[Оглавление]




ПРО  ФАШИСТОВ  И  ЛЮДЕЙ

Два рассказа


ГРИШКА
СУШИ С ДВУХ ДО ШЕСТИ


ГРИШКА

Да, конечно, легко говорить "Гришка фашист, Гришка фашист", а пожили б все эти говоруны с детства, а то и раньше, в какой-нибудь Караганде или в томжесамомдопустим Кемерове одноимённой области, да ещё не в городе как таковом и в его черте, а в ЖР 1 , скажем, под названием Промышленновский Пионер - посмотрел бы я, кем этим вышеупомянутым всем стать захотелось бы. В конце концов.

Гришка, он тоже не сразу после рождения в полублагополучной семье простых тружеников к фашистам подался. Он сначала прошёл тяжёлое детство без памперсов и витаминов, потом в школе учился на хорошо и отлично, хоть в пионерской организации и не состоял. По причине её временного исчезновения из новейшей истории великой страны. Потом в качалку ходил по вечерам маниакально. Будучи культурным в некотором смысле человеком. Культурой тела он занимался и её повышал до предела. Чтоб всё как положено и как в анатомическом атласе испокон веков нарисовано: пресс там, трапеции, бицепсы с трицепсами, жим лёжа, толчок и тому подобное. Может, качалкой всё бы и ограничилось. Если б Гришка, пойдя наперекор против воли родителей, сначала в университет не попал по конкурсу, а позже по "скорой" - в ГУЗ КОКПБ 2 , а говоря проще, в дурдом областного масштаба и значения. После их университета многие в дурдом попадали. Особенность такая. Малоизученная. Видно, манера преподавания там настолько прогрессивна, что когда теоретическая база сталкивается с практической действительностью, многие молодые люди психически не выдерживают перегрузок. О чём отец Гришку, кстати, недвусмысленно предупреждал. По-родственному.

Но Гришка, невзирая на отца, сделал по-своему. И университет он таки окончил. А дурдом нет, не потянул. Из дурдома его после первого же курса лечения выставили за дверь и сказали: "Иди на хрен с богом. Если что, мы тебя поддержим медикаментозно на дому. Раз ты уже не буйный. У нас, - сказали, - и буйные в коридорах лежат непривязанные, несмотря на коечную мощность 1022 койко-места". Тогда Гришка им удивился и говорит: "Кто, я не буйный?" И ушёл прямо из дурдома в фашисты, даже домой, к маме с папой, не заходя. Чтоб лишний раз с ними не встречаться и чтоб незамедлительно опровергнуть унизительный вердикт врачей. Хотел он, правда, по пути на работу заглянуть, в газетку к демократам коммунистической направленности, но представил, как шефу справку свою показывает, а тот говорит: "Бля, ещё один справочник. Да сколько ж можно, уже ж вся редакция со справками", - и не стал никуда заглядывать. Вот кстати - он, Гришка, ещё и новости после университета своего писал в газетку. В качестве корреспондента. Люди от чтения нынешних новостей к врачам попадают, а он их писал... Ясно, что он тоже к ним попал, к врачам. А дальше, конечно, они уже во всём виноваты. Психиатры и вредители. Ну, и евреи. Коих среди психиатров миллионы и сотни тысяч, не говоря уже про среди вредителей. Это Гришке сознательные члены организации с порога объяснили. Широко раскрыв ему глаза и уши. Сказали "все они, начиная с Фрейда и Кащенко, жиды, унтерменши, русофобы и пидарасы, ну просто все до единого". А Гришка ни одного еврея в дурдоме не заметил и не распознал. Ни среди врачей, ни среди персонала, ни даже среди санитаров. Видно, просто по неопытности не распознал и под благотворным воздействием галоперидола. Галоперидол, он притупляет расовое чутьё и ослабляет арийскую бдительность масс. Поэтому они его и используют в своих закулисных целях. Врачи, в смысле. И пидарасы.

