ДО СТОЛКНОВЕНЬЯ
* * *
Скользнув из киноленты - в киноварь
рассвета, с неба сыплется январь,
янтарным порошком ко мне в ладони,
и плещется забвение в беде,
как сом в незамерзающей воде,
как солнце огнехвостое в бидоне,
наполненном крещеньем до краёв.
От пролитого зарева, вишнёв
январский сад, и липок снег, и сладок
морозный воздух, и ночная стынь
дыханьем серебрит мои листы,
и сглаживает пики снежных складок.
И крестный путь следами осветя,
бежит розовощекое дитя
навстречу неизвестности, глубОко
его печаль под снегом залегла,
но тают золотые купола,
и плачет снег в объятиях у Бога.
_^_
* * *
Лучики-пальцы приподнимают ловко
ясли за уголки невесомой тени.
Что ты мне скажешь шёлковая головка,
золотое темя?
Нет ни волов, ни овец у нас - только звёзды,
падать начнут - будем плести корзину,
сколько тревог и радости мне принёс ты,
чтобы наполнить зиму?
Сколько любви? Оставь, мне делиться не с кем,
снег мой пернатый кружится над лесами,
там под звездой, наверное, Вифлеемской,
хлев наш стоит, и сани
по лесу мчатся к снежному Назарету,
тень на ладони вечера - легче пуха,
хочешь, коснёшься облака на заре ты
ризой святого духа?
И ни волхвов не случится, ни стад пастушьих
к нам не придёт, дары не нужны ничьи нам,
только над нами будут служить, послушай,
звёзды соборным чином.
_^_
* * *
В этом городе пахнет морем в любой сезон,
с католических кирх колокольный несётся звон
православной веры, и едут со всех сторон
по немецкой брусчатке российские "Волги" и "Лады".
По мостам Кенигсберга, которых как прежде семь,
словно Кант, шагает поэт Симкин Сэм,
а в бывшем парке 40-летия ВЛКСМ
Хабербергский ров одет в ледяные латы.
На стенах. на домах, на воротах десятки ран
нанесённых войной, но присвоен иной ранг
Кёнигсбергу, и вместо войны на Кранц
надвигаются люди, минуя ворота Росгартен.
Под гранитными плитами плачет навзрыд земля,
но военному времени в глотку засунут кляп,
и с ворот Королевских, взирают три короля
на разрушенный город, которого нет на карте.
Все снаряды и мины спят под покровом мхов,
закрывает ворота чугунные остров Кнайпхоф,
и с намоленных стен осыпается ржавой трухой
измождённый кирпич, и уходит на дно Преголи,
Кафедральный собор, укрывая в душе печаль,
усыпальницу Канта несёт на своих плечах,
наблюдая за тем, как проспекта седой причал
Дом советов держит на вечном приколе.
Он о чём-то грезит, в бронзовых облаках
утопая по пояс, но ветра рука - легка,
разгоняет их, и он видит, как над ДК
Моряков кружится в небе двуглавый беркут,
и клюёт с ладоней моста горьковатый град.
Он к большой России сейчас полететь бы рад,
но не может, пока младенец-Калининград
спит так чутко в отцовских объятиях Кёнигсберга,
и не чувствует надвигающейся беды.
Как подушки - небрежно раскиданы все форты,
и лесные простыни смяты и залиты
лимонадным солнцем с примесью куркумина,
и не слышно ни детского смеха, ни плача вдов,
и забыть бы хотелось всё, что случилось до
сорок пятого года. Смотри, здесь сейчас мой дом,
и беда, как пуля свистит, но проходит мимо.
_^_
* * *
Полоска неба - след от ребячьих санок,
бежит от дома, а после по кругу пляшет.
Дойдём до лета - построим песочный замок
на диком пляже,
и ров замыслим, и стены насыплем выше
балтийских дюн, пропустим случайно завтрак.
Давай сегодня поможем друг другу выжить-
и будет завтра.
Собачий лай, и вьюги смертельный посвист,
уходят льды, как души, в речные дали.
