[Оглавление]



МУЗЫКА  ВЕТРА


    К СТЕКЛУ ОКОННОМУ
    ПРИЛЬНИ ЩЕКОЙ НА МИГ...

    (о стихах Александра Брятова)

Каждый поэт создает свой собственный мир. Миры бывают разными, как и сами поэты. Мир Александра Брятова - удивительно светлый и гармоничный. Поэт смотрит на окружающее "сквозь выпуклое стеклышко души". Если перечислить названия стихотворений этого автора - "Карельские сосны", "Ночной листопад", "Первый снег" - кто-нибудь может сказать: "А что здесь особенного? Всем знакомые явления!" Нет, не знакомые. Особенные. Другие.

В поэтической вселенной Брятова "ангелы резвятся, словно дети, зажмуривая крылья за спиной", "ласточки крыльями с кленов срезают листву", "уходят в небо облака, как поезда", "и маленький остров, как лодка, отчалив от города, под парусом белым выходит в открытое небо".

Поэт вбирает в себя краски, запахи, звуки и возвращает их нам обновленными, свежими, яркими. В "листокружении" и снегопаде, под "косыми взглядами фонарей" читатели стихов Александра Брятова испытают чистую радость познания и удивления перед чудом "преобразившейся земли".

Мария Огаркова




* ЭЛЕГИЯ
* Осталась тоненькая кожица...
* КАРЕЛЬСКИЕ СОСНЫ
* Когда облака утомится толочь...
* Уходят в небо облака, как поезда...
* ... а нынешним летом особенно дерзко...
* В незатейливой шляпе из фетра...
* НОЧНОЙ ЛИСТОПАД
* Между средой и четвергом...
* Ерошит листья свежий ветер...
 
* Как жемчуг нот на нитке стана...
* Буксиры сгрудились в затоне...
* У весны звенят ключи в кармане...
* Мне нравится разглядывать без грусти...
* Что за ночь волшебная - каждый лист...
* НОЧЬ
* Снимая катышки со свитера...
* Аптекарский остров, дерев величавое кружево...
* Косяками диковинной рыбы...
* ПЕРВЫЙ СНЕГ



    ЭЛЕГИЯ

    Ласточки крыльями с кленов срезают листву,
    ветер ее переулками пыльными носит.
    Стаи колесных, коптя, потянулись в Москву,
    будто их жалит за бамперы близкая осень.

    Видишь, как лист, в паутину попавший, дрожит -
    гладкий, живой еще, теплым дыханьем согретый?..
    Вновь, промотав состояние на миражи,
    в руки котомку берет насекомое лето.

    Вот бы и мне оттолкнуться от бренной земли -
    и, приблудившись к призывно курлычущей стае,
    двинуть за ним, исчезающим в зыбкой дали,
    в Индию Духа крылатый маршрут открывая...

    _^_




    * * *

    Осталась тоненькая кожица
    у отрывных календарей.
    Прохожих заставляют ежиться
    косые взгляды фонарей,

    и, мрачной мыслью озабочены,
    дворы шлифуют черный лед
    шершавым порошком с обочины
    шестые сутки напролет,

    пока, с диагнозом от Кащенко
    и кроманьонским узким лбом,
    подстерегая неудачника,
    поземка рыщет за углом, -

    а в глубине промерзших омутов,
    кровавым отблеском горя,
    лежит награбленное золото
    среди лохмотьев ноября.

    _^_




    КАРЕЛЬСКИЕ  СОСНЫ

    Когда мне мир особенно несносен
    и колоколом кровь в висках гудит,
    я размышляю о терпенье сосен,
    корнями раздвигающих гранит.

    Великое довольствуется малым:
    им все во благо - влага и песок,
    и камень, растворясь, питает сок,
    текущий по невидимым каналам.

    И вся их жизнь - воды круговорот
    размеренный, и смерть - не что иное,
    как незаметный внешне переход
    в другое состояние покоя.

    _^_




    * * *

    Когда облака утомится толочь
    в трубе водосточной ненастье,
    я выйду из дома в глубокую ночь,
    расправив затекшие снасти.

    Загружен по палубу палой листвой,
    пройду переулком-каналом,
    любуясь, как город омыт с головой
    волной айвазовского вала,

    как бурным теченьем обрывки афиш
    уносит в подземную Лету,
    пока ты в летучем кораблике спишь
    на краешке позднего лета.

