются с дорогами посредством катка, гудрона, мазута... ну, ты меня понял, быть тебе или не быть.

Метрдотель прижал руки к сердцу: не вопрос!

Человечек повернулся к Извлекунову.

- Разговор состоится, - постановил он и встал. Хромая, благо снайпер стрелял дважды, он двинулся к выходу. При этом кривой человечек не без приятной грации опирался, как и положено, на баснословную антикварную трость.




19. Куккабуррас


Маленький, невзрачный, хромой и одноглазый человечек; вообще малоподвижный инвалид, счастливая жертва, уклонившаяся от многих покушений, носил фамилию Куккабуррас. Никто, конечно, не знал, была ли эта фамилия подлинная, выбрал ли он ее себе сам, или ему ее где-то назначили без всякого согласия и спроса - существуют же в мире такие места, где имена изменяются по злостному или доброжелательному, но неизменно чуждому произволу. Человечек предпочитал инициалы Л. М., которые тоже, возможно, выбрал себе сам в благодарность и честь известной табачной марки, хотя ему и указывали уже в среде "его равных", что курить такую дешевку - западло. Эл-Эм настаивал на своем, и спорщики отступали. "Лазарь Милорадович - чем это вас не устраивает? - спрашивал у них Куккабуррас. - Купеческого смысла, замеса и замысла человек".

А потому случалось, что изредка к нему обращались и так.

Длинный белый автомобиль, ожидавший Л. М. перед входом в ресторан, распахнул двери. Неразговорчивые с детства молодые люди пропустили сначала шефа, а потом уже остальных, предварительно заставив поднять руки и ощупав одежду. Щупали Гастрыча, чернявого Извлекунова, своим засаленным видом портившего ослепительный белый автомобиль, и обоих Артуров Амбигуусов, старшего и младшего.

Младший Амбигуус, пока не изготовил себе достойную копию, окончательно забросил учебу; отец состряпал ему справку из наркологического диспансера - гадость, понятно, а все-таки вещь: документ.

- Философия всего этого дела, дорогие мои, - вдруг заговорил Куккабуррас, - стоило лимузину тронуться с места. - Общая философия бизнеса - на чем она будет строиться? Вот что всегда и везде интересует меня в первую очередь.

Здесь отличился Амбигуус-старший, за свою богатую практику наслушавшийся многих разных параноидных исповедей:

- Суть - проста: народ бежит от действительности, желает галлюцинаций и мечтает о полноте самовыражения.

- Но - в жизни? - поднял палец Спайдермен. - К полноте самовыражения - в жизни? Иначе, зачем вам ко мне обращаться с исчезновениями, да еще исчезновениями из ресторана?

- Да уж не на том свете, - саркастически усмехнулся Гастрыч, сидевший на одном из передних сидений. Сидений было столько, что сиди, сколько хочешь, и всякое каким-то бесом оказывалось передним.

- Вот потому вы и пришли ко мне, - Куккабуррас довольно погладил бархатистую тряпочку на глазу. Ни с того, ни с сего, он с непонятной обидой растолковал: - Это чрезвычайно редкая разновидность бархата, им можно прочищать все - уши, мониторы, телеэкраны...

Своими словами он напомнил Амбигуусу-младшему вымыть уши, разбудил задремавшего черта, и тот, прислушавшись, посулил Куккабуррасу веселую житуху.

- А у нас - чрезвычайно редкая разновидность химических соединений, - вот предмет, внимание к которому вернул ему Гастрыч, ибо мавр по фамилии Извлекунов свое дело сделал и волен, обязан был уползать в ему приличествующую тараканью щель-нишу, нищую щель.

- Ах, разумеется, - Эл-Эм закурил, как всем почудилось, сам себя, потому что мгновенно окутался дымом Эл-Эм. - Ваш препарат. Между прочим, позвольте спросить: где сейчас находится ваш циркач, так ловко нагревший ресторан? В багажнике? Исключено. Мои люди весьма наблюдательны.

- Он сидит у нас дома, - молвил Амбигуус-старший. - Со своею женою. Он вообще никуда не выходил, и там подтвердят...

- Братья?

- Во грибе, - согласился Гастрыч.

- Вы все увидите, почтеннейший Куккабуррас, - Извлекунов примкнул к беседе, видя, что инициатива заново уплывает в руки Гастрыча. Но он поторопился, потому что в доме Амбигуусов Эл-Эм увидел нечто весьма для себя нежелательное.

