[Оглавление]




САНИТАР  ЕВСТАФЬЕВ  И  ДЕТИ  ПРОФСОЮЗА


Санитар Евстафьев, сомнительный тип лет тридцати пяти с круглой рожей, покрытой белёсой щетиной, работал в компактной поселковой психушке. Туда попадали алкаши и шизофреники, которые не поместились в областную психбольницу. Окна заведения выходили на кладбище, где свободные места тоже закончились, и когда кто-то из пациентов умирал, его закапывали за оградой.

Посёлок был, по калининградским меркам, неинтересный - никаких готичных башенок, одни замызганные пятиэтажки и финские дома в частном секторе. В свободное время Евстафьев писал стихи без знаков препинания и публиковал в как бы прогрессивном альманахе "Земноводное". Пожилой зав отделением относился к поэту сочувственно и даже иногда угощал табаком.

- Это по твоей части, - однажды сказал он, протягивая Евстафьеву блокнот с прибалтийским пейзажем на обложке. - Только не матери парня, он агрессивный: обещал выдрать перила из кровати и проткнуть санитаров, как колорадских жуков.

В блокноте было написано красной пастой:


ДЕТИ ПРОФСОЮЗА

У буржуя в голове растёт кустарник,
Брюхо спереди висит тяжёлым грузом.
Днём он жрёт людей, а ночью в снах кошмарных
Жрут его большие дети профсоюза

Мы читаем все буржуйские мыслишки
И тупой пиздёж его гламурной музы.
В рюкзаках у нас лежат совсем не книжки -
Там лимонки носят дети профсоюза!

Мы обвяжем труп буржуя мешковиной,
"Марсельезу" пропоём и сбросим в Неман,
И какая-то весёлая скотина
Улыбнётся нам с очищенного неба.

Альгис Бризгис, 2007.


- По ходу, опять на вязки надо, - недобро пошутил Евстафьев и потащился в палату.



Из медицинской карты Альгиса Бризгиса (в сокращении): "...больной, 1977 г.р., задержан сотрудниками патрульно-постовой службы за неадекватное поведение: бегал по площади Победы, размахивая выкидным ножом, оказал сопротивление сотрудникам милиции. Ранее был замечен соседями в расклеивании листовок экстремистского содержания. Присутствует галлюцинаторный синдром, бред преследования, гиперактивность, сменяющаяся апатией. <...> Диагноз: недифференцированная шизофрения".



Почти все представители подвида "генетический мусор" спали или притворялись, что спят, только седьмой параноик, старик, страдающий парейдолией, бубнил, уставившись в потолок: "Жиды, жиды", - а восьмой ссал посреди палаты. Евстафьев привычно въебал ему со словами:

- Гнида, ты у меня за это будешь коридор мыть. Блядь, запретили сульфазин, всё запретили, но я тебе вручную лоботомию сделаю ножовкой, урод.

В общем, всё, как обычно, ничего нового и захватывающего.

- На потолке жиды, - слегка оживился дедушка.

- На потолке трещины, - возразил экстремист Альгис Бризгис, приоткрыв левый глаз.

- И в них сидят жиды! - обрадовался дедушка.

- Какие жиды, - равнодушно проговорил Альгис, - тут даже тараканы вымерли. - И снова притворился спящим.

- А я боюсь даже мёртвым притворяться, - сообщил жидовидец. - Если я умру, они надругаются над моим трупом. Спать нельзя. Зло приходит по ночам и набивает наши сны бабами и жидами.

- Сейчас сделаю укол, и уснёшь, как миленький, - пригрозил Евстафьев, ещё раз въебал с ноги лежащему на полу любителю поссать и ушёл.



Санитар Иванов смылся домой по какой-то "уважительной" причине. Санитар Станкявичюс забил на работу и мирно ждал, пока его уволят. Уборщица запила после самоубийства одного шизофреника и не пришла мыть отделение. Врачи тоже разошлись, как всегда, наплевав на закон, устав и клятву Гиппократа, и на несколько часов Евстафьев остался один. Ему снилась юная суицидница, которая два года назад на Пасху забрела в дежурку стрельнуть беломорину. Пепельные кудри в беспорядке рассыпались по её плечам, обтянутым больничной пижамой. Хрупкие запястья были обмотаны стерильными бинтами.

- Я хочу, чтоб были чёрные бинты, это концептуально. А их нет в природе. Мне доктор сказал, что вы публикующийся поэт, - обратилась она к Евстафьеву. - Вы мои стихи не посмотрите?

