[Оглавление]



Из  сборника
"АРКАШКА  НЕ  ДОТЯНЕТ..."

Часть I
2001-2004


* Когда, одурев от невроза...
* Не пишется - такая пустота...
* Если что-то есть во мне...
* Снова давит тупо на желудок...
* На песчаную дорогу...
* В эпицентре цветущего лета...
* От банальности не скрыться...
* Какой бы дорогой ты ни шел сюда...
 
* Банальный возрастной синдром...
* Слова выплевывать из глотки...
* То, что делало ум уникальным...
* Там, где пыль на всех предметах...
* Бессмысленно, пожалуй...
* Аркашка не дотянет...
* Радостный голос ребенка...
* Мир открывается твой...


    * * *

    Когда, одурев от невроза,
    Ты гадок себе самому,
    Великий маэстро Спиноза
    Не даст тебе кануть во тьму.

    Он учит, что Бог неизбежен -
    Везде его крылья парят.
    Твой внутренний ад обезврежен,
    Есть вечность - тебе говорят.

    Проблему познанья решая,
    Всю ночь я смотрю в потолок.
    Ведь вечность такая большая,
    Пусть выделит мне уголок.

    Устал я от скуки и прозы,
    Мне в горло не лезет кусок.
    Великий маэстро Спиноза,
    Твой тоненький голос высок.

    _^_




    * * *

    Не пишется - такая пустота.
    Кромешный зной, последняя черта.
    И рокового времени приметы,
    кровавый бред впитавшие газеты.
    Готов ли к смерти? К жизни не готов,
    и снится мне ночами Кишинев.
    Прозрачный воздух, озера пятно,
    его поверхность, сердцевина, дно.
    Тот переулок, где пришлось родиться,
    и парк, в котором можно заблудиться.
    Спешу домой, где точно - мать с отцом,
    чтоб с ними перекинуться словцом.

    _^_




    * * *

    Если что-то есть во мне,
    то оно пришло оттуда,
    где узоры на окне
    или детская простуда.
    Где еще живой мой дед,
    мерно досточку строгает,
    и косой, блестящий свет
    ночь на блики разлагает.
    Там, где утро, первый класс,
    материнский взгляд вдогонку.
    Все, что по закону масс,
    разом ухнуло в воронку.
    И стоишь как Гулливер,
    персонаж из детской книжки.
    Бывший юный пионер,
    задыхаясь от одышки.

    _^_




    * * *

    Снова давит тупо на желудок
    странное, чужое вещество.
    Как преступник или как ублюдок,
    удостоюсь часа своего.

    Вот квартиры черная коробка
    обнажила каменный метраж.
    В темноте расстегивает кнопка
    памяти блестящий саквояж.

    Жги, озон, трахею напоследок
    в час бессонный, сокровенный час.
    Словно мой неразличимый предок,
    не смыкаю удивленных глаз.

    _^_




    * * *

    На песчаную дорогу
    сколько кровь мою ни лей,
    станет только в мать и в бога
    сердце бешеней и злей.

    И серебряною прядью
    ни к чему кичиться тут,
    где над выжженною гладью
    вьюги желтые метут.

    Где решают только ружья,
    их отрывистый приказ,
    да стальные полукружья
    вертолетных черных глаз.

    _^_




    * * *

    В эпицентре цветущего лета,
    из-под тесно сплетенных ветвей,
    долетел отголосок сонета,
    что заводит с утра соловей.
    Бесшабашней, сильней, сокровенней,
    чем в апреле, в зените весны,
    где-нибудь над кустами сирени,
    и как будто часы сочтены.
    Ностальгия, стоишь на перроне,
    ожидая, глядишь в никуда.
    Погружаются в август ладони,
    и дрожит голубая вода.
    Рецидив ли? Не ведаю, право.
    Я вернулся, усталый и злой,
    чтобы впрыснуть счастливой отравы
    металлической тонкой иглой.

    _^_




    * * *

    От банальности не скрыться
    никогда, нигде, никак,
    но едва ли стоит биться
    головою о косяк.
    Ты - конструкция земная,
    выполняющая план,
    как мгновенная, стальная
    истина - аэроплан.
    Где подогнаны все части
    энтропии вопреки,
    и находятся во власти
    человеческой руки.
    Только в темном переулке,
    где акация в цвету,
    не препятствует прогулке
    привкус горечи во рту.
    На ионы не дробится
    в сумасшедшей маете,
    вечность ласково клубится
    в каждом крошечном листе.

