БЕЗЪЯЗЫКИЙ ОДУВАНЧИК
* * *
Касалось небо синим купоросом
безрукого вращения штурвала,
летучей рыбы над спиной нарвала
на уровне с парившим альбатросом.
Пустую палубу кренило и качало,
но по маршруту не было вопросов -
на ней ни капитана, ни матросов,
ни парусов - отрепье провисало
на красном фоне угасающего дня.
В иллюминаторе округлое оконце,
биенье волн - привычная фигня.
И на закуску за кормою корабля
в духовке неба рдеющее солнце
и злого боцмана погибельное "бля!"
_^_
АХА, АХА, АХА-ХАХА
Море пело и плясало и о скалы ноту "ре"
в ритме "точка-ахахаха" и такими же тире
лоб покато самокатный неустанно разбивало,
и рассеивало в небе хлёстко водяную пыль,
посейдонисто являя бесподобный водевиль:
"руки-ноги-ноги-руки" - крабами в песке лежало,
панцирями, хатой с краю (извините, "мы не мы"),
и казалось солнцу пиром в час зачатия чумы...
Из иного ли в иное, паруса норд-остом гнало
безутешно и бесцельно в отступающую даль?..
Доплывет он, или сгинет в одинаковости жаль.
Потому-то путь сизифов бесполезен был в начале,
да и после нет, по сути, в нём толкующего смысла.
На закате и рассвете кто качает коромысло?..
До абсурда докатились этой шаткости нетленной
этот пульс, биенье это, горсть неистового праха
в гулких ритмах ноты "ре". "Аха, аха, аха-хаха"! -
и рычит, и завывает, и рокочет офигенно.
_^_
ПОЛНОЧНОЕ
Неповторимых не найти сторон! -
шумихою и славой не увенчанный,
на фоне горожан и деревенщины,
считай, ничем не выделялся он.
Утаивал кандальную Смоленщину,
чтоб в Питере распугивать ворон,
когда под колокольный перезвон
он провожал очередную женщину.
Славянская в нем оживала Мекка -
в любом раскладе Азия внутри
и Скифия, присущая от века
ему в связи с отсутствием зари:
вдоль улицы аптека за аптекой
и тусклые, в шеренгу, фонари!..
_^_
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Июль. Период засухи. Безветрие.
Каникулы. Забудь о геометрии.
На ножках возвышаются шары
и ожидают ветра разлететься.
И улетят пушинками из детства
согласно вечным правилам игры.
Маршруты их полёта неизвестны,
но однозначно, что они небесны
с надеждою удачно приземлиться,
законы предков праведно блюсти,
а именно - наследственно цвести
сгодится им и бедная землица!..
Прокручивай обратно ленту лет -
неизменяем изнутри твой цвет
языческий - шаманисто заманчив:
особенно, когда ни бе ни ме
всё то, что было до тебя в тебе,
и ты лишь безъязыкий одуванчик!..
_^_
* * *
Сестрёнка зарилась на яркие цвета.
Что значит мода? И зачем, и начерта
в ней разбираться? Рассуждать о стиле?
Да не мужское это дело. Мой отец,
партийных съездов буквоедный чтец,
жил по понятиям. Манерам не учили.
Я помню стол, застеленный клеёнкою,
и нашу комнату с перегородкой тонкою:
в руках отца шуршащие "Известия"
с передовицею "Строительства размах",
надтреснутость стекла в его очках,
и радиоконцерт - "Шагаем с песнею!".
Наш полутемный двор, моё пристанище,
по закоулкам был похож на тараканище,
на коллективность бабушкиной репки.
Я столь удачно в этот гвалт вписался,
что в пацанах одним лишь выделялся -
блатным плевком и чубом из-под кепки.
_^_
* * *
Пацанва. Велосипеды.
Жизнь выглядит убого
там, где правит ею стиль,
но ещё растут леса
и под солнечною медью
шелестит ещё трава.
Хорошо ли, что привыкли
к свисту пуль тетерева?
Вновь заточена коса,
о ветрах поёт ковыль.
Нет ни цели, ни итога.
Мотоциклы. Пацанва
Голоса. Дорога. Пыль.
_^_
* * *
Степная даль с полоскою заката
похожи на пластинку патефона -
за ними вслед вращаются синхронно
мои глаза - сосредоточенно куда-то
из дней былых плывут заговорёно
кургана мимо, где простор покатый
под колокольчиками дышит виновато
на ветерке - дин-донит полусонно,
в безлюдность мелодично погружен.
Здесь, видимо, не пашут и не сеют.
Уже ноябрь. В снопы не убран лён.
По ходу трассы три избы немеют -
и, - кругозор воронками взрыхлён;
и, - бампер искорёженный ржавеет!..
_^_
* * *
Лес. Озеро и пахота. Село.
В ошмёточках, изношенных зело,
за кузницей при хрюкающем хлеве
уснувшего безлунностью глухой
в скирде - от дождика залётного сырой,
калачиком, как в материнском чреве,
свернувшимся несчастного нашли.
И пожалели на краю ему земли
чужой, взамен Леонтия умершего
от пьянства самогонно беспробудного.
И отходили от кахиканья простудного,
крестив вторично, убоявшись лешего.
Пристроили. А ты была красивой! -
не для него твоё щебечущее диво.
Ему особенной твоя казалась хата -
с ума сводил твой рыжеватый локон,
когда внутри крестообразных окон
сгибалась даль подковою заката.
_^_
* * *
Чей-то профиль в окошке ссутулился,
занавески раздвинувши кружево...
В магазине под вывеской "Южный"
продаются норвежские устрицы.
Кругозор мой проулками сужен,
монотонностью сереньких улиц -
никому ты в таком захолустье
от рожденья до смерти не нужен.
Ты ко мне равнодушна, я знаю -
ты считаешь меня охламоном...
Не звоню, временами бывает -
я не в дружбе с твоим телефоном.
Нет дождей и трава усыхает
чуть поодаль, за тусклым плафоном.
_^_
* * *
Над тундрой отклубилась туча.
Откинул ненец полог чума...
Дым, словно хвост коня Кучума,
в рельеф вписался... Пряжу сучит
в полярных днях жена угрюмо,
не тратить слов безлюдье учит,
малец у ног - а-уу! - канючит,
а в общем жизнь течет без шума.
В газетный конус самокрутки
дурман-трава с проворной ленью
набита ненцем плотно - лютики
на ветерке трепещут тенями...
И с кряканьем веселым утки
разносят весть о возвращении!..
_^_
* * *
Хромал. Натёрло ногу.
И солнце обжигало -
палило беспощадно.
Плыл горизонт пологий.
Едва смеркаться стало,
взошла луны монада.
Я не железный всё же.
Присел и снял ботинок.
Мозоль кровавым был
и волдыри на коже,
но был упрямым инок
и на пределе - сил.
Ещё маленько отдохну, -
сказал. - И далее пойду.
Усталость - не беда.
С ориентиром на сосну
я эту гору обойду,
чтоб даль увидеть за!..
_^_
* * *
Включаю свет, задернув шторы.
Отодвигаюсь от просвета.
Жаль, что балтийские поморы
остались где-то.
Здесь всё не так, как и положено -
совсем иное расписание -
за шторой комплекс огороженный
и охраняемое здание.
В зените солнце. Час полуденный.
Но город вымер. Нет людей.
Жара привязана к безлюдью
невыносимостью своей.
_^_
|
