[Оглавление]



ВОТ В ЭТИХ САМЫХ ДНЯХ




* * *

Притормозив на стёртом полузнаке,
Недоведенной мучаясь полоской,
Я город свой узнаю по осанке,
Когда-то гордой, а теперь быдлосской.

Вот где-то здесь, кварталом дальше-ближе,
Не жалуясь, что жариться обрыдло,
Мы с матерью стояли, как на бирже,
За фруктами по два кило на рыло.

Пристрастны выражениям избитым,
Там рдели люди в гульбище шаманском,
И дядьки пахли муравьиным спиртом,
А тетки – луком и картошкой с маслом.

И я подумал – как мы одиноки
Под этим солнцем, пристально наклонным,
Вот эти руки и вот эти ноги,
И корпуса, что затканы нейлоном,

И многие там до сих пор влачатся
К прилавку, искушенному в продаже,
А мы ушли, не отстояв и часа,
Примерно здесь или чуть-чуть подальше.

_^_




* * *

Там, где слышали только расстриг,
Ублажаясь растленной синкопой,
Этот странный, болезненный вскрик –
Вряд ли мой, но до жути знакомый,

Потому что иначе смотрю
В ту эпоху, что, годы проспорив,
Подлатала оснастку свою,
В редкий год не дававшую сбоев,

Но, разрывами плоти жива,
Восклицая "Убей меня, Боже!",
Мне навеки она лишь вдова,
Лишь вдова она мне, и не больше.

_^_




* * *

Чем корчить аристократа,
Признав непреложным фактом,
Что видимость грязновата,
А истинность – чистый фатум,
Как пламя шлифовку сопел
Накаливая звучнее,
Я, кажется, снова вспомнил,
Былое предназначенье:

За два с половиной года
Бредятины откровенной
Повышена только квота
Заигрыванья с Аюрведой,
Но если замок защёлкнут,
И прошлое ледниково,
Чего ожидать ещё тут
Последованья какого?

Вторжения масс воздушных,
Хозяйничанья их в дебрях –
Страшней, чем слететь с катушек
В какой-нибудь понедельник,
И чтоб не брататься с крысой,
А вспомнить, куда я движусь,
Понять бы и цель, и смысл свой,
Нисколько не удивившись.

_^_




* * *

Когда я с прошлым не в ладах,
Не то что Плиний иль Плутарх,
С ужасной древностью не дружен,
Чужды мне времени пески,
И в будущем не зрю ни зги,
В самом себе ищу отдушин.
И отступаются тогда
И глухота, и слепота,
С которыми не слишком близок,
И жизни десять с небольшим,
И то, чего не избежим,
Уже читается в таблицах.

_^_




* * *

Совсем как ты, живое,
Но статуй бронзовей,
Не в ситце, не в шифоне,
В одной коре своей,
То попирая супесь,
То глядя в глинозём,
Стоит оно, красуясь,
Печалясь обо всём,
И, сенью покрываем,
Ты словно пилигрим
Перед Святым Граалем,
Склоняешься пред ним.

_^_




* * *

Остаться б здесь, вот в этих самых днях,
Помалу выгребая на маяк,
И зная, что напрасно нервы треплем,
Любовь и веру добывая треньем,

А лучше б, замерев меж двух огней,
Рубиться в галактический хоккей,
Не жалуясь на то, что жизнь бесстыжа,
Ни ангелов, ни демонов не слыша.

Господь наш прост, и эта простота
Даётся лишь в районе полуста,
Когда, очистив разум от инстинктов,
Духовной нищеты едва достигнув,

Ты счастлив тем, что мертв для нечистот,
И тем, что ты, простой рабочий скот,
Не чья-то там дурацкая афера –
Свеча, зажженная во имя ветра.

_^_




* * *

Те же яйца сбоку,
Завтрака ошмёток...
Вычитаешь сводку,
Посчитаешь мертвых.

Изойдя истомой
В грёзах бесполезных,
От жары бездонной
Плавится подлесок,

Сколько б откровений
В уши ни втыкало
Тымцканье с Орфея
Или Монтекарло.

