[Оглавление]

ПЕРЕПИСКА АЛЕКСРОМЫ С ПРОСТОСПИЧКИНЫМ

на философские темы

Предисловие Егора Простоспичкина То, что здесь представлено, представляет собой обработанную Алексромой нашу с ним переписку, которая велась относительно регулярно в августе и сентябре сего года. Сновидение, описанное в начале, является подлинным сновидением, имевшим место произойти в реальности, а в какой, сейчас точно установить нельзя. Я не знал, что переписка ведется на философские темы, а вышло-то как! Словно нежданный подарок... Правда, я не читал этот текст, потому что органически не способен так долго на чем-нибудь сосредотачиваться. Могут быть неточности, ну и пусть. Далее... Прошу не оставить без внимания изображение Луны, ту тщательность, с которой обрисован профиль. Именно на этой почве я и сошел с ума. [Написать письмо]

Предисловие Алексромы Переписка, которую мы представляем вашему вниманию, первоначально не предназначалась для чужих глаз и началась с такого, казалось бы, пустяка, как обсуждение моего сна про Гитлера, записанного на страницах Онейрократии. Само это обсуждение я опускаю, поскольку оно интересно не столько с философской, сколько с исторической точки зрения. Переписка эта была, как заметил Егор, нерегулярной, поскольку я в то время довольно много путешествовал и писал письма в перерывах между поездками в Кейп-Код, Балтимор, Вирджинию и Канаду. Что еще добавить? Если Егор сошел с ума еще до переписки, то я - после, когда обобщал ее воедино, потому что там было около двадцати писем, в которых рассуждения одного из авторов прерывались врезками-ответами другого. Но хочется надеяться, что вы разберетесь, что к чему. А если не разберетесь - напишите мне или Егору, постараемся прояснить. [Написать письмо]

<Простоспичкин> Отрывок из сна про Ельцина:

- Как устроен мир? - Спросила золотоглазая девочка, тоже согласившаяся принять участие в экспедиции.

- А черт его знает! - Сказал я и повернул регулятор еще на два-три деления.

Ясность усилилась. Появились картины, причем некоторые из них походили на кадры из программы новостей CNN. Вдруг какой-то негодяй наступил на провод и изображение померкло.

- Это кто, кто сделал?! Что теперь будет?!?! - Закричал я, задыхаясь.

- Ничего страшного! - Успокоила меня золотоглазая. - Нужно только наложить на него руки, и оно опять вспыхнет!

- Наши руки? - Уточнил я.

- Конечно! Коллективные и сверхсознательные!

Так и сделали. Рука у нее была холодная. Стекло заиграло красками. Объявили станцию, и мы поспешили к электрической лестнице. Я не забыл перенастроить пентиум на режим воздушной работы, так что теперь картины все время находились в поле нашего зрения. В это время послышались выстрелы, и Борис Николаевич покатился вниз по эскалатору, сбивая с ног детей и старух. Я попытался удержать его.

- Не надо, сынок. Я все равно уже мертв. - Просто сказал Ельцин и покатился дальше.

Тем не менее, с этой минуты он больше не покидал нас вплоть до последних минут путешествия. Порой он заливался краской и с усилием выдавливал из себя проклятия, адресуя их ненавистной стихии, затопившей, к чертовой матери, всю его родину. Тогда становилось ясно, что это, в сущности, не Ельцин, но бундесканцлер Коль...

<Алексрома> Сон похож на вещий, однако - держи в курсе событий:) А я один кошмар записал, ничего кошмарнее пока не снилось. Это был скорее не кошмар, а сон ужасов. Никому такого не желаю.

<П> Настоящий кошмар попросту нельзя записать, ибо испугать человека может сильнее всего то, что не укладывается в его разум и не поддается дефиниции. Больше всего меня почему-то пугают во сне не разные там твари, а пристальные взгляды. Но это уже совсем невозможно описать. А все остальное во сне только кажется страшным... Страшно бывает только здесь, в нашей реальности. Ибо человек, переживающий во сне термоядерную катастрофу, все-таки, как бы он сам не был уверен в реальности происходящего, отлично знает, с чем имеет дело. Какая-то частица в нем непременно смеется и похлопывает по плечу: "Успокойся, дружище, все будет хорошо!" ...

<A> Так и в жизни нас похлопывают по плечу и успокаивают, и мы уверены, что все будет хорошо, а потом оказывается, что полная жопа. Я это на себе не раз испытывал. Теперь я знаю, что благодушие - предвестник крупных бед.

<П> ... А когда такая частица обнаружится и в условиях действительной катастрофы, это значит, человек, увы, сошел с ума.

<A> С ума люди сходят уже после катастрофы, а до у них просто идиотское благодушие появляется, как например сейчас, когда люди почему-то уверены, что опасность ядерной войны миновала. Весь мир сошел с ума?

