МИРАЖИ НАД МОРЕМ
Всесоюзная детская здравница - так именовалась тогда Евпатория на плакатах. Популярное место для отдыха с детьми. Народу в курортный сезон - тьма. Цены соответствующие. Мы вряд ли ездили бы туда каждое лето на две-три недели, не будь там родственницы. Она поселяла нас во времянке и денег за проживание не брала. Еще на нее можно было спокойно оставить дочь и пойти вечером на концерт, в театр или просто погулять. Дни, естественно, мы проводили на море, загорали и плавали. Для нас Евпатория была не праздником, который всегда с тобой, а праздником, которого мы ждали весь год. Жарким, суматошным, веселым. И, одновременно, расслаблющим, смывающим своей прозрачной волной накопленную за зиму усталость. Такое, себе, светлое окно заслуженного трудовыми буднями отпуска.
Приехав туда в очередной раз, мы, наряду с другими местными новостями, узнали от тети Маши и то, что соседний дом, где жил врач-стоматолог, продан, что новая хозяйка пол-зимы делала ремонт, разделила дом пополам, и в одну половину уже набрала отдыхающих. А еще - что она, в отличие от прежнего хозяина, сверх меры общительна. "Сами увидите, - сказала тетя Маша. - Валентинов, тот даже здоровался через раз, а эта явится, сядет на скамейку и давай лясы точить... вроде как и дел у нее никаких. Ну, не гнать же, - вздыхала, - ей скучно, знакомых пока в городе мало".
Новая соседка оказалась женщиной в возрасте, но все еще крепкая, яркая, с аппетитными формами. Она, и в самом деле, могла постучать в калитку и утром, и в обед, и вечером и, расположившись на широкой скамейке в тени винограда, начинала что-нибудь рассказывать. Так, не задавая вопросов, мы узнали, что она приехала из Днепропетровска, где полжизни проработала буфетчицей в ресторане, что муж у нее умер, а дочь замужем и живет отдельно. Выйдя на пенсию, Людмила Петровна решила перебраться на юг, куда раньше каждый год ездила отдыхать. Отдыхала она и в Ялте, и в Сочи, и в Средней Азии - поездила и, по ее выражению, "повидала свет". А Евпаторию выбрала на жительство потому как здесь все под рукой и для жизни, и для поправки здоровья. Местность, опять же, ровная, ни холмов тебе, ни, тем паче, гор, как например, в той же Ялте. Если не лениться, и без заработка не останешься, позволяла бы жилплощадь. Ей позволяла, дом был довольно большой.
Как-то мы в нем побывали, не помню уже по какому поводу. Скорее всего, она позвала в гости тетю Машу, ну, и нас пригласила за компанию. И оттого, что мы побывала в доме соседки лишь однажды, визит этот запомнился. В той половине дома, которая не сдавалась курортникам и куда вел отдельный вход, была дорогая, по тем временам, обстановка. На окнах висели тяжелые, цвета темной вишни шторы, на полу лежал толстый ковер, в углу громко тикали высокие напольные часы. На стенах, на книжных полках и даже в серванте, внутри которого сверкал хрусталь и сиял фарфор, висели и стояли фотографии в узорных рамках. В основном, Людмилы Петровны в разных нарядах и позах. Она явно любила фотографироваться, что неудивительно - красивая была в молодости женщина. Запомнилось большое фото - человек десять на нем, если не больше, - мужчины в темных костюмах, женщины в шляпках, нарядные дети. "До войны снимались, мы тогда в Киеве жили", - объяснила мимоходом хозяйка и, ткнув пальцем, показала на фотографии себя. Большая семья, сказала я. "Да, - откликнулась она. - Была. Только в живых уже никого, кроме меня".
Зашли мы тогда к соседке "на минутку", а просидели у нее целый вечер.
