[Оглавление]




ВОЗВРАЩЕНИЕ


- Так это и есть та самая дверь?

- Та самая, - закивал Толстяк.

- В детстве я много читал всякой ерунды о таких вот, якобы, волшебных дверях.

- Ну и что из того?

- Да обман все это.

- Но это, правда, та самая дверь.

- Тебе-то откуда это известно, если ты и за ручку-то боишься взяться? Подойди и открой, а я отсюда погляжу, что там.

Толстяк покачал головой.

- Мне нельзя... Ты сам проверь.

Дверь как дверь - ничего особенного. Подделка под дерево - на самом деле, внутри она, скорее всего, картонная... Такая дверь может вести в какую-нибудь стандартную, заурядную квартиру в дешевом доме, в каких он никогда не жил. Или в заурядную, неважно обставленную комнату в этой квартире. Или на кухню с допотопной газовой колонкой; в центре - голый стол и четыре стула, покрытых белым, больничного цвета, пластиком... старые кастрюли и цветной сервиз из фальшивого фарфора... Господи, зачем я здесь? Поверил в сказку, как последний идиот!

Но этот тип тоже хорош - привязался как репей. Ну и рожа, только в самой распоследней забегаловке и встретишь такую. Кстати, как я туда попал? Мне же было дано строжайшее предписание не покидать своего дома до вынесения приговора! Как я мог его нарушить?! Значит, я все-таки ушел. Ушел. Но как я мог это сделать?! Не помню, почему и как я вышел из дома... ничего не помню.

- Ну, чего мнешься? Открывай дверь и вперед! Нет, погоди. Стой - ты же еще не заплатил мне. Уговор дороже денег, а ты... ты мне деньги и обещал! Ты заплати сначала, а потом и...

- Но где гарантии?

- Во, дает! Гарантии ему... Да гарантии, - Толстяк оценивающе оглядел меня с головы до ног, - они, если хочешь знать, гарантии твои, в тебе самом. То есть, я хочу сказать, они у тебя вот тут.

Он поднял большой толстый палец и постучал себя по лбу.

Ну да, конечно. Я так и знал. Знал, что он выдаст мне в ответ что-нибудь такое, туманно- невразумительное. Я даже не обиделся. Мне снова стало как-то скучно. И одиноко. Одиночество - вот мой крест. Но нести его уже недолго. Я нарушил предписание - покинул дом, и меня, наверное, уже разыскивают по всему городу. И, можете быть уверены - скоро найдут. К совершенному мною - видит Бог, непреднамеренно - преступлению добавляется сознательное бегство. Но, как учат старые книги, невозможно избежать возмездия за содеянное. Рано или поздно все кончается...

Но как я мог уйти из дому? Я - в общем-то, дисциплинированный человек, воспитанный многими годами государственной службы? Когда, в какой момент я принял это невероятное решение? Не в те ли минуты, когда сквозь окна смотрел на праздничный новогодний фейерверк, сидя, как всегда, совсем один в своем роскошном особняке? Тогда я вдруг ощутил такое одиночество, что не окажись под рукой бутылки, просто завыл бы, как собака, потерявшая хозяина. Что было потом? Не помню... Как будто выключили сознание.

- Ну что, будешь платить?

В голосе Толстяка нетерпение.

Он устал меня уговаривать. Похоже, он устал со мной возиться, но, вероятно, он совсем на мели, если не может вот так уйти, бросив меня одного в этой конуре. Надеется заполучить на выпивку. И просит-то сущий пустяк. Даже если т а м ничего не окажется, я не много потеряю. Две-три монеты и еще одну иллюзию, эту игрушку для загнанного в угол сознания.

Никогда не думал, что может быть скучно и страшно в одно и то же время. Мне скучно, поскольку я знаю почти наверняка, что за дверью, в лучшем случае, живет дешевая проститутка, знакомая этого забулдыги. В худшем - какие-нибудь веселые дружки, которые помогают ему в его маленьком бизнесе по вымоганию денег у опустившихся, отчаявшихся людишек, случайно забредших в придорожную пивнушку. Но как ловко придумано - каждый готов заплатить немного за Мечту.