Квартирная дверь была распахнута настежь, на лестнице топталась дворничиха и заглядывала внутрь. Там, внутри, расхаживал участковый уполномоченный. Оказалось, что негодяй, которого Гастрыч уже единожды поучил уму-разуму, не угомонился и настучал на трупный запах, ядом якобы расстилающийся из-под двери и отравляющим туманом ползущий по лестнице.

Дверь в сортир была распахнута.

Анюта Амбигуус, Кушаньев, Крышин-Ключевой и Краснобрызжая бестолково оправдывались, тыча растопыренными пальцами в поляну, окружившую санитарную емкость снежным налетом, напоминавшим свежую проказу не из детских забав, а из курса инфекционных болезней.

- Это грибки, шампиньоны, - втолковывала Анюта.

- Здравия желаю, - Гастрыч переступил через порог. - Здоров, участковый! С чем пожаловал?

Куккабуррас скрючился совершенно. Его мудреное имя, хотя и не числилось сейчас в ориентировках, уже не однажды звучало в милицейских кругах. Но взгляд участкового скользнул, скорее, не по нему, а по трости, прикидывая, потянет ли та на оружие.

- Пахнет у вас тут, граждане, - мрачно сказал участковый. - И запах знакомый. Хозяин пришел?

- Хозяин я, - Артур Амбигуус-старший выдвинулся вперед. - Вы посмотрели бы лучше, гражданин участковый, что в лоджиях делается, у милых моих соседей. "Мы купили пианино" - это пустяки. И свиней-то выращивают, и гусей. Недавно лошадь заржала, я лично слышал. В три часа ночи. И цокала. И покрывала коня. А вы придираетесь к безобидным грибам... Всяк по-своему кормится.

- Я все-таки хотел бы задержаться и осмотреть помещение на предмет упокойника, - не соглашался и упорствовал участковый. - Выйдут неприятности, если вы помешаете мне это сделать, хотя, конечно, я пока еще не располагаю ордером.

- Какой слог для сотрудника милиции, - восхитился Гастрыч. - Университет миллионов?

- Да ради бога, - всплеснула руками Анюта, и сразу поверилось, что она не прячет скелеты в шкафы. - Смотрите, сколько угодно, Аверьян Севастьяныч.

Тот недоверчиво втянул воздух столь глубоко, что не сдержался, и общая атмосфера ухудшилась, но ненамного.

- Я посижу в лимузине, - шепнул Куккабуррас, разворачиваясь на трости, но мощная лапа Гастрыча легла ему на плечо.

- Обождите, - ласково прошелестел Гастрыч. - Ничего страшного не происходит, вам ничто не грозит. Вас не тронут, вы им не интересны.

Эл-Эм остановился, готовый, однако, бежать и, по причине скрюченности, петлять по первому же сигналу.

Крышин и Ключевой откровенно любовались немолодым, но неизбежно умудренным до изношенности участковым.

- Кобура лишняя, - шепнул Крышин, и Ключевой согласно кивнул, размышляя о платоновской любви к сединам. За нею следовала уже любовь к абстрактной идее, но с этими вещами у него пока не было связи: досократовский возраст.

Аверьян Севастьяныч проследовал в спальню, где действительно пораспахивал шкафы, заглянул под кровать, поискал кровавые пятна. Очень внимательно исследовал ванну, рассчитывая найти там зарубки от мясницкого тесака. Надолго задержался в лаборатории Амбигууса-младшего.

- Студент второго курса химического факультета, - немедленно отрапортовал сообразительный Артур-младший и сунул участковому просроченный студенческий билет.

Аверьян Севастьяныч взял пальцем какого-то порошка, лизнул и скривился, увидев, что это не героин и не кокаин. Это был кокаин, просто Амбигуус еще не успел довести его до ума.

- Много вас здесь, - изрек участковый уже не без жалобы в голосе.

Анюта Амблигуус вынесла ему стакан с ломтиком красного перчика.

- Эх!.. - Тот, наконец, снял фуражку и присел к столу. - Шампиньоны, говорите. А как же СЭС? Вы имеете разрешение?

- Вопрос двух часов, - Гастрыч поднял обе руки. - Возможно, трех.

- Это же не запрещено? - улыбнулся нарколог Амбигуус.

- Добро, - Аверьян Севастьяныч выпил стакан, прощально и ловко хрустнув перчиком.

Слово не воробей, к тому же оно материально. Сказав "добро", участковый подобрел на глазах.

- Ну, хорошо, - он встал и надел фуражку, прихватил папку. - Я вижу, что ничего разлагающегося у вас тут нет. Конечно, огород не предусмотрен...