Никогда не думала, что один человек может запомнить столько анекдотов. Людмила Петровна и рассказывала их мастерски, и мы хохотали как на концерте какого-нибудь заезжего комика. Впрочем, это и был концерт, при этом хозяйка еще успевала разливать чай и угощать нас какими-то вкусностями. А под конец даже спела, извинившись, что без музыкального сопровождения, несколько романсов. Да, тот вечер запомнился, от него осталось приятное впечатление. И мнение о соседке изменилось - из толстой, назойливой и болтливой тетки Людмила Петровна превратилась для нас едва ли не в артистку. Оказалось, что она и мечтала стать артисткой, даже уроки пения брала у какой-то знаменитости сразу после войны, но мечта так и осталась всего лишь мечтою. "Трудные были времена, - сказала она, - некому было поддержать, надо было на хлеб зарабатывать"...
Как-то она пришла к нам не одна, а с девочкой лет одиннадцати-двенадцати. Мы подумали, кто-то из отдыхающих оставил на нее своего ребенка, но ошиблись. Оказалось, это ее внучка.
- Правда, Аля похожа на актрису из фильма "Колдун"? - спросила Людмила Петровна.
Я согласилась, что есть некоторое сходство, но все же, добавила, на бабушку она похожа больше. Это, кстати, была чистая правда. Лицо соседки осветилось довольной улыбкой. Она начала рассказывать, как долго уговаривала - и уговорила-таки! - дочку с зятем тоже перебраться в Евпаторию. И вот, дело почти сделано, уже оформляются документы. За однокомнатную, - правда, большую, в доме дореволюционной постройки, - пришлось отдать трехкомнатную в Днепропетровске, зато квартира рядом с пляжем и от Людмилы Петровны недалеко. Но "однушка", она и есть "однушка", поэтому решили, что Аля пока поживет у бабушки, чему последняя была явно рада. Мы тоже - у дочери появилась, наконец, евпаторийская подружка, милая и такая же общительная, как ее бабушка. И в тот, и в наши следующие приезды девчонки стали довольно много времени проводить вместе. Иногда они по полдня сидели во дворе или в доме соседки, болтая и играя, иногда мы брали Алю с собой в город или на дальний загородный пляж "Солнышко", куда добирались маленьким катером. Мы тогда всем городским пляжам предпочитали "Солнышко". И вода там была чище, и было значительно просторнее и тише. Как и столетия назад, шурша, накатывали на берег, то слизывая, то выбрасывая золотистый песок, волны залива, вскрикивали кружащие над водой и маленьким причалом беспокойные чайки, и только шум проходящих время от времени электричек и поездов напоминал о том, в каком времени мы существуем. А Евпатория виделась оттуда белым, прозрачным, почти призрачным городом, чьи очертания теряли резкость, оплывали в горячем воздухе, она словно парила над мерцающей полосой залива, казалась далеким миражом...
Помимо пляжа, в набор летних развлечений входили еще и аттракционы, куда, обычно ближе к вечеру, мы водили девчонок. Хотя они уже и вошли в подростковый возраст, почему-то все еще любили кататься на детских машинках и очень веселились, наворачивая по площадке круги и время от времени наталкиваясь на другие машинки. Еще, случалось, мы ходили угощаться мороженым в полуподвальное кафе в парке. Там даже в самую жару было прохладно, а сквозь маленькие окна под самым потолком лился зеленоватый свет отчего казалось, что мы находимся в каком-то подводном мире...
Дочери новое соседство пришлось по душе даже больше, чем нам. Еще бы, у Али была такая замечательная комната с собственным телевизором и собственным шкафом для одежды! А какое платье ей сшили специально для самбы! - внучка Людмилы Петровны начала ходить в студию бального танца. По секрету нам сообщалось, что в новой школе в Алю уже человек пять, если не больше, влюбилось. Ничего удивительного, сказала я, это не девочка, а ходячая реклама одежды. Она появлялась у нас то в новом шелковом платье, то в каком-то немыслимом костюме, то в джинсах, которые стоили в те времена недешево, да и купить их было непросто. К счастью, дочь понимала, что мы живем куда более скромно и ни собственного телевизора, ни дорогих нарядов не требовала. И совсем не собиралась, как Аля, становиться артисткой. Ей нравилась математика. А Людмила Петровна с каждым сезоном баловала внучку все больше. Однажды в очередной наш приезд мы сидели за столом во дворе под виноградом и лениво завтракали, когда открылась калитка и вошла Людмила Петровна, держа в одной руке сумку с овощами, в другой - обувную коробку. Судя по всему, она возвращалась с рынка, и по выражению лица ясно было, что зашла к нам не просто так. Поставив сумку, развязала на коробке бечевку.
