[Оглавление]



ИЗ  ПЕРЕХВАЧЕННОГО  ПИСЬМА


* УЖИН СНА ТУРЩИЦЕЙ
* АБАЖУР
* Корицей - укоризненно, лавровым...
* Над Марсовым полем - звезды керосиновый свет...
* где еще теплится книга - имени автора без...
* ПОСТОЯЛЬЦЫ
 
* Не зарекайся от сурьмы...
* Там, где утром режет волны - волнорез...
* Разбавленный, по-гречески, вином...
* ДНЕВНИК
* Мерзнуть в старом купе, бормотать дотемна...
* ИЗ ПЕРЕХВАЧЕННОГО ПИСЬМА


    УЖИН  СНА  ТУРЩИЦЕЙ

    Лая белая собачка, пива темный человек.
    Вот вам кружка, вот вам пачка с папиросами "Казбек".
    А теперь, садитесь рядом, вот вам слово - буду гадом,
    обещаю, только взглядом...
    Душный вечер, звон в ушах,
    Всюду - признак божьей кары. Например, в карандашах.

    К нам бросается набросок - андалузская мазня:
    ...сонный скрип сосновых досок, мельтешение огня,
    балаганчик, стол заляпан чем-то красным...- Вот и я!
    Будет вытащен из шляпы женский кролик бытия!

    Без сомнений прикажите Вам зарезать петуха:
    вудуист и долгожитель, он - исчадие греха.
    Чесноком и жгучим перцем пусть бока ему натрут,
    золотого иноверца - в винный соус окунут!

    Ведь внутри себя ужалясь, как пчела наоборот,
    Смерть испытывает жалость, только - взяток не берет.
    В красках - СПИД не обнаружен, будет скомканой постель.
    А покуда - только ужин. Уголь, сепия, пастель.

    _^_




    АБАЖУР

    Аббу слушаю, редьку сажаю,
    август лает на мой абажур.
    Абниматься под ним абажаю,
    пить абсент, абъявлять перекур.

    Он устроен смешно и нелепо,
    в нем волшебная сохнет тоска...
    Вот и яблоки падают в небо,
    и не могут уснуть аблака.

    Сделан в желтых садах Сингапура,
    пожиратель ночных мотыльков.
    Эх, абжора моя, абажура!
    Беспросветный Щедрин-Салтыков!

    _^_




    * * *

    Корицей - укоризненно, лавровым
    листом - высокопарно, чесноком,
    лукавым луком, редкостным уловом,
    из Партенита - птичьим молоком:

    так пахнет август, королевский ужин,
    в мечтах коньячных - кофе на плите,
    и старый Крым, чей краешек надкушен -
    любовью, ясен перец, в темноте.

    Пусть Аю-Даг во сне идет к пророку,
    а ветер - гонит волны в марш-броске,
    читает Грина, сочиняет хокку
    и переводит стрелки на песке.

    _^_




    * * *
                Бахыту

    Над Марсовым полем - звезды керосиновый свет,
    защитная охра, потертый вишневый вельвет.
    Идешь и не плачешь, не плачешь, не плачешь, не пла...
    ...из холода, солода и привозного тепла.

    Еще Инженерного - дынный не виден фасад,
    и жизнь одинока, и это она - наугад
    меня выбирала, копаясь в кошачьем мешке,
    без всяческих выгод, не зная об этом стишке.

    Когтистая музыка, книжное перевранье,
    попробуйте, твари, отклеить меня от нее!
    Попробуйте звукопись, летопись, львиные рвы,
    салат Эрмитажа, селедочный отблеск Невы!

    Нас может быть трое на Марсовом поле: пастух
    и мячик футбольный, в кустах испускающий дух.
    Забытый, забитый - в чужие ворота, и тот,
    который звезду над воинственным полем пасет.

    Петром привезенный, с Кенжеевым накоротке,
    пастух-африканец, сжимающий пряник в руке.

    На Марсовом поле - трофейный горчит шоколад,
    и смерть - одинока, и это она - наугад,
    ко мне прикоснулась, и больше не тронула, нет.
    А лишь погасила звезды керосиновый свет.

    _^_




    * * *

    ... где еще теплится книга - имени автора без,
    скачет идальго в индиго, с лезвием наперерез,
    где, от беды холодея, ртом лошадиным дрожа,
    редкая, как орхидея, к нам возвратилась душа.

    Чем ее промысел светел? Жабрами наоборот?
    Мне Дон-Кихот не ответил: умер, и дальше живет.
    Курит мои сигареты и отсылает дары:
    в девичью память дискеты, в пьяное сердце игры.
    Вспыхнет зрачок птицелова: ветки, заборы, мосты...,
    и возвращается Слово на плавниках высоты!

    И у ворот скотобазы вновь обрастает паршой
    ослик затасканной фразы: "Больше не стой над душой".

    Больше не трогай задвижки и не впускай никого,
    худенький ослик из книжки, ждущий прихода Его...

    _^_




    ПОСТОЯЛЬЦЫ

    Мы с тобой по крови - постояльцы
    коктебельских пляжей и холмов.
    Как пловцы - облизываем пальцы
    и опять заказываем плов.

    И, в который раз, неотвратимо
    солнце погружается во тьму.
    Пахнет морем. Жизнь проходит мимо
    и никто не знает - почему?