А страшно мне оттого, что там может никого не оказаться. Ни-ко-го, ни проститутки, ни бандитов. Скорее всего, за этой дверью никого и ничего нет. Пустая, брошенная квартира. Ничейный дом. Как мой... Открываешь дверь, а там ни души. Это-то и страшно. Наверное, поэтому я и ушел. Бывают минуты, когда невозможно оставаться одному. Как сейчас. Даже общество этого Толстяка было лучше, чем одиночество.

- Ну? - Толстяк жалобно буравил меня своими маленькими глазками.

- Погоди. Хочу сосредоточиться. - Я тянул время.

- Это ничего не даст - сосредотачивайся - не сосредотачивайся. - Он махнул рукой и сплюнул на грязный пол. - Тут и смелость-то особая не нужна. Толкни дверь - вот и все дела... Чего ты боишься?

Таким образом он меня подбадривал, подталкивал, отрабатывал свои монеты, которые очень хотел заполучить побыстрее. На лице у него все явственнее проступало нетерпение, даже недовольство - жажда томила, а клиент попался несговорчивый. Получишь, получишь ты свои жалкие гроши, потерпи еще немного. Мне надо было выговориться.

- Понимаешь, я слишком долго жил один, вообще один, - сказал я. - Последний десяток лет я даже Новый год всегда встречал один. То есть, я его никогда не встречаю. Просто ложусь спать. Вообще-то, я немного пью, но перед Новым годом, вечером обязательно выпиваю. Один. И спать. А тут почему-то решил выйти, выпил, наверное, больше, чем следовало... Наверное, много выпил...

- Так это же самое правильное! - подхватил Толстяк, оживляясь. - Остальное - ерунда!

Не в счет все остальное! Ну, телевизор, гости... Кто гости-то? Да все те же рожи, что и каждый день! Жена, сосед, опять же со своей женой. Брат с женой. Дочка с мужем. Тетки родные и двоюродные. Да я их круглый год вижу! Вот они где у меня - прям кость поперек горла. Всем подарки вынь, да положь! Эх, знал бы ты, что такое большая родня! Это погибель! Всем им чего-то надо, всем помоги - а из чего? Как? - никого это не интересует. Должен! Должен, и все тут! Сдохнуть можно от напряжения, для них стараясь. И виселицы не надо. А жена... Только и отдохнешь, когда они к телевизору прилипнут - шоу какого-нибудь Бенни-придурка смотреть...У тебя, что, и вправду никого?

- Никого. Родители погибли, когда мне...

- Да ты просто счастливый человек! Ты не знаешь, что такое жена... - Огромное тело Толстяка содрогнулось и он боязливо оглянулся. - Это такое...

- Я всегда жил один. Много лет проработал в отделе, где полно людей. Только я никого не знаю. Так, мельтешат какие-то лица... кто-то кланяется. "Добрый день, мистер Эн", "Как дела, мистер Эн?", "Все ОК, мистер Эн"... Но по-настоящему, никому ни до кого никакого дела нет. Кружат, мелькают, улыбаются... А что там, за фасадом?

- А тебе еще надо знать, что там, за фасадом? Любопытный ты, как я погляжу. Так вот, послушай. Иногда лучше не знать, что там, за фасадом. И умрешь счастливым человеком.

Странно это прозвучало. Так странно он это сказал, что я невольно заглянул Толстяку в лицо - он ли произнес эти слова? Как-то не вязались они с его пухлой, пройдошливой, потасканной, но и какой-то добродушной физиономией.

- Да я ничего, - мой взгляд почему-то его испугал. - Я так... семьи, они тоже всякие бывают.

- У меня была замечательная семья. Ничего особенного, отец работал шофером, дальнобойщиком, и из каждого рейса привозил нам замечательные подарки - мне и матери. А мама... она была, - я прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на приятных воспоминаниях, - такая... как бы тебе это объяснить...

Я не находил подходящих слов. Да и что можно выразить словами? Ощущение надежности, тепла, добра и еще много-много всего...

- Вот я и говорю: попробуй. Может, что и выйдет. Обещать не могу, но отчего не попробовать? Главное, в этот момент держи на уме все, что было хорошего в твоей жизни. Было же что-то? Ведь были успехи на службе... по тебе сразу видно...

Я задумался. На службе?

- Ну, женщины интересные... - подсказал Толстяк.

