[Оглавление]





ЛЮДИ,  ЛОШАДИ


Ветер в лицо:
Я - иду.


1.

Я выехал на поезде из Москвы в самый разгар июньской жары.

Путь мой лежал на Урал, в один из больших промышленных городов.

Ну, или - дальше. В сторону острова Сахалин.

Но сначала я хотел повидать, хоть одним глазком, одного пацанчика. Его фотографию прислали мне друзья-товарищи. Они, хорошие. Из числа тех, кто любит причинять людям добро. Подросток на снимке, как ни крути, сильно смахивал на меня, образца двадцатилетней давности.

Я давно хотел его увидеть. Мне всё время что-то мешало. То - сума, то тюрьма. Водка, женщины, наркотики, рок-энд-ролл...

В общем-то, собственная дурость.

Но - "не мы такие - жизнь такая!..", - как часто говаривал мне, в сомнительное утешение, мой собутыльник, ветеран всех невидимых российских войн, старый солдат, вечный наёмник, питерский браток Дмитрий Степанов.



Денег у меня хватило только на билет до татарской станции Агрыз.

А дальше?..



Дальше - "на собаках".

В Агрызе я пошлялся по новёхонькому зданию вокзала, посмотрел на расписание электричек и спустился в буфет. Наскрёб мелочи на рыбный салатик и пиво.

"Можьна?"

За мой столик присел невысокий смуглый человек лет пятидесяти.

Одет в спортивный костюм с китайского рынка.

А ботинки - за триста долларов.

Глаза хитрые, нос крючком.

Бес, чистый бес... Но не татарин, нет.

Татары другие.

Когда он заговорил, выяснилось, что он армянин.

Ну, да... Армяне знают толк в обуви.

Завели беседу.

- Завьи миня Мища.

(Почему "чурки"... прости, Господи... дети гор всегда так стесняются своих родных имён? Они что - думают, что мы их не выговорим, что ли?.. Шашки выкыркында, рота алкыркындыр? Абьидна, слющий, да?..)

Короче: слово за слово, пивом по столу...

Своим нерусским чутьём прожжённый шабашник и пожилой пьяница Миша (пускай будет "Миша"...) быстро распознал во мне "перекати-поле".

Предложил заработать.

"...Всьо йэст... Спесадъежд йэст, инсрумьент йэст, дущ примищ, мъясо - три разы в ден... И с денги - ни абыжю..."

Я согласился.



Выпили мы изрядно.

Я развалился на заднем сидении ухоженной сиреневой "шестёрки" и уснул.



- Просыпай, бидьчжё, прыехли...

Судя по солнцу, ехали мы часа полтора. Ну, два.

- Вот, вазми, апахмелыся... - Миша протянул мне бутылку водки. - Брыгадам угостишь. Пайдём в дом, знакомлю с рыбъятам...




2.

То, что на этот раз я влип серьёзно, я понял сразу, как только увидел свою "брыгада".

Цивильную обувь и одежду от нас сразу спрятали. Документы (у кого они были) отобрали. На работу мы ходили под конвоем, с шести утра до восьми-девяти вечера, с перерывом на обед. Потом ещё находилась какая-нибудь местная забота - "сено-картошка"... Семь дней в неделю.

Основной труд был тяжёлый. Цемент, кирпич, песок, гравий, шифер, лесопилка... Плюс "сезонка" - уборочная страда, зерноток. Ну и "калым", у местных баев.

Командовали нами два крепких армянина - Жорик и Артур.

Не хватало только вышек с вертухаями вокруг...

И - "далико ти убижищь?" Без денег, документов и приличной одежды?..

В Татарстане шли проливные дожди.



Я шёл и молился.

Молился истово, чувствуя при каждом шаге кровавые мозоли на опухших ногах: "Прости мя..."

В голове моей застряли обломки молитвы Оптинских старцев.

"Господи, Дай Мне Силы, Чтобы Пережить Этот День..."

Поскальзываясь на жирной глине, я едва плёлся мимо аккуратных татарских подворий, выкрашенных - словно обожравшимся кислоты маляром - в немыслимые сочетания цветов, среди которых преобладали: ультрамарин с лимонно-жёлтым, охра с бирюзой, ядовитая зелень с ярко-малиновым.

"Нарядно, да. Любят они, чтобы нарядно было..."

Сослепу я крестился на мечеть, сжимая в кулаке алюминиевый крестик.

Я шёл, шатался, иногда падал от усталости. Обувь - остроносые, "татарские" калоши, были мне малы. Я нашёл валенки - ногам в них было полегче. Но они скоро... зацементировались. Я оставил их на стройке - валенки стали весить по пуду. Обратно, под проливным дождём, я шёл босиком.

Ноги совсем избились о щебень дороги.

Я шёл и пел.

Сам сочинил. Что-то было там ещё...Тысяча куплетов. "...остров назовут Холидей - будет слышаться - Голодай..." Сейчас забыл. Надо было сразу записать. Бумаги не было.



Ноги - дороги...

Вены - перемены...

Рифмы - фирмы...



Но это - лирика.

А вот "физика"... Реально меня подводила.

Меня, что называется, "кумарило-по-чёрному". Тому, кто знает - объяснять не надо. Тому, кто не знает - не пригодится.



Дожди сменила сорокаградусная жара. Раны не заживали. Я потел и мёрз по ночам. Я почти не спал. Я просил Бога, чтобы он ещё немного подержал меня, в этом, "таком моём", многоразовом, как оказалось, теле.

"Ещё раз, Господи! Я больше так не буду..."

Я постирал и заштопал остатки носков. На ночь запихивал в них листья подорожника. Я нашёл йод и выжег им все раны. Я вставал раньше всех, натирался "хозяйкой" и бегал по двору, отжимался от земли, обливался холодной водой.



А так...

Дух-то мой был свободен.

"Рыбъята" в бригаде подобрались соответствующие. Тоже... Свободные.

Бомжи, бывшие зеки, спившиеся шоферюги-дальнобойщики.

Русские, чуваши, татары, удмурты.

Бродяги со всего Поволжья.

Был даже один нестарый офицер, "эфэсбэшник", с отмороженными ногами. И мозгом.

Пацаны посообразительнее в первый же день вмазали меня остатками "диклофенака" через сомнительный "баян", сварили чифир...

Налили спирту.

"Нахуя до хуя нахуячил? Расхуячивай нахуй!" - весело кричал я. Сомнительный авторитет был завоёван быстро. Драться не пришлось. Лишних вопросов не задавали.

"Ей-богу, почти как в тюряге..."

А ещё, мимороком, я подумал тогда, в формате письма красноармейца Сухова: "Здравствуйте, уважаемая Лена Алексевна! Наши с вами мечты государственного масштаба, насчёт резерваций для вонючих бродяг сбылись. Все "сливки" общества собраны в одном месте, под охраной, сыты, обуты-одеты, возрождают жизнь на селе, трудятся на благо общества..."