Здесь, в тылу московском,
Космополитичном,
Дни натерты с воском,
Только вот платить чем?

За покой одетых
В чешую драконью –
Кровью этих деток,
Никакой другою.

_^_




* * *

Безымянен и, бессмыслен
Так же, как и предыдущий,
День уходит безвозвратно,
К вечеру клонясь лениво,
И в лучах его наклонных
Весь во власти настроенья,
Ни на что я не решаюсь,
И на что бы тут решиться,
Если мне все эти годы
Или не дали ответа,
Или дали, но такой, что
Сколько бы ни жил на свете,
А уж прожито немало,
Не могу никак постигнуть
Этой сказки идиотской,
Смысла высшего, чем данность.
Вот я весь перед собою,
Вкруг меня – предметность быта,
За которой рой концепций
И каких-то там событий,
Но никак не разрешу я
Очевидности простейшей –
Почему я здесь, и сколько
Дней бессмысленных, похожих
Собираюсь находиться
Среди мук существованья,
Неужели не понятно,
Что, бессмысленно сгорая,
Унизительно завишу
От органики ничтожной,
И как резко отстраняюсь,
Чуть о ней заходят речи,
Потому что ненавижу
Тяготы мироустройства,
Справедливость притязаний
И законченность концепций.
Я в бессмертие не верю.
Атавизмом атеизма
Прозревая жизни скудость,
Вопию, однако, к небу –
Что ж ты, ничего не видишь?
Слепо ты к моим терзаньям?
Нечуствительно к мольбам ты?
Мне один учитель школьный
Объяснил мои мученья
Идеально прозорливо:
– Просто пишешь, как еврей, ты,
Нагло, вычурно и мутно.
С вытребеньками, с подходцем,
Будто с шутовской гримасой.
Потому что ты не русский,
Русский ты наполовину,
Генетически заложен
Код в тебе национальный
От армянского народа,
Оттого и груб ты сердцем,
Слишком ты рационален,
Пьёшь из вежливости только,
Дух в себя впустить боишься,
Или выпустить на волю.
Оттого-то ты чужак нам,
Профессиональным русским,
Что поют и пьют в застолья,
И не чувствуешь, как надо –
Задушевнее и проще,
Так, чтоб за душу хватало,
Чтоб несло ее куда-то
За далёкие пределы.
Вот как надо объяснять мне,
Десять лет прошло, а помню.
Если бы полинезийцу
Объяснил индонезиец,
Наплевать, но здесь открылась
Для меня такая тайна,
Что чуть что, припоминаю
Объяснение простое.
Изгоняют ли с работы,
Денег ли на ней не платят,
Разлюбила ли супруга,
Сын ли посмотрел с презреньем,
Оттого что я не русский,
Русский я наполовину,
Мне совсем средь вас не место,
Уважаемые братья,
Уважаемые сестры
С безоглядностью эмоций,
Коих и во мне до черта,
Но несходство представлений
Заставляет изумляться
Простоте прямого взгляда.
С вами прожил я полвека,
Но чужим для вас остался,
Словно бы в деревне русской
Дом построил иноверец,
И как помнится мальчонкой
Кучерявым и чернявым,
Сколько бы мулат ни прожил,
Он останется мулатом,
Эмигрантом с речью чуждой,
Непонятным, эксцентричным,
Пусть его. Оставьте, люди,
Проживет свой век, а дальше
Ляжет в общую могилу,
Как и мы когда-то ляжем.
Так вот рухнешь при дороге,
И услышишь над собою
Эти верные сужденья,
Кем бы ты, пожалуй, ни был,
Русским или забугорным,
Потому что день, бессмыслен,
Прерывается лишь на ночь,
И у всех одно и то же,
Экзистенциальный кризис,
И, в бессмертие не веря,
Я свои бинтую раны
Русской тишиной волшебной,
А не баснями придурков,
Кто есть кто на этом свете –
Тишиной одной и жив я,
Тишина мне отвечает
На вопросы без ответов.

