*
СПЕКТАКЛЬ
1.
Я за кулисами подслушивала в Праге,
я знаю декорации Парижа,
я видела просцениум Ассизи,
но сам спектакль - ни разу, никогда,
пусть, туристической исполнившись отваги,
себе шептала в городах: - Бери же!
но капельдинеры навязчиво косились,
и действо испарялось, как вода.
Не подглядеть - хотя бы и пролога,
покуда сам не озадачен ролью.
У городов нет зрительного зала,
ряды балконов не введут в обман,
ведь пьесы пишут раньше, чем с порога,
их с потолка берут, их варят с солью,
с приправою домашнего скандала,
от гостя пряча в потайной карман.
В моем же городе в метро и вдоль канала -
повсюду указательные знаки,
сплошные режиссерские отметки,
и в пьесе план отсутствует второй.
Отображение твое волна качала,
и на Васильевском - твоей Итаке -
барахтался в координатной сетке
твой недогероический герой.
Тебе буксир с Невы сигналил басом,
тебе Ростральные колонны розовели,
тебе чинился Лейтенанта Шмидта,
тобой используемый в общем редко, мост.
Тебе кружили яхты левым галсом,
тебе сверкали влажные тоннели,
тебе Мечети голубела митра,
и Петропавловка вставала в полный рост.
А бедный гость - скупой венецианец,
любезный парижанин - кто угодно,
пытается под сводом белой ночи
на сцене сделать маленький шажок,
не вписываясь в твой чудесный танец,
проскакивая, как затакт, сам город,
и сфинксы щурят каменные очи,
сворачивая действо, как флажок.
2.
Любовь не ходит по проспектам Петербурга -
по дачкам кукольным крадется, вдоль залива;
в песке, с жестянками от выходных, окурки
ее безумств сгорают торопливо.
Безумства строго рамками объяты:
три месяца, два года - счет конечен,
а дальше, несмотря на рамки даты,
одно и тоже: spleen, по-русски - печень.
Вредны для печени спектакли здешних ларов:
топить в вине любовные обмылки
нас классики учили в кулуарах,
остерегая от деяний пылких,
и ты, антракт в угаре пропуская,
очнешься у бескрайнего буфета.
Что делать с жизнью, если жизнь такая,
что белой ночью не хватает света.
Как, Лиза, ты стояла над Канавкой,
ночь начиналась, а его все нету,
и сердце обращалось внутрь булавкой,
под мостиком предполагая Лету.
Через весну ты забывала тело,
но действо продолжалось шатко-валко:
спектакль все шел, хоть ты и не хотела,
кончалась вечность, словно зажигалка.
Новейшей вечностью командуя сурово,
ты уезжала в Плодив ли, в Сиену,
ища себе то призрачного крова,
то свежих декораций на замену.
3.
Ты за кулисами подслушивала в Праге,
неясный шепот посчитав за правду,
предполагая, что безмерно рада,
но радость отдавала вкусом браги.
И падала чугунная решетка,
и без врагов своих так было жутко,
что хуже этой невеселой шутки
лишь массовая пьяная чечетка,
и города меняя, как перчатки,
вовек не смыть следов водички невской,
добьешься лишь того, что выпить не с кем
и в слове "друг" находишь опечатки.
Я здесь. Не еду в Рим, Чикаго, Дели.
Я признаю бессмысленность потуги
хранить любовь, укрыться от подруги.
Я здесь. Спектакль идет на самом деле.
_^_
* * *
Над рощей небо птицами наперчено,
восточный ветер дергает кусты,
и тополя, страдая, видно, печенью,
желтеют, но по-прежнему густы.
До осени - неделя и, как водится,
об эту пору чересчур щедра,
как сердце, за грудиною колотится
и гонит сны колючая хандра.
А лето убегающее видится
чужим окном за струями дождя,
как станции от Вишеры до Винницы,
что проезжала я, не выходя.
_^_
* * *
Ну, вот и все. Похоронили.
Перестояли. Откурили.
И ненароком - простофили? -
С вином забыли о могиле.
Как дождь, не проливаясь, сеял,
причетник, запинаясь, пел,
кончался лес - и желт и зелен,
тропарь же долог был.
Из магазина, затоварясь,
уселись в кухне вшестером.
А он - давно уж не товарищ,
Ну, если честно, напролом.
Ну, вот и все. Никто не плакал.
Лишь, разве, как кидали глину,
внутри зажался некий клапан,
сечения наполовину.
Но за столом, припомнив байки,
нет, не о нем, всяк о себе -
метали скороспешно спайки
и изощрялись в похвальбе.
Я не права, но ненароком
не сладить с отведенным сроком,
а все равно нам выйдет боком
забывчивость, как блеск сорокам.