Попробовать местную жратву я смог только через неделю. Меня мутило, я мог только пить и блевать. Но работать приходилось наравне со всеми.

Кормили, действительно, на убой. Когда мы приходили за обедом в колхозную столовую, куски варёной говядины не вмещались в кастрюлю. Приходилось брать ведро. На ферме давали свежее молоко. А хлеб... Такой хлеб я ел только в детстве.

Но мысль о побеге стала преследовать меня с первых же дней.

"Надо валить отсюда, иначе - пиздец".

Перед сном я строил планы, один другого краше.

На рассвете они разбивались о громкий крик Жорика - нашего, как он себя называл (с ударением на первом слоге), "бугора": "Музыки! Вставай, одевайте!"



Сначала предметом моих фантазий была чёрная "ГАЗ-24", стоящая во дворе нашей хибары. Однако, при ближайшем рассмотрении, "Волга" оказалась почти металлоломом.

Потом я положил глаз на подростковый велосипед, стоящий в соседском дворе...




3.

А время шло.

Хотя поначалу я думал, что вряд ли выдержу здесь и пару недель.

В горячке ежедневного труда и бесконечных "давай-давай", я как-то незаметно пережил опиушные ломки.

Куда там клинике Якова Маршака!..

Я стал есть за троих. Через месяц у меня начали заживать кровавые мозоли на руках и ступнях. Я дочерна загорел, чего давно уже со мной не случалось. Даже волосы выгорели, как в детстве. Через пару месяцев под дырявой тельняшкой стали явственно прощупываться все группы мышц. Физический труд уже был в радость. И даже становился потребностью.

Однажды я подумал, что даже в черенке лопаты я ощущаю сейчас больше тепла, чем в руке той, с которой недавно расстался.

Типичный "блуд труда". По версии Мандельштама тире Эпштейна.

Тревожный симптом...

И от работы, как известно, лошади умирают.

Но я успел полюбить: землю, скрип гравия, цемент, кирпич, сырое дерево, речной песок, всхлипы кукушки, запах навоза...Я полюбил даже ядовитые, скользкие и опасные, неподъёмные железнодорожные шпалы.

А силос? Запах силосной ямы - какой парфюм!

И ещё - я многому научился.

Класть шифер на стропила, кафель на стену, кирпич на кирпич...

Ну, а чему ещё - будущее покажет.



Всё хорошо в меру. А ещё, как говорил писатель Довлатов: "В каждой работе необходима минимальная доля абсурда".

Ми-ни-маль-на-я.



Водку, ежевечерне выдававшуюся нам, я стал сливать в пластиковую бутылку и выменивать у скотников на чай, сигареты с фильтром и сахар.

Здоровье, память и разум возвращались ко мне.



Приближалась осень.




4.

- Маляток!

- Лём!

- Кувальд!

- Арматур!

- Иликтрот!

- Маса! Маса!!!

"Вот чёрт нерусский!".

- Игор, маса ньету! Игор, гиде маса?!.

Я дёргаю "массу" - разлохмаченный конец медного кабеля, завязанного узлом на арматуре и несколько раз с силой "притираю" его к ржавому железу. Кабель искрит, меня бьёт током, искра попадает за рукав и обжигает запястье, волосы встают дыбом...

"У-у-у, бля-а-а-а!.."

- Иликтрот!

Мы варим кормушки в новом телятнике. С семи утра до восьми вечера я скачу по бетонному полу со сварочным молотком в одной руке, с электродами - в другой, с кувалдой - в третьей... Таскаю тяжеленный аппарат и медные кабели, держу арматуру во время сварки, уворачиваюсь от капель раскалённого металла, прячу глаза от электрической дуги под козырьком прожжёной бейсболки, варю сам. Нахватавшись к вечеру кровавых зайчиков, прижимаю перед сном к горячим векам прохладные картофельные очки или тряпочку с чайными нифелями.



Артур работает как проклятый. Варит он без щитка, кувалда и лом в его руках - словно игрушки, прутки арматуры гнутся как пластилиновые, лицо обожжено сваркой.

Он-то, по крайней мере, знает, что делает.

Ну, а я тут какого хрена забыл?..

Нет, ну понятно, да. По глупости попал...

- Маляток!

...Да нет... Не по глупости. Я понимаю, что смысл происходящего со мной, "здесь и сейчас", явно указывает на Промысел Божий.

Разберёмся, короче...

"Там и потом".

- Арматур!

...Уже ясно, что денег тебе не дадут. А если и дадут, то очень мало. Ровно столько, чтобы ты добрался до ближайшего города и потерялся там...

- Иликтрот!

...Подумай об этом. А пока - смирись, приноси пользу... "Тут и всегда"?..

- Маса!

Ну - да... Посмотри, какой телятник отгрохали! "Выше голову, мальчики, плотники, выше стропила!" А сколько людей будут пить молоко и кушать мясо? Польза? Польза. Доброе дело? Ну, точно - не очень злое... А деньги?

- Арматур!

...Сми-ри-ись! Положись на волю божью. А - нет... Так отдайся реальности - как атеист. Или супралапсарианец. Здесь ты - непонятный "ащкарик"... И это - хорошо. Лучше сразу прикинуться малохольным. У тебя это уже получилось. Потом будет больше возможностей для маневра...



- Всьо! Абъед!



Артур с напарниками уходят за обедом в столовку, а я остаюсь охранять сварочный аппарат и инструменты.

Я очень доволен таким положением вещей.

Во-первых, это единственное время суток, когда я остаюсь наедине с самим собой.

Во-вторых, я берегу заживающие ноги, и лишние шесть километров - туда и обратно - мне совсем ни к чему.



В третьих...



Телятник большой. Метров сто пятьдесят в длину. Одни ворота выходят в поле. На краю поля - лес, а за ним - синие холмы. И - ни одной дороги... Медвежий угол, тупик вседозволенности. Несколько кукушек поочерёдно, а то и сразу, со всех сторон обещают мне очень долгую жизнь. За воротами, в углу под крышей я нахожу ведро с берестой, "тарочку" с чаем, чифирбак, сделанный из кофейной банки. Я любуюсь чифирбаком. Сам сделал, на днях. Удобная длинная ручка из согнутого электрода, красиво обмотанная белой изоляцией. Руки не жжёт. А самое главное - ноу-хау: по кромке, выступающей на полсантиметра внутрь банки, я пробил ровный ряд дырочек. Теперь и ситечка не нужно! А ещё, внутрь банки, как раз заподлицо, входит рюмка-"сотка" из толстого стекла, в которую я сцеживаю готовый продукт перед употреблением. Всё это хозяйство плотно закрывается "родной" пластмассовой крышкой.