    _^_




    * * *

    Уходят в небо облака, как поезда, -
    вне расписания с озябшего перрона,
    и одинокая безвестная звезда
    мерцает в тамбуре последнего вагона.

    Лишь ей единственной доверено в ночи
    тьму непроглядную рассеивать над миром
    и, словно руки распростертые, лучи
    с небес протягивать отставшим пассажирам.

    К стеклу оконному прильни щекой на миг:
    за мутным пятнышком, дыханьем отогретым,
    в промерзшем тамбуре печальный проводник
    никак не выкурит прощальной сигареты...

    _^_




    * * *

    ... а нынешним летом особенно дерзко
    мне рожицы корчил бесенок соблазна:
    то облако выжмет, срывая поездку,
    то бросит грести колеей непролазной.

    Как мне надоели его эпатажи!
    Смахнуть бы листву со ступенек вокзала -
    и за поворотом растаять в пейзаже,
    чтоб сердце по стыкам удары сверяло,

    чтоб заплесневелой мордовскою ночью
    разъездам, по горло заляпанным глиной,
    летящих во тьму фонарей многоточья
    читать как пространные письма любимой.

    _^_




    * * *

    В незатейливой шляпе из фетра,
    в длиннополом плаще из коры
    бродит полая музыка ветра,
    пробуждая шагами дворы.

    Ей осеннею ночью не спится,
    грубой палкой стучит, одряхлев,
    и, как мокрые черные птицы,
    разлетаются ноты с дерев.

    До чего бесприютен и бледен
    вдохновеньем истерзанный двор,
    раздаривший пюпитрам штакетин
    заземленного неба минор,

    и сквозь мутный стакан политуры
    будет дворник разглядывать днем,
    как пылают листы партитуры
    у бордюра холодным огнем.

    _^_




    НОЧНОЙ  ЛИСТОПАД

    Осень рассыпала длинные волосы
    над городком без особых примет.
    В лужах колышутся желтые полосы
    словно хвосты полусонных комет.

    В голую стену отчаявшись пялиться,
    тусклый фонарь в подворотне обвис.
    Стриженых лип узловатые палицы
    тонкими пальцами тянутся ввысь,

    и, покидая их с легкими думами,
    не осознав катастрофы всерьез,
    тычутся листья блестящими клювами
    в рамы, распухшие за ночь от слез,

    в приступе острого листокружения
    перешагнув через скользкий карниз,
    без сожаленья к своим отражениям
    самоубийцами падают вниз.

    _^_




    * * *

    Между средой и четвергом
    в остервененье трезвом
    жестянщик-ветер за окном
    сортировал железо.

    Он долго встряхивал листы
    пред тем, как шваркнуть оземь,
    как будто залпом холостым
    шугал из сада осень,

    а после жути нагонял
    на сонное жилище,
    рихтуя мятый матерьял
    пудовым кулачищем.

    И, припадая на крыло
    как раненая птаха,
    всю ночь ломилось в дом стекло,
    заиндевев от страха.

    _^_




    * * *

    Ерошит листья свежий ветер
    у легкомысленного клена.
    По переулку бродит вечер,
    твоей походкой изумленный.

    В отцовской куртке не по росту,
    прищурившись, обходит лужи,
    неловко курит папироску -
    кому такой нелепый нужен,

    когда, другими не замечен,
    по лопухам из-за сарая
    раскосый дождь тебе навстречу
    бежит, пути не разбирая!

    _^_




    * * *

    Как жемчуг нот на нитке стана
    пленяет сердце скрипача,
    так ты волнуешь непрестанно
    открытой линией плеча,
    когда склоняешься устало
    ко сну, невнятно бормоча,
    и соль скрипичного ключа
    скрипит в уключинах дивана.

    _^_




    * * *

    Буксиры сгрудились в затоне,
    надежно скованные льдами.
    Пора кормить синиц с ладони
    и обжигаться холодами,

    пора читать Марселя Пруста,
    придвинув кресло к батарее
    в пространстве, сдавленном до хруста,
    как рыхлый дактиль до хорея,

    пока снега без проволочки
    заносят город вдохновенно
    и мир сжимается до точки,
    в которой - центр твоей Вселенной.

