СТИХОТВОРЕНИЯ
* ХХ ВЕКУ * ГОЛГОФА * У меня две пары глаз... * СОЛДАТСКИЙ МАРШ * Дождь ушел за тридевять земель... * В этот самый глухой, заполуночный час...
ХХ ВЕКУ
Расстегни кобуру языка,
Вот он черный блестит, одноствольный,
Твой смертельный, святой и крамольный,
Формы страха и сути клыка.
За колючей изнанкой ворот
Покажи закопченную глотку,
Твоих нервов электропроводку,
Твой обложенный мухами рот.
В разноцветье истершихся глаз
Навсегда поселилась тревога.
Ты спасал глаукомою Бога
И всевидящих сделал из нас.
На прощанье меня посади
И налей мне сто граммов урана,
Покажи мне, как плавятся страны
От стучащего пепла в груди.
Ты отжил свой положенный век
И уходишь по следу проклятий.
Под твоим скоморошечьим платьем
Ковыляет смешно Человек.
Октябрь 1999
_^_
* * *
У меня две пары глаз
И бесчисленные лица,
А на всех одна зеница
Ока на моем веку.
Ты войдешь. В который раз,
Ниц падет моя ресница,
Будто в обморок девица,
На пунцовую щеку.
У меня лишь пара рук -
То же, что имели боги.
Почему же так убоги
Их творенья? Как же так?
Руки задрожат на стук
Твоих туфель на пороге.
От тебя, от недотроги
Пальцы прячутся в кулак.
У меня одна беда -
Ты прекрасней всех на свете.
Всюду чудятся мне сети
Посторонних глаз и рук.
Но приходишь ты сюда.
Сердце рвется вон из клети,
Словно ждет минуты эти
Сто последних лет разлук.
Октябрь 1999
_^_
* * *
И.Б.
Дождь ушел за тридевять земель,
Утирая слезы кулаками.
Вот и все. Чужими облаками
Застлана последняя постель.
Тысячестраничная душа
Вырвана из трепаной обложки.
На маяк кладбищенской сторожки,
Что вдали мерцает чуть дыша,
Сквозь туман венецианских грез
Поведет Харон за ним гондолу,
И найдет монетку валидола
За щекой - в уплату за провоз.
Над брусчаткой зимних площадей,
На глазах у слепнущих атлантов,
Всполошатся траурные банты
Стаями голодных голубей.
Октябрь 1999
_^_
ГОЛГОФА
В зеркальных глазах отражения зноя и блеска,
и гула из недр амальгамы, и всполохов стаи
движений, летящих полянами слуха и зренья.
И мозг-эпилептик затих в ожидании всплеска
всей памяти чувств, что как ветер, играя листами,
восходит, листая, к страницам эпохи творенья.
Еще на пути в этот солнечный город-подросток,
что строит дома, зарывая обиды в фундамент,
уже на пути то, чего нам неведомы знаки.
Но что-то случилось у неба со светом и ростом.
И в тело, как в землю, врастает терновый орнамент,
шипами лаская на коже взошедшие маки.
У тесных жилищ, семеня, муравьиной походкой,
туда и обратно шагают бескрылые люди,
скрывая под панцирем руки. И нет им роднее,
сжимающих мертвою хваткой и сердце, и глотку,
худых кулачков, что висят, как усохшие груди
кочевниц-мадонн на безводной груди Галилеи.
Распятое солнце оплакивать птицы устали.
Уставились в землю. Земля, как и прежде, безвидна.
Еще одна смерть насурьмит под седыми бровями
кроваво-лазурно-пустые небесные дали.
И только убитым богам воскрешаться не стыдно…
Еще одна смерть, но не та, что накормит червями.
Ноябрь 1999
_^_
СОЛДАТСКИЙ МАРШ
Марш молчания по пропавшим,
мертвым, вычеркнутым, восставшим
ростом выше памяти нашей,
губы, сыграйте марш.
Рот, захлебываясь конфетой,
поцелуем и сигаретой,
слушай, как за щекой монета,
звякает "Отче Наш".
Боже! Ты же соткан из чуда.
В мире, где смертельна простуда,
я иду воевать за груду
черных чужих камней.
Скольких здесь побелели кости.
В сердце моем ни капли злости.
Господи! Не зови мя в гости.