- Это что? - удивилась тетя Маша, осторожно беря в руки странную, на ее взгляд, обувку и осматривая ее со всех сторон. - Ничего... - помялась. - Некрасивые, конечно, да на осень сойдут, по грязи-то шлепать.
- На какую осень? По какой грязи? - возмутилась Людмила Петровна. - Это Але! Кроссовки! У молодежи самая модная сейчас обувь.
- Ей бы туфли на каблучке больше подошли, - заметила тетя Маша. - Она танцы любит, а эти разлапые только для спорта. Аля разве спортом занимается?
- Теперь будет! - парировала Людмила Петровна, отнимая кроссовину.
Уложила в коробку и гордо удалилась со двора.
- Кроссовки! - покачала головой тетя Маша, не одобрявшая глупых трат. - Лапти какие-то! Да еще и за такую цену!
Она была бережлива - доходы от курортников откладывала на сберкнижку, а большую часть пенсии носила в новый страховой фонд, где пенсионерам обещали просто безумные проценты.
Вот этого уже Людмила Петровна не понимала. Своих детей у тети Маши нет. Так для кого деньги копить? Для каких-то дальних родичей? На себя надо тратить! Она убеждала соседку приодеться, купить ковры, обставить полупустые комнаты, ну, или хотя бы в санаторий поехать подлечиться. Приглашала сходить пообедать в ресторан. "Какой ресторан? - фыркала тетя Маша. - Я еще, слава Богу, не настолько плоха, чтобы обеда себе не сготовить". Пережившая войну и голод, она себя баловать не научилась. И неизменно отказывалась, когда удивительно быстро наладившая на новом месте нужные связи Людмила Петровна предлагала ей купить то очередь на мебельную стенку, то кресла от югославского набора, то портьеры. "Зачем они мне за такие деньги? - недоумевала тетя Маша, в очередной раз посвящая нас в подробности общения с соседкой. - Мне, что, сидеть не на чем? Эти шторы, что она приносила, стоят полхолодильника!" Жить надо красиво, наставляла ее Людмила Петровна. Тетя Маша отмахивалась - живу, как умею.
Мы все так жили - как умели.
Когда вертишься, как белка в колесе, - утром бежишь на работу, потом с работы, а дома вторая смена, да еще частные уроки, - то совсем не замечаешь, как летит время. Только вчера дочь играла в песочнице, а вот, пожалуйста, уже студентка университета. Счастливые от того, что изматывающий марафон из выпускных и вступительных (стоивших столько сил и денег!), остался позади, мы, чтобы немного прийти в себя, выкроили в конце того суматошного лета несколько дней на Евпаторию. Потому как считали тогда, если в отпуск у нас не было Евпатории, то можно сказать, что не было и лета.
Приехали и, бросив вещи, как всегда, тут же ринулись на пляж.
И поразились - знакомую дорогу к морю было не узнать. С обеих сторон ее густо облепили торговые палатки и сувенирные лотки. Как грибы после дождя, выросли за зиму там и тут забегаловки "быстрый перекус" с комплексными обедами, вблизи набережной появились кафешки, бары и рестораны. Да и прямо под открытым небом, распространяя вокруг запах дыма и специй, готовился в огромных казанах плов, а рядом еще какие-то восточные блюда. Даже фотографов, которые зазывали отдыхающих запечатлеться в маскарадном костюме, с птицами или с обезьянкой на плече под пластмассовыми пальмами, стало как будто больше. Прежним осталось лишь море...