- Не знаю... Может и были успехи. И женщины какие-то были. Только, пожалуй, ничего такого, что могло бы сравнится с тем временем. Дом... семья. Отец...

- Ну ладно, так и быть, - нетерпеливо прервал Толстяк и вздохнул. - Я это, я не буду с тебя даже денег брать, раз у тебя даже и воспоминаний-то хороших нет. На тебя поглядеть - не из бедных, да видно, отчего-то и впрямь не повезло в этой жизни... Считай, я тебе подарок новогодний делаю. Только ты поторопись, брат, а то светать скоро начнет и тогда уж точно ничего не выйдет. Утром, оно все по-другому будет... Поверь мне, при дневном свете оно все иначе, все не так как надо идет, как ни старайся.

- Нет, - тут уж я не мог допустить, чтобы он вот так, с пустыми руками ушел, в любом случае это было бы несправедливо. - Возьми деньги. Здесь все, что у меня при себе имеется. Да нет, нет, это совсем немного, это даже мало. Но - что есть. Мне, скорее всего, они больше не понадобятся. Не собираюсь я возвращаться в этот город. Что бы там ни было - за дверью - все равно не вернусь. Даже если там... Спасибо, что привел меня сюда. Бери-бери деньги, и часы возьми, они очень дорогие. Я тебе честно скажу - это мой последний шанс. И мне его дал ты. Иначе я бы просто не дожил до утра. Я тебе не говорил, что меня уже ищут? Понимаешь, из-за меня погибли люди. Много людей, все первоклассные специалисты, на подготовку которых ушли многие годы.

Мой отдел отвечает за расчеты траекторий полетов. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю... Многие годы я работал без отдыха, поскольку был очень честолюбивым. Но в какой-то момент я устал работать, устал требовать, чтобы хорошо работали подчиненные, и многое переложил на других, менее опытных. Стал часто ошибаться, но никому никогда об этом не говорил. В этот раз я не проверил ту часть расчетов, которую должен был сделать сам, но поручил другому, самому молодому работнику в нашем отделе. Он был горд и счастлив, получив это задание. Но он был так неопытен... Ужасная ошибка. А потом я совершил еще одну. Мне нужно было сидеть дома и ждать, пока разберутся во всей этой истории. Но расследование длилось очень-очень долго, и я... я больше не мог сидеть и ждать. Сам не знаю, как это получилось, но я сбежал, нарушив закон. А раз сбежал - возвращаться не буду. Теперь это не имеет никакого смысла. Даже если бы меня признали невиновным, на какую работу я мог бы рассчитывать? Быть полотером в том отделе, которым столько лет руководил? Нет, это не для меня. Хорошо, что я тебя встретил в этой забегаловке. Ты помог мне скоротать эту ночь. И даже какую-то надежду подарил, рассказал про эту дверь...

- Да открывай же ты ее скорей, сукин ты сын! - вдруг взревел Толстяк, тучей нависая надо мной. Это было последнее, что я услышал, от неожиданности хватаясь за ручку двери...



Исполнитель Приговоров опустился на пыльный пол и стал стягивать маску Толстяка, медленно освобождая уставшее лицо. Проклятая гуманизация! Каким умникам взбрело в головы приводить в исполнение Приговор таким образом?

- Еще один такой случай и я сам, - Исполнитель поднялся, чтобы закрыть дверь, - сам перешагну этот порог.

В дверном проеме сияло яркими звездами небо. Ночная прохлада вымывала затхлый запах, стоявший в давно неиспользуемом помещении. Исполнитель осторожно выглянул. Край отвесной стены терялся в темноте пропасти.

Триста метров? Пятьсот? Надо думать, бедняга недолго мучился.



В комнате был полумрак. Уютно бормотал телевизор. В углу светился золотистый купол торшера, под которым сидела в кресле женщина с вязанием на коленях. Услышав шаги, она подняла голову.

- Кто там?

Нежный, родной голос.

На секунду перехватило дыхание.

- Это я, мама.

- Ты, сынок? - услышав ответ, она совсем не удивилась. - Вернулся?

Одеревеневшее, усталое тело стало расслабляться, опустившись на диван. Губы сами сложились в улыбку.

Я вернулся. Вернулся!

Какое счастье!




© Галина Грановская, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]