    _^_




    * * *

    У весны звенят ключи в кармане.
    Распахнули двери сквозняки.
    Город, заблудившийся в тумане,
    промочил ботинки у реки,
    и бормочет что-то отрешенно,
    разгребая прошлогодний хлам,
    взмахивая, как умалишенный,
    рукавами рваными реклам.

    _^_




    * * *

    Мне нравится разглядывать без грусти
    сквозь выпуклое стеклышко души,
    как осень поджигает захолустье -
    а дождь его не в силах затушить,
    как бережно раскачивает ветер
    батут сырого неба нитяной,
    где ангелы резвятся, словно дети,
    зажмуривая крылья за спиной.

    _^_




    * * *

    Что за ночь волшебная - каждый лист
    шелестит взахлеб на речном наречье,
    и лежит, немыслимо серебрист,
    узкий лунный луч на твоем предплечье.
    А какой на небе переполох!
    Видно, Бог споткнулся, неся корзину, -
    и собрать рассыпавшийся горох
    даже стайке Золушек не под силу.

    _^_




    НОЧЬ

    Я питерской сыростью грежу в ночи:
    цедить ее ртуть для меня - что воскреснуть.
    Кораблик на шпиле, как пламя свечи,
    дежурным огнем озаряет окрестность,

    где, неразличима почти с высоты,
    сжимается юность шагреневой кожей,
    где ветер шутя вырывает зонты
    из зябнущих рук мимолетных прохожих,

    где тощие кошки лакают впотьмах
    из луж электричества бледную россыпь -
    я тенью брожу в одиноких дворах,
    и время, как эхо, хранит мою поступь.

    Лишь там, где пройти парапетом до звезд
    останется шаг только сделать, ей-богу,
    железной рукою надломленный мост
    мне словно шлагбаум отрежет дорогу...

    _^_




    * * *

    Снимая катышки со свитера,
    я представляю небо Питера
    в таких же грязно-серых катышках,
    как валуны на мелях ладожских.
    Я вижу смутное свечение,
    Невы неверное течение,
    ее метанья между сваями
    мостов, заезженных трамваями.

    Между фасадами дворцовыми
    каналы кажутся свинцовыми,
    но стоит запрокинуть голову -
    свинец перетекает в олово,
    которым облако искусственно
    к брусчатке площади приплюснуто,
    и дождь в глазках дорожных выбоин
    как пар из пор гранитных выдавлен,

    и я - мостом за скобки вынесен,
    петлей изнаночною вывязан.

    _^_




    * * *

    Аптекарский остров, дерев величавое кружево,
    огни телевышки шипами вонзаются в небо,
    и тусклый фонарь - словно дворник, внезапно разбуженный, -
    моргает, не веря в нашествие первого снега.

    А снег опускается властно, светло и торжественно
    на головы зданий, на голые плечи ограды,
    где юная ель с любопытством кокетливой женщины
    на редких прохожих глядит осторожно из сада,

    а снег осыпает прохожих - на каждого поровну -
    так тихо, что слышно, как в правду вплетается небыль,
    и маленький остров, как лодка, отчалив от города,
    под парусом белым выходит в открытое небо.

    _^_




    * * *

    Косяками диковинной рыбы,
    из пучины плывущей на свет,
    облаков кистеперые глыбы
    собираются в горный хребет

    и стопой атмосферного фронта,
    как бечевку сырое белье,
    прогибают черту горизонта
    до критической точки ее,

    за которой в библейском масштабе,
    как из тигля гремучий состав,
    мировые разверзнутся хляби,
    каждой твари по полной воздав.

    _^_




    ПЕРВЫЙ  СНЕГ

    Ночью грянет циклон атмосферный
    как хазарский набег,
    и укутает улицы первый
    переливчатый снег

    А наутро с восторгом чухонца
    будешь щурить глаза
    от неистовых бисерин солнца,
    расплескавших азарт

    по кустам, тротуарам и крышам -
    и внезапно поймешь,
    что каким-то нелепым и лишним
    мельтешеньем живешь,

    что, как пыль в саркофаг перламутра,
    в бесконечный покой
    ничего из слепящего утра
    не затянешь с собой.

    Не набьет ненадежная память
    на дискету свою
    этот свет, что не сможешь представить
    ни в аду, ни в раю.

    _^_



© Александр Брятов, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]