На обратном пути дочь хотела забежать к Але, но калитка была заперта, и на звонок никто не вышел.
- Да они теперь целыми днями на работе, - объяснила тетя Маша, - рано уходят, поздно приходят. У них теперь все при деле, иначе нельзя, свой ресторан.
- Свой ресторан?
- А вы, что, - удивилась в свою очередь, тетя Маша, - не знали? "Алина" называется. Я думала, вы в курсе.
Но мы были не в курсе.
Свой ресторан! Нет, мы слышали, конечно, о появившихся вдруг кооперативах и о кооператорах, работающих по лицензии, о частных предпринимателях - об этом и по телевизору говорили, и писали в газетах, как и о том, что наступают новые времена. Но все это - где-то и кто-то. А тут - знакомые люди, жили-жили так же, как и все, ну, может, чуть богаче, потому что все лето ообслуживали отдыхающих, и вдруг взяли, да и открыли собственный ресторан! Тетя Маша нашего изумления не разделяла. Пожав плечами, сказала насмешливо, что Людмиле это не в новинку, всю жизнь в буфете народ обсчитывала. И дочь ее такая же шустрая, в торговле работала в Днепропетровске. У них это в крови. Людмила сама рассказывала, что дед купцом был до революции. "Но отец Али, - встряла в разговор дочь, - он же к этому делу никакого отношения не имел, как ему позволили открыть ресторан, если он милиционером до этого был?" Тетя Маша усмехнулась - кем был, тем и остался.
На следующий день, накупавшись, ближе к вечеру мы отправились на набережную погулять и, само собой, нам не терпелось взглянуть на "Алину". Ресторан был заметным, не какая-то летняя забегаловка. С баром и залом внутри, с террасой снаружи, с цветными фонариками у входа и громкой музыкой, он производил впечатление. Вероятно, из-за того, что было время ужина, свободных столиков не оказалось, потому мы направили свои стопы к барной стойке, за которой действительно стояла Людмила Петровна. С ярким макияжем и намертво залакированными крашенными в платиновый цвет кудряшками под белой кружевной наколкой, она смотрелась внушительно. Прямо кадр из картины о пятидесятых, пробормотал муж. Тем не менее, когда мы подошли ближе и поздоровались, польстил ей:
- Народу полно, наверное, кормят у вас хорошо.
Людмила Петровна устало улыбнулась. Вблизи вид у нее был совсем не праздничный, а довольно утомленный.
- Да, сезон к концу, отдыхающих меньше, но у нас всегда полно.
У стойки оказались свободные стулья, и мы, взгромоздившись на них, поделились и своей главной новостью, - дочь теперь студентка университета! А тут и Аля появилась. Повзрослевшая за то время, пока мы не виделись, и очень похорошевшая.
- Через часик, наверное, уже можно будет посидеть и поговорить, - сказала она, словно извиняясь за то, что в данный момент ей некогда, и улетела на зов какого-то клиента.
- Как же вам все это удалось? - муж обвел взглядом зал.
- Ну, сейчас открыть-то можно все, вот поддерживать - да, ой, как непросто! Все только благодаря связям... Видите того парня, что у входа сидит? - понизив голос, кивнула в сторону двери Людмила Петровна.
Мы оглянулись на столик, где перед полупустой кружкой пива сидел в одиночестве толстомордый плечистый мужик в шелковой, пижамной расцветки рубашке.
- Он у нас за безопасность отвечает. Ну, чтобы драк не было, скандалов. Народ-то разный приходит. Но главное, он всех тут в городе знает.
Мы все еще пребывали в недоумении, не понимая, с чего вдруг речь зашла о каком-то охраннике.
- Аля за него замуж выходит, - клонясь к нам через стойку, торжественным шепотом сообщила Людмила Петровна.
- За него? Замуж?
- Они у меня сейчас на той половине, что я раньше сдавала, живут.
- А как же учеба? Она, что, в этом году никуда не поступала? - спросила я. - Она же хотела в культпросвет на хореографическое?