И ветра сегодня нет. Огонь будет ровно гореть. Ну, всё равно, пойду в телятник. Там прохладно, пахнет новым бетоном и свежестругаными берёзовыми досками, которыми покрыт пол в яслях. Устроившись на ящике из-под гвоздей, я моментально развожу костёр между двух кирпичей. Сухая береста горит сильно и бездымно. Коптит и пахнет баней. Наливаю в банку свежей родниковой воды из пластиковой бутылки - "пальтаращки" (так армяне говорят смешно - "пальтаращка"... "пальтаращка маляка"), ставлю на кирпичи. Среди бересты случайно нахожу конфетку-"барбариску", потерянную пару дней назад. Вот и славно. Пузырьки пошли. Пошли-пошли-пошли... Я зачерпываю ладонью и высыпаю в чифирбак щедрую пригоршню "грузина", немного "приподымаю", снимаю с огня, закрываю крышкой и ставлю подальше, чтобы не опрокинуть, в колготне. Заливаю костерок водой, отпинываю кирпичи в сторону, сметаю за ворота золу. Этого можно и не делать. Но мне так хочется.

"И где это армяне "грузина" берут?"

До меня не сразу доходит игра слов. Я только смутно чувствую какой-то намёк на... на транзитивность. Всё-таки, я ещё не совсем хорошо соображаю...



...За несколько месяцев перед этим путешествием я попал в неинтересную историю. На Ленинском проспекте меня сбила серебристая иномарка и умчалась дальше. Я очнулся в больнице, на Берсеневской набережной, с сотрясением мозга, коленной чашечкой и тяжелейшей двусторонней пневмонией.

С лёгкой амнезией, без денег и документов.

Яша Красновский ссудил мне немного денег на дорогу.

Лёша Крендель подарил мобильный телефон.

Добрые люди из московской патриархии выдали мне справку, по которой я и пустился в этот путь.

..."Армяне - "грузина"?.. Вах! Пониль! Смищно, да... Я улибаюсь. А чай... Грузинский чай у нас - на общаке, в большом полиэтиленовом мешке, на стенке висит, на гвоздике. Кому сколько надо. А ещё каждое утро всем выдают по пачке "примы" и коробку спичек. У меня есть зажигалка. И курево, с фильтром. Курю я мало. Пачки мне хватает на два дня. Но спички и "приму" я всё равно беру. Из вредности. Уже пачек тридцать накопилось. "А вдруг война?" А ещё, раз в три дня, насыпают в пластиковый стаканчик сахарного песку. С горкой. Но сладкого всё равно не хватает. Про жратву я уже говорил... Ну и водка, конечно. Иногда с самого утра. Начинается. Особенно, если работа предстоит грязная и тяжёлая...

Ну да. Бывает и такая. Одновременно, и - грязная, и - тяжёлая.

"Грязная и лёгкая", "чистая и тяжёлая". Бывает и такая...

Но водку я пить перестал. Сначала отдавал свою дозу эфэсбешнику Славе. У Славы были постоянные головные боли в черепе, прострелянном в какой-то, как он говорил, "суматохе"... Потом отдавать перестал. Слава умер.

Нет, уж... Я лучше - чай. Чаёк. Чиф. Чихирь. "Голову"... Я беру чифирбак, выхожу на жару. Сажусь в тенёк, на старую перевернутую кормушку, похожую на крышку гроба. Отрываю стебелёк полыни, перемешиваю в банке горячее варево. Споласкиваю рюмку, вытираю насухо подолом тельняшки. Сцеживаю дымящийся яд. Яд - в хорошем, добром смысле. Банку с нифелями закрываю крышкой. А вдруг война? "Война" - тоже - в хорошем, добром смысле... Где же всё-таки армяне "грузина" берут?.. В магазинах его уже давно не продают. Надо будет спросить у Жорика... А смешно они сегодня с татарским начальством заигрывали... "Мы ведь - чурки, чёрные... И вы тоже - чёрные, значит - чурки..." Что нам, типа, делить?.. Хитрые татары усмехались в усы и щурились в брови. Но - что говорить! - от такой шабашки, ни те, ни другие, в накладе не останутся...

Разворачиваю барбариску.

Мелкими глотками, обжигаюсь, пью-у-у-у-у...

У-у-х!.. Харащё! Кровь забегала.

Смотрю на часы. "Командирские". От Славы остались. "Вячеславу Перевощикову за пятнадцать лет безупречной службы от президента УР"...

"Отче Ничей, Князь Налей, Царство земное, гравий пухом тебе, да цемент - подушкой... Да будь что будет. Пусть мёртвые не хоронят живых... Амен!"

Ещё час - мой. Потом принесут... Сегодня четверг? Принесут: макароны с мясом, и с мясом же - гороховый суп. Огурцы, лук. Буханку ещё тёплого пшеничного хлеба. С хрустящей и поджаристой коркой. "Положняковый", жидкий, но сладкий чай. Водку.

Я встаю, снимаю тельняшку, раскладываю её на куче горячего гравия, стягиваю кирзачи, разворачиваю белоснежные портянки (простыню вчера у армян "замотал"), разглядываю раны на ногах. "Зашибись... Пускай на солнце побудут, на сквознячке..." Ложусь на спину. Закуриваю. Закрываю глаза. Мулла с мечети завопил. В ауле начался намаз. Даже кукушки замолкли. Ветерок подул.

Дождика бы...

Вот это и есть - "в третьих"...




5.

На соседней конюшне я давно приметил серого в яблоках мерина.



...Когда-то я прочитал, что по своему интеллекту лошади опережают обезьян. Помню, что этот факт я воспринял с недоверием школьника-дарвиниста. Однако, потом мои сомнения поколебались и пропали.

Однажды неразборчивая судьба свела меня со вздорной блондинкой из московского района Царицыно. Наша вялотекущая страсть обострялась временной необходимостью жить вместе. Вскоре я тихо возненавидел её визгливых собак-левреток, которые каждую ночь норовили залезть под одеяло. Она, в свою очередь, начинала презирать меня за всякое нежелание заниматься честным трудом в банковском офисе, риэлторской фирме, адвокатской конторе...

Тогда я купил абонемент в ипподром Царицынского парка, чтобы пореже видеть постную рожу своей подружки.

Три часа, пять дней в неделю.

Очень скоро я убедился, что лошади умнее и покладистее многих двуногих.

Когда срок абонемента закончился, я без всякого сожаления расстался с левретками и блондинкой...



Я видел этого коня каждый день. Он тоже, как и мы, пахал без выходных.

Не рысак, конечно... Но и не тяжеловоз. Полукровка какой-то. Да ладно... Я же тут не на московском ипподроме, на Беговой... Не на соревнованиях на кубок мэра по конкуру.

Сельскохозяйственная лошадь, не вульгарный битюг. Конституция... Грубоватая, но не рыхлая. С крепким костяком, плотными мышцами. Спокойный такой, флегматик.