<П> Это имманентное состояние мира. Никогда не было иначе. Всегда ведется война, она бесконечной волной проходит по планете, но, стоит ей только переместиться в долину, и горцы уже уверены, что наступил вечный мир - повсюду. А более всего повинны в войнах, как правило, лукавые поборники мира, которые любят мир, взирая на него исключительно через ультрасовременные оптические приборы, сидя глубоко в бункере. Но повинны и невинные... Меньше всего повинны теоретики, оправдывающие войну как средство ограничения численности популяции, потому что нет прецедента, когда не было бы войны. В условиях стабильного мира, конечно, нашлись бы отличные средства...

<A> По-моему, никто не повинен, просто война у человека в генах. С чего началось человечество? С физического истребления неандертальцев. Ну и пошло по накатанной дорожке...

<П> Воинственность - это инстинкт. Современное общество открыло немало механизмов сублимации, однако они регулярно не срабатывают. Дело в том, что инстинкт рассматривается как данность или как базис, тогда как следует искать причину. Сам по себе никакой инстинкт не может быть скверным или иным ...

<A> Вот в том все и дело, что неандертальцев замочили, а то бы у нас теперь на земле два вида разумных существ было... если бы они нас не вырубили.

<П> Как знать, может быть, у нас и есть два вида, а то и все три.

<A> В биологическом плане у нас один вид, а с точки зрения мышления - точно несколько. Сейчас, кстати, появилась распространенная детская болезнь аутизм. Дети нормальные, но "не от мира сего". Может, это и есть новый вид?

<П> ... Но я уверен в том, что если и найдется ученый, то он меньше всего будет склонен действительно докапываться до корня. Вместо этого проще вживить гражданину портативный генератор поля законопослушания. И неизвестно, не вживлены ли генераторы в каждого уже сейчас.

<A> Современное общество пока и без генераторов обходится - так мозги со школы промывают, что дай бог!

<П> И не только со школы. Церковь вообще вымывает мозги вон.

<A> А как же Розовый террор? Я думал, это что-то вроде инквизиции:)

<П> На бумаге мы отважно разрушаем храм, но, когда дело доходит до реальности, не способны пойти дальше харакири...

<A> Ну, все зависит от интересов. Каганович храмы разрушал, какой-нибудь Вася харакири сделал... Каждому свое - на всех храмов не хватит!

<П> Храм - аллегория Системы. До сих пор на всех хватало, поскольку желающих было не так уж и много. Подавляющее большинство предпочло все-таки харакири.

<A> Подавляющее большинство застыло в раздумии, что предпочесть: водку или пиво:) - на храмы и харакири им наплевать.

<П> (возвращаясь к теме катастрофы в сновидении) Да что катастрофа! Самое страшное в жизни настоящего современного человека - это, проснувшись поутру, обнаружить огромного паука с тонкими лапками на краю одеяла.

<A> Или обнаружить себя в роли паука:)

<П> Однако данное явление имеет место исключительно тогда, когда есть одеяло, кровать и жилище. В том случае, если человек находится в поле, его не пугают ни паучки, ни сверчки, ни кузнечики ...

<A> Зато его пугает рев самолета:) Если жучок в голову врежется - фигня, а вот если самолет упадет на расстоянии 50 метров...

<П> ... Попадая в каменный куб, они оказываются в совершенно противоестественных условиях и претерпевают метаморфозу, к сожалению, необратимую. Их травят - и правильно! Ни в коем случае нельзя дать им уйти назад - на лужайку, в ночь. Травма, нанесенная их тонкой хитиновой психике, уже никогда не заживет, и жизнь станет им не в радость...

<A> Это еще неизвестно - может, они от отравы балдеют, как наркоманы:) А на лужайке у них ломка, поэтому они снова к нам возвращаются.

Что касается снов, то их отличие от реального мира состоит не столько в восприятии, сколько в физических параметрах: в силе тяжести, например. Почему дети во сне летают? Потому что там притяжение меньше земного. А в зрелом возрасте не летают потому, что жиреют. Я, кстати, очень часто во сне катаюсь на лыжах в горах: прыгнешь с трамплина и летишь полкилометра, красота! Если где и стоит проводить эксперименты, то во сне. Было бы занимательно изучить физические характеристики мира снов. Скажем, коэффициент стабильности реальности по отношению к земной.

<П> Однажды мне приснилось, что я написал рассказ. Внезапно я осознал, что дело происходит во сне. Терять написанное было жаль, поэтому я занес все в файл ТХТ на жесткий диск. До последнего момента я, вопреки всему, верил, что впоследствие будет возможность найти этот сновиденческий файл. Может быть, мне следовало верить в это куда сильнее. Так или иначе, в процессе повторения таких снов можно найти способ протаскивать оттуда сюда - если не форму, то содержание. Я уверен в том, что это - очень просто. Но никто до сих пор не нашел некий ключ.