Людмила Петровна поджала губы.
- Танцы не кормят. Все мы в молодости мечтаем о высоком... да только лучше синица в руке, чем журавель в небе. У нас теперь ресторан. И дом строим, деньги нужны.
- Но... нужно же получить какое-то образование, - глупо гнула я свою линию.
Во мне, как почти в каждом бывшем советском школьнике, крепко сидела установка, много лет вбиваемая в подсознание родителями и учителями - нормальные дети после школы идут учиться. Надо получить Специальность. Тогда в каждой школе висел обязательный лозунг на ярком кумаче: учиться, учиться и учиться. Как завещал великий Ленин. Ученье свет, а неученье тьма... ну, и прочее, в том же роде.
- Диплом хорошо, а деньги лучше, - сказала Людмила Петровна. - Слава Богу, теперь можно законным образом их зарабатывать безо всяких университетов. Я тоже артисткой хотела стать, но так уж получилось, что только школу закончила да курсы продавцов. И что? Жила не хуже какого-нибудь профессора. У меня всегда все было. Вот вы оба с высшим образованием, а какие у вас зарплаты? Денег хватит, чтобы дочь выучить? - поинтересовалась с насмешливым прищуром. - Будете изо всех сил тянуться, а кем она станет после пяти лет учебы? Учителем? Им сейчас туго приходится.
Мы молчали, не зная, как реагировать на ее слова. И ведь соседка в чем-то права. Ну что такое учительская зарплата?
- Мечты - мечтами, а в жизни свои правила, - великодушно простила нам нашу бестактность Людмила Петровна. - Давайте-ка я вам вина налью. Настоящее, не бодяга какая-нибудь, зять прямо с винзавода привозит. - Але сейчас не до учебы, - добавила, - в сезон людей не хватает, и за теми, кого нанимаешь, глаз да глаз нужен. Тут летом только поворачивайся.
Деньги за вино она не взяла. Я угощаю, сказала. Мы выпили и, все еще ощущая какую-то неловкость, попрощались. На выходе я взглянула на Алиного жениха. Нет, не хотелось бы мне иметь зятя с таким ощупывающим всех и каждого взглядом.
Выйдя на свежий воздух, мы медленным шагом двинулись вдоль каменного забора, отделяющего пляжи от улицы. Людей было много. Как и всегда в августе. Говор, смех и детские крики мешались со шлягерами и зажигательными танцевальными ритмами, что неслись из каждой открытой двери. Муж купил нам по мороженому и мы присели на скамейку, выбрав место, где было чуть тише. Сумасшедшее мельтешение ярких фонарей и лампочек, украшавших вход в каждое заведение, и громкая, назойливая музыка не только мне были не по вкусу.
- Хозяева старых дач в гробу бы перевернулись, узнай, как выглядят сейчас места, где они слушали плеск волн и любовались лунной дорожкой, - сказала пожилая женщина, сидящая на соседней скамейке.
- Да уж. Окажись кто-то сейчас здесь, решил бы, что в ад попал, - усмехнулся ее спутник. - Идем-ка домой. Настоящая вакханалия.
- Вакханалия - это что? - спросила тихо дочь.
Мужчина услышал ее вопрос и повернул голову в нашу сторону.
- Оргические празднества в честь Вакха, девочка, - ответил, поднимаясь.
- Непонятно, зачем сюда идти, если им тут развлечения не по вкусу, - пробормотала дочь вслед старикам. - Сидели бы дома на печке.
В ее возрасте подобные места - праздник для души.
А в ресторан мы больше не попали. Торопясь ухватить как можно больше моря и солнца, возвращались поздно, усталые, наскоро поужинав, ложились спать. Соседей тоже не видели. Еще несколько пляжных дней и - до свиданье море! Ехали домой, не подозревая, что на этот раз попрощались с Евпаторией надолго.