Как он сюда попал, мне оставалось только гадать.

Может быть, также, как и я...

Запряжённый в телегу, он развозил силос и посыпку по коровникам. Местные пацаны-татарчата гарцевали на нём по аулу, купали в озере... Они-то мне и сказали, что лошадь зовут Сирень.

Странное имя для коня...

Но самое главное - это был иноходец.

Что это значит?

Разъясняю.

Когда бежит рысак, он переставляет ноги по диагонали, как лыжник - работает руками и ногами. Иноходец двигает ногами по параллели. Рысак переходит с одной диагонали на другую с прыжка, вот и получается тряска. Новички суетятся, невпопад дёргают поводья и падают.

Не такой уж я лихой наездник... Да и в лошадях я не очень-то разбираюсь. Могу, как Паниковский, перепутать издалека "доброго жеребца" с кобылой.

Но если с лошадью поладишь, то и без седла удержишься...



Однажды я встретил Сирень без хозяина. Он стоял на обочине дороги запряжённый в телегу и щипал траву. В тележке лежали мешки с отрубями. Я оглянулся. Вокруг никого не было. Контроль над нами в то время уже ослаб. Нам не то что бы стали доверять... Скорей, махнули на нас рукой: "да куда вы денетесь, бараны..." Вслух, конечно, так говорить побаивались. Но. Я взял в руки вожжи. Сел в телегу. По маркировке на мешках (которые сам же и кантарил пару часов назад) я опознал хозяина груза и, причмокнув губами, поехал в аул. Там оказалось, что пьяный Айсаф выпал по дороге из повозки, ещё у зернотока, откуда он и вёз груз... Маленькая старушка с копчёным личиком, покрытая с головой белой и длинной, по пояс, шалью, вынесла мне бутылку самогона.

Татарский самогон, как и татарская водка... Исключительная дрянь. Как вспомню, так вздрогну. Особенно, есть такая отрава под названием "Мамадышский рассвет". Не пейте. Ну, не дано им, мусульманам... Хотя кумышку жрать они любят. Даже сейчас, в уразу. По ночам. Типа, Аллаху не видно. Ага. И свиным салом закусывать.

Ой, злословлю-у-у...



"Не-ет, рахмат, апа... Щай, табак, сахар?.."



Коник и впрямь оказался спокойный и ласковый. Доверчиво потянулся за рафинадом к моей ладони, вежливо и тепло подышал в неё, мягкими губами взял угощение, кося на меня глазами-сливами.



С этого дня я стал таскать в карманах круто присоленые хлебные корки, куски жмыха, яблоки... Познакомился с татарчонком-конюхом. Ильнур каждый день приходил в конюшню, чистил стойло и лошадей.

Вообще-то, местные пацаны относились к нашей бригаде, мягко говоря, с пренебрежением...

С Ильнуром мы неожиданно сошлись на компьютерной теме. Его отец, зажиточный татарин, купил сыну компьютер, пообещав Ильнуру, что если тот разберётся в "технике", то он отправит его учиться дальше, в Казань. Компьютер, как бывает у всех начинающих и любопытных юзеров подросткового возраста, через неделю накрылся "виндой" и завис... Под пристальными и недоверчивыми взглядами многочисленных сородичей Ильнура, я за вечер переустановил "форточки", зарядил Ильнуру пару "бродилок-стрелялок-убивалок" и свой любимый WarСraft. Настроил доступ в интернет. Хотел было отправить, под шумок, пару e-mail`ов...

Но вдруг обнаружил, что писать мне некому, нечего, да и незачем.



Вот так Ильнур стал невольным союзником в моих планах. Мне всё чаще удавалось увильнуть от основной работы, ссылаясь на занятость в конюшне. Мы вместе с Ильнуром заходили в денник к лошадям. Проволочной щёткой я расчёсывал Сирени гриву и хвост. Старался побольше говорить вслух, чтобы он привыкал ко мне и узнавал меня сразу. Этому меня учила моя тренерша в Царицыно.

Пел ему стихи. "Почему исчезают на воле живущие кони..."

Насвистывал одну и ту же мелодию. "Вот опять небес темнеет высь..."

Он стал меня узнавать. На мой тихий свист, я, ещё не заходя в конюшню, слышал его ответное ржание.

Ильнур к Сирени относился довольно сурово. Громко кричал на него страшными татарскими ругательствами, бил кулаком по бокам... Может, Ильнур ревновал? В раскосых глазах этого тринадцатилетнего пацана иногда загорался какой-то заповедный татаро-монгольский огонь, от чего меня, взрослого мужика, бросало в оторопь...




6.

- Музыки! Вставай, одевайте! Музыки-и-и!.. - орёт "бугор" через фанерную стенку.

Я щурюсь в окно. Сырой и серый, как тряпка, рассвет. Холодно сегодня... Хоть бы дождь пошёл... Да-х... Один хрен. И в дождь - пойдём. Работаем-то нынче под крышей...

А, может, не пойдём?..

- Время сколько, мужики?

- Мужики - на лесоповале...

Вот зеки недоученые... "Мужики - на лесоповале..." Ребята - знаю, "ребята - в песочнице".

- Вставай, Егор, умывайся, чифир готов. Щас погонят уже. Шесть скоро.

"Шесть скоро"... И-ы-ых, ещё бы немного поспать... Я отворачиваюсь к стене. Орут петухи, во дворе мычит бешеная корова, гуси-гуси "га-га-га"... проклятые твари! Всю ночь хлопали крыльями прямо под окошком, рядом с которым, в углу, стоит моя койка...

Я закрываю глаза, и во сне мне снится сон...

- Все в сад!

- Все в сад!

- Все в зад!..

Санитар стучит увесистым ключом по никелированной спинке кровати.

- Ваше величество, вставайте! Завтракать, а потом - за грибами...

Я быстро съедаю овсянку, хлеб с маслом, выпиваю какао. Длинным унылым коридором мы идём в комнату за углом.

- Руки за спину. Лицом к стене.

Человек в белом халате открывает тяжёлую дверь трёхгранным железнодорожным ключом.

За дверью...

Чу-де-са-а! Стены, пол, и даже потолок небольшой комнаты покрыл изумрудный сфагнум. Непонятно откуда льётся мягкий бирюзовый свет.

- Тапочки снимайте!

Среди мха растут невысокие осинки, елочки, кусты черники. Как бонсаи...

А грибов-то, грибов! Грибы приветливо смотрят на меня и покачивают шляпками. Я беру каждый грибочек за тонкую узловатую ножку у основания и осторожно вытягиваю, вместе с корешком. Шляпка, похожая на монашеский колпак, издаёт тонкий мелодичный звон...

Аккуратно складываю в пригоршню.