    _^_




    * * *

    Какой бы дорогой ты ни шел сюда,
    Время размыкает твои провода,
    Когда-то смутно брезживший день суда
    Превращает в реальное дело.

    Ты скажешь нет или скажешь да,
    Не будет значения иметь тогда.
    Никакого капитала, никакого труда
    Не хватит, чтоб купить тебе новое тело.

    Неважно, что будет - пятница или среда,
    Не узнают друзья, разойдясь кто куда,
    Хоть над крышей про это поют провода,
    Что я отбыл без господа к беспределу.

    _^_




    * * *

    Банальный возрастной синдром,
    назад пронзительная тяга,
    в мозги кидается как брага.
    Какой-нибудь аэродром,
    и совершается рывок
    вразброд, к квартирному вопросу,
    калитке, вывихнутой косо,
    на милый детства островок.
    Где горлопанит воронье,
    и мокрые желтеют пятна,
    и поджидает, вероятно,
    жидовство клятое твое.

    _^_




    * * *

    Слова выплевывать из глотки -
    Смешной мартышкин труд.
    С годами накопил ты шмотки,
    Но близок Страшный суд.

    Плотней усталости завеса,
    Бессмыслицы налет.
    Как неоконченная пьеса
    Про черный самолет.

    _^_




    * * *

    То, что делало ум уникальным,
    испарилось, исчезло как дым.
    Незаметно ты станешь седым
    и во взглядах таким радикальным.

    Перед тем как душа-орхидея
    окунется в языческий сон,
    где скитается снова Язон
    и тоскует царевна Медея.

    _^_




    * * *

    Там, где пыль на всех предметах
    и один большой хамсин,
    в черных стоптанных штиблетах
    прихожу я в магазин.

    И охранник, сгорбив спину,
    смотрит в рваный кошелек:
    что там - пуля или мина,
    или яда пузырек?

    Видит желтые монеты,
    три ничтожных пятака.
    Так чего опять на дне ты
    ищешь, жадная рука?

    Не араб я, это видно,
    и не слишком-то богат.
    Потому мне и обидно,
    что ты мне не веришь, брат.

    _^_




    * * *

    Бессмысленно, пожалуй,
    судьбу без толку клясть.
    Как лист несешься палый,
    но разве это страсть?

    И это вряд ли мука,
    знакомая вполне.
    Скорей всего, лишь скука,
    осевшая на дне.

    И нет опорных точек,
    лишь темная вода,
    да пара тонких строчек,
    такая ерунда.

    _^_




    * * *

    Аркашка не дотянет
    до старческих причуд,
    метеоритом канет
    в какой-то черный пруд.
    Гора газетной мути
    не стоила труда,
    и в эмигрантской жути
    он сгинул без следа.
    В какой-то полдень сонный,
    когда-нибудь потом,
    сентябрь воспаленный
    процеживая ртом,
    бессмысленно сгребая
    в охапку простыню,
    мгновенно, как судьба я,
    Аркашку догоню.
    И выясним тогда мы,
    кто был из нас неправ,
    как световые гаммы,
    вперед летя стремглав.
    Болтая про искусство,
    как в прежние деньки,
    там, где светло и пусто
    и звезды так близки.

    _^_




    * * *

    Радостный голос ребенка,
    эхо забытого сна.
    Птица, поющая звонко,
    старость - глухая страна.

    Жесткий хребет частокола,
    черная внутренность рва.
    Детство, родители, школа -
    просто пустые слова.

    В этой рассыпчатой плоти
    ты ли? Понять мудрено.
    Как в маслянистом болоте -
    топкое, жидкое дно.

    _^_




    * * *

    Мир открывается твой -
    Тонкая, узкая щелка.
    Озеро, черная елка,
    Облако над головой.

    Пахнет осенней травой,
    Желтой сосновой иголкой,
    Высохшей, острой и колкой,
    И переспевшей айвой.

    Стой, тополиный конвой,
    Сухо ветвями не щелкай.
    Хочет душа перепелкой
    Взмыть над тропинкой кривой.

    _^_



© Виктор Голков, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]