<A> А мне приснилось, что упал с крыши, проснулся - боль в спине. Как говорится, научно установлено, что сон первичен: снится что дают по голове - головная боль появляется, а не наоборот.

<П> Насчет первичности. Может быть, человек, упавший с крыши на наших глазах, уже сегодня будет похваляться в ином царстве: "Приснилось, упал с крыши! Вы мне не поверите, проснулся - ни боли, ни тела..." Или еще проще: "мне приснилось, что я умер."

<A> Однажды я ударился головой об дерево, когда катался на лыжах. Только через полгода я понял, что тогда умер и теперь живу в другом мире.

<П> А может, никаких миров и нет? Это все - голограмма... Действительность отрезвляет: человек сидит на полу в холодном чулане и видит волшебные сны про реальность. А потом, когда действие наркотика заканчивается, остается только чулан - навсегда.

<A> Навсегда не бывает. Раз кончился наркотик, то и чулан закончится. Я действительно почувствовал отрезвление, но мне кажется, сознание человека не принадлежит этому миру. Поэтому оно часто путает сон с явью - для него что тот, что этот миры не родные.

<П> Я разовью мысль о голограмме. Механизм ее очень хитер и в нем есть предохранители, не позволяющие догадаться об истинном положении дел. Так, если человек подходит к краю пропасти (или к окну), чтобы броситься вниз, последний шаг ему дается с величайшим трудом. Он вынужден констатировать, что перед ним какой-то барьер, наподобие каменной стены, обитой слоем пружинящего пластика. Правда, здесь возникает вопрос: почему же происходят несчастные случаи в горах и почему некоторые глупые люди, любящие облокачиваться на подоконники, случайно выпадают из окон? Все просто: барьер исчезает, когда по-сценарию следует смена декораций. Человек попадает из одной голограммы в другую.

<A> C этим я полностью согласен: все дело в высшем замысле. Одни рискуют - и живы, другие ломают ноги на ровном месте. Моя начальница умерла, упав дома со стула, когда доставала книгу с полки.

<П> Человек играет в плутониевые кубики: складывает их в определенной последовательности, строит свою жизнь. С течением лет у него появляется все больше кубиков - где-то украдет, где-то купит, пару-другую ему подарят на день рождения. В один хороший полдень окажется достигнута критическая масса, после чего все исчезнет. В зависимости от того, насколько ясно человек отдает себе отчет в том, с чем же он играет и что ставит на карту, он может - не предотвратить взрыв, но, во-первых, привыкнуть к мысли о том, что этот взрыв неизбежен, во-вторых, понять, чьих рук это дело.

<A> Я бы не сказал, что у всех - плутонивые кубики. У кого-то, может, хрустальные кристаллы, а у кого-то - навозные брикеты. Если бы у всех все было одинаково, то точно не стоило бы жить. Даже если все мы и умрем, то по-разному. Это вселяет если и не надежду, то оптимизм. Самыми большими оптимистами были, кстати, камикадзе:)

<П> Кубики-то одинаковые. Последовательность разная. (Можно провести аналогию с хромосомами)

<A> А что внутри кубиков? Это они только сверху одинаковые, а начинка разная. Правда, зачастую это не имеет никакого значения. Какая нам разница, что внутри кубика Рубика - пустота или опилки. Главное, чтобы сходились грани. Хотя, если было бы золото внутри, многие эти кубики разломали бы.

<П> Это как раз к вопросу об удовлетворении в рамках малого временного интервала. Положим, золото не так уж сложно извлечь, но кубики сделаются непригодными к дальнейшим манипуляциям. Одним словом, вполне уместно заключить: "не надо ломать игрушку."

<A> Да, лучше уж использовать кубики по назначению. А то и золото окажется фальшивым...

<П> Я думаю, что основатель Сайентологии, как фантаст, оценил бы подобную идею и не преминул поместить ее в одну из своих книг. Самое главное в ней - ничего нового.

<A> Все гениальное - просто. Это из разряда тех идей, про которые все говорят: "Мы это где-то уже слышали, это не ново..."

<П> К сожалению, далеко не все говорят именно так. Может быть, люди в глубине души понимают, что идея стара и банальна, но они ни за что не заглянут в свою глубину. Чтобы написать "ничего нового", мне пришлось пристально всмотреться в ту сторону, откуда я за минуту до того черпал образы и где, казалось, больше ничего нет. Надо всегда помнить, что к каждому образу прилагается квитанция завода-изготовителя.