_^_




ЙЕЛЛОУСТОУН

Я видел их в естественной среде,
Где каждый вёл себя уже как пленник,
Забыв о наводящем лоск бритье,
Перед угоном стоя на коленях.

И лишь один смотрел, как полубог,
Недавно полвселенной отымевший,
И взгляд его, по-своему глубок,
С насмешкой упирался в унтерменшей,

Да сколько, сокол, ни ломай крыла
В хэбэ педерастически цветастом,
Заря встаёт, надменна и кругла,
И лик её не описать фантастам.

Заря встаёт. Спеши, милорд Сент-Джон,
Из гамма-вспышек произволом соткан.
Мир одряхлел, и должен быть сожжен,
Как жёлтый камень. Как Йеллоустоун.

_^_




* * *

Я б вырвал себя из норм,
Дешёвый покой презрев,
Забыв, что забыться сном –
Как списываться в резерв,
Но как тут уснёшь, когда
В полтретьего на часах
Фатальная слепота
Ложится на волчий зрак,

И видится ей во мгле
Нудящее, как парторг,
Престранное дефиле
Мошенников и пройдох,
Идут, физрука бодрей,
Гримасничают, орут
Плодилища упырей
Охальников и иуд.

Да кто ж там у них солист,
Что бесится, заскучав,
От адских свечей смолист,
Стремителен и курчав?
И если собой рискну,
Несчастный полуслепой,
То в самое сердце сну
Выцеливаю стрелой.

_^_




* * *

Я жил, как все. Дежурства нес и вахты,
Стоял на стрёме, на одре лежал,
И дни неслись, безличны, пустоваты,
По лестницам горизонтальных шпал.

Что ж вывел я из грохота и звона,
Огней сигнальных, отсветов, гудков?
Не то ль одно, что суета позорна,
Но, сын её, к покою не готов?

Себя не жаль. Что, в общем, я такое,
Чтобы о нем жалеть, но суть одна:
Куда б ни шел, повсюду чай да кофе,
И сушь к единой капле сведена,

И вот мы все, из первородной глины,
Сверкаем, блещем, а назавтра – бздынь! –
И списаны, и больше не ликвидны,
Осколки смысла посреди пустынь.

_^_




* * *

В лицо смеялись – выгоришь дотла,
И выгорала, но опять и снова
Душа молилась, плакала, ждала
Какого-то немыслимого зова,

И львиный рык в небесной полынье
Предвосхитил дождя пречистый гомон
О том, что вопль услышан был вполне,
Но, как всегда, неверно истолкован.

_^_




* * *

Я навряд ли завтра куда-то денусь,
Оснований общих не избегая,
Потому что не очень-то и хотелось
Изнывать, ожидая конца спектакля,
Ибо в мир я пришел не по доброй воле,
А силком принужденным к правосудью,
Чтоб в каком-то пепельном ореоле
Наслаждаться жуткой посконной сутью,
И от самой той моей колыбели
И кремнист мой шлях, и слегка ухабист,
И виляет, будто выводит петли,
Опасаясь молвить, что завтра август.

_^_




* * *

Столько лозунгов, максим и идиом
Были приняты к сведенью вещим сердцем –
А свобода в том, чтобы быть рабом
И любить без памяти свой Освенцим,

Где за выслугу кормят, как на убой,
Да и почерк становится вдруг уборист,
Если в дымном небе над головой
Чей-то крик проносится, как аорист.

Объясняй тут каждому мозгляку,
Что такое в копоти колупанье –
Это вам не пращурскую "сайгу"
Пригласить участвовать в колумбайне,

Тут иное. Зря, что ль, судьба звала
Потрясти подходом инновационным,
Не по классу выпалив со ствола,
А по-взрослому деток травить циклоном –

Здесь должна быть жертвенность велика,
Самоотреченье превыше средних –
Предпоследним героем боевика
Уходить в закат, словно Андерс Брейвик.