Обнаглевший Гастрыч, напрочь забывший, с кем он имеет дело, пощелкал пальцами в сторону короля преступного мира. Куккабуррас, как припрятанного туза, шулерски вытянул стодолларовую купюру. По мере своего перемещения от короля к милиционеру, купюра магическим образом, незаметным даже для дающей шулерской руки, сменилась и превратилась в тысячерублевку, которую Гастрыч почтительно вложил Севастьянычу в нагрудный карман. Он побоялся, что Севастьяныча поразит сумма, и тот решит, что дающему есть, что скрывать.

- Ну, я пойду, - откозырял полностью удовлетворенный участковый, которому даже отшибло разум и нюх. Он больше не чувствовал никакого неприятного запаха. - А вашему соседу я передам...

- Не надо, - придержал его Гастрыч, лучась недавно изреченным добром. Он отражал его, произнесенное. - Мы сами с ним побеседуем, дружелюбно и по-соседски, как полагается цивилизованным людям...

Участковый вышел на лестничную площадку и шуганул дворничиху.

- Делом займись! - рявкнул он. - Гляди, сколько свинства кругом! - А Гастрычу посоветовал: - Вы все-таки, именно что цивилизованно, постарайтесь, чтобы никаких от него не было заявлений... о членовредительстве, оскорблении действием и словом....

- Не тревожьтесь, - Гастрыч деликатно подталкивал участкового в спину. - Никаких заявлений не будет вообще. Он славный малый, если разобраться, и у меня к нему найден особый подход.




20. Фильтрованный базар


- Почему вы без телохранителей? - осведомился окулист, усаживая Куккабурраса в самое мягкое и удобное кресло.

- Они в лимузине, я велел им остаться, - проворчал Эл-Эм. - Случись со мной что, и дом бы попросту взлетел на воздух. Да оно же и лучше вышло? - он вдруг улыбнулся простецкой, давно позабытой улыбкой. - Явись мы всем кагалом...

Анюта Амбигуус, бессмысленно хлопоча, воображала себе взлетание дома, о котором догадалась и сама, случись какая-нибудь неприятность.

- Добрая месть, но слабое утешение, - заметил Извлекунов. - Впрочем, вы, как обычно, поступили мудро. Вами водила ваша прославленная интуиция, и она подсказала, что эти громилы здесь будут лишними...

- Мной не водят, - огрызнулся авторитет. - Водят знаешь, чем? И по чему?

Окулист сник.

- Откуда ему знать, - ухмыльнулся Гастрыч.

- Да, да! - подхватили Крышин и Ключевой. Гастрыч склонился над ухом Куккабурраса и что-то шепнул.

- Выставьте отсюда петушню, - приказал Эл-Эм. - И не подпускайте близко, чтобы порядочному человеку не оскоромиться.

- Ясно? - обратился к одноклассникам Гастрыч, по-рачьи выпучивая глаза. Те испарились не хуже собственных копий. Правда, Амбигуус-младший, направлявшийся в гостиную, успел расслышать, как они бормочут какую-то чушь о пещерной половой дискриминации.

Куккабуррас устроился поудобнее и закурился, если припомнить название сигарет. К сожалению, неудобно ему бывало в любом положении, и оставалось удивляться, как это он ухитряется вести себя по-барски непринужденно в разного развязного рода общественных местах - например, в ресторанах.

- Итак, - Эл-Эм снова принялся за свое, - я стал свидетелем фокуса. Субъект, иллюзионист, нагревший ресторан на солидную сумму, сидит себе дома и попивает чаек-кофеек. Это брат-близнец? Однояйцевый? Или его хорошенько загримировали?

- Насчет яиц я ручаюсь, - начал Гастрыч, слегка удивленный, но его перебил хозяин:

- Близнец - здесь вы правы, господин Куккабуррас...

- Ах, да, я и забыл, - гость протянул руку с массивным квадратным перстнем, который все, сразу же догадавшись, чего от них ждут, поцеловали. - Вот, замечательно. Выходит, близнец, и фокус - в исчезновении...

- И да, и нет, - сказал нарколог. - Видите ли, это временный близнец, неустойчивый.

- Психический, что ли? - удивился Куккабуррас.

- Не в этом смысле. Он существует от силы несколько часов, но за этот период способен натворить любых дел, какие велят. Мы научились контролировать относительную стабильность двойника... но этот двойник далеко не вечен.

- Вы пытаетесь меня убедить, будто умеете изготавливать двойников на заказ, да еще и с управляемой продолжительностью жизни.