Сыро. И запах сырости - лесной, настоящий. Медные монетки осиновых листьев на зелёном мху. Скоро осень... "Во мху я! Во мху я!" - вспоминается пушкинское...

- Ладно, - говорю я санитару, - мне хватит. Пошли домой, я замёрз.

- Свидание окончено! ...Вставай, давай, слищь, Игор, вставай, умывай, одевай, чифир-мифир, бистра, рыбьяты ждут...



После ужина, возвращаясь из столовой, я шагнул на поляну, где росла ничейная яблоня. Нагнувшись за сладкой, величиной с кулак, ярко-красной падалицей, я увидел среди травы огромный отряд псилоцибиновых воинов в монашеских клобуках...




7.

Чем утолялся мой информационный голод прирождённого горожанина?

Да почти ничем...

А сенсорный?!.

Да ладно... Экстремальных ситуаций хватало.



Но я не знал, что творится в мире. До поры, до времени мне было на это наплевать. Я слышал краем уха, что где-то один за другим падали самолёты и совершались теракты...

Но вот, придя на калым к одному знакомому бабаю, я вдруг увидел в амбаре старый чёрно-белый "Рекорд".



- Да забирай...



Этим же вечером я выменял у скотников на "приму" несколько метров медной проволоки - страшный дефицит! Забрался на крышу с огромной жердиной, соорудил антенну.



Мы сгрудились у экрана.



...Лёша Крендель в передаче "Мой дом - тюрьма"...

Злая шутка, Лёша, вопрос на засыпку: "Куда канал НТВ?" Знаю-знаю, туда же, куда и "беломор"... Наделяев показывает всем желающим, как при помощи нескольких проволок и куска мятой бумаги сделать удивительный абажур для лампочки. Всё, что делает Лёша - очень круто. Но, зачастую, настолько же бесполезно. "Отсыпь, а?", - Кренделё-о-ок! Светопись посредством камеры у тебя получается не в пример лучше.



...Неужто "Дом-2" всё ещё идёт?!. Они там кладбище ещё не начали строить?..



...Модельер Маша Цигаль рекламирует... Почему-то новую модель мобилы. Тут сказать нечего... Каждый зарабатывает. Своим творчеством. Как хочет.



...А вот дядя Костя Кедров что-то самозабвенно буровит по окололитературным понятиям... Почему-то про Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Люблю послушать Кедрова. Клюква развесная. Глаза горят! Монолог - сплошной палиндром. Постой-ка... Ведь он сам, кажется, родом из этих краёв. Из Казани. Без балды и "абьиды" - приятная встреча. "Нобелевку"-то получил уже? Едва-ли...



...Нежнейший поэт-мужчина современности Дмитрий Воденников задумал с помощью телевизионного строительного шоу приукрасить своё жилище. Оклеил стены в комнате обоями из собственных стихотворных черновиков. Куда там моим постопиушным кошмарам и безобидным фантомам алкогольного делирия!.. Что это с Димой? Творческий климакс? Литературное помешательство? Поэты тоже могут имитировать ремонт?.. Остановись, Дима! Ты ещё нужен нам. Ну, или - "им".



...И это прикол. В передаче про шахматиста Алёхина, я вижу очкастое лицо Алексея Алёхина, редактора журнала "Арион". В интернете рылись, наверное... ТНТ - на мыло!



...Лена Пахомова на Франкфуртской книжной ярмарке торгует с лотка книжками своего издательства. Даёт интервью... Или - берёт?



Значит, уже... Октябрь!

Картины Тимура Новикова продаются на "Сотбис"!



А я что тут делаю?

Знай себе злословлю у телеэкрана с бродягами. По десятому разу выслушиваю их хитрые и нехитрые житейские истории, тоже вру, сквернословлю, играю в покер на водку (очко-грамм), работаю как конь, ну да ладно, хоть жив.

Жив... А, может быть, так и надо жить?

"...всьо йэст... спесадъежд йэст, инсрумьэнт йэст, дущ примищ, мъясо - три разы в ден..."

...здесь. В этом забытом Богом и Буддой глухом ауле, где, бывает, и за неделю-то слова по-русски не услышишь! Матерщину, понятно, в расчёт не берём. Она же - изначально местная, если верить тому же Лихачёву. За полгода я не прочёл ни одной книжки, не считая отрывного календаря за 1976 год. А ещё меня здорово развлекали мексиканские сериалы и фильм "Доктор Живаго" на здешнем канале, дублированные на татарский язык...



Бумаги не было.

Я записывал огрызком карандаша на крафт-бумаге мешков из-под цемента такие вот, к примеру, версикулы:

Под горячим солнцем Татарстана я на куче гравия лежу. Нет в наличьи жизненного плана - я с надеждой в прошлое гляжу... Из аула вопли муэдзина мне доносит тихий ветерок. Полдень растянулся как резина, на другой перевернувшись бок.

Вот опять я судьбы на мушке, снова повторяется урок: "прима", "положняк", "общак", "кормушки", "шконка", "шлёмка", сахарный паёк...

Щас!.. Начнётся... Арматура, доски, электроды, шифер, молоток...

...Ждёт меня литература-дура...

Вот бы ей засунуть между строк!

Так мулла кричит, что стынет в жилах... Что мне там судьба не приготовь... Мама! Что ты мне наворожила? Кровь? Любовь? Морковь?

Не суесловь...

"Дом казённый, дальняя дорожка... Хочешь жить, сынок? Живи как все!.."



Сварен чифир.

Жарится картошка.

Высохли портянки на кирзе.



Пора валить отсюда!

Я выжил. Я переломался. Моя мужская "самость" доказана. Личный рекорд по разгрузке креозотовых шпал и швырянию в кузов "КАМАЗа" сырых осиновых досок поставлен. Утренняя эрекция - в норме. Вечерняя... Круглосуточно.



Всё, нах!.. Высохли портянки на кирзе!



...Телевидение! - что б я делал без тебя...



Эх, люди... Лошади...

Выпал и растаял первый снег.

Уверенность в том, что с обещанными деньгами меня кинут, крепла с каждым днём. Я устал от однообразного местного ландшафта, от безобидной тупости людей, с которыми мне приходилось делить кров и пищу.

Несколько человек из нашей бригады к тому времени уже убежало.

Двое умерло.

Один отравился спиртосодержащей жидкостью с названием "Зверобой". Второго придавило во время разгрузки "КАМАЗа" с отработанными железнодорожными шпалами.

Остатки бригады согласились остаться в ауле на зиму работать скотниками и сторожами. "Ну, а чё? Вкалываешь, жрёшь от пуза, спишь. Водка, курево, чифир всегда есть..."



Дверь на ночь запирать перестали.




8.

- Иликтрот!

- Малятёк!

- Маса! Игор! Гидье маса?! Т-и-ы! как баран... стаищь, я тьибья рот...пилядь...