До нашей встречи хрустели снега, а после
лепиться стали,
а мы не знали, и шли наугад по свету,
чернела ночь - земля на озёрных склонах,
ломался сон, и капало что-то с веток-
то было слово,
а после свет, плескали крылами Вилы,
вода речная кипела и шла клубами,
но ты его не видел, а я ловила
его губами.
_^_
* * *
А ночью ей снилась война,
до смерти в плену исстрадавшись,
к утру, она стала вольна
и как-то торжественна даже.
"Свершилось" - сказала сестра,
"отмучилась"- дочь прохрипела.
Светла была ночь и щедра
на снег удивительно белый.
Был белым и город и сад,
и звёзды с луной молодою,
и дома слепые глаза
прикрытые снежной ладонью,
и таял хрусталь и слюда
внутри водосточного стебля,
и год исчезал без следа,
как тело, укрытое в землю.
_^_
* * *
Зачем меня боишься, воробей?
Слетай в мои ладони, не робей!
Какие нынче весточки принёс ты?
Плохие ли, хорошие, как знать?
Открытые ладони - добрый знак,
они - твои кормилицы и гнёзда.
Как долго ты чирикаешь, мой друг?
Твой вечный поиск пищи - тяжкий труд,
и ты преуспеваешь в нём немало,
но нынче, у других полны зобы,
а ты не можешь голос мой забыть,
и небо, что вчера нас обнимало
и зоб твой пуст, зато душа полна
теплом, но помни: снежная волна
уже не спит и набирает силы,
и зло блестят глазища всех котов,
скажи, мой друг, ты умереть готов
в объятьях их смиренно и красиво?
А если да, то встретимся ли мы
когда-нибудь в дверях другой зимы,
которая не схожа с наше тёплой
и благостной ни ликом, ни душой,
но пусть сейчас нам будет хорошо
глядеть в глаза друг друга через стекла
моих очков, и знать, что сожжены
пути, и миг в копилку тишины
печально опускает медный грошик
луны, и он звенит темней и горше,
чем солнца золотой, но миг пропет,
я сыплю лёгкий снег на парапет
а он похож на сотню хлебных крошек.
_^_
* * *
Ветка алая,
нитка белая,
день, ломаясь в руках, хрустит,
не познала я,
но допела я
за тебя этот снежный стих.
Не долатано,
не долечено,
тесно сердцу в грудной клети.
До тепла с тобой
недалече нам
по дорогам пустым идти.
Неопознано,
недослышано,
мир, просеян сквозь сонмы сит,
небо - постное,
тропка лыжная
по горам кучевым скользит.
В радость - подвое,
в горе, охая
в одиночестве нам шагать.
Рождество твоё
синеокое -
черноземная моя гать.
Перекрещена,
перечтена я,
зажимаю тебя в щепоть,
Видишь, трещина
в яслях чёрная
зарастает? Грядёт Господь.
_^_
* * *
Не ложись на спину, не ложись,
если этот сон похож на жизнь,
значит, смерть коснулась только тела,
и его, под пологом утра
укачали руки сорных трав,
и пробили луковые стрелы.
Пой с ручьём подземным в унисон,
если голос твой похож на сон,
значит, время движется по кругу,
только наши тени в этом сне,
у стены стоят спина к спине,
и не прикасаются друг к другу.
Слово отражается в реке,
если не твоя рука в руке
Господа, моя - дрожит и зябнет.
Страшно от того, что снова мне
можно просыпаться на спине,
засыпать на ней уже нельзя мне.
_^_
* * *
Душу нараспашку,
Напоследок речь.
Вечер, как рубашку
Сбрасываю с плеч.
Грудь на амбразуру,
Сердце под каблук.
Вечер, как цензуру,
Вырву я из рук.
Нежности под полоз,
Мысль на пьедестал.
Вечер, как твой голос,
Пел и перестал.