Блядь, откуда вы все, ебанушки, берётесь, мысленно выругался он. По небольшому цветному зомбоящичку тем временем шёл сериал про ментов, очень нравящийся другим санитарам. Евстафьев читал литжурнал "Балтийский фронт" и чувствовал себя гордым изгоем.

- Ты чего спишь на работе? - спросил кто-то. - Не угостишь сигареткой?

Евстафьев продрал глаза и увидел Альгиса Бризгиса. Мрачное, с крупными чертами, лицо экстремиста выражало глубокое презрение к санитарам. Евстафьев с трудом сдержался, чтобы не вмазать подонку за фамильярность.

- Ну, что ты ебашки ловишь, - продолжал литовец, - я же сейчас вменяемый.

- Будешь хамить - приму меры, - предупредил Евстафьев и вытащил из пачки сигарету.

- И отдай мою тетрадь. Мне не нравится, что она у тебя, ты ведь тоже поэт.

- Бери, - пожал плечами санитар. - Плагиата, что ли, боишься?

- Нет. Только сил красоты - я предпочитаю им силы правды. Противодействующие мне духи могут проявлять себя даже под неприятной оболочкой: красота парадоксальна и обманчива. Поэтому ты тоже можешь оказаться её агентом.

- Ни в коем случае. Сила в правде, пациент!

- Мне очень скучно там, с дураками, - сказал Альгис, - давай я расскажу, с чего всё началось, а то меня здесь принимают не за того, кем я на самом деле являюсь.

- Хорошо, - кивнул Евстафьев и отложил сканворд, который с тоски взялся изучать вместо надоевшего литжурнала.



- В начале девяностых моя мать вторично вышла замуж за русского, и мы переехали в Тульскую область. Мне там так не нравилось, что я стал неформалом. В институте я брился наголо, носил камуфляж и шутил, что подрабатываю изготовлением мебельной обивки из кожи негров. После сессии я собрался ехать стопом в Питер, на законспирированную тусовку фашистов, но тут пришло письмо от матери:

"Сынок, приезжай, как только сдашь свои болтологические дисциплины. Некому делать на даче ремонт, потому что отчим ушёл к твоей бывшей классной руководительнице, а мне уже поздно самостоятельно обучаться ремонтным работам. Телефон в квартире сломался, так что напиши, когда приедешь", - короче, что-то в этом роде. Я ответил так:

"Дорогая мама! С ремонтом придется подождать: еду на летнее совещание молодых писателей. По возвращении позвоню, если у вас будет работать телефон".

Ни на какое совещание меня, разумеется, никто не приглашал.

Я поискал в столе конверты с марками, но обнаружил только чужую лекционную тетрадь. Пришлось по дороге до трассы заглянуть на почту.

- Конвертов с марками по России нет, - сказала тётка за стеклом. - Есть марки по Украине, конверты без марок и открытки с Новым годом.

- Ну, вы даёте, - оценил я ситуацию.

- Что тебя не устраивает? А не пошёл бы ты отсюда?

Чёрт с ним, я решил купить марки по дороге. Я торопился - был уже полдень. Доехал до черты города на автобусе, вылез из него и пошёл голосовать. Грузовики, легковушки и межобластные автобусы проносились мимо меня, обдавая пылью и выхлопными газами. В конце концов, мне это надоело. Побрёл пешком и совсем заебался. Меня всё не сажали и не сажали, а у меня же ещё рюкзак был походный со всеми причиндалами. Жара хуярила прямо по мозгам, в глазах потемнело от усталости. Вдруг я услышал за спиной приветливый голос:

- Садись, чувак, подвезу.

Я оглянулся и увидел на обочине серую "Ауди". Рядом стоял человек, возраст которого определить было трудно: то ли взросло выглядящий молодой парень, то ли моложавый мужчина, которому по паспорту далеко за тридцать. Он был коротко стрижен и одет в серую футболку, серые вельветовые брюки и серые кроссовки.

- Клёвые кроссовки, - машинально заметил я. - Я еще не видел таких, чтоб все целиком серые.

- На них годами оседала пыль всех дорог мира, - усмехнулся водитель, - и теперь они не отмываются.

- Люблю людей с чувством юмора, - сказал я, залезая в машину.

- Я тоже, - задумчиво ответил водитель, заводя мотор. - Далеко намылился?