<A> Если так глубоко копать, то вообще ничего нового не найдешь. Но зачем, если самородки лежат на поверхности? Их надо просто заметить. Я в этом смысле говорил. А по большому счету, конечно, всякая идея нова и безнадежно стара одновременно, потому что новой она может быть только для человека, которому она пришла в голову.

<П> Если принять во внимание взаимосвязанность физиологических процессов, происходящих внутри нас, и наших же переживаний, то причинно-следственность падения с крыши и боли снимается, как вопрос. Вопрос надо искать там, где на него изначально нет ответа. Все остальное - это не вопросы, но милые шутки.

<A> А где изначально нет ответа? Ответ везде есть, но не всегда верный.

<П> Это была поэтическая вольность. Я уверен в том, что ответ на любой вопрос сам ищет своего человека. Мы живем в поле идей и ответов.

<A> Он-то ищет, но найдет ли? То есть, рано или поздно найдет, конечно. Это я сказал к тому, что мне хочется, чтобы меня искали интересные ответы:)

<П> Ищет - и находит. Но есть вероятность ошибки: что будет, если вопрос найдет не того человека? Когда ответ находит нужного человека, тот использует его полностью (как источник топлива), выжимает до конца. Но в том случае, если человек не знает, как поступать в подобных ситуация, и если он к тому-же слишком робкий, чтобы указать ответу на дверь, то ответ выжмет его и приведет в сумасшедший дом.

<A> Но встречаются и сильные люди. Про себя я не говорю, но хочется верить, что такие есть.

<П> Можно быть слабым, но разборчивым.

<А> Или сильным, но всеядным:)?

<П> Сильный может позволить себе и всеядность. Небось, все переварится и пойдет на пользу. Но здесь существует один нюанс: едва-ли кто-нибудь знает, что же такое "быть сильным, более сильным, сильнейшим"...

<A> Это узнается в критический момент, например, в драке или интеллектуальной схватке. Кто победил - тот и сильнее. Для выявления сильнейшего и проводятся состязания. Все просто. Заранее никто не знает, все решает поединок.

<П> А как узнать, кто сильнее: боксер или шахматист?

<A> Отправить их на теннисный корт и дать в руки ракетки:)

<П> Что-то может представляться нам неосуществимым и относящимся к области утопий лишь постольку, поскольку мы привыкли к тому, что уже осуществлено [правильнее было бы говорить о способах осуществления; так, мы привыкли к тому, что летать следует либо во сне, либо на самолете, тогда как все могло быть иначе, приложи мы с самого начала (всего исторического пути) усилия именно в этом направлении]. Человечеством овладела тотальная леность ума: о поиске третьего пути нет и речи, как нет ее и о поиске второго. Дай бог кое-как пробежать по первому, хотя он так никогда и не был достаточно определен. Ввиду того, что война может начаться уже завтра (и начнется она с какого-нибудь короткого замыкания), все, что мы делаем, не имеет смысла. Однако оно имеет смысл, поскольку, будь это не так, мы ничего и не делали бы...

<A> Третьим путем овладели летучие йоги, но и этот путь при ближайшем рассмотрении ничем не лучше первых двух: ну летают они на высоте два метра, так что?

<П> Летучие йоги - это скорее анекдотическое явление, и никаких "так что" здесь быть не может. Полет, который требует от человека противоестественных затрат энергии, не стоит и ломаного гроша. Летать нужно свободно и без оглядки, как во сне. И сам по себе полет не может рассматриваться в качестве цели. Я твердо уверен в том, что он - не более чем следствие. Сжавшись в нечеловеческую позу, зависнуть над протертым, выцветшим ковриком, это, даже если и не мистификация, то уж точно суррогат... По-моему, любой парашютист достигает куда как более значительных успехов в данной области.

<A> Совершенно согласен. Но опять-таки каждый летает как ему нравится. Самолетное горючее для йогов - так же противоестественно, как для нас коврик.

<П> Иными словами, путь хорош только тогда, когда, чтобы пройти по нему, не требуется умереть при жизни.

<A> А когда же еще умирать, если не при жизни? И почему бы не умереть? Все равно все умирают, так лучше умереть в пути, чем где-нибудь в сортире с думой на челе.

<П> Это верно. Главное не сгнить заживо. И тебе того же желаю!

<A> Я, кстати, заметил, что у тебя во многих произведениях и в твоем сне присутствует мотив эксперимента. По-моему, это говорит не об идиотизме, а о стремлении к познанию истины.

<П> Это - стремление что-то познать на рациональном уровне. Если бы я задался целью действительно познать так называемую истину, то раз и навсегда оставил бы любые эксперименты, ушел бы в сад, где произрастает дерево Бодхи и попросту познал. Это заняло бы от одного до полутора дней.

