ЖАРА
Полдень пятницы. Пыль и жара. Старик в тулупе стоит, привалившись к забору. Забор клонится под его напором. Верка крутит на себе хула-хуп. Который то и дело срывается с бёдер и падает в сухую траву улицы. И бьёт по щиколоткам. Верка морщится.
- Ой, бля, - шепчет она тихонько, - ой.
Старик провожает хула-хуп по ниспадающей взглядом и глубже погружается в тулуп.
- Тьфу ты ей Богу, - говорит он Верке. И забор не выдерживает. И валится.
Верка взвизгивает и, подхватив хула-хуп, как штаны, отскакивает. Забор падает на улицу, старик падает на забор.
- Тьфу ты, - говорит старик.
Он поднимается на карачки, трёт колено и бедро, постанывает, разгибается.
- Я не виновата, - говорит Верка. - Ты сам упал.
Старик ворчит "сам, сам" и ковыляет в дом. Забор остаётся лежать. Верка держит хула-хуп руками на талии. Весь её сарафан в пыльных поперечных кругах. Зад оттопырен. С кончика носа капает пот. "Не получается, - думает она. - Ничего у меня не получается".
А старик всходит на крыльцо и плохо думает о сыне - зачем он снял эту дурацкую дачу. Теперь придётся забор ремонтировать. Конечно, Верке нужен отдых - последний класс и так далее. И сыну, наверно, здесь лучше. Хотя бы прохладнее. Хотя бы по выходным. Всё-таки речка, лес, воздух.
Говорят, что в городе сейчас совсем жить нельзя. А здесь жару перенести легче. Старик здесь и вовсе мёрзнет. Руки, ноги, живот - всё у него мёрзнет. От острой нехватки жизненных сил. Вот, нашёл в даче чей-то тулуп и носит. Наверно, хозяйский или забыли прошлые дачники. Соседка говорит: "Дед, я от одного твоего вида в обморок падаю. Вся в поту". В обморок она падает. Коза драная, принцесса.
Ещё прошлым летом старик не мёрз. А этим уже мёрзнет. Во всяком случае, здесь, на лоне деревенской природы. Правда, дома, в городе, он тоже мёрз. Это от места жительства не зависит. Холод копится внутри, несмотря на жару снаружи. И вообще, несмотря ни на что. Он уже сказал сыну:
- Буду умирать, силы кончились.
А сын, конечно, стал на старика орать:
- А Верку, - говорит, - с кем оставить. Я работаю, жена работает плюс гуляет, сволочь, направо и налево. На тебя одна надежда.
"Ну какая может быть надежда на старика? - думает старик. - Смешно".
Верка берёт свой хула-хуп и отходит в тень дерева, которое клён. И стоит в тени. Остывает.
- Привет, - подходит к ней местный мордоворот Фёдор. - Остываешь?
Верка "да, - говорит, - остываю", а он говорит "жара".
- Верка! - над забором всплывает голова соседки. - Не разговаривай с Федькой, педофил он. У него и справка есть об освобождении.
- У, сука, - говорит педофил Федька и оставляет Верку в покое, уходит.
"Надо в город подаваться, - думает он, - или в столицу нашей родины. Там простор. А тут не дадут мне житья".
"Жалко, - думает Верка, - с виду хороший парень, на менеджера похож". Она прислоняется к бугристому стволу дерева и смотрит сквозь листву на солнце закрытыми глазами. Под веками у неё становится нестерпимо светло. До рези. Верка сжимает веки плотнее, так, что щёки и лоб идут складками - и глазам в темноте этих складок делается приятно.
- Верка! - слышит она и глаза открывает.
Солнце жжёт и слепит, пробивая лучами листву.
- Чего?
Верка отделяется от ствола. Идёт сквозь пролом в заборе к дому. И опять слышит:
- Верка!
Она заглядывает в дверь.
- Чего?
- Скажи отцу, чтоб на похороны никого не звал - не именины, - говорит старик.
- На какие похороны? - говорит Верка.
- Ты скажи, и всё.
- Сам скажи, - говорит Верка и выходит. Опять на улицу, под клён, в тень.
- Если никого не звать, - говорит старик сам себе, - никто не увидит меня в мёртвом виде, и всем будет казаться, что я живой. Что просто меня нет. Что я на даче.
Он улыбается своей нехитрой мысли, которая греет ему душу. Но не тело. Поэтому на кровать он ложится, не снимая тулупа. Ложится и долго лежит там в дрёме. Пытаясь согреться и переживая за Верку, которую здешние трактористы легко могут обидеть. Тем более что и сама она не против быть обиженной - кобыла.
Вечером приезжает из города сын. Видит поваленный забор. Тихо матерится. Старик всё ещё спит. Наверно, ему таки удалось согреться.