- Именно так, - прохрипел Гастрыч.

- Я вам не верю, - ответил Куккабуррас, и с него мигом слетела напускная невзрачность: глаза разожглись, морщины разгладились, а стан - разогнулся.

- Вам придется, - пожал плечами студент. - Вы можете убедиться в этом на себе, прямо сейчас. Держите и пейте до дна.

Он протянул авторитету специально приобретенный для столь важной персоны бокал, изготовленный в форме рога изобилия, чтобы его нельзя было поставить на стол недопитым. Хрустальный и не очень дорогой.

- Я начинаю подозревать, что вы задумали меня отравить, - улыбнулся Эл-Эм. - Куда ты меня привел, волчара? - поинтересовался он, уже по-новому изучая окулиста. Извлекунов побледнел.

- Смотрите, я наливаю себе из того же графина, - Амбигуус-младший наполнил первую попавшуюся чашечку. - Смотрите, я пью. Теперь ждите.

Через несколько секунд ошеломленный Куккабуррас пронаблюдал раздвоение юного химика. Стараясь ничем не выказать постыдного ошеломления, он задал вопрос:

- И сколько же он проживет?

- Кто? - не понял Амбигуус-близнец. И тут же частично пропал, как будто не появлялся, а частично - слился со своим оригиналом.

- По-разному бывает, мы же вам и говорим, - напомнил о себе Гастрыч.

Куккабуррас задумался.

- Пусть хозяйка выпить принесет, - потребовал он, что означало сдачу позиций. Амбигуус-старший выскочил в коридор, крича: "Анюта! Анюта!"

- А память? А опыт? - уже настойчиво допытывался гость. - Навыки? Они тоже дублируются?

- С изъянами и выпадениями, если говорить об отдельных и не о всех конкретных способностях. Но устная речь, письмо, знакомства - все сохраняется. И хорошо усвоенные, впитанные навыки - тоже. Однако самое главное - они слушаются родителей. Если копировать снайпера - вы получите снайпера той же квалификации. Если велосипедиста...

- К чертям велосипедиста, - сказал Куккабуррас. - К снайперу на прицел...

Вбежала Анюта с графином, стопками и легкой закуской.

- Угощайтесь! - восхитилась она.

- Сделайте мне одного, - распорядился Куккабуррас. - Пятиминутного.

- Такого и приготовили, - младший Артур вторично протянул ему рог. - Выпейте и пообщайтесь. Мой первенец посмел толкаться возле холодильника, не понимая, кто рядом, но больше такого не повторялось. Мы можем выйти, если речь пойдет о секретных материях.

- Да черт с вами, сидите, - отмахнулся бизнесмен. Он выпил стопку, зажевал веточкой зелени, после чего решительно опустошил хрустальный рог. - Ну, смотрите, - пригрозил Куккабуррас удвоенным голосом: прижавшись вплотную к первому, недоверчиво скрючивался второй.

Молчание длилось секунд пятнадцать.

- Ты знаешь меня? - спросил Куккабуррас-первый у неожиданного соседа.

- В натуре, - кивнул двойник.

- Назови мои любимые сигареты.

- Мои любимые сигареты. Эл-Эм.

- Последняя сделка?

- Лесозаготовки в Брянской области.

- Какого цвета мой лимузин?

- Белого, брат, - отозвался тот. - Я что-то не возьму в толк: ты опер, хули? Чего ты меня допрашиваешь? На какие ты меня колешь дела?

- Больно строптивый и разговорчивый, - отметил Куккабуррас. - А посулили иначе. Поди, ударься головой о стенку.

Эл-Эм номер два выкарабкался из кресла, пошел к стене и с размаху треснулся лбом. Первый же обратил внимание, что близнец тоже с тростью и бог его знает, с чем еще, если учесть оснащение самого Куккабурраса.

Прототип взялся за голову.

- Даже во мне отдалось, - пожаловался он.

- Недоработка, - согласился Амбигуус-младший. - Больше никогда не отдастся.

Извлекунов ерзал, переполняясь восторгом от того, что его профессионально-прозорливый замысел удался во всей красе. Исключительно успешная миссия.

- И все это выжато из грибов? - недоуменно пробормотал настоящий Эл-Эм.

- Только не я! - жизнерадостно возразил ему близнец и пропал вместе с тростью. Пять минут истекли.




21. Если копнуть


Мафиози погрузился в глубокие размышления. Всем остальным его мысли были понятны: как бы разжиться секретом и не заплатить за него ни гроша. Это были смешные, простительные надежды.

