ЁЛКА-ПАЛКА
(Из цикла "Везде люди живут")
Сосульки свисают с крыш. Смотреть на них зябко. И страшно. Вдруг упадут. Уж слишком они длинные. И толстые. И острые. Но Мишка всё равно на них смотрит. Задирает голову и смотрит. Пока шапка не соскальзывает с головы в снег, за спину. Тогда он нагибается, поднимает шапку и нахлобучивает её на макушку. И опять задирает голову. И опять всматривается в кончики сосулек. Надеясь заметить, как они увеличиваются, как растут. Заметить, конечно, ничего не удаётся, как не удаётся увидеть движение часовой стрелки. Но он всё равно надеется. И всматривается. Всматривается до тех пор, пока в глазах не становится мутно. "Вот бы она упала", - думает Мишка. И она падает. Самая большая, самая толстая, самая длинная сосулька, растущая от самой крыши, обрывается и падает мимо верхнего балкона вниз. Летит в палисадник. Задевает тую, сбивая с неё снег. И сначала врезается в наст своим остриём, а потом сверху разламывается сама собой на части и дребезги. И разрушается.
- Как в кино, - говорит Мишка. - Ну точно, как в кино.
В каком кино он видел нечто похожее, Мишка не помнит. Может, он и не в кино это видел. А где-нибудь во сне. Потому что сны у Мишки тоже бывают, как кино. Только не цветное. Цветное кино Мишке во сне не крутят. 3D крутят, ужастики крутят часто, а цветное никогда. Почему-то. И спросить, почему, не у кого. У мамы Мишка спрашивал, она сказала "не задавай дурацких вопросов". И у папы он спрашивал, но папа вообще ему не ответил. Может, не слышал. Или не понял, о чём у него спрашивают. Или был занят чем-то своим и думал о своём, а не о Мишкином.
Папа и сейчас занят. Пока Мишка рассматривает сосульки, он очищает от снега машину, скребёт скребком лобовое стекло и прикидывает, сможет ли выехать через снежный намёт без помощи лопаты. Ехать папе никуда не хочется. И лопатой махать не хочется.
- Чего стоишь? - говорит он и даёт Мишке щётку. - Помогай.
Мишка берёт щётку и начинает заново чистить лобовое стекло. Снег падает, а он его сметает. Снег падает, а он сметает.
- Смахни и с боковых, - говорит папа. - И с заднего.
Мишка идёт вокруг машины, скучно помахивая щёткой.
- Поехали уже, я не успеваю, - говорит он.
- Поехали... - говорит папа и вынимает из багажника лопату. - Поедешь тут.
В конце концов выезжают, скользя, на дорогу. Лопата позвякивает в багажнике.
- Резину надо менять, - говорит папа. И включает радио.
Радио играет и поёт. Мишка молчит. Настроение у него испорченное. С самого утра. То есть с завтрака. Мама дала ему поесть, а он сказал: "Не буду я есть". "Почему это ты не будешь"? - сказала мама. "Потому что это гадость", - сказал Мишка. Мама расстроилась и закатила Мишке оплеуху. А Мишка сказал: "Сейчас позвоню в полицию, пусть она приедет и тебя застрелит. Номер я знаю". Мама расстроилась ещё больше. А папа сказал: "Ну хоть бы раз дали спокойно поесть". Встал и вышел из-за стола. И Мишка тоже встал и вышел. А мама сидела ещё какое-то время, а потом начала убирать посуду. И долго её убирала. После чего они с папой разговаривали. И Мишка слышал только слово "ребёнок", которое повторялось. "Ребёнок должен. Ребёнку необходимо. Ребёнка надо"...
- Я во двор, - сказал Мишка в закрытую дверь кухни, оделся и ушёл. Смотреть на сосульки.
И смотрел, пока не вышел злой папа и не начал откапывать машину, сказав Мишке "сейчас поедем".
- Куда поедем? - спросил Мишка.
- На кудыкину гору, - сказал папа.
Папа в последнее время всегда злой. Потому что его опять не приняли в оркестр. Или в группу. Мишка точно не знает, куда не приняли папу. Но знает, что не приняли. И он по вечерам ходит на работу, а целыми днями дудит в шкаф. Открывает его, направляет внутрь, в одежду, трубу и дудит, чтобы не раздражать соседей. Репетирует.
Где папа работает, Мишка тоже не знает. В школе учительница у них спрашивала, кем работают папы, и все по очереди рассказывали. А Мишка сказал "я не знаю". Он мог, конечно, сказать, что папа дудит трубой в шкаф, но постеснялся.
Иногда папа ходит куда-то и показывает там, как хорошо он умеет дудеть на трубе, а его не принимают. Не смотрят даже на то, что о нём газета писала. Это когда он выступал в театре с Дэвидом. Дэвид играет на рояле и не говорит по-русски, а только по-английски и по-немецки. С Мишкой он говорил по-немецки. А папа играл с ним на трубе в театре. Но его и в театр не приняли. И папа сказал маме:
- Мудаки. - И сказал: - Голощёкину я подходил, Темирканова устраивал, а этим холодноват.