_^_




* * *

– Позабыт и покинут, как пыльный армяк
В краеведческих фондах унылых,
Что ты мог этой жизни сказать второпях,
Исчезающей, будто обмылок?

– Только то и сказал, что в кресте золотом
Лишь абсциссу узнал с ординатой,
И была его кровь, словно кровь с молоком,
Плеском слёз по странице тетрадной.

И в прозреньях святых, и в беспутстве сиест
Я себя не поздравлю с победой,
Потому что повсюду мне виделся крест,
Окровавленный и несомненный.

_^_




* * *

Обожжённой шурша листвой,
Что слежалась, как терракота,
В этом августе, сам не свой,
Жду, как транспорта, тетраккорда,

Чем назавтра одарят плебс
Лестригоны нобилитета –
Пьесой, скучной, как сотни пьес,
Что в сюжетику полувдета,

Иль, чтоб точно уж пробрала
Дрожь от валенок до ушанок,
Мерзким стойбищем барахла
Посреди площадей державных,

Но ручей, что теперь иссох,
Встрепенувшись от пиццикато,
Переможется, дайте срок.
Перетерпится как-то.

_^_




* * *

Все эти поиски жизни иной,
Где-то в чужом, незнакомом пространстве,
Вкупе с отдернутой пеленой,
Чувством отрыва – окончились разве?

Кончились, вроде бы. Лэвэл комплит.
Слава тоске, что ведёт к выгоранью.
Только бы длить иссушённой гортанью
Осени сладостный эвкалипт...

Я б отстранился от пошлых дилемм,
Если, нашедший приют в истуканах,
Август, граничащий с небытием,
Когти бы вынул из тел бездыханных.

И, как положено рифмачу,
Градом и миром за пазуху заткнут
Я, безотрывно смотрящий на запад,
Предположительно промолчу.

_^_




* * *

Я помню жар небес
Отвесно-навесной,
Когда усталый плебс,
Претерпевая зной,
В боях за чёрствый хлеб
Для разовых вояк
В неведенье судеб
Корячился в полях.

И в день один из двух,
Рычащий, как Шерхан,
Какой-то странный звук
Ворвался меж мембран –
Как в топке паровой
Дыша комси-комса,
Над выжженной травой
Взмывает стрекоза,

И по какой шкале
Ценить ее, когда
Не различишь во мгле,
Где вскрылась темнота?
Каких тут серенад,
Когда от бриссеид
Отдернется приклад
И гильза прозвенит...

_^_




* * *

Лист не дрогнул на бульварах –
Мастерским довольны торгом,
Брокеры, сочтя приварок,
Расходились по конторам,
Мимо, исчерпав сиесту
Во взаимном подражанье,
Каждый к своему насесту
Проносились парижане,

Вся в каких-то липких перьях,
Говорлива, как протока,
Жизнь текла, смывая берег
Чести, совести и долга.
Где шептали, что пора бы
Показать, кто главный жулик,
Мерно двигались арабы,
Дикари свистели в джунглях.

И тюки китайских кули,
И премьерные спектакли
Поработав, отдохнули,
Спать легли и снова встали.
Мир таков... с него как с гуся,
Штат Небраска, штат Айова.
И никто не содрогнулся
В день расстрела Гумилёва.

_^_




* * *

Таких-то тяжестей и степеней
Набор полубессмысленных свершений –
Я в тень вхожу, и видится мне в ней
Искристость, что и труб, и риз волшебней,

Исток единый – глина и вода,
И знаком ободренья в начинаньях –
Пробег луча, едва под срез винта
Я в тень вхожу, не зная, в общем, нафиг,

Но я вхожу, и тень, меня объяв
Таким любым, что лишь бы не из этих,
Выводит искру из разряда лягв,
Увидев нулевой кредитный рейтинг.

_^_



* * *

Когда подсознанье устойчиво бычит,
В бездонной глазнице клубя облака,
Иду я за край, что условно расплывчат,
Невинных и пальцем не тронув пока.

