[Оглавление]



Тебе не может больно быть. Ты слово...


 


* * *
          LS

Пожалуйста, не будь счастливой. Я
еще тебя хочу читать и плакать.
Пожалуйста, не подавай мне знака,
что может быть работа, дом, семья -
иное, кроме острой наготы
и крыльев, называемых словами,
в тебе. Ты дорога мне, оригами
из рифм и смыслов высшей красоты.
Пожалуйста, я так хочу читать,
как ты легко и ярко умираешь.
Ты жерло, ты не женщина. Ты залежь,
к тебе - не прикасаться, но листать.
Пожалуйста, не будь из плоти. Ведь
твоя реальность упростит тинктуру.
Не помещайся в человечью шкуру,
оставь любовь, горение и смерть.
Не по земле твой невесомый путь.
Сверши его. Я знаю. Ты готова.
Тебе не может больно быть. Ты слово.
Не будь счастливой. Я прошу - не будь.

_^_




* * *

я слышу плавниковый шелест
смотрю на тропку к проходной
людской поток идет на нерест
и не встречается со мной
плывет разменивать на мелочь
себя по графику труда
икру по бисеринкам мечет
всплывает брюхом иногда
я словно рыбка золотая
смотрю на эту кутерьму
и над потоком пролетаю
не пригождаясь никому

_^_




* * *

ключи находятся на вахте
а я нигде не нахожусь
в дк на сцене как на плахе
по тонкой струночке держусь
блин
путаю
на эшафоте
стою подобием свечи
стихи
вы все во мне живете
ненаходимые ключи

_^_




* * *

Очень хочется водки, но я вспоминаю - не пью
и не кушаю вредного, четко живу по режиму,
и не чувствую больше прохладную руку твою,
проходя по земле, где деревья не стали большими.
Проходя по земле, каблуками целуя асфальт,
из которого лезет случайно посеянный тополь,
понимаю - мне не о ком плакать и некого звать
на отдельно невзятом горящем куске хронотопа.
На отдельно невзятом - горящем, как сердце мое,
как луженые трубы сухого и жадного горла.
Невесомая птичка отчаянно звонко поет
и себя поднимает в крутую небесную гору -
высоко, высоко. А я так же иду по земле,
разделенной людьми на кварталы, квадраты и сотки.
Я иду по земле - а как будто бреду по золе.
Я уже не умру. Не умру. Просто хочется водки.

_^_




* * *
            Саше Аносову

Мальчик застенчивый слушает диск Успенской.
На Дерибасовской лето, кабриолет
розовый едет. Мальчик измучен спешкой,
снегом, работой. У мальчика счастья нет.
Где-то на Брайтоне шепчущими губами,
хриплыми нотами гладит свой микрофон
дальняя женщина. Мальчик бредет дворами.
Зимняя Тверь искажается в странный сон;
в страшный, и мальчику холодно и погано,
мальчик не хочет в пустую квартиру - спать
снова один. Но, как черный курок нагана,
stop нажимает и падает на кровать.
Он засыпает. Спать - это ведь не спиться,
это полезно, и будто бросает вспять.
Мальчику снится стареющая певица,
Мальчику снится, что он не один опять.

_^_




* * *

Я наблюдаю черную луну,
горбыль моста задумчивый и хмурый,
стальную воду, смога пелену
и смазанные контуры фигуры
твоей - не в ожидании меня
и даже не в предчувствии рассвета.
Стрижи по небу чертят и звенят,
и кажется - мы выпили все лето
свое; по капле, спешно, по глотку,
и дальше будет ничего и страшно.
Но я к тебе
бегу
лечу
теку,
и остальное более не важно.

_^_




* * *

Лежим, запутавшись в словах.
Бежим скорее прочь отсюда!
Но вновь просеиваем прах
и отрекаемся от чуда.
Опять сжигаем корабли,
вспять поворачиваем реки
и застываем на мели -
без ничего,
без слов,
навеки.

_^_




* * *

я занавесился
уснул
я не желаю бдеть и слушать
как бог
на лунную блесну
удит кочующие души
я сплю
и мотыльки стучат
в бумажный купол абажура
и новый день уже зачат
в котором небо зло и хмуро
в котором без тебя
опять
и жизнь
как крик
со дна колодца
в котором счастья негде взять
и бог за удочкой смеется

_^_




* * *

Друг друга выжгли до костей
и драли счастье с потрохами,
пилили мебель и детей
и пахли жжеными стихами.
Ласкались пальцами в золе,
губами горькими спекались,
найти пытались путь во мгле
и находили, и сбивались,
и сбились вовсе. Вот черта.
То, что за ней, - осталось с_нами.
Смотри, какая пустота,
какая смерть, смотри, меж нами.