Верки нет. Хула-хуп стоит, прислонённый к дереву, которое клён. А самой её нигде не видно. Зато видно поблизости в сумерках соседкино ухо в профиль.
- Верку не видели? - спрашивает сын у соседки.
- Верку твою трактористы в клуб повели под руки. Или в стога.
Сын соседку терпеть не может и спасибо ей не говорит. Он думает, что не идти же ему в клуб, загонять Верку домой: "Скажет, что я её позорю перед трактористами. Скажет, что она взрослая. Соплячка". Про стога даже думать не хочется.
Он злобно слоняется по дому, по двору, по улице. Съедает что-то из привезённых с собой продуктов. Остальное засовывает в холодильник. Опять слоняется по дому. Подходит к старику.
- Спишь?
Старик сначала ничего не отвечает, потом перекатывается со спины на бок и говорит:
- Сплю.
Перекатывается обратно и говорит:
- Почти уже вечным сном.
- Опять ты за своё, - злится сын, - надоел.
Наконец, приходит Верка. И приносит с собой в дом ароматы, которые и запахами-то назвать, грех.
- Где была? - говорит отец.
- А мама не приехала? - говорит Верка.
- Нет.
- Опять гуляет?
- Хамишь, - говорит отец.
- В кино была, - говорит Верка.
- И как это кино называется?
- Не знаю. Оно без начала.
- Про что?
Верка думает.
- Про любовь, тебе неинтересно.
- Слышь, - старик смотрит в потолок. - На похороны не приглашай никого. Хочу отметить свой уход в семейном кругу родных и близких.
Сын и Верка прерывают разбирательство и смотрят на старика.
- Будет тебе в семейном кругу, - говорит сын. - И в тёплой дружеской атмосфере полного взаимопонимания.
Один глаз у старика слезится.
- Обещаешь? - слеза скатывается в воротник тулупа.
- А несёт от тебя чем? - сын продолжает процесс воспитания Верки.
Верка принюхивается к себе. Поводит носом.
- Чем, чем - ничем.
- Ты мне ещё забеременей. На каникулах.
Отец хочет дать Верке подзатыльник, но промахивается.
- Кстати, кто забор завалил? Трактористы?
Верка отступает на безопасное расстояние.
- Какие трактористы. Это дед завалил.
- Придумай что-нибудь умнее.
- Не хочу. Это дед. Дед завалил.
Отец издали замахивается на Верку.
- Ну убей меня, - говорит старик, - за этот забор, - и снова впадает в сон.
Сын поворачивается к старику, хочет что-то сказать, но в результате только машет рукой. Мол, да чёрт с вами со всеми и с вашим забором в частности.
- Иди спать, - говорит он Верке. И она, чтоб не нарываться лишний раз, идёт.
Но лечь не успевает, потому что появляется мама. Верка скачет от радости козлом.
- Привет, ты приехала?
- Привет, дай я тебя поцелую, - мама обнимает Верку. - А чем это от тебя несёт?
- Трактористами от неё несёт, - говорит отец, - трактористами.
- Ничем от меня не несёт, - Верка недовольно высвобождается из объятий.
- Чего приехала? - говорит отец.
- Надо бы, - говорит мама, - побеседовать.
Верка уходит во вторую комнату и устраивается там на ночлег.
- Умойся, - говорит отец. - И зубы не забудь почистить.
Верка послушно идёт к умывальнику и чистит зубы. Сплёвывая зелёным.
- Не о чем мне с тобой беседовать, - слышит она из комнаты.
- Так уж и не о чем?
Верка с начищенными зубами возвращается из кухни. Родители умолкают и ждут. Мама что-то неразборчиво произносит. Тихо, почти шёпотом.
- Ну и вали, - говорит отец.
И тут в очередной раз просыпается старик. Он сонно ворочает головой. К стене. Затем от стены. Видит сноху. И бурно, как может, ликует.
- Вот, семья в полном сборе, - говорит старик. - Можно умирать.
- Умирай! - орёт сын. - Давай, умирай, быстро. А то все только пугают.
Старик сжимается, задерживает дыхание, жмурит глаза.
- Не умирается, - говорит он и протяжно выдыхает из себя воздух: - Может, завтра. Или ночью во сне. Хорошо бы во сне.
- Что это с ним? - говорит жена.
- Не видишь, умирать собрался, - орёт муж. - В узком кругу семьи.
- Чего ты орёшь? - говорит жена. - Не ори.
- Это я ору? - орёт муж и выбегает из дому.
И хлопает дверью так, что она закрывается, открывается и опять закрывается. Смотрит по сторонам. Находит взглядом ржавый топор. Выдёргивает его из пня. Подбегает к забору. И судорожно начинает ремонт.
В жаре и темноте ночи.
Под звёздами.
При луне.
© Александр Хургин, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.