_^_
* * *
Ты помнишь, как
мы были в полушаге
от снегопада, веющего сном,
и хруст снежка,
и солнечные шпаги
пронзали время в блоке новостном,
а после, там
мы длились или длили
чужую жизнь на фото-витражах,
и по следам,
помноженным на мили,
твоим следам, я шла вперед, дрожа
от холода,
От страха и от ветра.
Вершиной, так похожей на иглу,
твой холм латал
внутри меня рассветы,
и тень свою стелил на белый луг.
Не знала я,
но видела, в узоре
бегущих строчек, рвётся та строка,
где алые
снега врастают в зори,
и тянется к тебе моя рука.
За тополем,
у дома месяц бродит,
на стены ставя звездную печать,
и то болит,
что отболело вроде,
и так молчит, что хочется кричать.
И нет ни сёдл,
ни лошадей, ни вожжей,
и город мой, уходит из-под ног,
и снег несёт
в ладонях: вот он, вот же,
в реке звенит и падает на дно.
_^_
* * *
Просто шаг в ушах,
просто шар в груди,
если шаг ужать,
если шар скрутить
станет берег пег,
станет вереск туг,
будет перебег,
будет перестук,
и не дом, а склеп,
и не мир, а чёлн
будет вечно слеп,
будет смачно чёрн,
и надежды след
разобьёт на дни
и твой ветхий склеп,
и мой чёлн над ним.
_^_
* * *
Не забирай меня, не выноси из пустоши
декабрьской, из новогодних вьюг,
так будет же легко, так будет пусто же
в тот день, когда я боль приму твою.
И это мир, строкой на сердце вышитый,
забьётся, растревожится под ней,
чем дольше подымаешься - тем выше ты,
тем падать бесконечней и больней.
Я небо это чистое несу тебе,
я под ноги стелю тебе снега,
и веришь ты, и видишь, что внизу теперь
не твердь земная, а небесный гам.
Ты облаком скользни, в холодной ретуши
ветров, сгорит вечерняя свеча,
и будет в снежных варежках согрет уже
тот день, что зябко ёжится сейчас.
Путь будет нелегко, пусть будет хлопотно,
я из него скатаю малый ком,
и будет падать снег на город хлопьями
и лить в ладонь парное молоко.
_^_
* * *
Собрала волосы в пучок.
Мой облик грозен.
Предплечье, локоть, кисть, плечо
Отлито в бронзе.
Смотрела, как идут
дожди.
Глаза устали.
И сердце сделалось в груди
прочнее стали.
Бежала в никуда стремглав.
Сидела дома.
Мои глаза - единый сплав
Из льда и хрома.
Декабрь, словно снежный шар,
Завис над лесом.
И стала хрупкая душа
Куском железа.
_^_
* * *
До столкновенья несколько недель,
Не бойся, прикоснись ко мне губами,
Пока зима, как поезд сквозь метель
Летит и поднимает снег клубами.
До столкновенья несколько часов,
Пока не поздно протяни мне руку.
Весна, как дверь закрыта на засов,
Но мы с тобой войдём в неё без стука.
До столкновенья несколько минут.
Прислушайся, шуршат под нами камни.
Смотри в глаза, пока я не сморгну
Снежинкой, закатившейся в глаза мне.
Тверда надежда, зыбок снежный грунт,
Тропа меж дней на путь походит млечный,
До столкновенья несколько секунд,
И выдох твой, длиною в бесконечность.
_^_
* * *
Ты вечер извлекаешь из котомки,
выкуриваешь облако из трубки,
а месяц над тобою тонкий-тонкий,
а город под тобою хрупкий-хрупкий.
В мелодии, что ночь тебе напела,
звездой переливайся и лучись ты,
и будет снег кружиться белый-белый,
и будет путь стелиться чистый-чистый,
и всякое уснёт на свете лихо,
уснёшь и ты, качаясь в белой зыбке,
снег будет петь, и падать тихо-тихо,
и в сердце будет биться зыбко-зыбко,
и веки кучевые ветром смежив,
заснёт зима, и лист сомнётся с хрустом,
и станет на земле так снежно-снежно,
и станет на душе так пусто-пусто.
_^_
© Ксения Август, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.