В следующие несколько лет было не до отдыха. Цены вдруг начали лететь вверх и, казалось, в своем росте никогда не остановятся. Мужу не выплачивали зарплату месяцами, катастрофически не хватало денег. На плаву нас держали лишь частные уроки да переводы. Рынок внезапно взбух от импортной видео и радиотехники, в продаже стали появляться компьютеры, печки СВЧ, стиральные машины... Поскольку все это челноки везли из Турции и Польши, ни одной инструкции на русском языке к этому железу, естественно, не прилагалось. Что давало возможность подзаработать. Вечерами, ломая глаза, я сидела за столом, обложившись всевозможными словарями и ковырялась во всякого рода руководствах и правилах по использованию того, о чем сама имела довольно смутное представление. Хорошо, что муж неплохо разбирался в технике и помогал советами, подсказывая время от времени нужное техническое слово. Так, на пару мы и лепили эти переводы.
Ко всем неприятностям того периода стали отключать свет. Это было неудобно. Неудобно, однако терпимо, когда ты находился дома, где имелся свечной запас. Но если тьма египетская накрывала тебя в какой-нибудь зимний вечер в пути, да еще именно в тот момент, когда все возвращались с работы, это очень напрягало. Посреди дороги, там и тут стояли пустые троллейбусы, а на остановках в сумеречном свете темнели, быстро увеличиваясь в размерах, молчаливые толпы. Редкие автобусы набивались под завязку, попасть в салон было почти невозможно, и не раз, не два приходилось идти домой пешком. Идешь по центральной улице - еще ничего, народу, топающего впереди и сзади, довольно много, но вот нужно свернуть в проулок, где не горел ни один фонарь, а потом вообще идти чужими дворами, и тут-то подкрадывался страх. Приятный днем скверик пугал, за каждым деревом чудился силуэт подозрительного незнакомца.
Когда ты, день за днем, мокнешь под дождем в ожидании нужного троллейбуса слякотной осенью или месишь грязный снег следующей за ней сырой и ветренной зимой, золотые евпаторийские пляжи и шуршащие в нежном ритме волны под жарким солнцем начинают казаться далеким и чудесным сном...
Но ни одна зима не длится вечно. Жизнь стала медленно налаживаться.
И как-то мы решили, что наступила пора возобновить наши летние поездки в Евпаторию. Написали тете Маше, что хотим приехать, лучше в августе. В ответ получили длинное и сумбурное письмо.
Она сообщала, что больше курортников не берет, тяжело ей, но нас будет рада видеть. Вот только побелить потолки в комнатах и сделать ремонт ей уже не по силам. Писала, что очень вены беспокоят и радикулит достает, а денег на лечение нет. Сберкасса заморозила выплаты, а страховое общество, куда она относила свою пенсию, исчезло, и никто найти его не может. Писала, что иногда заходит Людмила Петровна, но стала она совсем плоха. И неудивительно, после всего, что произошло. Ее дочь с зятем только-только перебрались в новый дом, который построили себе в пригороде и вот такое несчастье. Возвращаясь из ресторана, зять уснул за рулем, машина потеряла управление, врезалась в дерево и загорелась. Такая, во всяком случае, официальной версия. Может быть оно и правда, возвращались-то они домой с работы в третьем часу ночи. Свидетелей никаких, никто не видел, как все произошло. Но ходят слухи, что авария была подстроена кем-то из конкурентов. А кто говорит, долги не отдавали кому-то. Тоже может быть. Они всегда жили на широкую ногу. Дом новый построили, - три этажа! - зачем им такой? Две машины купили. Да лучше бы пешком ходили, на автобусе лучше бы ездили, может быть тогда не погибли бы все трое сразу - Аля и ее мать с отцом... Брали деньги в долг, не считая, думали, справятся, выплатят, заживут. А вот, не пришлось. Как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. После похорон, когда стали их дела разбирать, оказалось, что и банкам они много задолжали. Большая ссуда была непогашена. Так что и ресторан за долги забрали и новый дом. А старый дом Людмилы Петровны мужу Али отошел, как прямому наследнику. Поторопилась, ох, поторопилась Людмила дарственную внучке сделать! Этот бесстыжий теперь тети Машин сосед, видит она, как он живет да радуется, уже и девок начал туда водить, хотя с похорон жены и года не прошло. Сама же Людмила Петровна живет теперь в той однокомнатной, где раньше жили зять с дочкой...