    У свободы - черные запястья,
    мокрый хлеб и киммерийский зуд.
    Если хочешь, краденое счастье
    нам контрабандисты привезут.

    Здесь - не умирается от скуки.
    Постояльцы будущих времен -
    мы с тобою, мысль о разлуке.
    мы с тобою, мыс Хамелеон.

    _^_




    * * *

    Не зарекайся от сурьмы,
    от охры и холста.
    Когда январварство зимы
    и Рождество Христа.

    Херсонских плавней - мятный снег
    в изюминках следов:
    синицы, сойки - вниз и вверх,
    с ветвей и проводов!

    Не зарекайся от Днепра,
    когда подледный лов.
    Где прорубь на язык - остра,
    и вся - в чешуйках слов.

    О, безбилетный ангел мой,
    любитель постных щей,
    останься, не спеши домой,
    не собирай вещей.

    Не расплетай на крыльях шерсть,
    не допевай куплет,
    в котором - Бог на свете есть,
    а вот бессмертья - нет.

    Что просто сгинули во тьме:
    и Пушкин, и Басе...
    Ведь это будет, как по мне -
    не честно. Вот и все.

    Прощальный привкус коньяка,
    посуды - вечный бой.
    И день, надтреснутый слегка,
    с каемкой голубой.

    _^_




    * * *
            Андрею Коровину

    Там, где утром режет волны - волнорез,
    темно-красным проступает соль-диез.
    У чайханщика аптечка - без креста,
    и спасательная станция пуста.

    Пахнет йодом - осень ранняя в Крыму,
    жизнь - прекрасна и не больно никому,
    просто ей необходимы иногда -
    острый берег и соленая вода,
    после чая - карамболь и карамель.
    Как тебе такое утро, Коктебель?

    _^_




    * * *

    Разбавленный, по-гречески, вином -
    ночует дождь в бидоне жестяном,
    Стравинский, свежескошенный - смеется,
    горят плоты, смердит резиной - плоть,
    но, как и прежде, верит в нас Господь,
    и любит нас, и в руки не дается.

    Писать стихи о перемене поз,
    когда у счастья - триппер и склероз:
    и чье оно? И для чего? Не помнит.
    Все холоднее осень, все больней:
    от суффиксов до кончиков корней,
    и тянет винной плесенью из комнат.

    Октябрь, забронируй мне листву:
    я сяду в бронепоезд на Москву
    и вновь усну над пивом и сонетом.
    Изгнания скрипит гончарный круг,
    и если ты мне, Парадоксов, - друг,
    прости данайца и не плачь об этом.

    _^_




    ДНЕВНИК

    Где окуни - во мгле, у речки над порогом,
    придумали меня и отпустили с Богом -
    на вольные слова.
    И сетуя на свой, с утра - не трезвый, почерк,
    меня ведет дневник. Светает между строчек,
    и леска - обрыва...

    Где сохнет от тоски и обжигает - глина,
    у вечности во рту - молитва и малина,
    раздвоенный язык.
    Не жди меня домой, рыбацкий человечек,
    и подтвердит любой сверчок-автоответчик, -
    меня ведет дневник.

    Он дремлет на ходу и больше знать не хочет:
    кого родная речь до смерти защекочет
    багровым плавником?
    Где пахнет высота - землей и дикой вишней,
    и слава дневнику, что впереди - Всевышний,
    с таким же дневником.

    _^_




    * * *

    Мерзнуть в старом купе, бормотать дотемна -
    полустанков медвежии стансы...
    ...Накренясь, дребезжит подстаканник окна,
    и не могут уснуть иностранцы.

    Вот, торгующий мертвой водой, проводник
    проверяет чумные отсеки.
    И серебряный век - к золотому приник,
    и у жизни - смыкаются веки.

    Белоснежный - еще и бескрылый - уже,
    вспрыгнет ангел на верхнюю полку.
    Ни хрена не видать, степь да степь на душе,
    под подушкою - "Слово о полку".

    Поезд входит в туннель, как и все поезда -
    металлическим лязгая мясом.
    А над ним - темно-красная плачет звезда,
    и состав - откликается басом.

    И очнувшись под утро, неведомо где -
    мы полюбим другую кутузку.
    А покуда - огни, воронье, каркадэ,
    тростниковое счастье вприкуску.

    _^_




    ИЗ  ПЕРЕХВАЧЕННОГО  ПИСЬМА

    Крымские твои сумерки, узник пансионата -
    в красных и фиолетовых буковках от муската.
    У Партенитской пристани - ветрено и скалисто,
    некому переписывать книгу о Монте-Кристо.

    Море чихает в сумерках контрабандистской лодкой
    и Аю-Даг с похмелья цепью гремит короткой.
    Скрылась луна в серебряном шлеме мотоциклиста:
    некому переписывать книгу о Монте-Кристо.

    Знаешь, не все мы умерли или умом поехали.
    Нас заманили в сумерки дудочкою ореховой.
    Мы опускались в адские, брошенные котельные,
    и совершали подвиги маленькие, постельные.

    Местные долгожители нас называли крысами,.
    и полегли от ящура, в небо под кипарисами.
    Пишем тебе, последнему брату, однополчанину:
    - Не перепутай в сумерках - золото и молчание.

    Обороняй вселенную в светлой своей нелепости,
    у Партенитской пристани,
    возле Кастельской крепости.

    _^_



© Александр Кабанов, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]