- Кстати, - очнулся, наконец, Куккабуррас. - Мент не ошибся. В квартире действительно пахнет падалью. Вы где-то спрятали тело.

- Оно пошло на подкормку, - объяснил ему Гастрыч. - Это же особенные грибы. Они требуют особенного ухода, специального рациона. Методом проб и ошибок мы установили, что человеческий порошок им очень по вкусу.

- Так можно договориться! - встрепенулся тот. - И очень выгодно. Этого добра у меня всегда достаточно. Мы даже сами всех измельчим и доставим. А вы нам за это будете поставлять напиток.

- Это крайне любезно с вашей стороны, - заявил, поклонившись, Амбигуус-старший. - Но с удобрением мы справимся и сами.

С чего он так решил? Нарколог готов был поклясться, что никогда еще прежде ему не приходили в голову подобные криминально-агрономические мысли.

- С вами можно вести разговор, - Эл-Эм налил себе новую стопку. - Чего же вам нужно от меня?

- Мы хотим открыть бюро под вывеской "Алиби", - ответил Гастрыч.

- Нет, такое название не годится, - встрял Извлекунов. - Оно бросается в глаза - это я говорю вам как специалист по глазам; оно навлекает ненужные подозрения. Лучше будет что-нибудь попроще, понейтральнее, но - завлекательное.

- Я уже знаю, - сказал студент. - "Агентство, или бюро универсальных услуг". Всякая шушера уйдет восвояси ни с чем, а деловые люди быстро смекнут, что к чему.

- Это разумно, - одобрил Куккабуррас. - Я берусь оповестить деловых людей. Хотя такие рекомендации мне могут аукнуться.

- Нам нужны соответствующие визы, разрешения, справки, регистрация и, разумеется, помещения, посевные площади, пахотные земли. Желательно, чтобы это вплеталось в сеть общественных туалетов. В этих местах накапливается особенная аура.

- Так мы же в таком сегодня откушали! - расхохотался Эл-Эм. - Вы разве не помните? Там прежде был сортир, его переделали сперва под шалман-распивочную, а после накопления фондов сделали ресторан. Мне, разумеется, впадлу закусывать у параши, пускай даже бывшей, но я - один из совладельцев этого заведения, так что волей-неволей... простительно. Поставлю свечку Николаю Чудотворцу и отмолю грех.

Гастрыч притворно всплеснул руками:

- Так это мы вас нагрели! Простите великодушно...

Куккабуррас нахмурился и обиделся:

- Вы можете поселить туда всех своих двойников и набивать им утробы, сколько понадобится. Мой бизнес как-нибудь выдержит такой катаклизм. Вот Гамлет не выдержит, - Эл-Эм сменил гнев на милость и улыбнулся краешком рта. - Хорошо. Считайте, что точка у вас будет, даже несколько. Если возникнут проблемы с сырьем-удобрением - обращайтесь и спрашивайте, проблем не возникнет. Но наша-то в чем корысть? Нахрена попу гармонь?

- Вы же будете получать декокт, - удивился Амбигуус-старший. - Он же - декохт. Отвар. Дозированный поминутно, посекундно, посуточно. Вы сможете отправлять ваших людей на любые задания, в то время как сами эти люди будут предаваться прилюдным утехам в саунах, барах и казино. Идеальное алиби.

- Ну да, ну да... Совсем разжиреют, потеряют сноровку, - хмуро ответил Эл-Эм. - Ну, ничего. - Я буду устраивать им специальные сборы, семинары и тренинги, чтобы не потеряли форму. Расширю спортивную базу... А то надублируете растяп, которые еще и раствориться не успеют, как их сцапают. Послушные, говорите? Вот языки-то и пораспустят.

- Послушные - Вам. Вы прикажете - они и не распустят, - убедительно молвил Гастрыч. "Ты не встанешь - он не взлетит", - процитировал он ни к селу, ни к городу "Двести десять шагов по планете" Роберта Рождественского. - Для них первое слово главнее второго. Первое слово сказал Ленин, а второе - Гитлер... Первое слово съела корова... Ну, со временем мы насобачимся печатать их вообще без языков.

- Хорошо, тогда наше слово - купеческое, несъедобное, - важно сказал Куккабуррас и начал вставать. Извлекунов и Гастрыч метнулись к нему, чтобы поддержать за локти. - Вы бы хоть попрыскали тут чем - одеколоном, что ли, - посоветовал тот на прощание.



Продолжение: Глава 3. ДАВНЫМ ДАВНО

Оглавление




© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]