ХРОНИКА ПАДАЮЩЕГО БУТЕРБРОДА
вып. 2
Кажется, что важно, открыта перед тобой тетрадь или закрыта. Она открыта, а в голове пусто. Тупо смотришь на клетчатый лист. Примешься скоблить ногтем темные точки.
Закроешь, чтобы не смущала. И сразу откроешь - когда она закрыта, в голове не только пусто но и темно.
м-м, у-
- Отец Анадырей, а это правда, что вы можете фотографировать без штатива и без тросика?
- Да-а адну секунду я держу м-м это так же трудно, как снимать на камеру из движущейся машины м-м нужно трястись вместе с машиной, чтоб картинка оставалась неподвижной.
Говорили про болезнь отца Аннексия, астматические осложнения после гриппа.
Медицинские вопросы в нашем кругу тем более узурпированы Гли-ныванной. Виктрна предлагала лизать от кашля горячий отвар из меда, растительного масла и коньяка... ну или чего-нибудь летучего... бальзам очень хорошо.
Дул ветер. Западный, - сказал. Дима См. возразил: Это он отражается от домов, а дует он, может, с Севера, надо посмотреть по облакам. Я посмотрел и сказал: Западный. - Ну, наверху он может и по-другому дуть, - сказал Дима См. и прибавил еще объяснения.
Когда трамвайное колесо проскальзывает на поворота, раздается такой протяжный звук, похожий на зов, как Марк Бернес поет:
Из-под небес по-птичьи окликая всех тех, кого оставил на земле У-У У-У У как будто купчинские трамваи уплывающие в небо журавли, и если выглянуть в окно, вглядеться сквозь полумрак в их освещенные окна, представить на миг, что эти сидящие одиночные тени уже не люди, а уносящиеся прочь души, нарочно издающие на повороте родственный звук.
В апреле холодно и сухо,
А за окном знакомый вид.
Трамвайна трель коснулась слуха
И в нем по-прежнему звенит.
Водители врубают фары,
В домах затеплились огни,
Проходят медленные пары,
Или проносятся одни.
Еще глоток дневного шума,
И город медленно замрет,
И жизнь уныло и угрюмо
В ночной войдет водоворот.
Навстречу проплывет зловеще
Асфальт, блеснув под фонарем.
Полнеть начнут ночные вещи,
Еще пустующие днем.
Живущий на окраине города
И иногда посещающий пригороды,
Впитывает в себя разнообразные виды природы,
И когда приезжает к нему, допустим, в гости
Человек из другого города, например, Москвы,
И говорит, Эти поднимающиеся со дна души мутной взвесью,
А у того свои московские неизвестные мне,
Всматриваются друг-в друга, как в стаканы
С мутными жидкостями названий мест, впечатлений
И бессвязно мурлыча себе под нос.
Матушка подозвала:
- Или это я с ума сошла, здесь пахнет уксусом. Здесь женщина стояла. Я думала, это у нее что-то разлилось. Она отошла, а запах остался.
Проверил аптечку, пахло валокордином.
- Нет, запах валокордина я хорошо знаю, я его сама пью. Это именно уксус.
Стоя рядом с матушкой, я показательно внюхиваюсь, и мне показалось, я ощутил запах, исходящий от нее. Это показалось мне нескромным. Это был не запах духов, может быть, туалетной воды или слабого дезодоранта, на уксус не было похоже.
Вечером матушка сидела в трапезной, я сидел напротив и ел картошку с селедкой и луком.
Рядом с кроватью стояла коробка с игрушками из всех игрушек запомнились две обезьяны белая и коричневая белая поменьше мне больше нравилась коричневая у нее болтались руки и ноги стоило ее потрясти казалось когда они болтаются меняется выражение ее лица нравилось держать обезьяну прямо перед лицом и трясти и тогда ее мягкие руки ударяют тебя по лицу как будто обезьяна дерется но ты для нее тверд это такая игра с обезьяной сжимая рукой ее мягкий набитый наверное ватой живот.
Ш 0 Ф Ч И К
Редкий зимний солнечный день пришелся на выходные. Захотелось за город. В Павловск. Так мы оказались на катке... На катке, как и в цирке, я был последний раз лет в семь-восемь. В цирке пахло лошадями или верблюдами. Играл джазовый оркестр, похожий на прежний. На арену выбегали звери и люди.