Блестит капкана зуб веселый,
и тем, кто нынче новоселы,
вести нас по садам и селам,
не то, по храмам и костелам.
Они простят - не как живые.
На пальцах капельками воск.
Зачем же псы сторожевые,
обиды скрадывают мозг?
_^_
ВЕСНА
1.
Нет ничего: ни тления, ни тьмы -
круговорот рассветов и рождений.
И в декабре, под торжество зимы,
пусть входят в раж застенчивые тени,
сомкнув дрожащие размытые бока,
согреют землю голую, рябую.
Зима в беспамятстве упорно глубока,
но Фаэтон уже готовит сбрую
квадриге новой. Лошади храпят,
косясь на солнце, вывернули уши.
Земля не спит, и на земле не спят
ее дозорные, ни в море, ни на суше.
Рождается весна из февраля,
истлевшая трава родит другую,
и повернется медленно земля,
цветами прикрывая грудь тугую.
2.
Весною тянется тоски невольной нить:
в деревню, к тетке, на цветастую подушку...
Уехать бы, улечься, изменить
хотя б пейзаж. Пусть парки на просушку
закрыты в городе. В деревне парков нет.
Там неорганизованно сбегают
в лощину вязы, липы, бересклет.
За домом грядка влажная, нагая
твердит о приближеньи посевной,
и вкус у воздуха существенно иной.
В глуши спасительной, без лака и белил,
мхом покрывается избы дощатой тело.
В лесу апрель постель перестелил,
и простыня земли зазеленела.
Бьет в занавески ситцевые луч,
сигают зайчики в пробоины проворно,
звенит в лощине, как будильник, ключ,
и просыпаются в земле нагретой зерна.
_^_
* * *
В те дни в ходу был рыжий Еврипид -
чтоб не захлопнулось окно, его совали
под створку, и "Электру", и "Ореста"
в одной обложке. Гости поддавали,
июльский день с шампанским был распит.
Хоть зной стоял, но жизнь бежала presto,
и рукопись не подавалась с места,
и слух забыл, как перышко скрипит.
В те дни мы собирались неохотно,
в компаньи разношерстной, и с натугой
садились на чужой велосипед,
но помнили еще мы друг о друге,
не забывали вовремя сопеть,
когда один пускал стишков пехоту,
другая колотилась в вечном круге
своих историй, свеженьких на треть.
Но лето норовило ускользнуть,
и август затопил дождями дачу.
Велосипед дремал себе в сарае,
и не надеясь больше на удачу,
которая другим свой туш играет,
не ожидая, что приедет кто-нибудь,
за рукопись взялась я, чуть не плача,
но муза рявкнула: - О том забудь!
Ты створкою измяла Еврипида,
за ночью ночь болтала и пила,
ты даже палисадник запустила -
какие могут быть у нас дела?
В унынии новейшего настила,
как бабочка сачком, сижу прибита,
пришпилена на краешке стола,
а жизнь как прежде брезгует рапидом.
_^_
ПРОГУЛКА ПО ПАРКУ
Наши мамы танцевали фокстрот,
или твист, или джайв, или рэп.
Или это мы? Часов оборот,
жизнь, мелькнувшая коротким тире
по граниту меж двух стершихся дат
(кроме нас - кто их помнит еще):
то ли смерти полномочный мандат,
то ли времени оплаченный счет.
Мы с тобой внутри тире, мы внутри:
только дата рожденья всего,
даже если умножить на три,
не получишь единицу - одного,
кто бы наши фотографии хранил,
забывал на секретере, терял.
Разливается метель, снежный Нил,
вот увязли парк, дворец и квартал...
Кто расскажет ночью на чердаке,
как бежали санки перед войной,
и у мамы годовалой в руке
деревянный мужичок расписной,
деревянный улыбается рот,
и не в моде ни твист, ни фокстрот.
_^_
* * *
Что может быть здесь веселее?
Из окон в июле смотреть,
как дождик пускается злее,
ведро заполняя на треть,
пруды закидав пузырями
и вычернив землю с лихвой
он соком зеленым зарядит
картошку с пожухлой ботвой,
воронам он даст передышку
от плотной, как перья, жары,
увядшие листья, как книжку,
раскроет в азарте игры.
Он тучею грохнет о тучу,
И кошка взовьется на шкаф.
Он пух обездвижит летучий
И вымочит грядки рукав.
Что может быть здесь веселее,
в жару в садоводстве, без дел,
где нет ни реки, ни аллеи,
где сад без дождя поредел.
Но тучи несутся на север
к прохладной далекой реке,
смущая хлопочущий сейнер,
а молнию держат в руке,
чтоб вольно грозою излиться.
Бранятся вовсю рыбаки
и тянут на мокрые лица
край куртки, как сеть из реки.
_^_
|