Что?!!

Достал меня этот молодой и вспыльчивый армяшка... Как он меня достал!

Он. Меня. Достал.

А вот сегодня... Он и себя достал тоже... Такого ещё не было. Это что-то новенькое... Конец "сезона" почуяли, блийяадьи?

Л-ланна...

За месяц работы на сварке, от скуки, я научился очень быстро раскручивать между пальцами обеих рук электроды. Вот и сейчас "четвёрка" рассекает воздух веером в моей правой.

О-о-о! А чё это я так спокоен? Как я спокоен! Давно я не был таким спокойным. А ещё я - жилист и прыгуч. В драке я не очень силен, но вынослив. В конце концов, я уже... быстро бегаю...

Я медленно встаю с корточек и подхожу к Артуру, близко-близко... Глядя прямо в его распухшее от электросварки лицо, в налитые кровью глаза, я говорю, пародируя армянский суржик: - Дарагой, слющий. За баран - атвичай. Или тваю печинь буду сийчас дирка делять. И мине - ничиво ни будит. У минья спрафка йест...

Прально сказал? Чтоб забоялся, зверёк, бля... Как вор Боб-Верёвка завещал: силы нет - дави на глаз, очкарик!..

Я резко останавливаю электрод и крепко стискиваю его в кулаке, не отводя взгляда от красных белков Артура.

И опять я удивляюсь своему спокойствию. "А чиво будит? Ничиво ни будит..." Или у меня крыша поехала. Или я выздоровел. То есть... Если жив останусь...

Зрачок у Артура растёт на глазах. Ноздри раздуваются. Того и гляди, пар из ушей повалит. Его правая рука сжимает горячий держатель с огрызком электрода. Уж очень он похож на сейчас на молодого бычка... Здор-ровый, гад... В эту субботу в ауле был сабантуй. Праздник такой, татарский. Артур больше всех выжал штангу, микроволновку выиграл... Весит он раза в два больше меня.

"Всё. Приехали. Отступать некуда. Позади... Москва! И город мой герой - Ленинград. Проткну я его сейчас. А потом кабель на шее замкну... И тихо, как умею, уйду... В глаза смотреть, с-сука!!!"

- Палючить хочищь?

"В глаза!!! В конце концов, я уже быстро бегаю..."

- Не, Артур, не хочу. Ты же меня - сильнее. Я хочу, чтобы ты ответил. За базар. И ни орал. И больше никогда не орал на меня. Руськи язик училь. Иначи - писдес тьибье, слющий... Э?

"Ну, давай!.. Токо дёрнись, пала!"

Веки Артура дрогнули. Он отвернулся и пробормотал:

- Прасти, Игор. Ладна тама... Я жи рабъота скарей закончивать хачу. Дамой хачу, в Армения йехат. Тожи неривиничаю... Жина там, дьети. Польгод не видиль. Тьибе, рыбъятам, тожи по дамам йехат... Работать давай?.. Или, хочищь, пирирыф, чифир-мифир?..

Мне становится вдруг жалко Артура. Я даже разочарован. И вечером я говорю ему: "Артур, мы всё построили. Всё, расчёт. Я ухожу. Давайте, с Жориком говорите. Всё, дембель."



- Игор, у нас ньету. У Мища денги. Мища пириедит, ращщитаица с вам...



Понятно... Я так и думал. Теперь концов не найти.

"Мищка, Мищка... Гиде твайа улибка?.."



Вечером, я, с некоторой блатной рисовочкой (а иначе - нельзя, не поймут), передаю наш разговор и суть конфликта бригаде. В лицах. Раскачиваю тему. Такие наезды должны быть известны всем и пресекаться сразу. Это только моё мнение. И деньги должны быть выплачены. Завтра.

"Давай, ещё по двести - и на работу завтра не пойдём. Бастуем - нах!..".



- Ну чё, пацаны? Как поступим?

- Твоё дело, Егор...

- Мы-то - здесь остаёмся...

- Мы - на зиму...

- Поня-а-тно... А деньги вам что - не нужны?

- Дак заплатят...



"Дак заплатят... Пощтепенно, дак чо..."

Да-а-а... Не зря я всегда подозревал в дарвиновской теории какой-то подвох. Видимо, бывает такой труд, что делает из человека обезьяну.

Или правы армяне - бараны мы?

Я смотрю на ребят.

"Ребята - в песочнице!"

Лю-у-у-ди!



Лошади!



Жорик с Артуром шепчутся за фанерной стенкой. Я про себя посмеиваюсь: "Может, из-за того, что ихний акцент я часто пародирую... Они подумали, что я знаю армянский?"



На следующий день Жорик протянул мне две тысячи рублей: "Мища пиридал. Больщи нету... Хочищь - бири. Не хочищь - как хочищь..."

И отвёл глаза.

Ох, бугор... И ты меня разочаровал.

- Ну, Жора, Бог тебе судья... А Мише - тоже передай... Привет. И спасибо за науку. И... Что вы за народ такой!..



Нет. Вру. Про "народ" я промолчал.

Есть люди цветные.

А есть - чёрно-белые.

Вот и весь мой расизм. Ксенофобия, национализм, гомофобия и шовинизм великорусский с жидомасонством впридачу! Это так, на будущее. Определимся сразу. Так и запишем. Чтобы всякое говно из литературных подворотен не вякало. А то - бывали случаи...



Но ведь я уже зарекался однажды - не верить "этим хвастливым армяшкам"!



Жорик, конечно, рассчитывал на то, что я сразу же побегу в магазин за водкой.

"Брыгадам угостишь..."



- Наливай, Жора!

Водка - сладкая. Ещё бы, я не жадный. "Кристалл". Жорик выставил блюдо жареной конины. "Жорик, я не людоед..."

Хотя суджук с холодным пивом люблю.



...Угу. А на следующий день, с похмелья, пойду к председателю его особняк достраивать, чтобы они, - Жорик с Артуром, свои пол-лимона скорей получили.

И в свой Ленинакан уехали.

А я бы остался, до весны.

Хвосты коровам крутить.

А там - всё сначала...



Да я бы с радостью, Жори-и-ик... Но другие планы у меня. По жизни, да... Другие. А вон - бригада спит. Все пьяные. А я трезвый. Притворяюсь пьяным... Ох, бугор-бугор... Золотые руки у тебя. Многому ты меня научил. Р-работящий ты мужик! Давай, чифирнём? А в карты - сыграем? Нет? Ну, тогда - спать. И вот уж не беспокоят меня твои "пляны на завтре", иди, спи... Угу. Мища - "пиривет пиридай". Мир тесен.

Земля круглая.

Жизнь - квадратная.



Другие у меня планы.

Дру.

Ги.

Е.




9.

В четвёртом часу ночи я бесшумно выскользнул в сени.