- До Питера. На совещание молодых писателей еду. - Он пристально посмотрел на меня и кивнул:

- О’кей, а мне до Х., - и машина пофигачила по гальке и ухабам. Водитель запихнул в магнитофон кассету со сборником хард-рок-композиций и трижды прокрутил её, прежде чем свернуть влево от большой дороги.

- Это на Х., - пояснил он. - Указатель разломан, но ты, думаю, разберёшься.

Показался поселок городского типа. Водитель высадил меня и сказал:

- За крайним домом, на отшибе, свернёшь, и сразу будет развилка на Питер. Пройти - всего ничего. Счастливо, - и укатил. Из машины ещё долго неслась песня жуткого, какого-то нездешнего звучания:


Ich lebe immer noch
- Immer noch
Ich gebe immer noch
- Immer noch
Ich taumle weiter
- VORWÄRTS!
- ABWÄRTS!
In meinen Adern fließt das schwarze Blut!

За домом на отшибе стоял гараж, испещрённый надписями типа:

"Убрать по решению РИК". Дата. "Убрать к чёртовой матери". Без подписи.

"Мужык, я тебя в последний раз пожилел. Приходи в РЭУ". Подпись размашистая и неразборчивая.

Я обошёл гараж кругом и очутился на многорядовом шоссе, по обеим сторонам которого росли осины. Ни одна машина не проезжала по дороге, в ветвях ни одной осины не пела ни одна птица, и впереди не было ни намёка на указатель.

"Что за поебень?" - подумал я и увидел указатель у себя над головой. Он был выкрашен ярко-синей краской, и на нем ничего не было написано. Я подумал, что ремонтники ещё не успели название пункта намалевать.

Сразу за указателем виднелась окраина города. На одном из домов была вывеска "Почта". Я вспомнил, что надо купить марки, чтобы отправить-таки мамаше письмо.

Внутри обветшалого здания почты никого не было, кроме пожилой толстой тётки, дремавшей в кабинке за стеклом.

- Дайте марки до Тульской области.

- Какие марки? - проснулась почтенная почтовая работница.

- Обычные, по России.

- Обычных нет, только наши.

- Какие - "наши"? - не понял я. - Вы, тётя, с Луны свалились?

- Я? Я не с Луны, - оскорблённо заявила тётка. - У меня постоянная прописка в девятом круге ада! Могу паспорт показать! Понаехало хамья, сами не понимают, что городят!

И на голове её немедленно появились рожки.

С чего ж такие глюки, подумал я. Ведь я не хиппи драный, траву не курю. Поднял голову и увидел прямо над окошком объявление:



"Уважаемые грешники!

Управление сатанинской почтовой связи уведомляет вас о том, что в соответствии с решением Федерального управления почтовой связи Российской Федерации №666 1 января 1997 года произойдет конец света.

Рекомендуем использовать имеющиеся у вас конверты с марками Российской Федерации до 1 июля 1996 года.

С 1 июля 1996 года на неиспользованные конверты и открытки необходимо будет наклеить марки Сатаны в соответствии с действующими тарифами.

Подробную информацию вы можете получить в любом почтовом отделении ада.


Управление сатанинской почтовой связи Российской Федерации

Директор управления: Ваалберит.
Зам. директора: Аластор".



- Берите, - успокоившись, сказала тётка и протянула мне две марки с портретом водителя серой машины и одну - с Гитлером.

Я очнулся у входа в гараж на краю посёлка городского типа. Незнакомый мужик лил мне на голову холодную воду из пластиковой бутылки. Оказывается, он обнаружил меня лежащим на обочине в полном отрубе.

- А что у вас за трасса, - спросил я, окончательно придя в себя, - там, за гаражом?

- Нет там никакой трассы, сплошной лес, - ответил мужик, - а место тут нехорошее. Пару лет назад тоже одного на дороге нашли.

Этот мужик и поставил тут гараж, - продолжал спаситель, - хотя тут собирались построить жилой дом. Он сильно поддавал и в результате разбил свою "Волгу", но гараж не снёс, хотя начальник РЭУ просил его об этом семь раз на дню. Мужик клялся снести всё нахуй, как только руки дойдут, и продолжал бухать. Начальник послал его к чёртовой матери, и через три дня мужика нашли на дороге вдребезину пьяным. Он рассказал, что утром ему неожиданно удалось починить машину, и он решил прокатиться до соседнего райцентра, а по дороге подобрал человека в сером плаще, который за подвоз хорошо заплатил и предложил зайти в гости. У этого типа тоже "Волга" была сломанная, и наш мужик вызвался посмотреть, что там случилось. Когда он зашёл в гараж, то сразу почувствовал запах серы. В центре гаража горел костёр, в углу вместо автомобиля стоял гроб, а на стене мужик увидел огненные буквы: "Мене, текел, фарес". Мужик хотел бежать, но дверь гаража не открывалась. Больше он ничего не помнил, а вскоре отбросил копыта. С тех пор никто и близко не подходит к этому гаражу.

