СКОРО ОСЕНЬ
* * *
Ветер треплет в облаках верхушки сосен.
- Неужели скоро осень?
- Скоро осень.
И за ней зима по облачному следу...
- Ты наверное уедешь?
- Да, уеду.
- А писать, хотя бы редко, что-то будешь?
- Ну, конечно, буду помнить...
- Нет, забудешь.
У меня еще один кусочек лета,
вот, возьми его на память.
(Без ответа)
Потому что в облаках верхушки сосен
ветер треплет. Скоро осень.
- Скоро осень.
_^_
* * *
Как стихи на чужом языке или вовсе без слов,
или просто нехитрый мотив, несказанно чудесен...
Мне бы сразу понять, что ты, странник, и впрямь Крысолов
и, конечно, не слушать твоих обольстительных песен.
В старом Хамельне ночь, и еще не сбивается с ног
по исчезнувшим детям хозяйка, ей снится похлебка;
бургомистру в сенате повторно доверили срок;
и трактирщику снова причудилась полная стопка.
Городские ворота спросонья открыл часовой,
почему-то он был равнодушен до странных прохожих.
Лишь луна озирала окрестности желтой совой,
но пока ни о чем в своей лени не ведала тоже.
Я еще не старик, но мой Хамельн уже так постыл...
Забери и меня, Крысолов, если дело за малым;
вдалеке от золы очага, от отцовских могил,
может статься, еще обрету все, чего не хватало.
Я уже не ребенок, внимаю добру равно злу,
за одним и другим я входил в полноводные реки.
Крысолов, обучи. Обучи своему ремеслу,
чтоб оно не исчезло с тобой, не пропало навеки.
_^_
ЭЛЬБА
Если бы тайный советник вкусил этой речи -
смог ли, играя, дожить до восьмидести двух?
Сброд ста языков проводит у пирса весь вечер
и оскорбляет акцентом изнеженный слух.
В ратуше судят, убрать ли от пристани сваи
старых причалов, но дело никак не идет -
благо для чаек. И прусскую спесь покрывает
как благородную патину жидкий помет.
Парусник, свежие сходни; воздушные змеи
над головами матросов, туристов, зевак;
и с неохотой на башне, но все-таки реет
в пору крестовых походов потрепанный флаг.
Если и ты, заблудившись как праздный прохожий,
тоже однажды под вечер окажешься здесь,
мокрого дерева, рыбы, продубленной кожи, -
запахов моря нахлынет пьянящая смесь;
и ни земной человек, ни небесная птица
в эти мгновения твой не нарушат покой.
Эльба спешит разветвиться в каналах и слиться
с морем, дотронуться моря прохладной рукой.
_^_
УТРОМ
Так отстраненно на плече застыла
рука, как будто нет ни плеч, ни рук.
Еще нельзя пошевелиться или
произнести полслова, кратный звук
Скорее слишком рано, а не поздно,
Нет городов, дорог, домов и стен...
Творение еще в начале, создан
лишь поворот лица (а полутень
как будто не завершена, уходит
куда-то вглубь - и ты ли это сам?)
нет ни лица, ни черт; на подбородке
ни волоска - таким и был Адам;
не собрались на помощь птичьи стаи
и не развеяли ночных химер...
Пусть где-то просыпаются трамваи
и трутся шестерни небесных сфер.
И колокольчики, пока не трубы,
звучат откуда-то... За темнотой
крадется свет, и приоткрыты губы
чтоб прошептать: "Побудь еще со мной".
_^_
* * *
Небо стало как последняя рубаха.
Покидая накануне Капернаум,
все добро раздал Малахия, как учит,
собирая разноликий люд на площадь,
босоногий проповедник с медной рыбой.
И смеялись над Малахией бродяги,
никогда не жившие в домах с садами:
дорогое ложе, пышный виноградник
и красавицу из Мидии оставил,
а повесил рыбу медную на шею.
"Пусть становятся грубее руки, кожу
обожжет скорей неласковое солнце.
Если выведет дорога в новый город,
на окраине жилище для ночлега
отыщу по медной рыбе над дверями..."
Как ребенок, удивляясь свежим краскам
неба и земли, он направлялся в горы,
не успев еще, как водится, постигнуть
разочарования. Казалось, ветер
доносил ему вдогонку запах рыбы.
Облака над иудейскою пустыней
истончились. Через рваную прореху
медно-красный луч упал на хмурый камень,
притворившийся сейчас огромной рыбой.
И померк левиафан за горизонтом.
_^_
* * *
Влюбленный мальчик сделал шаг
к непоправимому, и вскоре
вражда народов вспыхнет так,
что закипит от весел море.
Но ровно дышит старый понт:
в делах людей все та же скука,
И чем яснее горизонт,
тем бесконечнее разлука.
И тем настойчивее боль,
чем дальше от меня Елена...
Эол приносит йод и соль,
и волны окаймляет пена.
_^_
НАРЦИСС, ГОЛЬДМУНДУ
Разве эта дружба не была честной...
Подожди, не надо (отводя руку.)
Ты уже стал взрослым. Прежний хлеб пресен.
Голод обрекает душу на муки.
У отца Ансельма есть его травы,
голоса животных знает брат сторож,
греческая мудрость - мой труд по праву.