Вот. И походил, значит, Гришка в фашистах, походил, а потом говорит: "А что тут у вас делать надо?" А ему говорят: "Как что? Во-первых, будь готов. А во-вторых, ненавидеть надо учиться, постигать, так сказать, азбуку ненависти с большой буквы". "К чему готовым я должен быть?" - Гришка спрашивает. А ему отвечают: "Ко всему, вплоть до умереть за нашу любимую Родину-мать и за нашего великого фюрера лично". "А ненавидеть кого?" Подкованные расовой теорией и практикой товарищи начали было перечислять, мол, и тех, и этих, а потом говорят, чтоб далеко не ходить: "Да всех подряд ненавидь - не ошибёшься". Гришка поначалу обрадовался, что всё так просто и не нужно задумываться над тем, кого именно ненавидеть необходимо, а кого не обязательно, а потом всё ж таки задумался. От него же не зависит это. Он же не специально задумался, по своему желанию, это у него мозги самостоятельно задумались, возможно, вспомнив своё университетское прошлое. И товарищи по организации, конечно, эту его нездоровую задумчивость вскрыли. И пообещали пресечь, а в дальнейшем полностью искоренить. "Мы, тебе, - сказали, - мозги твои запудренные промоем, и всё будет хорошо".

И они промыли Гришке обещанные мозги. При помощи боевой и политической подготовки, специальной литературы для внутрислужебного пользования, а также физических упражнений с закаливанием воли и всего организма в целом.

Но промытые мозги, как выяснилось, действуют ничем не лучше запудренных. Даже хуже. Потому что от промывания запудренных мозгов в них образуется каша. От которой до триумфального возвращения в ГУЗ КОКПБ, то есть в дурдом - один шаг. Да и до чего похуже - недалеко. Чем в конечном счёте всё и закончилось.

Гришка по глупости своей и излишне детской откровенности проболтался, что у него справка есть соответствующая от врачей. И новые его идеологические друзья и соратники стали обниматься с ним крест на крест, говоря, что такой справкой не воспользоваться грешно и невозможно. Особенно если во благо всеобщему правому, хотя, конечно, и левому делу.

"И как мы будем ею пользоваться? - Гришка спрашивает. - С ней даже водки без очереди не дают". А друзья и соратники говорят: "Зачем тебе очередь и водка? Пить вредно для здоровья нашей нации, которая и так уже на хрен спилась. Ты лучше грохни кого-нибудь чуждого по месту жительства. Таджика какого-никакого или негра". Гришка говорит: "Где ж я таджика возьму в своём ЖР?" А друзья говорят: "Ладно, возьми еврея - их везде, как грязи - видимо-невидимо, - или, возможно, тувинца возьми. На самый худой конец хакаса можно грохнуть. Это без разницы кого. Тебе всё равно за него в уголовном смысле ничего не будет. Как счастливому обладателю документа, о котором любой член нашей организации может лишь только мечтать".

Ну, положение с евреями в Пионере было не лучше, чем с неграми и таджиками. Тувинцы с хакасами, может, и случались, но где именно дислоцировались, Гришка не имел понятия. Зато он знал не понаслышке одного коми. Соседа своего ближайшего. Хороший мужик, вежливый, зовут Колей. Когда всякие доброжелатели шутили, что Гришка похож не на мать, не на отца, а на заезжего молодца, в смысле, соседа, они имели в виду именно его, коми Колю этого.

"Я коми одного лично знаю, - Гришка говорит. - Коми вам подойдёт"? "Конечно, - говорят друзья-фашисты, - подойдёт". "А за что я его должен грохнуть? - Гришка спрашивает. - Коми". А товарищи по организации ему говорят: "Ну ты, блядь, тупой".