<A> Что такое "рациональное"? Обоснованное? Обосновать можно все что угодно, даже самый безумный бред. Я эксперименты давно оставил, правда, мне теперь кажется, что из экспериментаторов я перешел в подопытные. Это угнетает, но от экспериментов, точнее от их результатов, меня тошнит. Слишком часто я пытался получить философский камень, но выводил формулу дерьма. Теперь я предпочитаю познавать мир умозрительно, тем более что даже если эксперимент "удачный", ценность его мизерна, потому как чистоты эксперимента добиться в жизни практически невозможно.

<П> Мне кажется, что, как задача, синтез философского камня - абсурден. Попросту все, чему суждено быть, - уже существует. В конечном счете, любое сказанное слово неизбежно будет отражать какую-то грань истины. Если, конечно допустить, что истина существует в чистом виде. Я многократно убеждался в том, что ее нет, и за гранями, выложенными из слов - пустота.

<A> Вот и получается, что каждое слово - истинно:)

<П> Ошибкой было бы стремиться познать истину. Надо дать ей возможность познать нас. Ибо нас много, а она одна - следовательно, для нее это работа куда как более сложная. Вот это и есть переход из эспериментаторов в подопытные.

<A> Тоже неплохо - истина познает нас, а мы опосредствованно - ее. Правда, у нее появляется наше лицо:)

<П> Она, может быть, огромна, как сам мир, и потому, каким бы ни был удачным эксперимент, каким бы чистым ни оказался полученный камень, ценность все-таки будет ничтожна. Но зато, если сложить все ценности вместе, их сумма и будет эквивалентна Совершенству.

<А> Вспоминается "фашистская" (из сов. кинофильма) мудрость: если собрать вместе девять беременных женщин, то они не родят через месяц. Сумма ценностей может может представлять собой рухлядь, типа коммунизма. Я принимаю Совершенство только как умозрительную категорию.

<П> Оно все-таки существует. Само понятие "умозрительного" - умозрительно. Кроме того, человек способен принять некое явление или идею не раньше, чем возведет или низведет их именно в категорию умозрительного. Само явление оттого никоим образом не изменит своих имманентных атрибутов, которых, может быть, изначально и нет, а появляются они в момент принятия.

<A> Любое явление, на мой взгляд, имеет ценность только тогда, когда оно осмыслено ...

<П> Я бы сказал, исключительно субъективную ценность. Я все же верю в абсолют и абсолютную ценность. Иначе не было бы и относительных. Впрочем, чтобы говорить об этом, надо сначала выяснить, что такое ценность. Вот тут и начинается субъективизм - ценности у всех разные, будь они абсолютными или относительными ...

<A> ... А когда оно осмыслено, его идеальность разрушается. Оно входит в быт, типа вакуумного пылесоса.

<П> А вот лицо, талантливо изображенное на поверхности нашего естественного спутника Луны, до сих пор не осмыслено. Да и вакуумный пылесос, может быть, нам еще только предстоит осмыслить по-настоящему. А кто этим займется? Кому это интересно, того не будут слушать, а кого могли бы выслушать - тому неинтересно.

<A> В Америке, кстати, пылесосы применяют для вкручивания лампочек - вот и новый смысл...

<П > Совет фотолюбителям: использовать сканнер в качестве экспонометра.

<A> Надо попробовать:)

<П> (в развитие темы лица на поверхности Луны) Когда мне было лет одиннадцать, я мечтал иметь подзорную трубу и собирал повсюду копеечки. Приобретя трубу, я стал рассматривать улицу. А потом посмотрел на Луну и был шокирован. Тут же выяснилось, что это не мое открытие. Дескать, все об этом знают... "Но почему же никто об этом не говорит?!" - Думал я, пребывая в состоянии, близком к истерике. С тех пор мне очень долго казалось, что от меня что-то скрывают. Все должны быть во что-то посвящены, - думал я, - но не хотят признаваться. Они способны воскликнуть: "Ах да, это же общеизвестно!" - лишь в том случае, если их поставить перед фактом, так чтобы не оставалось возможности уйти от ответа.

Так появляется желание пристальнее рассмотреть окружающую реальность и найти в ней все то, что сокрыто.

<A> Многим, я думаю, просто наплевать. "Ну, лицо и лицо, - скажут они, - что с того? С лица воды не пить!"

<П> А я принимаю в расчет в основном немногих. В противном случае мне следовало бы сейчас выйти на улицу и обратиться к дорожным рабочим с расспросами насчет загадок, "издревле волнующих человека", причем требуя при этом, чтобы они бросили свою работу и все внимание обратили на меня. Потом мне следовало бы начать давать им советы: как надо мостить тротуар; как правильно держать в руках лопату; как наиболее рационально распиливать на две части дощечку... Я неизбежно акцентировал бы тот факт, что работают они с ленцой, да и вообще, скорее копошатся, а не работают. "Вот я, - сказал бы я в заключение, - работаю! Это да!"

