ЛОШАДЬ ТУМАНА
* * *
Дождь льет за окнами. Похоже,
он разрешил свои сомненья
и лупит, полон сил, по роже
однообразные строенья.
И, постепенно, заплывают
фасады серостью сплошною.
И даль теряется и тает
за ливневою пеленою.
А мы спокойны и беспечны
и, находясь внутри уюта,
латаем тишиной овечьей
дождем разорванное утро.
Нас не касаются разборки
между стихиями пустыми.
Мы не Ланкастеры и Йорки,
мы что-то среднее меж ними.
Дождям приходит окончанье,
но после, сны перебирая,
жалеем, как и англичане,
о том, что в стороне стояли.
_^_
* * *
В стихах моих ночует Пастернак.
Он здесь располагается, как дома,
и стелит сам между словами, словно
он в этом доме жил еще до нас.
Он долго чистит зубы перед сном.
Потом по дому бродит, мне мешая.
Вставляет рифмы, мысли, объясняя,
что так намного лучше и притом
стихи свои ему напоминает.
Вот так. А иногда мой Пастернак
приводит в дом поэтов. Целый вечер
они, пьянея, произносят речи
о таинстве и остроте стиха.
Он оставляет на ночь их и ночь
становится кошмаром. Меж словами
спит Гумилев, как бегемот в саванне,
спит Мандельштам, как маленький сурок
и, как убитый, Игорь Северянин.
_^_
ПАРИЖ
Вечер над крышами удивительно рыж.
Наверное будет ветренно завтра.
"Извините, девушка, это - Париж?
Позарез надо...
Помогите потерянному найти приют...
что? .. да, вы правы - я сумасшедший
как и все.." Глубоко вздыхаю, потом по чуть-чуть
выдыхаю досаду, успокаиваюсь, становится легче
и не так достает этот шум. Стоишь
себе, наслаждаясь огромною ночью звездной.
"Извините, молодой человек, это - Париж?...
нет, я серьезно...
видите ли, я в некотором роде поэт.
пишу маленькие поэмы...так вот, мне надо...
нет, я не пьян... извините." Наверное весь белый свет
ополчился непреодолимою преградой
на моем пути. И только юркая мышь
рассудка сможет найти дорогу.
"Извините, товарищ милиционер, это - Париж?
Да? Слава Богу."
_^_
* * *
Соловьи ошалели
от чашечки счастья.
Разлетелись насвистывать
тонкие трели
И делить
свое счастье
на крошки и части,
что бы люди
глотали его и пьянели.
Птичий рынок
играет судьбой и бедою,
раздает обещания
и, размечтавшись,
разливается далью
и синей водою
вечеров, в безнадежности
за день уставших.
Соловьи ошалели.
Их воздух размешан
белым пухом бессонниц и недомоганий.
Счастье это работа, но в ней неизбежно
наступает когда-то
второе дыханье.
_^_
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СТИХИ
АРТИСТ
Я - положение, когда поднятая нога
олицетворяет покой, а руки, спешащие вверх
означают смех,
но такой, который возможен только тогда,
когда линия встречается с другой
линией, думая, что встречается сама с собой.
МИЛЛИОНЕР
Я - совпадения внутреннего содержания с внешним положением вещей,
когда плечи предполагают нахождение за ними окна,
а не крыльев, чья суть, в принципе, одна
и та же, потому что ничем
не определяется глубина
стеклянных ночей
и сна,
остающегося ни с чем.
ПРОСТИТУТКА
Я - любовь, сознающая больше, нежели то,
что принято сознавать, растрачиваясь по пустякам,
доступным любым дуракам,
думающим, что жизнь это то,
что налито в стакан,
а не то, что вне его.
БИБЛИОТЕКАРЬ
Я - отношение к некоторым вещам,
сотканным из шелковых недомолвок и снов,
приходящих в наш деревянный дом
на печенье и чай,
который необходимо заваривать, как печаль,
горячим дыханием слов.
КОНТРАБАСИСТ
Я - чередование белковых тел
с кровяными в теле, перемещаемом вдоль кривой,
отличающейся от других только тем,
что в темноте
она выпрямляется до прямой.
ГУРУ
Я - начинающий утро, у которого направление движения элементарных частиц
совпадает с тишиной, перемещаемой вместе с тем,
как все, надеясь спастись,
получают доступ не к пустоте,
а к остаткам того, что осталось от тех,
кто уже чист.
АСТРОНАВТ
Я - осуществление своих преждевременных снов,
расползающихся по периметру комнаты, похожей на круг,
потому что центр весов,
соединяемых в рукопожатии рук,
расположен там, где берут
начало линии, сбегающие с полюсов
на юг.
ХИППИ
Я - оторванность открытых гласных "А" и "О",
защищаемых пустотой, объяснение которой следует искать только там,
где согласие находишь в том,
что произносишь сам.
_^_
© Максим Бородин, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.