Собраться было - нечем подпоясаться... Немного денег, две пачки кислой "Примы", спички, чай, водка, луковица, буханка хлеба.

Да! Верёвка.

Я всё предусмотрел.

Одет я был, конечно, отвратительно. Кирзачи, драные ватные штаны, телогрейка. Но зато - тепло... Я даже припас новенькие рабочие рукавицы, чтобы руки на ветру не мёрзли.

А этой ночью сильно подморозило.

Погода была ясная.

Чистый кислород шустро карабкался по ноздре. Меня немного подташнивало от выпитого натощак холодного чифира и потряхивало от возбуждения.

Я добежал до конюшни, тихонько свистнул.

Погромче.

Ещё громче... Сторожа из бомжей хреновые. Они мертвецки дрыхли, напившись "композухи" или тройного одеколона. Я заскрипел дверью конюшни и нашёл в углу седло с уздечкой, заныканые накануне под охапкой соломы. Сирень тихонько всхрапывал и нежно ржал. Так ржал, будто смеялся... Я быстро протянул ему горсть слипшихся конфет-подушечек.

- Сире-е-енюшка, мальчик... Тихо, тихо, краса-а-вец. Сейча-а-а-с... Сейчас мы с тобой... как олени утром ранним... и отчаянно ворвёмся... Прямо! Жить надо... со страстью... И достоинством... Ну, хотя бы, со страстью... Хрен с ним, с достоинством... Это же не эрекция...

Лошади хорошо различают не только голоса людей, но и интонации. Они вообще - всё понимают. Иногда даже лучше, чем их хозяева...

Коленки у меня немного подрагивали. Я волновался. Не боялся, нет. Опасался: "А если поймают? Это ж - статья!.. Да ещё повесят, чего только смогут, какие-нибудь ворованные стройматериалы... Как на крайнего... Да и чёрт с ним! Чему быть... В конце концов, кто не рискует, тот не пьёт... И не ест. И не спит..."

Я перекрестился.

"Ну, с Богом!"

И вывел Сирень за ворота конюшни.




10.

Я не чувствовал себя ковбоем.

Я слишком испорчен хорошей литературой.

Я представлял себя лесковским очарованным... Нет, разочарованным странником, бежавшим из татарского плена. Я был уверен, что если меня поймают - не избежать мне участи Ивана Северьяныча! - напихают мне в пятки черти нерусские нарубленного конского волоса, женят на толстой Альфие из колхозной столовки...



Луна освещала мой путь.

Полярная звезда указывала его.

Несколько раз мы останавливались, укрываясь в полуголых рощицах, вдоль обочины тракта. Километров через тридцать я уже почувствовал усталость. Это только со стороны кажется, что всадник, мягко покачиваясь в седле, едет в своё удовольствие... Верховая езда все кишки вытряхивает.

Спешившись, я вытирал слезящиеся от ветра глаза, сморкался, тянул сырую "приму", жевал сухой чай.

Сирень недовольно воротил башку от табачного дыма, и находил какие-то свои лошадиные деликатесы, комкая копытами тонкую простынку снега.

"Тюбенькует" - откуда-то всплыло у меня в голове.

Мы прислушивались, нет ли погони.

Лошадь, вообще-то, близорука и плохо видит дальше пятисот метров. Зато ночью она различает очертания мельчайших предметов и легко находит дорогу. И даже тихие звуки слышит за много километров.

Помню, читал я в книжке про татаро-монгольское иго... Сначала татары выпускали вперёд лазутчиков. Запасы еды у тех заканчивались, но татарские воины всё равно продолжали идти вперёд. Их пищей становилась кровь собственных коней. Они вскрывали на шее у лошадей вену, пили кровь, а рану потом залепляли смолой. Таким образом конная разведка татар могла идти без пищи дней десять...



Слява Алляху! Всё сложилось как нельзя удачно. Я ждал этих дней, когда закончится татарский пост - ураза. Чтобы в праздники тихонечко удрать, когда весь аул "разговеется". Ильнур на каникулах. У тётки, в Казани. Расстроится, конечно, малайка... Да и хрен с ним. Я снова вспомнил выражение его глаз, когда он однажды вилами загонял Сирень в стойло.

"Сыктм, батегэ, анандысбргн..."




11.

Так, или иначе, часам к трём пополудни мы уже были в окрестностях железнодорожной станции, на границе с Удмуртией.

Я, развалившись, сидел на заброшенной автобусной остановке. Мышцы спины, поясница и бёдра гудели как после разгрузки мешков с цементом.

Или шпал.

Лучше - шпал...

Башка у меня тряслась от усталости. "Ща бы... Чифирнуть. Таблеточку цитрамона... Да! Сирень напоить надо... Водки, что ли, выпить?.. Сирень через полчасика надо..."

Мысли у меня смешались, я прилёг на широкой лавке и закимарил...



...На краю поля стояло несколько новых больших домов из красного кирпича.

До станции оставалось ещё километров пять.

Выглянуло солнышко, иней на траве растаял. Сирень, привязанный к столбу с надписью "Рахим итэгез!", что значит "Добро пожаловать!", пасся неподалёку.

Я насвистывал себе под нос, Сирень прял ушами, и я думал: ну и что?

Что дальше?

Дальше-то - что?..



Ладно, пойдём, для начала, воду искать.

Я встал с лавки, и с хрустом, от души, с зевочком потянулся... Мой взгляд упёрся в пожелтевший лист бумаги, криво приклеенный к облупленной известковой стене.

"ОРИЕНТИРОВКА. .....вским ЛОВД на транспорте разыскивается, пропавший без вести... уроженец... выехал поездом со станции Москва-Казанская до станции Агрыз... и его местонахождение неизвестно. Приметы: на вид 35 лет, рост 180 сантиметров, волосы тёмные, короткие. Особые приметы: на плече родимое пятно неправильной формы... Длинный продольный шрам в районе солнечного сплетения. На розыск прошу ориентировать личный состав и общественность... В случае обнаружения сообщить... И. о. Начальника С.П. Вихарев".

Внизу была ксерокопия фрагмента фотографии. Десятилетней давности.

Я аккуратно оторвал листовку.

"Ни фига не похож... Солнечного сплетения... Лирики, млин..."

Надо выпить. Я присел, достал из рукавов и карманов телогрейки водку, хлеб, лук.

Большой глоток провалился как вода.

Всё ясно. Это мать в федеральный подала.

А поеду-ка я... К маме!.. Я уже полгода ей не звонил.

Угу... А этого куда девать?..

Я посмотрел на Сирень.

Мне стало не по себе. Сирень плавно шарахался от редких автомобилей. Щипал траву. Посматривал в мою сторону, недоумённо всхрапывал и мотал головой. Он явно хотел уже побыстрее развезти свой силос по коровникам и покушать овса.



Может, мне его тут и оставить?..