- Не поеду, - сказала хмуро дочь, и, не дослушав до конца письма, вышла из комнаты.
Не поехали и мы. Какой отдых после таких новостей?
Потом не к кому стало и ездить, тетя Маша умерла. Евпатория с ее золотыми пляжами осталась позади, превратилась в мираж, в котором мерцала и таяла наша молодость.
Когда цены на недвижимость упали ниже низкого, нам посчастливилось почти задаром купить небольшую дачку с садом, и года три мы дальше пригорода никуда не выбирались. Но потом копание в грядках надоело, да и финансовая сторона жизни значительно улучшилась - муж нашел новую, хорошо оплачиваемую работу в кооперативе. И - что совсем уж было полной неожиданностью - вдруг начали издаваться мои, давным-давно написанные учебные пособия. В результате, мы пару раз побывали в Египте, потом провели отпуск в Испании, съездили во Францию. Дочь, закончив учебу и сдав несколько дополнительных экзаменов, улетела на стажировку за кордон.
Одним майским днем судьба вдруг улыбнулась в очередной раз, разродилась манной небесной - московское издательство учебной литературы как-то очень быстро прислало гонорар.
- Давай его вот так же и потратим, быстро и сразу, - предложил муж. - Съездим куда-нибудь.
Я фыркнула. Для настоящего путешествия - куда-нибудь под небо Андалузии или в Венецию, где он давно мечтал побывать, - сумма была незначительной.
- В Евпаторию, - подсказал муж. - Завтра же. Налегке.
А в самом деле, почему бы и нет?
Город похорошел. У вокзала мы сели на трамвайчик и поехали в сторону моря, рассматривая из окна знакомые, но уже слегка подзабытые улицы. Едва ли не каждый поворот вызывал в памяти какую-нибудь картинку из прошлого. Вот в этом магазинчике мы покупали фрукты, а здесь раньше можно было неплохо приодется, купить по вполне демократичным ценам местного пошива сарафан, ситцевое платье или, например, обалденную шляпу с огромными полями производства ялтинской фабрики. В том доме какое-то время жила известная крымская писательница, а в этой бетонной коробке с ракетой в верхней части фасада мы когда-то смотрели фильмы...
Выйдя у театра, направились к морю. День был солнечный, но еще прохладный, народу немного - май это вам не пик сезона. Погуляв пару часов, решили пообедать. Перекусить можно было здесь же, не удаляясь от набережной, но мы решили сделать это в караимской кенасе. В Евпатории это совершенно особенное место. Летом там обычно полно народу, люди, случается, даже в очереди стоят, чтобы попасть в маленький зал или во дворик, где под шатром старых виноградых лоз тоже располагаются столы. На этот раз внутри было почти пусто и можно было без спешки вкусно поесть.
- Ты помнишь, когда мы здесь в последний раз гуляли? - спросила я, когда мы снова оказались на улице, и, слегка поплутав в узких кривых улочках, снова вышли к набережной.
Муж не ответил. Приостановившись, полез в карман. Впереди нас на низком каменном заборе сидела крупная, рыхлая женщина в серой кофте. Сложив на коленях тяжелые, опухшие кисти рук она рассеянно смотрела перед собой, но вряд ли что-то видела.
- Не ищи, - сказала я. - У меня сдача от обеда осталась.
Я наклонилась, чтобы положить мелочь в стоящий рядом с женщиной пластмассовый стаканчик. Она встрепенулась, подняла голову. Ее помятое, морщинистое лицо показалось мне знакомым. На полных, отекших ногах женщины были изношенные, под стать хозяйке, кроссовки.
Те самые, которые она когда-то купила внучке за баснословные, по старым временам, деньги.
© Галина Грановская, 2015-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2024.