КАЧАНИЕ ЭПОХ
* * *
Качание эпох на стыке поворота,
где рельсы, как тире, и шпалы – как дефис.
Жизнь даже не игра, а только лишь зигота,
от плоти в небеса стремящаяся ввысь.
Там ангелы поют в заиндевелой сини
и плавится сургуч растрёпанных комет.
А ты, как тот медведь, качаешься на льдине
и от себя бежишь, как Афанасий Фет.
О, что тебе полёт стрижа над жёлтой горкой
и берега реки, и яблоко в руке?
Качается вагон и пахнет водкой горькой,
и сладко жизнь течёт в расшатанном райке.
Переведи судьбу, как стрелки путевые,
и полустанок свой, смотри, не пропусти.
Они уже гудят над нами, роковые,
горячие, как снег, растаявший в горсти.
_^_
* * *
Озеро, облако, лето.
Пляжик в дремучем краю.
Без суеты и совета
я потихоньку крою
жизнь, что натянута туго,
как полотно, на столе.
Солнце гуляет по кругу,
циркуль измазав в смоле,
чертит круги в поднебесье
и, отражаясь в воде,
слепит меня и подлесье
в этом медвежьем нигде.
Благостно всё и спокойно.
И, подрезая края,
думаю я: что за войны
в мире и кто судия?
Ножницы режут упорно
мелом разбитую ткань.
Ах, до чего же ты норма,
милая тьмутаракань...
Полнится день солнцепёком.
Жизнь распласталась в руке.
Облако в небе глубоком
плавает. А вдалеке
гулкое прыгает эхо,
плачет кукушка в лесу,
бьёт миномёт без огреха
занятую полосу.
И, прибирая рукою
мелом очерченный край,
вижу: летят подо мною
озеро, облако, рай.
_^_
* * *
Как неизбежно рвутся нити
привязанности и страстей.
И нет ни будней, ни событий,
ни электронных новостей.
И только воздух раскалённый,
дрожа, сминается рекой,
и осень, как ребёнок сонный,
в плечо вжимается щекой.
_^_
* * *
Опять война в прямом эфире,
а ты как будто опоздал
не к телевизору в квартире,
а к смерти на последний бал.
Вновь прежний крест стоит за нами.
Запястья ноют – нету сил.
Распятый тоже временами,
наверное, народ бесил.
Так что, оставим всё, как было?
Прямой эфир, VR-игра,
солдат в окопе белокрылый
и берег брошенный Днепра.
_^_
* * *
Прошлое, как левый берег речки:
всё в обрывах, где живут стрижи.
На златом себе сидят крылечке
принцы, королевичи, бомжи.
Там портной простёгивает ниткой
памяти глухое полотно
и в саду, за серою калиткой,
время смотрит в тёмное окно,
где пока что, вроде, всё неплохо:
лимонадом отдаёт кино,
на лафете траурном эпоха
движется, но это всё равно.
Живы все: и бабушка, и мама,
и собака с кличкою Остяк.
В Первомай закусывает рама,
как обычно, кумачовый стяг.
Солнце – светит, небеса – бездонны,
тополя, как водится, растут.
Пионеры хрупкие бутоны
к памятникам Ленину несут.
Все при всём. Ну, воздуха нехватка,
ну, порою, жить невмоготу...
Боже мой, как спиртом пахнет ватка
с этой пробы чёртовой Манту...
Кто мне скажет, отчего упорно
память возвращается назад
в мир, где всё почти что иллюзорно,
где тебе ещё не пятьдесят?
Отчего тоска? Неужто, право,
это просто молодость прошла
и горит в тумане переправа,
словно азиатская шала?
Но ведь живы, все ещё так живы...
Небо – сине, облака – как дым.
И сияют над рекой обрывы
отсветом, как прежде, золотым...
_^_
ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
1.
Плывёт реки протяжный вздох
и воздух прян от духа сосен.
А год до жути высокосен
и застаёт друзей врасплох.
И, словно маятник, стуча,
год между нами чертит прочерк:
смерть вырабатывает почерк
читабельней, чем у врача.
2.
Вода баюкает волною
пустое небо и тростник,
и леса дрогнувший двойник
откосы тянет за собою.
Качается остывший шар
звезды на опалённых дюнах
и на сосновых бьются струнах
огни, как низовой пожар.
3.
Сухой тростник. И стороною –
тропа на опустелый пляж.
Ложится ранней сединою
туман на утренний пейзаж.
И тихо так, что вёсла гулко
роняют капли и река,
как музыкальная шкатулка,
звучит от лёгкого гребка.
4.
Зарницы вскинулся всполох
и ветер обжигает ивы.
Здесь скоро будут дни дождливы
и осень будет царь и бог.
Рука касается сосны
и вздрагивает лес в ознобе,
как будто он уже в сугробе,
и в снежные впадает сны.
5.
Скажи, за что был этот день
с его спокойствием и негой,
и неба облачная лень
над васильковою Онегой?
Чуть слышный отзвук комара,
как точка в совершенстве лета,
где комариная игра
озёрным выдохом согрета.
6.
Все эти отзвуки и тени,
весь этот горний/дольный мир
спокойно замер на арене,
прервав обещанный турнир:
дрожа, сминая надпространство,
вдруг – паутинка на виске,
и Парка нежное тиранство
вершит в скучающем зевке.
7.
Кот, утонувший в чёрной лени,
качается на ряби сна.
Что знают о кошачьем дзене
людские эти племена?