На катке кругами ездили люди, одни умели и легко скользили, другие не умели, как мы, многие падали. Неподалеку от катка жарились шашлыки и водились хороводы под народную музыку. Когда мы вышли с катка, навстречу нам тянулись возвращавшиеся лыжники. Длиннющая очередь за финскими санями.
В первый раз я поехал в Павловск на лыжах с Леней и Лениной мамой. Сохранилась фотография Лени на финских санях. Мама Лени мне очень нравилась. Они жили в коммуналке, в комнате, с печкой, печка топилась. Леня ставил пластинку, на одной стороне песня индейца, на другой песня гаучо. Я прыгал по комнате и катался по полу под песню индейца или гаучо. Мы играли в солдатиков на темном паркетном полу.
С Мишей мы играли в пластилиновых. Мишины были слеплены лучше. Мы кидали по очереди пластилиновый шарик. Миша рассказывал, как летом он ездил в деревню, и пацаны дрались, и одному пацану порвали яйца. Я представил тогда солнечный берег реки, мостки и дерущихся пацанов.
Во дворе мы катались с горки на жестяных дощечках. Мне захотелось
съехать не как все, я поставил дощечку ребром и зажал ее между колен. Съезжая я зацепился за выступ и оцарапался между ног. Придя домой, я осмотрел больное место и обнаружил на письке ш о ф ч и к.
Заглянул в чашку
Там почти одни чаинки
И лишь немного бледной остывшей жидкости
Поджатые в недоумений губы...
Шли с мешками на плечах, как с кувшинами на головах. Присели на солнечной скамеечке передохнуть, Наискосок, напротив дворца.
- Чья это машина? - дважды спросил Ю.
Подбираясь к писанию, погружаясь в ближайшее прошлое.
Всплываешь на поверхность мутной воды.
И это всплывшее круглое светлое,
как голова Ю.,Отзывается бессмысленным вопросом:
ЧЬЯ ЭТО МАШИНА?
Иногда под окнами раздавался странный треск,
Похожий на электрический разряд,
Будто голый провод задевал за мокрые ветки.
Утром у кухонного стола
Сзади подошла Та.
Я не заметил, резко повернулся
И случайно ударил ее локтем.
Стали спорить впотьмах.
Я говорю, нельзя незаметно подходить сзади,
Та - нельзя делать внезапно резких движений.
Два способа писания: причаливанием и отталкиванием. Первый, когда причалил к берегу, высадился; второй - когда плывешь в тумане, и если из тумана выплывает кусок берега или другой лодки - нужно скорей оттолкнуться, чтобы продолжить плавание.
Непонятно из чего пишущий недоволен не лицемерной ноющей недовольностью, обычной у творческих людей - он садится в лодку, которая наверняка должна перевернуться, и смотрит подозрительно на невысокие пока волны, ясное пока небо.
Надоела эта холодная апрельская ясность.
Пасмурный ветер вчера крутил -
Мусор, а сегодня гонит его
И с белого предвечернего неба
Срываются редкие брызги.
Издалека видна перебегающая дорогу киска.
Кажется, что-то во рту, добыча.
А вот уже женщина, качаясь телом, опаздывает на трамвай.
Киска скрылась, женщина пробежала, трамвай отъехал.
Перекрещенные перепутанные в беспорядке
Ветки и мысли затрещали и погасли.
НОВАЯ ИГРУШКА
Его называли Васька, как котенка, и у меня он ассоциировался с кинотеатром "Свет", где показывали фильм, на который меня не повели: "Кому он нужен, этот Васька?" Мне рассказали, что фильм про котенка, ребенок принес с улицы котенка, а родители убили его и выбросили на помойку. Мальчик шел из школы и увидел своего котенка, выброшенного на помойку. И у нас во дворе была помойка, и у меня был недолгое время котенок.
От Васьки кроме имени осталось в памяти пятно цветное, от куртки, в которой он был при нашей первой встрече. Такой светло зеленый искусственный цвет обычной болониевой куртки.
И неслучайно крысу звали КУРТ. Эту фотографию: "Это Вася с КУРТом на поминках" всем показывала мать. Мать картавила:
"с КУГТОм"
От Васи осталось несколько стихотворений. Их не назовешь хорошими или плохими. Вот одно:
Мальчик мой,
Я совсем плох,
Если ем из твоих рук,
Я стыдился б своих слов,
Если б мог говорить вслух.
За собой читать по слогам.
Сглатывая слюнки, прячусь по углам..
Я дошел до ручки, открывай же дверь.
Холод приносили
Дети за окном.
Мальчик мой! я совсем плох,
Если ем из твоих рук.
