И МОЙ СЫРОК СО МНОЮ ПЛАВЛЕНЫЙ
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ПИШ. МАШИНКИ
На лице твоем морщинка, вот еще, и вот...
Засыпай моя машинка, ангельский живот.
Знаю, знаю, люди - суки: прочь от грязных лап!
Спи, мой олджэ. Спи, мой йцукен. Спи, моя фывап.
Терпишь больше, чем бумага (столько не живут).
Ты - внутри себя бродяга, древний "Ундервуд".
Пусть в Ногинске - пьют непальцы и поют сверчки,
ты приляг на эти пальцы - на подушечки.
Сладко спят на зебрах - осы, крыльями слепя,
вся поэзия - доносы на самих себя.
Будет гоевая паста зеленеть в раю,
западают слишком часто буквы "л" и "ю".
Люди - любят, люди - брешут, люди - ждут меня:
вновь на клавиши порежут на исходе дня.
Принесут в свою квартирку, сводят в туалет,
и заправят под копирку этот белый свет.
_^_
* * *
Одуванчиковые стебли: оцелованные людьми,
разведенные нараспашку, отлученные от земли,
за хребтом ненасытной ебли - золотится спина любви,
пожалеешь отдать рубашку, позабудешь сказать: замри!
Одуванчик под сенью склона, я с тобой еще поживу -
между Африком и Симоном под виниловую траву.
Нас не купишь куркульской цацкой, не прикормишь с блатной руки,
над твоей головой бурсацкой - тлеют желтые угольки.
Душный вертер и птичий гамлет, на кленовом листочке - счет,
Что же нас безрассудно в Гарлем одуванчиковый несет?
Сколько в мире чудесных строчек, составляющих немоту:
не плети из меня веночек, не сдувай меня в темноту.
_^_
* * *
Во тьме виниловой - скрипит январский лед,
колени в ссадинах, бинты, зеленка, йод.
и музыка пехотного полка -
коньками поцарапана слегка.
И потому, в припеве о войне:
"умрем" - звучит отчетливо вполне,
и лишь слова: " отечество... тюрьма..."
виниловая сглатывает тьма.
Казалось бы - еще один повтор
и ты услышишь: "Камера! Мотор!"
Как будто там снимаются в кино -
оркестр и сводный хор из Люблино.
Брюхаты водородною тоской,
блуждают дирижабли над Москвой,
стукач берет жену на карандаш,
и мясорубка, и походный марш.
Солдат из фляги делает глоток,
на Патриарших - праздничный каток...
...нахлынет ветер с кровью и золой
и обожжет Неглинку под землей,
и выползет сигнальная звезда,
и мы увидим: здание суда,
прокуренные зубы мертвеца...
Мерцает и мерцает, и мерца...
_^_
* * *
Жил да был человек настоящий,
если хочешь, о нем напиши:
он бродил с головнею горящей,
спотыкаясь в потемках души.
По стране, постранично, построчно
он бродил от тебя - до меня,
называющий родиной то, что
освещает его головня:
...ускользающий пульс краснотала,
в "Рио-Риту" влюбленный конвой.
И не то, чтоб ее не хватало -
этой родины хватит с лихвой.
Будет видео фильмы вандамить,
будет шахом и матом Корчной,
и по-прежнему - девичья память
незабудкою пахнуть ночной.
Будет биться на счастье посуда,
и на полке дремать Геродот,
Даже родина будет, покуда -
Человек с головнею бредет.
_^_
* * *
как его звать не помню варварский грязный город
он посылал на приступ армии саранчи
семь водяных драконов неисчислимый голод
помню что на подушке вынес ему ключи
город в меня ввалился с грохотом колесницы
пьяные пехотинцы лучники трубачи
помню в котле варился помню клевали птицы
этот бульон из крови копоти и мочи
город меня разрушил город меня отстроил
местной библиотекой вырвали мне язык
город когда-то звали Ольвия или Троя
Санкт-Петербург Неаполь станция Кагарлык
там где мосты играют на подкидного в спички
город где с женским полом путают потолки
на запасной подушке вынес ему отмычки
все мое тело нынче сейфовые замки
и заключив в кавычки город меня оставил
можно любую дату вписывать между строк
кто то сказал что вера это любовь без правил
видимо провокатор или Илья пророк
а на душе потемки чище помпейской сажи
за колбасою конской очередь буквой г
помню как с чемоданом входит Кабанов Саша
на чемодане надпись Дембель ГСВГ*.
* ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии)
_^_
* * *
Между Первой и Второй мировой -
перерывчик небольшой, небольшой,
ну, а третья громыхнет за горой,
а четвертая дыхнет анашой.
Не снимай противогаз, Гюльчатай,
и убитых, и живых не считай,
заскучает о тебе все сильней -
черный бластер под подушкой моей.
Приходи ко мне в блиндаж, на кровать,
буду, буду убивать, целовать,
колыбельную тебе напевать,
а на прошлое, дружок, наплевать.
Потому, что между первой-второй,
между третьей и четвертой игрой,
между пятой и шестой "на коня",
ты прошепчешь: "Не кончайте в меня..."
Перестанет истребитель кружить,
как бы это, не кончая, прожить?
Позабудут цикламены цвести,
после смерти - не кончают, прости.
_^_
* * *
Вот кузнечик выпрыгнул из скобок
в палиндром аквариумных рыбок.
Я предпочитаю метод пробок,
винных пробок и своих ошибок.