_^_




* * *

из усталого тела вновь высекать искру
электротехника
сложносплетенье схем
осень ждет
я думаю что вот сейчас умру
не пойму зачем
и мне снова кажется
быть бы навеселе
как по чину электрику
было бы хорошо
все починим
все сложится
сердце-щелчок-реле
и вопрос решен
запаяем контакты
станем опять дружить
говорить
протирая ветошью
все что во лжи и рже
конденсаторы боли
параллельно включенные в жизнь
горим
наливай уже

_^_




* * *

Круг общения сузила до себя
и аорту сузила, как зрачок.
Моя в Лету канула судия,
я сижу за печечкой, как сверчок,
никуда по холоду не хожу,
твой верстой обматываю район,
и твержу сама себе, и твержу
что "я" можно вырезать из "вдвоём".
- В этом слове отсутствует буква "я"!
...Леонид Аркадьевич, перестань...
И иду по полю небытия -
в бездыханность сузившая гортань.

_^_




* * *

Как рыба об лёд, ты билась в моих руках.
Но я не Изо_льда, а ты не Тристан, ей-ей.
Любив тебя больше, чем можно сказать в стихах,
я плакала горше, отчаянней и больней.
По парку, где Пушкин мальчишечкой-сорванцом
с распущенным воротом лазал по веткам лип,
мы молча бродили, и мраморное лицо
случайного сфинкса размазывалось, как трип.
Упруго и четко меж нами вилась строка,
и неба синел ослепительный купорос.
Вот это в руке ощущение плавника
приходит во сне - я выныриваю из слез,
которые - льдом, и которые - через край.
И хочется прошлое вырезать из груди.
Плыви, моя рыба, пожалуйста, уплывай.
И ты, Александр Сергеевич, уходи.

_^_




* * *

иди спать
пожалуйста
спи один
в эту ночь
ночь
это не сотня лет
смотри
вот я в нагромождении льдин
смотри
я была
и вот меня нет
уплыла по этой ночной слюде
под студеной памятью и зимой
между звезд
в огромном пустом нигде
меня нет
не думай
иди домой
спи без снов
последний мой
как всегда
пусть спокойно бьется
красный комок пустой
и не слышь
как
выбравшись из-под льда
я озябше-тихо зову
постой

_^_




* * *

Наблюдаю, как сходятся тени,
словно чётки кручу в голове.
Саша Блок и Сережа Есенин,
и Бориска из города Е...
Почему эти славные люди
от стихов и себя устают,
барабаны с патронами крутят,
режут руки и горькую пьют?
Почему в этом мире волшебном,
где алмазам подобны слова,
от пронзительной боли душевной
не спасают бухло и трава?
Доктор даст мне таблеток и чаю,
умно щурясь сквозь дым папирос,
потому что я тоже, я знаю,
как ответить на этот вопрос.
Но не вылечить этой болезни,
рассыпается жизнь по звену...
И, как грустная птица из песни,
я собой промежуток замкну.

_^_




* * *

молись за меня молись
смотри
я лечу вниз
смотри
я в конце пути
лови меня подхвати
лови на разрыв рук
весь хаос моих букв
всем жаром своих слов
где вех и болиголов
возьми меня положи
глаза мои завяжи
молитву составь скорей
из трав облаков ветвей
вложи ее в губы мне
смотри
ничего нет
но в самой груди тьмы
есть свет
из него
мы
и с нами еще бог
он слышал
он все смог
поднял подхватил спас.
он сильный
он здесь
в нас

_^_




* * *
          Щ.

Мальчик и папа ловили крабов
ночью с фонариками в Крыму.
С камня смурная рябая жаба
хмуро глядела на кутерьму.
Мальчик в ладошке сжимал фонарик -
лучиком тоненьким тьму пронять
и обещал кинуть в воду шарик,
чтоб на удачу его сменять.
Папа, такой же худой, белёсый,
только постарше на тридцать лет
молча себе задавал вопросы -
те, на какие ответа нет.
Думали оба, склоняясь лбами,
глядя в шумящую пустоту.
Мальчику холодно,
вот бы к маме,
папа подносит ладонь ко рту...
С самого детства эти тайны
в сердце, как гвозди - и навсегда.
Крабы засели в ночные гайны,
вечный секрет не сдает вода:
что там за птица так рассвисталась
и почему не тепло от звезд,
плачет ли женщина, что осталась
где-то за тысячу дальних верст?

_^_



© Любовь Колесник, 2016-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]