- Успокойся, - сказала мама, - успокойся.
А папа сказал:
- Так и буду в этой твоей Германии сортиры мыть.
- Что такое мудаки? - сказал Мишка.
И на него накричали.
Музыка из радио папе не нравится. И он переключает его на другую станцию. Снова и снова переключает. Пока не возвращается к первой.
Они едут наобум по улицам. Машин на улицах нет. После Рождества всё погрузилось в отдых. В каникулы. Папа едет медленно, иногда притормаживает. И едет дальше. Наконец, он останавливается. И выходит. Мишка тоже выходит. Они смотрят на высокую ёлку, воткнутую в сугроб. Ёлка кажется живой. Немцы в этом году ёлки не бросают у баков, а втыкают в сугробы. Потому что сугробов в этом году навалом.
- Пойдёт? - спрашивает папа.
- Да, - говорит Мишка.
- Высокая, - говорит папа, - ёлка-палка.
- А ты ехать не хотел, - говорит Мишка.
Папа вынимает дерево из снега и закидывает на крышу машины. И пристёгивает к багажной раме резиновыми жгутами. Крест на крест. И ещё несколько раз крест на крест.
- Вроде держится, - говорит он и садится за руль. Мишка садится рядом.
В машине он ездит, как взрослый. Без детского сиденья. Хотя ему только восемь лет. В кого он уродился такой длинный, неясно. Мама говорит, в её двухметрового дедушку. Которого никто не видел, потому что его на войне убили.
У дома папа отстёгивает ёлку и втаскивает её по ступенькам в квартиру. Мама говорит:
- Хорошая. До старого Нового года простоит.
- Такая перед Рождеством тридцатку стоила, - говорит папа.
- А то и больше, - говорит мама.
- Куда её?
- На балкон.
Мишка разочарован.
- А наряжать?
- Тридцать первого, - говорит мама. - Успеем.
Ёлку выносят на воздух. А к маме приходит клиент. Мишка и папа закрываются в комнате. Мама усаживает клиента в прихожей. И начинает стричь.
Мишкина мама стрижёт клиентов дома, по-чёрному. Стрижёт хорошо, а почему это называется "по-чёрному", Мишке знать не положено. Клиенты после её стрижки становятся моложе и красивее. Даже самые некрасивые и самые немолодые. И все ей советуют идти работать в салон. Но мама от их советов отмахивается, говоря, что диплом техноложки в салонах не котируется. Ещё она говорит: "Клиенты обязаны быть мною довольны. Иначе сдадут". - И: "Я, - говорит, - как врач на больных, на клиентов не обижаюсь". Хотя обижается. Клиенты, они же разные бывают. Есть, например, у неё один весёлый дядька. На днях пришёл, говорит: "Хотите потрясающий анекдот? Бывший дирижёр рассказал. Проститутка, - говорит, - вышла замуж за трубача и через неделю опустилась до его уровня". Мама и папа посмотрели друг на друга и отвернулись. И папа увёл Мишку в комнату, наверно, думал, Мишка не знает, что такое проститутка. А мама спросила только: "Стричь, как обычно"?
- А почему у них ёлка раньше, чем у нас? - спрашивает Мишка в комнате.
- Потому что с ёлкой они своё Рождество празднуют.
- А мы?
- А мы Новый год.
- Почему?
- Так у русских принято.
- А мы русские?
Папа берёт в руки свою трубу и смотрит в неё, как в зеркало, и в ней искажается.
- Ты русский на три четверти.
- На сколько?
- На три четверти. Смотри. Тебя родили мы с мамой.
- Вдвоём?
- Нет, родила тебя мама, я только помогал.
- Как помогал?
Папа начинает что-то мямлить, пытаясь доступно объяснить. Но Мишка говорит:
- Что ты меня запутываешь? Ты скажи, что именно ты делал?
Папа сказать не может. Или не хочет. Поэтому говорит:
- Так! Вернёмся к нашим баранам. Русский ты на три четверти. Две четверти - мамины, одна - моя.
Мишка не очень понимает, что за четверти такие, папо-мамины. Но на всякий случай спрашивает:
- Это мало?
- Для чего?
- Чтобы быть целым русским.
- Да чёрт его знает, - смеётся папа. - Вас, русских, не разберёшь.
Мишка вспоминает, как они ездили летом в Россию и ходили на кладбище.
- А почему у бабушки с дедушкой ёлка стоит и летом тоже? - спрашивает он.
- Потому что она растёт, - говорит папа. - Я её там посадил. Ещё до нашего отъезда.
- Зачем? - спрашивает Мишка.
- Не знаю, - говорит папа. - Обычай такой.
- Русский?
- Наверное, русский.
- Как цветы ломать?
- Цветы?
- Ну, помнишь, - говорит Мишка, - ты цветы сломал, перед тем, как на камень их положить. Сказал - русский обычай. Помнишь?
- Да, - говорит папа, - обычай.
И говорит:
- Помню. Конечно, помню.
© Александр Хургин, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.