В общем, так и не понял Гришка, за что и почему. Но раз общее дело требует жертв, значит, тут и понимать нечего. Позвонил он в Колину дверь без предупреждения, Коля открыл заспанный: "А, - говорит, - это ты, входи". Гришка вошёл и сразу как вмажет Коле с левой. А потом с правой. Коля в падении кричит "Гриша, за что?", а Гришка ничего не отвечает, потому что и сам не знает. И продолжает своё. То есть прицельно и грамотно бить. И бил он его, значит, накачанными руками и ногами, пока это. В общем, такая вышла история. После которой Колю скромно, без почестей, предали гостеприимной кемеровской земле, а Гришку, конечно, опять в дурдом законопатили. Но подержали недолго - видят, он спокоен и тих, и пребывает практически в норме, ничем не отличаясь даже от врачей. Взяли и опять выписали. Сказав опять, что он таки не буйный. А с Колей это была просто необоснованная вспышка заболевания, которая больше, судя по их медицинским показателям, не повторится.

И вышел, значит, Гришка в очередной раз из больницы на свежий кемеровский воздух, сел в первый попавшийся семнадцатый автобус, который по маршруту психбольница - цирк - кладбище курсирует, а куда ехать, решить не может. Никуда ему не хочется. Ни в цирк, ни на конечную остановку. К фашистам, и к тем не хочется почему-то. И решил он заглянуть по старой памяти в качалку своей юности. Заглянул, а там никого. Походил Гришка меж снарядов ностальгически, сто кг толкнул с верстака дважды, эргометр повертел с бешеной скоростью при полной нагрузке и подумал: "Выброшусь я лучше из окна, чем так бессмысленно лечиться и жить".

Подошёл он к одной стенке, смотрит - нету окна. Подошёл к другой. И на другой нету. Он в туалет, в душ - нету окон. Сел тогда Гришка верхом на скамейку низкую, ударился в неё лбом и тихо, от всей души, заплакал. Забыл он, совсем забыл, что качалка у них в подвале располагается. И по этой понятной причине окон фактически не имеет.




СУШИ  С  ДВУХ  ДО  ШЕСТИ

Эту глянцевую рекламку муж вынул из почтового ящика в субботу. Вместе с ворохом других рекламных листков, газет и проспектов. И она выскользнула ему под ноги. Жена подняла бумажку и пробежала по ней глазами.

- Что пишут? - сказал муж.

- Суши-бар заманивает, - сказала жена. - Платишь десятку и ешь без ограничений. Правда, только с двух до шести в понедельник.

- Напитки входят?

- Размечтался.

- Может, пойдём, попробуем наконец суши? - сказал муж. - Всё равно делать нечего.

- А если это дрянь? Китайцы в кулинарии способны на любую гадость.

- Суши - это не китайская еда.

- А какая?

Муж взял рекламку, изучил. Для верности.

- Написано же - японская.

- Да какая разница. Всё одно экзотика.

И всё-таки они решили сходить. Несмотря на то, что любили простую, понятную пищу, а экзотику терпеть не могли.

Пошли пешком. Чтобы прогуляться и чтобы выпить. Ну, и чтобы бензин без особой нужды не жечь.

Ближе к центру обнаружилась куча полицейских машин. Одни перекрывали собой перекрёстки, другие не торопясь курсировали по улицам. Пешие полицейские патрули тоже встречались. А в небе над городом тарахтел вертолёт.

- Что это тут сегодня? - сказал муж.

- Может, футбол? - сказала жена.

К бару они пришли без десяти два. Несколько человек уже сидели за столиками. На которых не было даже тарелок. На стойке бара тоже ничего не было. Хотя тарелки как раз были. Две высоченные стопки чистых белых тарелок. Метрдотель стоял неподвижно у стены. Над ним висел меч. Видимо, самурайский.

- И это, по-твоему, японец? - сказала жена.

- Японец.

Они сели за свободный столик в углу.

- Что я, японцев не видела? Китаец это.

Муж поднялся, подошёл к метрдотелю и заговорил с ним. Прижимая руки к груди. Метрдотель слушал и смотрел свысока. Вернее, снисходительно. Потом что-то коротко ответил.

- Он вьетнамец, - сказал муж, вернувшись.

- Я ж говорила, - сказала жена.

- Ты говорила - китаец.

- Что ты придираешься к мелочам?

