ЯЩЕРКИ МИНУТ
* * *
Я видел забор, сколоченный из дверей,
и каждая дверь казалась другой старей:
вот эту при Брежневе пьяный пинал ногой,
а та при Хрущеве вышла недорогой.
А к этой прильнувши - ну до чего тонка! -
при Сталине ждали каждую ночь звонка.
За каждой кипели борщи, и кипела страсть,
смеялись дети, и нечего было красть.
А ныне стоят преградою на пути,
и ни в одну из них уже не войти.
_^_
* * *
Мир состоит из маленьких вещей,
из пропасти занятных мелочей:
крупиц, песчинок, зёрнышек, пылинок,
и росных капель, и тугих былинок.
Из тех кровинок, что мой нос пролил,
когда с соседом парту я делил.
Из юрких, будто ящерки, минут,
которые сквозь пальцы прошмыгнут.
_^_
* * *
Вспоминаю до сих пор:
вышел маленький во двор -
и в глазах от солнца змейки,
а старухи на скамейке
деревенскую поют,
мне конфеты подают.
И у самой старой прялка
почерневшая в руках.
Мне старуху эту жалко -
нить выходит в узелках.
Кабы знать, что это значит,
кабы ведать наперед,
почему окошко плачет
и картошка не цветет!
...Врут проклятые приметы
и поэты тоже врут,
что России больше нету,
что старухи перемрут,
детство сладкое растает,
утечет в мирской бардак...
Вьется-вьется нить простая
и не кончится никак.
_^_
* * *
В житейской канители
от пагубы храня,
истерся крест нательный,
позакруглил края.
Грешно живу, негоже,
и почернела нить,
пока въедалось в кожу
спаси и сохрани
_^_
* * *
Морской берег,
как это и было обозначено в путеводителе,
представлял собой кручу,
поросшую редкими пучками травы.
Когда во время отлива
море отступило
и обнажило узкую полоску шельфа,
мы спустились вниз,
к самой воде.
А высоко над нами
были заросли дикого орешника,
и благодатное небо
щедро дарило нас
вызревшим фундуком.
Я колол его
круглыми морскими камнями.
Ты смеялась.
Вода прибывала.
_^_
* * *
...И разделились берега
на тот и этот.
Зимой обычная река,
весною - Лета.
На дальний берег, где погост,
не перебраться:
пошла вода и смыла мост
в Аида царство.
Ты там, я здесь, не сыщешь мель -
вода меж нами.
И оплывает карамель
в моём кармане.
_^_
ТРАМ-ПАМ-ПАМ
идёшь по улице
и поёшь
трам-пам-пам
собаки лают
и птички насвистывают
трам-пам-пам
младенец в коляске
губами делает
трам-пам-пам
больной старик
ты переходишь
на их язык
в кулинарию заходишь
и трам-пам-пам
говоришь
румяной булочке-продавщице
она смеётся тебе в ответ
ну нет так нет
а мелочь звякает
трам-пам-пам
ведь у тебя как всегда
без сдачи
сидишь на лавочке во дворе
где старики стучат в домино
и между делом ругают власть
трам-пам-пам
такую страну развалили
ещё хотя бы денёк украсть
но дни по пальцам перечтены
ложится тень поперёк весны
и бьётся сердце твоё
...трам! ...трам!
идёшь по улице
стиснув зубы поёшь
трам-пам-пам
_^_
* * *
холодным утром свет рассеян
читаешь книжку натощак
а за окошком воет север
и нет спокойствия в вещах
и вот откладываешь книжку
дрожишь лодыжками до ванной
потом согнувшись точно лыжник
скользишь в подъезде деревянном
когда выходишь на работу
ты безобразен и смешон
а где-то вечная суббота
быть может выше этажом
_^_
* * *
Не хочется вставать,
ни завтракать, ни бриться,
ни рожу умывать,
ни Господу молиться.
От моего стиха -
я нес его, как знамя -
осталась лишь труха
признаний, их изнанок.
Кругом лежит страна
без памяти, без края.
Оборвалась струна,
а музыка - играет.
_^_
* * *
Вечерял на кухне в одного:
ни жены, ни друга - никого.
Лишь картошка со сковороды
за мои дневные за труды.
Лишь часов полуночный набат,
лампа-уголек в пятнадцать ватт,
да звезда, дрожащая в окне...
Неужели помнят обо мне?
_^_
ВСТРЕЧА С ВЕТРЯНОЙ МЕЛЬНИЦЕЙ
На холостом ходу
вращается ветряк.
Я ближе подойду.
Он сам - как холостяк:
он смотрит сквозь меня
налитыми глазами,
хмельной от ячменя,
раздавленного за день.
Он мелет языком,
ругается несносно,
и я с ним не знаком,
но расходиться - поздно.
На ветреную речь
что я ему отвечу?
Я - голова без плеч,
а он - сплошные плечи.
Я треском оглушен,
подавлен превосходством
и начисто лишен
былого донкихотства...
_^_
В ЛИФТЕ
С восьмого этажа
спускаюсь на седьмой,
с седьмого на шестой
перетекаю плавно,
на пятом чуть трясет,
садятся пассажиры,
и вот уже четвертый
зажегся огонек.
А где-то в глубине
таятся шестеренки,
и механизм скрипит,
и трос уже лохмат,
бетонная утроба
тесна и бесприютна...
Трясет. Встречаем третий.
Переворот в мошонке.
Гаснет свет.
Второй - как откровенье,
как воздуха глоток,
я вспоминаю строчки,
из Хлебникова что-то -
где о нагой свободе,
о небе и цветах.
И - первый.
Дожидаюсь
открытия дверей
и выхожу.
_^_
* * *
Холодную вишню снимаю,
сминаю сухое быльё,
и ветка маячит немая:
кончается лето твоё.
Такое в саду запустенье,
что можно сказать: забытьё,
и клонятся долу растенья:
отмерено время твоё.
Победою мнил пораженье,
а правдой - слепое враньё,
но в блюдце сияет варенье.
Не вечно и горе твоё.
_^_
* * *
попала в глаз соринка - не беда
всего-то надо потянуть за веко
но сорных дней пустая лебеда
на ясность глаз накладывает вето
так всех нас темнота перехитрит
увянут как цветы прозренья наши
и белый свет - внезапная пропажа -
сгустится в сердце, вспыхнет и сгорит
_^_
|