Я понял, что пиздец наступает. Время было такое, апокалиптическое. Отлежался и побежал на нормальную почту отправить телеграмму:

"Мама немедленно возвращаюсь ремонтировать дачу".

И на попутках поехал в Тульскую область. К вечеру задремал в КамАЗе, и мне приснился человек в костюме с галстуком. Он читал мне лекцию:

"Фашизм эстетичен в случае, если талант деятеля искусства как минимум конгениален изначальной идее либо сохраняет самобытность вопреки ангажированности автора. Фашист как психологический тип склонен к перманентному обману, словно Троцкий - к перманентной революции, но бездарная ложь в его устах окончательно десакрализует архетипы, задействованные в ходе агитации. В данном контексте мы маркируем как "бездарную ложь" не только публицистические статьи и устные высказывания, но и творчество..."

Тут КамАЗ врезался в польскую фуру, и спустя сутки я снова очнулся, на этот раз - в больнице, с переломом основания черепа.



Я не отрицаю галлюцинаторного характера произошедшего, если выражаться вашим профанным языком. Всё это действительно могло происходить на том уровне реальности, который недоступен для большинства, и...

Санитар Евстафьев зажёг очередную сигарету и прислушался к перебранке, доносящейся из ближайшей палаты.

- Да там хуйня, подумаешь, чифирь заваривают, - заметил Альгис, - не съедят же они друг друга.

Так вот, противодействующие силы впервые проявились, чтобы запутать меня и вбить мне в голову, что моя ложь во спасение - не говорить же матери правду, - и мои юношеские стихи являются одинаково отвратительным враньём, следовательно, я не имею права на принадлежность к лагерю истины, но и к лагерю красоты допущен не буду. Но я был уверен, что настоящая правда не имеет ко всему этому отношения. Восстанавливаться после болезни в первом институте я не стал, уехал к тётке в Калининград, чтоб стать поближе к исторической родине, и после долгих исканий вступил в компартию.

Байрон говорил, что высшая форма поэзии - политическая сатира. Моя сатира была настолько правдива, что её не печатали. Я считал сей факт своеобразной формой признания моего таланта.

"Как ты заебал уже", - подумал санитар Евстафьев и спросил:

- А почему ты бегал по площади Победы с ножом?

Альгис задумался:

- Видишь ли... Он опять за мной пришёл.



Я, как известно доктору, работал художником-оформителем - рисовал этикетки. Никогда к этому серьёзно не относился. Главное, что мои стихи и рассказы молодые коммунисты получали в закрытых рассылках...

- Чего? - не понял санитар.

- Неважно. Ещё я анонимно публиковался на одном сайте. Там я познакомился с Миленой, сотрудницей газеты "Калининградские искры". Волнистые тёмные волосы, волевой рот, миндалевидные глаза - она была так похожа на Инессу Арманд! Однажды после митинга мы пили водку в ресторане "Кропоткин". Водка была прозрачной и холодной, как истина. Не обращая внимания на бразильский джаз, невыносимо медленно льющийся из колонок, я читал стихи:


Развеваются красные флаги над краем соборов и янтаря,
В сердце капиталиста воткнута острая спица,
А у меня в сердце начинается седьмое ноября,
Хотя на улице снова плюс тридцать.

Внезапно музыка сменилась на "Hasta siempre", по воздуху словно поплыла мелкая рябь, и я увидел приближающегося к нашему столику молодого человека. В его чертах было что-то общее с Миленой.

- Саша! Как ты здесь оказался? - воскликнула она.

Оказалось, что это её двоюродный брат, участник международной арт-группы "Разгром", уже два года живший в Латвии.

- Я? По делу, - рассеянно отозвался он, - а ты всё КПРФ головного мозга вылечить не можешь? Ну да ладно.

Минут десять-пятнадцать они разговаривали о неизвестных мне общих знакомых. Мне это надоело; наконец Саша сказал:

- Миленка, давай я тебе сквот покажу, где я вписался, там выставки проходят. О нём очень мало кто знает, но тебе я доверяю. А непроверенных людей, - он добродушно улыбнулся мне, - туда приглашать, к сожалению, не могу.