Я просто иду, и созвездья, померкнув,
Уже не расплавят фасады ЖК,
Но запахом боли и медикаментов
Пространство укутывают, как в шелка,

И заново выжавший времени штангу,
Но не различая старье и новье,
Иду я, и твердь отзывается шагу,
Подспудно влияющему на нее.

_^_



* * *

Эфирное беканье-меканье,
Не стоящее труда,
Огонь, что еще не померк во мне –
Полнейшая ерунда.

Мое основное отличие
Срамней, чем логин-пассворд –
Печальные трубы фабричные
Средь пластиковых пустот.

И разве что звёздной россыпью
Просыплется в чарусе –
Что делаешь? Так... сиротствую,
Не более, чем и все.

_^_



* * *

Ещё дубравы зелены,
Ещё глядят из пелены
Их вожделеющие стигмы,
А я, раздавленный зимой,
Камчатский гейзер грязевой,
Шепчу, что мы несовместимы,

Как с катером аэродром,
Как с ночью день, огонь со льдом –
Хрипит звонок велосипедный
О том, что полночь на часах,
И бой часов, и волчий зрак
Несовместимы с жизнью этой.

Мне кажется, я не смогу
Остановить на всем скаку
Метелей святочную бойню,
И мнится в суете сует,
Что до весны ещё сто лет,
Сто лет, которых я не вспомню.

_^_



* * *

Кому рыдать над всхолмленной могилой,
Кому скучать меж переменой блюд –
Людей кромсают, Господи, помилуй,
А твари пляшут. Пляшут и поют.
Повсюду их разбрызганная рвота
Питает им покорные стада
И грозное молчание народа
Уже не застыдит их – нет стыда.
А значит, можно по второму кругу
Вертеть кино на кромке полыньи
Про ту братоубийственную рубку,
В чьи шрамы смачно харкнули они.

_^_



* * *

Что-то вроде отблеска на обоях,
Намекающего на внешний сумрак –
Бормотанье чье-то про тихий подвиг
И смиренье с дерзостью безрассудных.

Можно верность хранить земляному лону,
Но придется выползти хоть на брюхе,
Возглавляя танковую колонну,
Прорываться к цели – победной рюмке.

Это вам не то что сжигать парламент,
Сколько б мест под сволочь ни резервируй,
Тихих подвигов, думается, не бывает,
Потому что крик от них нестерпимый.

_^_



* * *

Когда бездумные правители,
Очередной готовя саммит,
Опровергают, что провидели
Позор, что по себе оставят,

Я слышу их, но на беду мою
Зачерствеваю, как просфора,
И тоже ни о чем не думаю,
За исключением позора.

_^_



* * *

Не шли мне вестей оттуда,
С югов, где сейчас теплей,
Чья пажить насквозь продута
Фальцетом лесостепей.

Мы оба вросли в тот запах –
И лучшего вдохнем,
Чем те, что гниют в посадках,
Прореженных артогнем.

И мир наш неописуем,
Но если взирать поверх,
Безумье сравнив с безумьем,
Я оба в себе отверг,

А если призвать к ответу
Подсолнечную кайму,
То верю ли я в победу,
Не ведомо никому.

_^_



21 СЕНТЯБРЯ

Так и будет, Господи, как иначе –
Рито состенуто, затем виваче,
Зеркала, глядящиеся посторонне,
Утро дымное, каменное, сырое,
И, привыкший думать лишь о высоком,
Захлебнись им с полным на то восторгом,
Потому что, богов не задобрив жертвой,
Встал и вышел, словно бы оглашенный,
В нищий край, где вечно царит разруха,
За пределы памяти и рассудка,
Подчиняясь буре необоримой,
С чередуемой попеременно рифмой.

_^_



* * *

Мне было б лучше промолчать о пагубах,
О паникерах с выраженьем бодрым,
И вот молчу, но вдруг срывает патрубок,
И хлещет по резьбе с двойным напором –

Как ненавистны все эти "поверь в себя",
Пустые волхвованья на удачу,
Когда трикрат бессмысленна поэзия,
А я еще чего-то тут фигачу,

Не претендуя разьяснять слонятине,
Какая в душу сходит поволока,
И жизнь – такое скучное занятие,
Как сборка, а потом разборка "Глока".