<A> Вот и говорят: Не мечите бисер перед свиньями. Хотя, дорожные рабочие скорее бы заинтересовались, чем академики. Для ученых это лицо - простая случайность. Наука и магия несовместимы. То есть говоря про магию, я имею здесь в виду не волшебство, а таинственную взаимосвязь между явлениями.

А меня с детства интересовал вопрос, как растут деревья, если у них нет мозгов. До сих пор не могу понять, как подсолнухи поворачиваются к солнцу. У них ведь нет ни глаз, ни шеи! Иногда мне кажется, что мы ничем не отличаемся от подсолнухов. Это только нам самим кажется, что мы думаем, а на самом деле - просто поворачиваемся в ту сторону, откуда идет свет. И если света мало, то у нас депрессия, а если много, то озарение. Но значит ли этот свет что-либо? Может, наши гениальные мысли гениальны только для нас, а "на самом деле" это только ментальный метаболизм в наиболее совершенной форме?

<П> Тут можно было бы (при желании) многому научиться у тех же подсолнухов. Они поворачиваются к свету, но не оборачиваются суетно вокруг своей оси, спрашивая себя при этом, что есть свет, в чем его сущность. Может быть, с точки зрения подсолнуха, поворачивается не сам он, а весь мир вокруг него...

<A> Конечно, если он всегда стоит на одном месте. Каждый подсолнух - это центр Вселенной. А человек - не центр, потому что он всегда в движении и в пространстве, и во времени.

<П> (возвращаясь к прошлой теме) Будучи осуществленным, желание (в смысле "воля", "стремление") дает зачастую куда как большие результаты, нежели те, на которые можно было рассчитывать.

<A> Это точно. Но иногда бывает и наоборот: результаты не оправдывают надежд.

<П> (возвращаясь к теме философского камня) Однако найдется очень немного людей, которые пожелают отдать свою ценность, которую, по их мнению, они выстрадали, за которую поплатились килотоннами времени, исчезнувшего за спиной. Они ошибочно считают свой камень действительно своим.

<A> Так это и есть их камень, потому что только для них он философский, а для остальных - красивый или некрасивый булыжник:)

<П> Мне следовало бы написать: "мы не согласны раздавать свои ценности; мы никогда не отдадим ближнему некую ценность, прежде чем она для нас самих не обесценится, ведь это то, чем мы живы." То есть речь должна вестись не об отвлеченной категории "они", да и без отмежевания, но с целью познать себя. Ценность в этом понятии остается ценностью, пока на нее зарятся другие.

<A> Все правильно - если всем раздавать, то обесценится.

<П> Здесь кроется подвох, и он в том, что едва ли можно искренне считать какие-то ценности своими. В действительности, мы не только не знаем, откуда у нас все то, что у нас есть, но даже и не можем как следует распорядиться этим всем, ибо не способны дать объективную оценку. Мы цепляемся за какую-то тлеющую лучину, тогда как над нами сияет солнце, чересчур не раздумывая над тем, излучать энергию или лучше подождать, пока народятся более достойные люди, которые смогут оценить его подвижническое старание. Наша психология такова, что мы не ценим то, что нам достается даром. Тот же солнечный свет. На этом спекулируют модельеры: стоит повесить на тряпку ярлык 1000 долларов, как ее субъективная ценность возрастает.

<A> Мы гонимся за сиюминутной информацией и теряем нетленные откровения.

<П> Откровения приходят и уходят, и им, в сущности, глубоко наплевать на нас. Мы теряем не их, но вероятную выгоду, которую могли бы из них извлечь.

<A> Это верно: когда есть выгода, мы их не теряем, потому что бережем. А иногда мы делаем вид, что их не замечаем, чтобы не портить себе настроение.

<П> Самое главное, разгадав потенциальную силу откровения, суметь немедленно конкретизировать источник этой силы и даже на время законсервировать его, облечь в какую-то форму. К сожалению, очень часто источник выглядит слишком непритязательно и не располагает ожидать от себя чего-то большего, нежели то, что очевидно при его беглом осмотре. Настоящим откровением может считаться не сиюминутное состояние, но весь цикл: от осознания до расстановки последних точек. При этом наиболее трудоемкими являются крайние звенья - первое, потому что надо перебороть себя и взяться за дело, еще не вполне понимая, в чем же оно, и последнее, потому что здесь слишком много рутины.

<A> Наверное, поэтому и говорят, что для познания истины нужно прожить целую жизнь.