- Мы вообще-то договорились сегодня вечером на озеро поехать, - хмуро сказал я.

Милена перевела растерянный взгляд с меня на кузена.

- Брось, сестрёнка! Мы за два-три часа обернёмся.

Ну, хуй с ним. Я решил поехать домой и подождать звонка.

- Саша, а почему ты в феврале не позвонил, когда приезжал в Калининград? Как там дядя с тётей? - щебетала Милена. Ответа я уже не расслышал.



- А, эту историю о пропавшей девке я слышал от доктора, - сказал Евстафьев. - Но основным подозреваемым вроде бы стал парень, с которым её видели на площади Победы.

- Понятия не имею, - ответил Альгис. - Ко мне менты не приходили, потому что я скрывал наши отношения от жены. Телефон Милены двое суток был отключен, никто из сотрудников газеты не знал, где она. Я перерыл интернет в поисках данных, понимая, что всё равно ничего не найду: за редким исключением, сведения о сквотах появляются в сети уже после выселения захватчиков. Вечером третьего дня, когда я пил мерзкую "Бехеровку" в баре, мне пришла эсэмэска с неизвестного номера. Якобы какой-то художник знал, где находится сквот, в который уехала Милена. Я согласился встретиться с ним через час на площади. С собой у меня, на всякий случай, был травмат, выкидушка и ещё небольшой складной нож. Кто знает, может, это провокатор.

- Привет, Альгис, это я, - сказал среднего роста парень в серой вельветовой куртке. Он представился, но я до сих пор не вспомнил, как именно. Мы долго шли дворами, мой проводник сообщил, что осталось недолго, только дорогу перейти, и тут ему позвонили.

- Очень срочно, говоришь? - переспросил он. - Да ёбаный же в рот, кто же знал. Извини, Альгис, у меня тут бабушка в реанимацию попала. Просят срочно приехать, я не успею тебя проводить.

Это походило на разводку, но его тон был настолько искренним, что я почти поверил.

- За фортом свернёшь, увидишь немецкие дома. Ещё раз свернёшь за третьим слева - увидишь ободранную двухэтажку под красной черепицей, стёкол на втором этаже нет. Вход со двора, чёрная дверь. Извини.

Не помню, поблагодарил я его или нет. Проводник быстро ушёл. В сторону улицы Чекистов, как я и сказал потом лейтенанту.

Я свернул за третьим домом слева и увидел автобусную остановку. Кавказцы пили из горла богомерзкий "Остмарк", девица в юбке до середины пизды пыталась поймать маршрутку, стайка мальчишек звонко ругалась матом. Напротив горели фонари и сверкала вода в бассейне на площади Победы. Я пересёк автотрассу и сел на краю бассейна. Вода бесконечно падала вниз, на дне вместо дурацких монеток лежала торжественная тьма, и смех поддатых обывателей с пивом не помогал ей исчезнуть. Рядом со мной сидел человек с никаким лицом. Я стал к нему присматриваться: кажется, его одежда постепенно становилась серой.

- Скоро ты задумаешься, почему происходит так или иначе, - спокойно сказал он. - И я хочу тебе подсказать: не потому, что ты обманывал жену, а потому, что ты мудак. Мне кажется, это по-своему красиво - когда вокруг мудака исчезают люди и вещи. Просто так, ни за что. Но я всего лишь посредник, поэтому моё представление о красоте может немного отличаться от абсолютного...

Когда я вытащил и открыл нож, передо мной был мент. Его рожа была точь-в-точь твоя, санитар Евстафьев.



Я многого не помню, но, вроде бы, менты выяснили, что никакого двоюродного брата Александра у Милены никогда не было, а под псевдонимом А. А. скрывается другой участник арт-группы "Разгром", которую неплохо бы отправить на нары в полном составе, конечно же. Внешне этот маляр был совсем не похож на юношу, с которым мы пили.

Фонарь во дворе психушки последний раз мигнул и погас. Санитар Евстафьев подумал, что будет очень хорошо, если этот чокнутый сейчас на него не набросится, и он успеет к утру написать стихи о бренности живого, погосте в центре сада и суровой правде, которую наши Господь, Родина и сука-жена всё равно увидят всю целиком.



Следующий рассказ...
Чистые помыслы - Оглавление




© Елена Георгиевская, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]