_^_



* * *

Назваться бы Иван-дурак,
И полагать, что сверг
Об эту осень во дворах
Ещё безвинный снег,
Мальком в осклизлой темноте
Забиться б в перемёт,
Не зная, ни когда, ни где
Всего насквозь проймёт –

Попасться бы под этот клёв,
Створожиться с копыт,
Раз доступ в полосу боёв
До времени закрыт,
И, проклиная времена
Во искривленье рта,
Всадить, что нынче хрень одна –
Не пойло, а бурда,

Вдали заслышав товарняк,
Упиться б, как ладья,
Не в дверь, а в жизнь о двух нулях
Задумчиво входя,
Чтоб осознать ещё больней,
На что себя сподвиг
Среди фабричных тополей,
В ночах и днях своих.

_^_



* * *

Выбирай: священная, подлая,
Либералу ли, патриоту –
Из огня попадаешь в полымя,
Чтоб лелеять свою дремоту.

Мог бы чалиться с дебаркадером,
Но сословью насквозь больному
Заявляю: хорош уж, хватит вам,
Приходите ж вы, что ли, в норму.

Я б и сам тетешкал свой шкурный чих,
Но сегодня плевать на климат:
Как хотите, но не до шуточек,
Там война идёт, люди гибнут.

В намечающуюся плешь августа
Ливни плюнут после утруски –
Пусть бы смерть ждала, но, пожалуйста,
Говорите со мной по-русски.

_^_



* * *

Кто тяжести нёс понуро,
И бился, как на колу,
В туманящееся утро
Влетая из мглы во мглу,

Кто в клети обиды заперт,
В бессмыслии плоть виня,
Едва ли согласным станет
С превратностью бытия,

Но видно из Лексикона
Длиною в пятьсот парсек,
Что Сущее есть икона,
Подвижнейшая из всех,

Подробнейшая, как Палех,
Что кланяется, сыграв
Плесканье наяд в купальнях
С тропическим буйством трав,

И, глядя на щит Ахилла,
Себя узнаёшь едва
В траве, что вчера погибла,
А ныне опять жива.

_^_



* * *

Мы многие вещи по-разному видим,
Когда сакрифайсом кончается виктим
И рвётся в ноздрю –
Я тоже, конечно, дитя пропаганды,
И знаю подходы её и подкаты,
И ухо вострю.

Но, чёрт побери, до чего же вы кротки,
Осенние, стылые наши дороги,
Одна срамота,
И шелест листвы превышает фут воршип,
И смерть началась, а вот с жизнью не то чтоб...
Деваться – куда?

Ещё до рассвета, до мирного счастья,
Я только и делал, что с жизнью прощался,
Прося об одном:
Без пыток, родная. Давай-ка без пыток,
И так истязательств намечен избыток,
Давай-ка потом.

Стреляли в упор, накрывали простынкой,
И сеятель плакал над нами пустынный,
И стлались кресты,
И трассеры били, в тумане косматы,
Под звёздами муки, возмездья, расплаты,
Что всем до звезды.

_^_



* * *

Не затеять бы сызнова этот базар досужий,
Заявляя со всей отпущенной широтой,
Как жестока земля, как дома истерзаны стужей,
И витает меж ними гибель молнией шаровой.

У соседа забрали сына. Отправка завтра.
Список выкатили пунктов на сто пятьдесят.
Если светит ему, то участь степного корсара,
С телефонов кнопочных фотки, кого теснят.

А хотелось бы жить беспалевно, по-советски,
Но бегущей строкой накатывают имена.
Я один остался мучиться без повестки,
Переменой участи, что не изменена.

_^_



* * *

Аннигилироваться бы, и пофиг,
С каким последним выдохом зачах,
И что за мука меркнула в надбровьях,
И мысль какая дрогнула в зрачках.

