[Оглавление]




МЕДИУМ


- Большой талант, - мой научный руководитель постучал пальцем по старой фотографии, - недооцененный современниками. Сейчас же его имя становится все более популярным. Издательство "Час-Пик" даже планирует выпустить двухтомник его прозы. О нем мало известно, мало написано, так что копай - золотая жила.

И вот прохладным сентябрьским вечером сажусь на поезд, потом еду автобусом и в полдень следующего дня я в маленьком городке, где жил и был похоронен малоизвестный, но необычайно талантливый мастер лирической миниатюры.

От автостанции до местного музея минут десять ходу. Там я надеюсь порыться в бумагах, а после, если повезет, встретиться с теми, кто знал писателя лично. Если, конечно, кто-то еще его помнит. Маловероятно, что кто-то из его ровесников еще жив, поскольку близился девяностолетний юбилей со дня рождения писателя, но вдруг!

В музее пусто, никаких посетителей.

- Я собираю материал для кандидатской диссертации, - объясняю директору, мужчине средних лет в очках с толстыми стеклами, и протягиваю рекомендательное письмо из университета.

- Растет интерес к нашему писателю, - кивает директор. - Перед вами сюда целая делегация из Москвы приезжала. К счастью, спасибо его соседке учительнице, у нас почти все его рукописи.

Он зовет Ирину Ивановну, пожилую хранительницу местных сокровищ, которая выкладывает передо мной все, что у них имеется. Это "все" - несколько потрепанных толстых тетрадей в клетку, исписанных мелким, летящим почерком. В вылинявших чернильных строчках почти нет помарок.

- Сюда он уже набело переписывал свои рассказы, - объясняет Ирина Ивановна. - Черновиков, к сожалению, не сохранилось. Вероятно, его жена растапливала ими печку.

Я удрученно качаю головой. Какое варварство!

- Она считала это занятие баловством. Когда они поженились, у нее уже было три дочери от первого брака, а потом появился и общий сын. Крестьянская семья. Чтобы прокормиться, они держали и корову, и лошадь, овец, свиней, птицу, огород. За всем нужен был уход.

- Когда же он успевал писать? - поражаюсь я.

Его высоко-лиричная проза и чистка коровника?

- Зайдите к Ефросинье Зацепиной, - советует Ирина Ивановна. - Она его знала. Ей под восемьдесят, но память у нее отличная. Может быть, расскажет вам какие-нибудь подробности его жизни. Я вас могу к ней проводить, - любезно добавляет, взглядывая на часы. Ясно. Музей закрывается. Половина шестого.

Ефросинья Зацепина - божий одуванчик с седой головой и ярко-голубыми молодыми глазами - угощает меня чаем. С застенчивой беззубой улыбкой скупо рассказывает о своей любви - единственной и шалой, как река в марте. "Да не сложилось, женат он уже был". А она так и смогла после него найти себе пары, состарилась в одиночестве.

Уже темнеет, и я спешу в гостиницу. В разговоре с дежурной, полной женщиной, которая поселяет меня в номер, мимоходом упоминаю о писателе, ради которого приехала.

- Как же не знать его, - неожиданно отвечает она. - Это ж Кольки-перевозчика дед.

Прямой потомок! О внуке мне никто не говорил. Известно было, что дом его был разрушен в войну, а единственный сын умер в шестидесятых...

- У него есть внук? - я теряю от волнения голос.

- Тоже местная знаменитость, - пренебрежительно машет рукой дежурная, - пьянь подзаборная. Напьется и давай дебоширить, весь в деда.

- Писатель был пьяница и дебошир? - Уточняю я, не веря своим ушам.

- Еще и какой! Да вы Кольку порасспросите.

- А он не откажется со мной говорить? - опасаюсь я.

- Не откажется, если на бутылку дадите, - усмехается дежурная. - Сейчас у него заработок такой - про деда рассказывать.

Она объясняет мне, как найти прямого потомка мастера лирической миниатюры, и на следующее утро я спешу по указанному адресу. Внук обитает в запущенной квартирке пятиэтажки. Тощий мужичок под пятьдесят, не задавая вопросов, жестом приглашает пройти в полупустую ободранную комнату и усаживает на продавленный диван. Его такая же маленькая и тощая жена, как только я объясняю цель своего визита и кладу на истертую клеенку стола деньги, тут же берет их и быстро исчезает за дверью.

- Ну что рассказывать... - он морщит лоб и, видимо, пытаясь собраться с мыслями, смотрит в грязный, давно небеленый потолок. - Дед как дед был. Пил сильно. Зарабатывал тем, что по соседям всякое развозил. Лошадь у него была, вот он и возил, кому дрова, кому уголь, кому комбикорм или еще что. Хорошо зарабатывал.

- А рассказы?

- Как же, сочинял, - кивнул внук. - Соседке, учительнице относил. Она их и рассылала по разным журналам. Перепишет и пошлет. Печатали иногда, и даже деньги присылали, но немного. На лошади он больше зарабатывал.

- А кому он рассказы посвящал? - задаю наводящий вопрос.

Внук непонимающе хлопает глазами.

- Как это?

- Ефросинья Петровна мне о нем кое-что рассказывала, - намекаю я.

Внук чуть выдвинулся вперед и ухмыльнулся. И стал очень похож на своего деда на известном фотопортрете неизвестного фотографа.

-Так ей же музейные за это платят.

- За что? - не понимаю я.

- Да за то, что любопытствующих сказками потчует.

Я в шоке.

- Выходит, она не знала его... настолько близко?

- Да почему же? Он тут ни одной юбки не пропускал, даром, что страшен был, как черт. Может, и было у них что. Да только совсем не то, что она рассказывает. Грубиян он был и матерщинник. И никому, кроме своей лошади, ласковых слов сроду не говорил и, тем более, рассказов не посвящал. По-настоящему он только лошадь любил. И она его взаимно. Поедет, бывало, дед на базар, напьется там вусмерть, кое-как до телеги доберется, а уж лошадка его домой сама везет. Умная скотина была. Я малой был, а хорошо помню, как она во двор въезжает, а с телеги дедовы ноги в кирзовых сапогах свешиваются...

- Как же такой человек мог писать такие рассказы? - ошарашено спрашиваю я скорее себя, чем внука знаменитого писателя.

- А хрен его знает, - пожимает он плечами и, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, смотрит в окно. - Он это писательство не любил и специально рассказы из себя не вымучивал. Бессонницей страдал, и от нее было одно спасение - брать тетрадку и писать. Напишет за ночь историю и спит потом, как убитый.

Давно была эта поездка. Но я до сих пор я не нахожу ответа на свой вопрос.

Откуда являлись грубому мужику, пьющему, дерущемуся с соседом то из-за срубленного дерева, то из-за пропавшего гуся, гулящему, изменяющему жене, герои его рассказов? Как примирить его жизнь с тонкой тканью его любовных историй?




© Галина Грановская, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]