"Да ты чё?! Тебя ведь, брат, не лошадь везла. Тебя, считай, друг на себе тащил..."



С другой стороны... Чего это я расчувствовался? Здесь всего-то - сто двадцать кэмэ. Доберёмся?.. Дорогу я, примерно, представляю. Если что, посты гаишников объедем...

Не-е-ет, не дури!..

Но соблазн "подурить", конечно, велик...

За что я люблю алкоголь... Так это за то, что он всегда придаёт убедительной силы любым, самым смелым фантазиям. И если держать себя в руках, эти фантазии могут осуществиться.

Ну, допустим, мы доберёмся...

Я сделал ещё глоток, закурил и начал представлять, как я подъезжаю к маминому дому.

Верхом. На лошади.

Цоканье копыт по асфальту раздаётся эхом во дворе.

Вся девятиэтажка пялится из окон.

Детишки во дворе кричат: "Дяденька, прокати!"

Звоню в домофон.

Держу Сирень под уздцы, оглядываюсь на двор, забитый машинами...

Где же мне его... Припарковать-то?..



А мама что скажет?

"Все люди как люди... Вон сосед уже третью машину за год меняет... Пятый раз ремонт в квартире сделал... А ты? Хоть бы ради памяти отца... Бесстыдник... И зачем опять животных в дом тащишь?.. Где ты шлялся, я тебя спрашиваю?!"

Это ужасно.

Где я шлялся?

А я отвечу, как тридцать лет назад: "С пацанами за майскими жуками ходил!"



Э-эх, люди-лошади...

Я ещё раз посмотрел на выцветший листок "ориентировки".

Я вспомнил эту фотографию целиком. Октябрь. Мой день рождения. Мы сидим на тёплой кухне в подмосковном Королёве... По одну сторону от меня - Стасик, по другую - Лена. Они протягивают мне огромные ягоды клубники. Вид у меня вполне блаженный...




12.

- Твой конь, чявалэ?

Я вздрогнул и поднял глаза. И увидел перед собой нового русского... Будулая.

Ну, а как мне ещё назвать пожилого бородатого цыгана в джинсовой куртке, в кожаных штанах и кроссовках, стоящего передо мной с видом хозяина жизни?

В бейсболке, из под которой выбиваются седые кудри.

- Ну. Мой. А чё? Купить хочешь?

Наученный телевизионными репортажами криминальной хроники, я провел нехитрую аналогию, и сразу связал "Будулая" с кирпичными особняками на краю поля.

"Наверняка, какой-нибудь местный героиновый барон" - подумал я.

- А ты продаёшь? В У...га-ауле взял?

- А вы откуда знаете?

На всякий случай я решил перейти на "вы".

- Я весной у них лошадей торговал... Сирень зовут, верно?

- Сирень...

- А ты батрачил там, у армян, да?.. А армяне - калымили у местного председателя? Я же всё знаю... Увёл, да?

Я уже захмелел.

- Э-эх, рома... Зачем?.. Не я такой - жизнь такая... Выпить... Будешь?

Цыган, вроде бы, настроен доброжелательно.

Но кто их знает, этих цыган?

Я вот думал, что знаю... Сидел я однажды в одной "хате" с цыганом... А потом, когда его выдернули "с вещами", оказалось, что ни хрена я не знаю...

Мы познакомились.

"Коля... ...Егор".

- Я и не говорю "украл". Я "увёл" говорю. Разница есть, морэ?

- Только у меня стакана нет...

- Пало тыро састыпен! Твоё здоровье!



Под настроение я рассказал цыгану, вкратце, историю своих похождений.

Чуть ли не с самого рождения.

Немного приврал.



- Да, везёт тебе...

- ...У них праздник нынче... А я - так, катаюсь... Сейчас ещё покатаюсь, и обратно поскачу...

- Ладно... Поверил я. Тебе денег надо? А лошадь я у тебя заберу.

- Хе-э! А я не отдам. А вдруг ты её на колбасу пустишь?

- Отдашь, куда денешься? - Цыган посмотрел вокруг. - Никуда не денешься.

Да и зачем она тебе? Лошадей, что ли, любишь?

Я задумался. Не знаю... Наверное, люблю. Хотя и не очень их понимаю. Я и людей-то не очень понимаю... Сирень, похоже, меня лучше понимает, чем я его...

Море... Ветер... Лошадь...

Лошадь всегда представлялась мне явлением из разряда непонятных, стихийных явлений природы.

А значит - свободных.

Почему исчезают на воле живущие кони?..

И, главное, куда? Видимо, сразу - на небеса... Как конь пророка Мухаммеда.



Цыган Коля заговорил:

- На дар. Не бойся. Не думай плохого, пшала. Вот что... Здесь недалеко, в ...ске школа есть. Там директор... - Цыган сделал недолгую паузу. - Он ещё женат на цыганке. Был женат... Школа - интернат. Там больные дети живут, и учатся там. Учитель этот просил у меня лошадь найти. Говорит, что дети от лошадей... В общем, выздоравливают, когда с лошадью... В общем, просил меня лошадь найти. И конюха. Ну. И конюх им нужен, пшала... Жильё есть, паровое отопление. И кормят хорошо. Баня, сауна... Мишто! Хорошо! Зарплата... Сам с ним поговоришь. Одежду, обувь... Сейчас на рынок съездим, новое тебе всё купим... Да я тебе ещё денег дам. А то - посмотри на себя... Ты... Как "сто восьмой". Пойдём, ко мне в амбар пока отведём... И напоить его сначала надо... Не видишь, что ли?



Уже в машине, цыган обернулся ко мне: - Слушай, драго, а ты в компьютерах что-нибудь понимаешь?..



А дальше...

Как говорят не знающие себе цену рассказчики: "Но это уже совсем другая история..."



Сейчас конец апреля.

Я сижу на холодной веранде, тычу пальцем в клавиши ноутбука, и, видимо, заканчиваю этот рассказ.

В окошко мне видно, как воспитательницы выводят, выкатывают на инвалидных колясках, выносят на руках детишек на прогулку.

Дети, в основном, больны ДЦП.

Есть ещё с синдромом Дауна. Говорят, - "УО" - умственно отсталые.

"Дети карнавала".

Зрелище, особенно в первое время, было для меня жутковатым. С этими детишками не соскучишься. Глаз да глаз нужен.

А терпения!..

Правы оказались люди, сказавшие мне однажды: "Кто не воспитывал своих детей, будет воспитывать чужих".



Через несколько минут, мы с моей напарницей, методистом школы-интерната Ликой, пойдём в конюшню и выведем Сирень.

И ещё одну лошадь, которую цыган Коля привёз зимой.

Прямо с мясокомбината.



Кобыле мы дали модное имя - Матрица.



2003, 2007



Клоуны во Тьме. Сборник рассказов




© Егор Чужак, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]