Наконец, из-за кулис, весь в белом, появился ещё один вьетнамец. Хотя этот вполне мог оказаться и японцем. Он стал выносить подносы. Один за другим. Один за другим. Когда подносов на стойке скопилось штук десять, вьетнамец-метрдотель пригласил посетителей угощаться.

У стойки быстро выстроилась небольшая очередь. Как в столовой самообслуживания.

Они заплатили двадцатку и с каждого подноса взяли по суши. Добавили каких-то загадочных соусов и приправ.

- Так они из риса, - возмутилась жена.

- Ну да.

- У меня ж и так запоры. Мне только риса не хватает.

- Чего ты орёшь? Со своим дурацким акцентом. И что, трудно сказать не запоры, а проблемы с желудком?

- У меня нет проблем с желудком. У меня запоры.

Жена надулась и замолчала. Потом сказала:

- Вилки принеси.

Муж встал, взял из вазона на стойке две вилки. И два ножа тоже взял.

- А ножи зачем? - сказала жена.

- Смотри, тут красная рыба, - сказал муж. - А тут креветки, и вроде даже икра. И ещё какие-то дары моря.

- А завёрнуто всё в рыбью шкуру.

- Не думаю.

Они начали есть.

- По-моему, нормально, - сказал муж.

- А по-моему, дерьмо, - сказала жена.

- Скажи ещё "выброшенные деньги", - сказал муж.

- Выброшенные деньги, - сказала жена.

Ругаться сегодня не хотелось. Не было настроения. Поэтому муж промолчал.

- Ты выпивку не забыл? - сказала жена.

- Нет, - сказал муж. - В сумке.

- Давай, - сказала жена.

- Во что? - сказал муж.

Жена не ответила. Муж видел, что она не только не отвечает, но и злится.

- Сейчас, - сказал муж и вышел из-за стола. Купил у стойки маленькую бутылочку пива и получил к ней высокий стакан.

- Ещё один, - сказал он. - Если можно.

Бармен удивился, но стакан дал.

- Вот, - сказал муж, - смекалка. От тебя заразился.

- Radeberger, - прочла жена золотую надпись на стакане, - Rade-berger.

Пиво пить не стали. Спрятали в сумку. А в стаканы муж налил дешёвого вискаря.

- Даже по цвету подходит, - сказала жена.

- Только пены нет, - сказал муж. А жена сказала:

- Хорошо, что у тебя за спиной колонна. Можно наливать незаметно.



Время медленно шло. Они ели и пили. И опять ели. Суши жене не нравились. Но надо же было что-то есть. Дверной колокольчик звякал всё чаще. Посетителей всё прибавлялось. Многие имели на груди наклейки с надписью "Gegen Gewalt" 3 . Суши выносили, и выносили. Наверно, на кухне их готовила в бешеном темпе целая рота вьетнамцев. Или японцев.

Уже не осталось свободных столиков. Уже одна парочка примостилась у стойки, с краю, рядом с подносами.

- Неужели всем этим людям в понедельник нечего делать? - сказала жена. - Только жрать.

- Не злобствуй, - сказал муж. - Лучше выпей.

- Но должны же быть у них какие-нибудь дела, работа...

- Пятый час. Я заканчивал работу в три.

- Ну, я не знаю, тогда дети, домашние заботы. Родители, в конце концов, телевизор. Не все ведь живут, как мы.

- Не все, - сказал муж и поднял свой стакан, чтобы чокнуться.

- Только не нужно меня спаивать, - сказала жена.

- Это ты говоришь мне? - сказал муж. - Ты? Мне?

Жена не ответила.

Часов около пяти в бар вошли два фашиста. И внесли с собой запах гари.

- Я вспомнил, - сказал муж. - Теперь ясно, почему столько полиции.

- И?

- Сегодня же пятое. Наци маршируют по городу. С факелами.

- А наци тоже едят суши? - сказала жена.

- Наци всё едят, - сказал муж. - На то они и наци.