Мне едва хватило бы четырех
Сторон,
Чтоб идти вон!
Вспомни полуслово
Ключи от лиц
Новую игрушку
Получи малыш
Ты уже немножко Научился жить,
Новая игрушка
Сломана уже
Плакало сознанье
Леденеет грош
Холод приносили
Дети за окном.
ПОДВАЛЬЧИК
Приснился Славик. На этот раз, что мы живем в подвальчике. Там все нормально, такая квартирка... но входить туда нужно, как в магазинчик. Такие магазинчики бывают, в подвальчиках.
И вот - Славик уехал, и вернулся, и оказывается, он снял фильм. Мне завидно и удивительно, как? И я ему говорю, Славик! Ведь в таком деле необходим профессионализм, ну я понимаю, что ты установил отношения со всеми актерами, и благодаря своему у-у (во сне я подбираю слово) да-ару сумел собрать все эти части в единое целое фильма. Но Сла-авик, ведь в этой неизвестной для тебя среде свой жаргон - и ты его не знаешь - и все эти люди будут им пользоваться в разговоре с тобой - и ты их не будешь понимать!
Все время холодно
И.от этого судорожность
Холод в душе холод отчаяния
В чем обаяние неопределенных местоимений? Какой-то, где-то, нечто... Какая разница между "Я не помню, что сказал Славик" и "Славик что-то сказал".
Дело в обаянии местоимений вообще - все они немного неопределенны. Пьеса, где действуют местоимения.
Я Где ты?
Ты /не отзывается/
Здесь Я здесь.
Я Ой, не узнаю твоего голоса.
Ты А это и была не я.
Я Кто же это был?
Здесь /не признается/
Я Кто здесь?
Ты Ой, мне страшно.
Здесь Не бойся.
Я Кто ты?
Здесь Ты - это я
Ты Странно, он говорит...
Он Я молчал!
Сейчас /вбегая/ Так скажи!
Он Что?
Здесь Всем!
Как выглядит Здесь? Сейчас? Хотя бы вообразить, какого они цвета? Попробовать одеть кого-то, хоть Танюшку, сперва в "Здесь", потом переодеть в "Сейчас".
Например, Здесь - это место, место это земля, что-нибудь землистого цвета, а Сейчас - голубовато-зеленоватого.
В детстве насчет взрослых фильмов в большом ходу был эпитет про тяжелый страдания трудную судьбу. Говорили: хороший фильм, но тяжелый.
И еще - красивый. Я хорошо помню, как они возвращались из кино и говорили мне: тяжелый или красивый, но тяжелый. И я бывал вполне удовлетворен, я хорошо вникал в это "красивый".
И впитывал в себя через в двух словах пересказанный сюжет. И может быть, проецировал на жизнь, -которая тоже может быть тяжелой... красивой...
И сейчас при этом слове мне с экрана брызжет синева, а красное, желтое и зеленое расплываются пятнами по краям, и выступает в белом невиданный герой.
А при слове "тяжелый" слышны тревожные крики птиц, крупным планом напряженные небритые лица мужчин, лежащая навзничь больная, может быть уже умирающая.
Достаточно взглянуть на лица,
И мир как будто растворится.
Исчез, не стал, и в тот же миг
Пришел, явился и возник.
Его от нас исчезновенье
Продолжилось одно мгновенье,
Отсутствовал, и снова здесь,
Все тот же самый, прежний, весь.
Белая земля под бельм небом,
И деревьев спутанная сеть.
Рыболов невидим и неведом,
Если сквозь нее смотреть.
Если повторяя, как им мелко,
Если бы, унылые, могли
Прыгать мы, как по деревьям белка,
Плавать мы, как корабли.
Плавными покачивать хвостами,
Подплывать, протягивая рот.
Славные для нас бы дни настала.
Рыба в сеть сама плывет.
Здесь будут жить и наши дети,
Смотреть в окно и видеть эти
Деревья, рельсы и дома.
И с первыми глотками чая
Рассвет приветливо встречая,
Напишут новые тома.
Здесь будут жить и наши внуки,
Смотреть кино и слушать звуки,
И нас нечасто вспоминать,
И спрашивать: Скажи-ка, Надь,
Кем был твой дед по маме?
- Ходил в панаме.
- В панаме? - Да,
- На даче? - Нет,
- А по отцу кем был твой дед?
- По папе? - Да, - Его не знала, Да и того я помню мало.
- А сохранилась ли панама?
© Дмитрий Болотов, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.