Ты - не зван, а призван. Ты поймешь скоро.
Черные каштаны, теплая осень.
Поспевают злаки, урожай ранний...
Ты уйдешь, наверно, этот груз сбросив.
Ласковый и строгий, можешь так ранить.
Этот мир обширный, и лесной, горный
исходи повсюду. Не найдешь места -
возвращайся, если разрешит гордость..
Разве эта дружба не была честной...
_^_
ПАЛЬЦЫ
Горький язык, распалённое дерево речи
корни пускает в удобренной ямке за нёбом
и собирает в себя все чудесные соки,
горечь всех впадин желанного тела, - подмышек,
паха, - из каждой глубоко запрятанной поры.
Эта река возвращается в древнее русло,
влагу даря пересохшей долине, и снова
сладкие корни аира растут через ступни,
острые стебли осоки царапают щёки,
вьюн оплетает живот как античную урну.
Зрение стало ненужным и сомкнуты веки,
из уголков выступает прохладная жидкость.
Если собрать языком, нужно быть осторожным:
можно случайно разрезать уздечку ресницей,
можно поранить гортань или нежные дёсны.
...Карие, словно янтарь, они дремлют и дышат
тихо до самой минуты надрыва дыханья.
Горечь растёт, обжигает все складки и трубки
лёгкого, бронхов и горла. Прикушены губы -
с горькими соками смешаны сладкие соки.
Кисти расслабленных рук, разве это не корни,
всюду они проникают в стремлении к влаге.
Линия жизни становится зеркалом глины,
ногти врезаются в кварц и дробят его зёрна.
Ты еще чувствуешь пальцы, ты чувствуешь пальцы.
_^_
* * *
Это птицы над нами застыли в стекле, -
или словно в какой-то прозрачной смоле, -
так, что взмахи их крыльев замедленны, сонны,
и доносятся сверху то вздохи, то стоны.
Это холм и долина с ленивой рекой, -
до которой отсюда тянуться рукой,
повторяя ладонью изгиб ее русла -
и река отзовется старинно, как гусли.
Это дом с острой крышей и сад у холма
(припорошена чуть горизонта кайма)
и молчание над обитаемым миром
в стылом воздухе, между землей и эфиром.
Это музыка (или туман) или снег
оседает на наш заплутавший ковчег.
Это крутится медленно та же пластинка.
Новый век догоняет как кошка снежинку.
_^_
ЯНУС, ЯНВАРЬ
Вот и уходит, оставив пустые облатки,
пару монеток, хандру и лукавые речи, -
вволю намедни с тобой наигравшийся в прятки, -
месяц двуликого Януса. Ладно, до встречи...
Если, отринув сомнения, было бы можно
в кои-то веки довериться лучшему богу,
жили с тобой неразлучно, деля осторожно
счастье, и горе, и хлеб на двоих понемногу;
и берегли бы, любовно и неторопливо,
каждую мелочь; и, верно, не знали печали;
утром, пропитанным запахом кофе и сливок,
за руки взявшись, до вечера не разнимали.
Кто там стучится в калитку? Не сам ли двуликий, -
может, наскучило спать под замерзшим подзолом
или случайно разбуженный солнечным бликом, -
жжёт воспаленное горло февральским ментолом?
_^_
* * *
Заблудившись однажды осенней порой в череде
странных снов, ты окажешься в маленькой комнате, где
приступает к своей монотонной работе паук,
принимает и форму, и запах, и вкус каждый звук:
каждый шаг превращается в поступь, а шорох страниц -
в шелест моря; над миром главенствует скрип половиц.
Сообразно ему обрывает листву за окном
с веток яблони ветер; покинув лесной водоем
с каждым скрипом луна - осторожный впотьмах пешеход -
поднимается ветка за веткой на облачный свод
как по лестнице. Скрип половицы, высокий - одной,
тоном ниже - еще. Кто-то встал у тебя за спиной.
(Дышит в ухо и трогает волосы.) Может быть, он, -
человек или призрак - в тебя простодушно влюблен,
но не в силах открыться... А, может, его вовсе нет,
и неясную тень на стене начертил лунный свет.
Или это всего лишь обман четырех из пяти
твоих чувств, и ему суждено так же быстро пройти,
как возникнуть. Попробуй спросить обо всем у зеркал,
в чьих владениях сам ты, бывало, приют обретал;
обратись - как испуганный мальчик - к самой тишине,
той, с которой когда-то ты тоже был счастлив вполне;
к ветхой мебели, мутному фото, которому пыль,
а не рамка давно придает респектабельный стиль.
Ты не спишь. Или спишь. Или просто не можешь заснуть,
оттого, что вокруг пеленой непроглядная муть,
что взметнулась со дна - то ль случайно зашедшей сюда
беспокойной души, то ль покрытого ряской пруда,
о котором ты грезишь - лесной колыбели луны -
И еще непонятней, что - явь, а что - сон, полусны.
Разлетаются даты настенного календаря,
исчезают бесследно заклятья лесного царя;
взгляд задержит причудливый знак на одной из страниц
старой книги - и вновь за спиной этот скрип половиц.
Монотонно, бессонно по-прежнему с пряжей паук.
Что-то вновь ускользает из рук безвозвратно, как звук.
_^_
1998-2002
|