Люди в баре поглядывали на вошедших. Как бы вскользь. Как бы исподтишка. Первый, крупный, фашист держал в руках какие-то деньги, второй, помельче, рылся в своём бумажнике. Наконец, они положили перед барменом купюры и несколько монет. Бармен тщательно пересчитал деньги - и улыбнулся фашистам.

- Поулыбайся мне, - громко сказал крупный фашист. - Поулыбайся.

Они навалили в тарелки суши. С горой. И понесли к удачно освободившемуся столику. И молча стали есть из тарелок. Сходили ещё раз к стойке и ещё раз вернулись с полными тарелками.

- Куда в них столько влезает? - сказала жена.

- На шару же, - сказал муж.

Очистив тарелки, фашисты достали бутылку шнапса. Мелкий демонстративно глотнул из горлышка. И передал бутылку крупному.

- У нас не курят, - вежливо сказал им метрдотель. Намекая на что-то ещё.

- А мы не курим, - сказали фашисты. - Мы пьём.

Мужу тоже захотелось выпить в открытую. Заказать, например, двойной "Мартель" и выпить. Но было жалко денег.

- Жалко, что я не вьетнамец, - сказал он. - Пошёл бы работать в суши-бар.

- Кем?

- Да тем же метрдотелем.

- Ты бы хоть куда-нибудь пошёл работать. А то диван уже до пружин пролежал.

- Я не виноват, что меня сократили.

- А кто виноват?

- Достала, - сказал муж. - Давай хоть сегодня посидим мирно, поедим этих чёртовых сушей, выпьем, переспим как люди. Ну пусть нам будет сегодня хорошо.

Они выпили и съели по рулетику. Вообще-то, поначалу муж никак не мог привыкнуть, что выпивку закусывают едой. Но за год совместной жизни жена его приучила. И ему это даже понравилось.

- А чего это фашисты сегодня выползли? - сказала жена.

- Пятое марта.

- Пятого марта Сталин помер. Если я, конечно, правильно помню.

- Пятого марта, в конце войны, разбомбили наш город.

- Кто?

- Кажется, американцы. Или англичане.

- Вот суки. А при чём тут фашисты?

- Они протестуют.

- Против англичан?

- Вообще протестуют. В основном, против иностранцев.

- Значит, и против меня?

Муж пожал плечами.

- Они на меня смотрят.

- Ты красивая девка, вот и смотрят.

- Они плохо смотрят. По-скотски.

Муж вывернул шею, чтобы выглянуть из-за колонны. Фашисты пялились на его жену и ухмылялись.

- Скажи им. Ты мужчина или кто?

Муж пригнулся, налил себе немного, опрокинул внутрь. И пошёл к фашистам.

- Ребята, - сказал он. - Пожалуйста. Оставьте мою жену в покое.

- Ты уверен, что она тебе жена? - заржал тот, что помельче. - Её случайно не Наташей зовут?

- Я сказал, оставьте!

Мелкий фашист вскочил, но ткнулся носом в нависший подбородок мужа. Из левой ноздри у него закапало. Фашист поймал красную каплю ладонью, сказал "кровь" и тихо опустился на стул. Похоже, он не переносил вида человеческой крови и намеревался упасть в обморок.

Вместо того чтоб вступиться за друга и соратника, его товарищ глотнул шнапса.

Метрдотель сказал что-то в телефон. И через минуту в баре появилась полиция.



- Наци не виноваты, - сказал метрдотель, - драку затеял молодой человек.

- Они приставали к моей жене, - сказал молодой человек.

- Это неправда, - сказал метрдотель.

- Вы просто не видели, - сказал молодой человек.

- Я всё видел, - сказал метрдотель. - Всё без исключения.

Полицейский взял нарушителя под руку.

- Пройдёмте, - сказал он, - пожалуйста. И вы тоже.

Фашисты встали и пошли к выходу.

Полицейский склонился к жене задержанного.

- А вы с нами пойти не хотите? - сказал полицейский.

- Нет, - сказала она. - С вами - не хочу, - потом вгляделась в этого красавца попристальнее и сказала:

- А впрочем...



март 2012
Chemnitz




© Александр Хургин, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]