Сизая бетонная мешалка,
а внутри нее - оранжерея,
этот мир любить совсем не жалко -
вот Господь и любит, не жалея
_^_
* * *
Мы так долго живем, погруженные в чудо,
будто в бочку на заднем дворе,
к нам приходит подводный апостол Иуда,
акваланги его - в янтаре.
Говорит, собирайтесь в дорогу, длиною
в 40 тысяч мучительных лье,
и фонарик включил, и раскрыл предо мною -
от Жюль Верна Евангелие.
Вы, товарищи, темные в этих вопросах,
сомневаться и медлить нельзя,
вот вам шахматный хлеб и резиновый посох,
вот протоптана мною стезя.
Пузырьки выпуская, качалось кадило...
Рассчитайтесь на первый-второй!
Дефицитное солнце над нами всходило,
словно баночка с черной икрой...
...до сих пор продолжается это скитанье
по следам от раздвоенных ласт.
Почему он спросил: Кто из вас на прощанье
поцелует меня и предаст?
_^_
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Окраина империи моей,
приходит время выбирать царей,
и каждый новый царь - не лучше и не хуже.
Подешевеет воск, подорожает драп,
оттает в телевизоре сатрап,
такой, как ты - внутри,
такой, как я - снаружи.
Когда он говорит: на свете счастье есть,
он начинает это счастье - есть,
а дальше - многоточие хлопушек...
Ты за окном салют не выключай,
и память, словно краснодарский чай,
и тишина - варенье из лягушек.
По ком молчит рождественский звонарь?
России был и будет нужен царь,
который эту лавочку прикроет.
И ожидает тех, кто не умрёт:
пивной сарай, маршрутный звездолёт,
завод кирпичный имени "Pink Floyd".
Подраненное яблоко-ранет.
Кто возразит, что счастья в мире нет
и остановит женщину на склоне?
Хотел бы написать: на склоне лет,
но, это холм, но это - снег и свет,
и это Бог ворочается в лоне.
_^_
ДРОБЬ
Дорогие ослепшие зрители
и дешевые оптом читатели,
если утка взлетела в числителе,
значит, утку убьют в знаменателе.
Всё чужое - выходит из нашего
и опять погружается в топь,
в дикий воздух, простреленный заживо:
поцелуешь - и выплюнешь дробь.
От последнего к самому первому
ты бежишь с земляникой во рту
и проводишь губами по белому -
непрерывную эту черту.
_^_
ПУНКТЫ
а) Репетитор душу вынимает;
б) Репетитор впрыскивает йод.
И если человек не понимает -
берет линейку и по шее бьет.
в) Человек от униженья плачет,
рифмует слезы на щеках земли.
г) Удобренье - ничего не значит,
а потому, что розы отцвели.
В.И. Вернадский, ангел ноосферы,
квадратный вентиль выкрутит в нули:
не потому, что не хватает веры,
а потому, что розы отцвели.
_^_
Всходят звездочки над стишком:
* * *
мы с тобой из кина пешком,
возвращаемся до сих пор,
а навстречу - маньяк с мешком,
а в мешке у него - топор.
Он родился в Череповце,
специально приехал в Крым,
чтоб настигнуть нас в пункте С:
"Добрый вечер. Поговорим?"
Мы не долго будем кричать,
орошая кровью кусты,
и о нас напишет печать,
и объявят в розыск менты.
А могли бы встретить волхва,
и всю жизнь рассказывать, как
появились на свет слова,
ветер, звезды и наш маньяк.
А теперь гадай: из мешка?
Из бездонного Ничего?
Хорошо, что ночь коротка -
бесконечен список его.
_^_
* * *
А мы - темны, как будто перекаты
ночной воды по свиткам бересты,
и наш Господь растаскан на цикады,
на звезды, на овраги и кусты.
Затягиваясь будущим и прошлым,
покашливает время при ходьбе,
поставлен крест и первый камень брошен,
и с благодарностью летит к Тебе.
Сквозь вакуум в стеклянном коридоре,
нагнав раскосых всадников в степи,
сквозь память детскую, сквозь щелочку в заборе,
невыносимо терпкое "терпи".
Вот море в зубчиках, прихваченных лазурью,
почтовой маркой клеится к судьбе,
я в пионерском лагере дежурю,
а этот камень все летит к Тебе.
Сквозь деканат (здесь пауза-реклама),
сквозь девочку, одетую легко,
сквозь камуфляж потомственного хама,
грядущего в сержанте Головко.
И облаков припудренные лица
в окладах осени взирают тяжело,
я в блог входил - на юзерпик молиться,
мне красным воском губы обожгло.
Остановить - протягиваю руку,
недосягаем и неумолим
булыжный камень, что летит по кругу:
спешит вернуться в Иерусалим.
_^_
* * *
Соединялись пролетарии,
и пролетали истребители,
волхвы скучали в планетарии,
и ссорились мои родители.
И все на свете было рядышком:
детсад, завод после аварии,
тюрьма, и снег в чернильных пятнышках -
прям из небесной канцелярии,
военкомат от кавалерии,
погост, а дальше - снег кончается,
лепили далматинцев, верили,
что жизнь собачья получается.
И мы осваивали стенопись:
знак равенства в любви неправильный,
а дальше - нежность или ненависть,
и мой сырок со мною плавленый.
_^_
* * *
Это небо не для галочки,
а для ласточки в пике,
хвойный лес - одет с иголочки,
жук сползает по строке.
Это страшная считалочка
на арбатском языке,
люди - леденцы на палочках
у бессмертия в руке.
_^_
|