Лучше спустись ко мне.
Пуля выдаст команду "вольно".
Корчись, тело, коль очень больно.
Все равно всех кладет продольно
смерть на своем плацу.
Прапор, выдай живым-тверезым
за меня уставную дозу.
Пусть поплачут они, ведь слезы
мертвому не к лицу.
Ноябрь 1999
_^_
* * *
"O Captain! my Captain! rise up and hear the bells…"
I.
Walt Whitman
В этот самый глухой, заполуночный час,
Час, который узнаешь по немощи глаз,
По руке, чуть дышащей подкожным теплом,
По губам, открывающим сердцу пролом
В этом теле, живущем само по себе.
Свою душу боясь расплескать при ходьбе,
Ты войдешь в этот час.
Ты услышишь не голос, но ноющий звук -
То гудит темнотою изогнутый лук
Тишины, что свилась в тетиву и дрожит
Каждым нервом в пучке из прожилок и жил.
И спеленуто горло, и уши пусты,
Рук над мозгом кипящим сведутся мосты,
Слух пытаясь спасти.
Не найти, даже если найдешь - не достичь
Широты горизонта, где клекот и клич
Караванов, бредущих в узде долготы,
Ощущают бесстыдство своей наготы
Перед вздохами вод и одышкой ветров,
Перед криком, за тысячу миль, городов.
Ты поймешь это вдруг.
II.
В чреве мрака, проваленном в небо, не спят:
Слышен шорох комет, метеоры свистят,
Млечный Путь запотел от дыханья Стрельца
И свернулся в спираль от мычанья Тельца,
Хриплый кашель и лай Гончих спущенных Псов
Чью-то жизнь загоняет на чашу Весов.
Не твою ли? Взгляни.
Километры базальтовых, черных глубин
Оживают глазами большущих рыбин.
В них спокойствие, мудрость и опыт конца.
Там не спорят, там знают, там ждут мертвеца,
Там фанфары бурлят из затопленных труб,
Там молитва со скользких пузырится губ
И всплывает к тебе.
Не про них немота, ты - Великий Глухой,
Ты - в тоске замурованный крот под сохой,
Раздирающей дерн пелены твоих глаз.
Ты такой же, как все, ты из них, ты из нас.
Ты в погоне за светом глотающий тьму,
Ты болезнь не морскую несешь за корму -
Ты остался один.
III.
Твой корабль опустел и ведет себя сам
Под ворчанье и нудную песнь колеса.
Шторм сорвал паруса и украл якоря,
И унес все, что мог ненасытным морям.
Крепче, крепче держись за облупленный борт.
Может быть, эта ночь приведет тебя в порт,
О котором мечтал.
Ты доверься воде, что качает огни.
Если сможешь, поверь, если нет - обмани
Эту россыпь светящихся старых могил,
Ты не первый идешь, кто-то раньше здесь плыл,
Курс по звездам держа, по изгибам лекал,
Тот, кто бакены грудью спросонья толкал,
Уходя в вечный сон.
Слышишь, колокол дрогнул у ветра в руке?
Видишь, ночь распоролась по шву вдалеке?
Изорви ее в клочья и брось в океан,
Подымись и на мостик взойди, Капитан!
На сетчатке твоей, глубже неба и дна,
На рассвете земля будет ясно видна.
Подымись, Капитан.
IV.
Ты войдешь в эту гавань в объятиях скал,
Приютивших ее стариковский оскал,
Гнилью свай обнажающий челюсть воды.
Ты увидишь в глазах ее цвета слюды
Серый мрамор небес, обретающих твердь.
Это гавань Горгоны, здесь камень и смерть,
Здесь лишь камень и смерть.
Ты сойдешь на изъеденный солью причал,
На котором никто никого не встречал,
Где всегда провожали навеки суда.
Будешь первым из всех, кто вернется туда.
Там, в порту, ты приветливый встретишь народ,
Ты останешься там на всю жизнь или год,
Или день, или час,
Тот, который узнаешь по влажности глаз,
По предметам и лицам, что видел не раз,
По руке, чуть дышащей подкожным теплом,
По губам, открывающим сердцу пролом
В этом теле, живущем само по себе.
Свою душу из вида теряя в толпе,
Ты войдешь в этот час.
Декабрь 1999
_^_
© Михаил Фельдман, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.