Зеленоглазый бог полёвок,
в глубокий погружаясь сон,
сминает лапой изголовок,
как небо парусом Ясон.
8.
В окне вздохнувшая сирень
качнулась и легла на раму.
Как будто бы закрыла рану
фиалковая полутень.
Уходит день за поворот
и крошит мякиш солнца в лодку,
и бронзовые сосны кротко
качают звёзды у ворот.
9.
Плывёт реки протяжный вздох,
вода баюкает волною
сухой тростник и стороною
зарницы вскинулся всполох.
Скажи, за что был этот день,
все эти отзвуки и тени,
кот, утонувший в своей лени,
в окне вздохнувшая сирень?
_^_
* * *
Не скажешь, что время исчезло,
но больно споткнёшься о тьму.
Откуда и что поналезло
и варится в этом дыму?
Качание вербиных почек,
как будто кивок от судьбы.
Где б ни был – меж пауз и точек
услышишь стаккато стрельбы.
И родина больше не мамка,
и шёпот слышнее, чем крик
подбитого сдуру подранка.
И шествует архистратиг
по пыли, камням и бетону,
по небу, земле и воде.
И горе людское бездонно
в кошмарной своей наготе.
И верба, качаясь под ветром,
макает в закатную кровь
пушистые почки и щедро
кропит обезлюдевший кров.
_^_
* * *
Ещё не леденцово-красный
сентябрьский заполошный клён,
но дышит, словно болен астмой,
и листопадных ждёт времён.
Край неба свёрнут одеялом,
река продета сквозь ушко
моста и можно с пятипалым
листком забыться, и пешком
брести вдоль берега тропинкой,
не замечая, что устал,
и воздух с тонкою горчинкой
вдыхать, и слышать, как вокзал
в своей ворочается будке
и тоже тянется к воде,
и отзвук рельсовой погудки
растёт в вагонной череде.
И всё необъяснимо ясно:
и мост, и речки поворот,
и ветер, клёну соучастный,
и в рыжих пятнах небосвод.
_^_
* * *
Когда дойдёшь до первых дней зимы
и встанешь у окна в пустой квартире –
увидишь: как легко плывут стволы
деревьев, спящих в оснежённом мире.
Подумаешь, что можно вдруг шагнуть
за грань стекла и за вечерним светом,
зимы познать действительную суть,
что ведома деревьям и предметам.
Что можно жить, не вглядываясь в ночь,
где свет фонарный, брошенный в сугробы,
коробится яичницей точь-в-точь,
а фонари, как гуси, белолобы,
что жизнь – снежок, растаявший в руке,
что – невесома, как снегирь на ветке,
и что душа твоя невдалеке
сейчас парит в заснеженной беседке.
_^_
* * *
Гуляет гусь рождественский. Пока
лежат в корзине яблоки в соломе.
Хозяйка точит нож. Её рука
скользит за мыслью о семье и доме.
Встаёт звезда. Гусь думает о том,
что будет лето, пруд и солнце в кронах,
что будет течь спокойным чередом
простая жизнь в незыблемых законах.
Чуть пунцовеет за заслонкой печь.
Рука хозяйки целеустремлённа.
Гусь мнёт крыло, готовится прилечь.
В окне плывут рассыпанные зёрна.
Спокоен дом. На стуле дремлет кот.
Горит звезда. Гусь думает о чуде.
Хозяйка думает, что дел невпроворот.
И жизнь смиренна, как вода в запруде.
_^_
* * *
Прозрачен лес. И до зимы два дня.
Всё замирает в ожиданье снега.
С чуть слышным хрустом неба простыня
расстелена для зимнего ночлега.
Лампадкою горит рябины гроздь.
В реке вода темна и тяжеленна.
Как странно знать, что на земле ты гость
и что твоя дорога неизменна,
что за восходом следует закат,
что будет всё, как прежде, преходяще....
Но клёна лист калёный игловат –
как никогда живой и настоящий.
Снежинка опускается на лист.
Молчание становится сильнее.
И путь, как прежде, тянется, кремнист
вне времени в моей Гиперборее.
_^_
* * *
Мне сад пригрезился ночной,
живой, рассыпанный на дольки:
тяжёлой каплей дождевой
он подбирал свои оборки.
Он рос. Он вслушивался. Он
дыханье брал аккордеоном
и замирал. А за окном
зима плыла на перезвонах.
Как горностаевая смерть,
проталина смотрела остро
и заставляла леденеть
снеговика оплывший остов.
Сосульки выбивали такт,
спеша отбыть ручью навстречу,
и плыли: город, особняк,
деревья, ветви, птицы, вечер...
На чутком воздухе река
дрожала женщиной желанной
и билась жилка у виска,
мешая жизнь и волхованье...
_^_
* * *
Ты оглянешься на повороте
и посмотришь: что там, за плечом?
То ли крыши блестят в позолоте,
то ль дорога блестит кирпичом?
Из лохматого завтра нагрянет
отголосками липкий мотив
и, склоняя "тиран, о тиране...",
отвернёшься, судьбу разбудив.
В мире нет тяжелее работы,
чем навстречу с собою брести,
заполняя шагами пустоты
и баюкая память в горсти.
Всё пройдёт, отболит, перестанет
горько ныть и останется лишь,
как тампон в обезвреженной ране,
в небе солнца багровый голыш.
Оттолкнёшься от тверди и дальше
зашагаешь, сомкнувши уста,
в мир, где звуки и ноты без фальши,
и дорога, как небо, чиста.
_^_
|