<П> Неизвестно, что такое познание истины. Как свершившийся факт, это может быть и схождение с ума, и полный переворот в сознании (без схождения), но, так или иначе, одна жизнь, бывшая процессом познания, в ключевой момент завершается, а начинается иная. Безразлично, в рамках ли одной человеческой жизни прожиты две и более, или не прожита и одна.

<A> Я в детстве боялся умереть, и видно не зря - умер-таки. И так со всеми происходит. К старости человек перестает бояться смерти потому, что привыкает к ней.

<П> Он привыкает к мысли о смерти, либо к видимым вокруг атрибутам смерти. О своей собственной смерти он не способен думать достаточно долгое время, поскольку все подобные размышления мешают жить. По-настоящему понять смерть невозможно, ибо, как в глазу есть слепое пятно, так и в сознании существуют некоторые области - слепые. То, что мы там видим, на самом деле лишь автоматическое заполнение пустоты (которую природа и сознание не терпят). Люди лишь по инерции утверждают, будто "боятся смерти". Точно так же, не задумываясь, они утверждают, что ее бояться не надо, потому что "все там будем" и "нам будет лучше" и т. д. Эти мысли им внушили, а они повторяют, дабы не показаться глупыми. В действительности они уверены в том, что смерть - это хитроумная выдумка, никакого отношения к ним, живущим, не имеющая. И они не представляют, насколько в этом отношении правы.

<A> Я думаю, смерти боится тело. Поэтому даже самоубийцам трудно уничтожить свое тело - оно постоянно сопротивляется смерти.

<П> Да, инстинкт самосохранения куда как сильнее, нежели минутная (или затяжная) слабость, происходящая от нежелания индивида ухаживать за собой, как за сложным и легко подверженным всяческой порче психофизиологическим механизмом. И как любой инстинкт он неуправляем. Хотя, бывают минуты, когда его затмевает нечто большее.

<A> Мне всегда было интересно, что толкает людей на геройскую смерть. Камикадзе к этому долго готовятся. А вот что заставляет людей спонтанно бросаться на амбразуру?

(возвращаясь к теме мысли) Когда человек мыслит, он неминуемо обращается к словесным понятиям, иначе он не сможет запомнить своей мысли.

<П> Не сможет запомнить формулировки, годной к употреблению.

<A> Самое главное, надо эту формулировку для начала иметь. Мысли извиваются, как водоросли в быстрой горной реке, и их фиксация - это не сама мысль, а только слепок с нее. Между мыслью и словом такая же разница, как между человеком и его бронзовым бюстом. Получается, что Истина - это бегущий олень, а дума о ней - оленьи рога над камином.

<П> А иногда уместно сравнение с посмертной маской (именно - со слепком). Ее можно поставить на полку и забыть. Маска будет вести себя пристойно.

<A> Да, но иногда маски напоминают о людях, которые вели себя непристойно. Впрочем, это уже не по поводу истины.

<П> Пристойно - значит по стойке смирно.

<A> Кстати, никто не знает, что такое добро, но каждый может сказать, что такое зло.

<П> Здесь скорее уместно говорить не о добре и зле, но о "хорошем" и "плохом". Любопытно, что этими понятиями принято вольно манипулировать, подменяя одни другими в различных сочетаниях.

<A> В современном обществе принято мыслить о добре и зле не как об абсолютных категориях, а как об относительных. Типа, что хорошо одному, то плохо другому. На этом и стоит демократия. Истины никто не знает, но каждый говорит: "Ты лжешь!"

<П> Некоторые говорят: "ты заблуждаешься" - и добавляют, что заблуждаться свойственно, хотя данное утверждение недоказуемо. Но в реальных жизненных ситуациях обвинение во лжи вполне оправдано. Так, если мне умышленно пытаются продать вместо табака сушеную крапиву, нелепо говорить о заблуждении. Это очевидная ложь, несмотря на то, что, может быть, с какой-нибудь Высшей точки зрения крапива - это табак, а то, что мною принимается за табак, есть следствие аберрации. Это даже не ложь, а обман. То есть ложь с целью получения выгоды.

<A> Все наши знания - это по сути результаты познания темной стороны мира. О светлой стороне нам практически ничего не известно. Мы классифицировали все мыслимые и немыслимые преступления, но редко способны на мелкий благородный поступок.

<П> Добродетели тоже классифицированы... А каковы признаки, позволяющие определить благородный поступок? Одним из признаков можно назвать бескорыстие... Однако, совершая бескорыстный поступок, мы получаем удовлетворение. Мы не можем не знать о том, что бескорыстные поступки приносят нам ощущение чистой совести, которое за деньги не купишь. Следовательно, здесь появляется (пусть подсознательно - в искреннейших случаях; а в иных достаточно осознанно) корысть. Сама по себе, она не может умалять ценность поступка, но, если она имеет место, то бескорыстие, как критерий оценки, упраздняется. Тут же надо заметить, что оно и без того не могло быть критерием добродетели, ведь из чистого альтруизма зачастую совершаются преступления.