Давно уже развернут к промедленью,
Я с жизнью маюсь, как медведь с копьём,
Нетления не выслужил, и тлею
Листом опавшим в пламени своём.

_^_



* * *

О, если б часовня! Хоть бы кусок стены,
И ива, наверное, века на полтора-два,
Я мог бы любить их, буде, не снесены,
Они б голосили, как малышни орава,

Я мог бы любить их в пору вечерней мглы,
Когда неизбежное втридорога неизбежней,
Пусть были б чумазы верней они, чем белы,
Я б к ним прислонялся всею тоской нездешней,

Но белое гетто пусто, как филиал
Чистилища, и над краями бетонных зарев
Я чаще Адама изгнанного горевал,
Что, между собою ленты столетий спарив,

Рыдал над землёй, заложенной февралю
В преддверие слякоти солоновато крымской,
Что мог бы любить, но, видимо, не люблю,
Поскольку любить здесь нечего, как ни рыскай.

_^_



* * *

Для стороннего глаза выглядя как сомнамбула
Во дворах, что избеганы мною еще мальчонкой,
Я давно уж не помню, какая страна была –
Серовато-туманной, по праздникам кумачовой.

Флаги те же, по сути, только слегка бордовее,
Ожидают в подвалах крючащего зазимья,
И диета больше не зиждится на картофеле,
И скромнее стала дешёвая анастезия.

Может, время пришло. Может, вы наконец, приблизитесь,
Дни, в которые шепот превысит крик мой –
Что ж меня не убили, что ж не убили здесь,
Посреди вездесущей смуты, пурги игривой.

_^_



* * *

Кто это входит под эмигрантский гимн,
И синхронисты безумствуют из кабин,
Криком крича, что сила солому ломит,
Чей это взгляд бездонен и ястребин,
Будто бы в душу заглядывает рептилоид?

Чувствуется: вознесенный над гладью вод,
Грянет он так, что клинический идиот
Эхом откликнется, словно стена, облезлый –
Мы ж завсегда хоть на кол, хоть на дефолт,
Мы ж понимаем, кто нас держал над бездной.

В рыке могучем воля претворена –
Он обнуляет прежние времена,
Жёстче Марата он, Робеспьера или Катона.
Ринемся ж, братья. Разве ж его вина
В том, что судьба планеты была картонна?

Мы ж захотели молиться на простоту,
Не подлежащую боле земли суду –
Вышел из нас он, памятлив и задирист,
Рос он в нужде, как все мы, он рос в поту,
В доску он свой нам, спаситель наш и Антихрист.

_^_



* * *

Не отпадая даже на треть пласта,
Произношу без пафоса конфирматы:
Как же ты, суть человеческая, проста,
Как же средь грозных бедствий себе верна ты,

И безразлично, чукча ли, алеут,
Клич родовой, самоеды ли, живоглоты –
Лучшие бьются, худшие вдаль бегут,
Средние так же, как предки их, ждут погоды.

Воды шумливы, да берега крепки,
Мелет судьбы неспешная крупоруха...
Доброго утра, крепкие середняки.
Кто же мы, как не стервятники, друг для друга.

_^_



* * *

Я б сказал, что это значит,
Подчеркнув контраст,
Что и старый добрый Сматчет
Выразить горазд:

Обломав по всем вопросам
Статусный шесток,
Оставаться нищим, борзым –
Лучшее, что смог.

Потому и смолк в потоке,
Ежась в декабре,
Со своим ножом в подкорке
И чужим в коре.

_^_



* * *

Я стал бы праведным, как дерево,
В любом из бесконечных дней,
Когда бы время лиходеево,
Пространства сделалось ясней,

Когда б во всечестном элизии
Не воцарялась тошнота,
И я зашелестел бы листьями,
Но лишь тогда, но лишь тогда

Когда б мне листья просто верили,
А не шептались, муку для,
Что нет постыдней постимперии,
О славе грезящей, как тля.

_^_



© Сергей Арутюнов, 2022-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2022-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]