<A> Это мне напоминает разумный эгоизм Чернышевского. Но мне кажется, что наиболее благородные поступки совершаются все же "по глупости". То есть человек потом считает, что он совершил глупость, и никакого удовлетворения от этого не получает. У меня так было неоднократно. И вот человек ничего не получает - ни спасибо, ни удовлетворения. Не глупо ли это, на самом деле?

<П> Если исходить из удовлетворения в рамках одной человеческой жизни, то действительно абсурдно и глупо. И вовсе ни к чему благородные поступки, если исходить из идеи о том, что удовлетворение - превыше всего.

<A> В том-то все и дело, что существуют более верные способы самоудовлетворения. Вот благородство и не в моде.

<П> Чтобы случайно не исказить смысл, я приучился не думать об Истине, но только чувствовать ее присутствие. Разумнее всего просто смотреть на нее, чтобы радовалось сердце. Многие люди не знают (и упорно верят в свое незнание), куда смотреть. Философы знают, но каждый смотрит в свою самобытную сторону, и каждый прав - там действительно есть часть Истины. Но всю ее могут узреть лишь Просветленные. В момент окончательного познания Истины все, будто бы, теряет смысл, но, глубже вникая, можно заметить, что происходит лишь слияние частных смыслов. Однако, если кто-нибудь станет доказывать мне, что дело обстоит именно так, я не поверю.

<A> Жаль, что это случается не часто. Просветление приходит как мимолетная вспышка. От него остается лишь смутное воспоминание. К тому же, редко удается вызвать его искусственно. Иногда его приходится ждать всю жизнь...

<П> Надо знать, какими тропами оно ходит.

<A> В том-то и дело, что самое главное - это найти тропу. А как только ее нашел, становится проще - ноги сами идут и вдохновение появляется.

<П> Если у меня появляется вдохновение, это настораживает. Я знаю, что, если оно появляется само по себе, то это следствие какого-нибудь отравления.

<A> Раньше у меня бывало озарение во время болезни, но теперь почему-то не приходит. Организм окреп?

<П> Озарения надо рассматривать, как цепочку озарений. Или как лестницу. У каждой ступени свои свойства, атрибуты, причуды. Важно не цепляться за одно звено всю жизнь и не стоять на одной и той же ступени. Озарения неизбежно настигают того, кто их ждет, в неурочное время, в неподходящих местах. Главное, не относиться к этому предвзято, как к чему-то раз и навсегда регламентированному.

<A> Однако если они часто приходят, то к ним привыкаешь. А потом они прекращаются, и появляется такое чувство, что тебя обокрали.

<П> Это происходит, мне кажется, при взошествии на очередную ступень, где существуют совершенно иные условия, к которым надо привыкнуть. Предыдущая ступень исчерпала себя. Там мог бы начаться застой от того, что всякого рода озарения вошли в привычку.

<A> Озарение - это всегда что-то новое и неизведанное. Когда они входят в привычку, то перестают быть озарениями, это точно. Интересно также и то, что озарение - это индивидуальное ощущение, которое невозможно передать другому. Для другого человека это будет просто интересная мысль, не более того.

<П> Ввиду непредсказуемости последствий, я не спешу делаться Просветленным. Уж лучше быть затемненным и заблуждающимся.

<A> Просветление - это всегда благо, оно не может быть во вред, в отличие от знания. Оно не может быть настолько конкретным, чтобы относиться к конкретному человеку, и в этом наше спасение.

<П> Оно всегда благо, это факт. Но, в то же самое время, оно может оказаться жестоким обманом, хотя сам просветленный и не истолкует это, как обман.

<A> Опять же, обман - это чисто человеческое понятие. Если люди ждут, что завтра будет солнце, но его не видно за облаками, то возникает чувство обманутости.

<П> Это от того, что люди в своих собственных глазах - такие трогательные, как дети. Они ждали, ждали, а их обманули.

<A> Ну так, в каждом человеке живет ребенок. Вернее, то, что от него осталось.

У меня были моменты просветления, но они быстро проходили. И потом, ты правильно заметил, что человек ищет в истине выгоду, а ее там нет. Скорее наоборот - иногда она мешает. Вот и получается, что, поняв истину, приходится заставлять себя ее забыть. Приходится признать, что истина для человека - это ценная сама по себе, но избыточная для него информация.

<П> Осталось только написать предисловие и послесловие. И эпиграфом - нашу переписку. А вместо текста - белый лист

---

Copyright (c) 1997 Egor Prostospichkin & prosto Alexroma