[Оглавление]



ВСКОЛЬЗЬ  НАД  ГОРОДОМ


* Робким медленным светом...
* Я помню: ты...
* Предмет любви...
 
* По крутым, как бемоли, ступеням...
* Вскользь над городом...


    * * *

    Робким медленным светом: по лицам,
    по стенам, по сонным мухам;
    слабым дрожаньем клёна, который снится,
    ударами веток - звонко и крови - глухо;

    не обременённой памятью, порожней страницей -
    странницей, ни стерни не топтавшей, ни снега;
    накидкой, что вечно впору, всегда годится -
    чуть на вырост - на плечи - с разбега -

    как ребёнок и пьяные кошки в марте,
    котиками Вербной недели;
    контрнаступленьем, намеченным на карте
    по всем фронтам - решительно, в понедельник

    начнём весну. Ко вторнику отогреем руки.
    Ещё два дня: продрать осипшие глотки -
    свои и птичьи - для трелей и прочих звуков,
    равносильных жизни. В пятницу - на короткий

    повод привяжем ночь к крышам,
    под свесом которых гнёзда дрожат от писка.
    В субботу... Метель? Возможно! Но я не вижу:
    уж больно метёт - размашисто, по-российски:

    в лоб, грудь, плечо, ещё - впереди Крещенье.
    И до весны останется два мороза:
    хваткий - по яблокам щёк в Прощёное воскресенье,
    сирый - по веткам едва расцветшего абрикоса.

    _^_




    * * *

    Я помню: ты меня вела
    крутыми улочками за руку -
    воздушна, ветрена, светла,
    таинственна под каждой аркою.

    Сладко-дурманна по весне.
    Дразня цветущими черешнями,
    давала знойный повод мне
    томиться грёзами нездешними,

    мечтать, что мы с тобой в Крыму,
    и ты - волна от моря Чёрного.
    Ты пенишься, а я плыву,
    сбивая цвет, гонима пчёлами.

    Ты так умела хохотать,
    Балуя спелыми орехами
    по шляпкам, кепкам - так их мать! -
    на улице Шолом-Алейхема.

    О эти имена твои -
    вязь над еврейскими могилами!
    Не успевая отлюбить -
    ты хоронила, хоронила их.

    Всплакнув, звенела поутру
    пустыми старыми трамваями.
    Я тоже, может быть, умру,
    твой лоб крестя, горячий, каменный.

    А ты? моих не вспомнишь снов?
    Звезда с иного неба двинется
    к тебе, пропащая любовь,
    моя хмельная детка, Винница.

    _^_




    * * *

    Предмет любви без дна и очертаний
    опорожнил насиженное место,
    без причитаний растворила ставни
    оставленная Веста ли? невеста?

    Ни весточки на голубиных лапках,
    ни ласточки, ни гнёздышка из веток -
    виток листка над порыжелой плахой
    бескровных слов, и кровель бессловесных -

    от свеса к свесу - вёсельные лапы
    все сушатся, ссыхаются от ветра.
    Лоскут ветрильный занавесил запад
    и запоздалый всхлип. И до рассвета

    сверчку молчать, встревоженному креном
    бессонной спальни, тлеющей как уголь;
    лекальной тени по калёным стенкам
    груди скруглять осиротелый угол;

    и угольку набрасывать догадки
    на плоский лист, и усложняя форму -
    как будто только формулу - по гладким
    рельефам плыть ладонью; густо-чёрным

    выбеливать летящие страницы,
    и отстраняясь от сторон и света,
    подбрасывать неистовую птицу -
    предмет любви, проекцию завета

    на плоскость осознания затеи:
    рождения, движения и тлена -
    не те ли дни, которые летели,
    лишь пыль на крыльях и на стенах
    (на тех ли, что и плача, и стеная,
    по сторонам разбрасывают камни,
    когда земная твердь и твердь людская,
    закостенев: нале-напра-во!- Amen.
    Как амнезия.)

    Смуглыми руками
    замешивает глиняное тесто -
    из первородной пыли, из окалин
    груди - седая Веста ли, невеста.

    Поскрипывает круг, cминают глину
    уверенные пальцы демиурга.
    Воркует голубь, плахи шепчут гимны
    над колыбелью глиняной фигурки.

    _^_




    * * *

    По крутым, как бемоли, ступеням унылого замка,
    Пригибаясь под чёрными балками тесных проходов,
    Я спешу к сероглазой хозяйке: Приветствую, Гальшка!
    Нынче в мире такая весна и такая погода!
    Хмурый муж твой оставил войну и предался охоте,
    И свекровь просит новой куницы на старое платье
    Погляди, расходился-то как твой округлый животик
    Под дрожащим на юной груди бирюзовым распятьем.
    Там, в гостиной, Мадонна в объятьях сжимает Ребёнка,
    Онемев у подножия гроба распятого Бога.
    Что паркеты тебе, что дорожная пыль и щебёнка -
    Ты на мраморный отсвет сквозь стены находишь дорогу.
    В этом доме, где только что звуки клавира не призрак -
    Как немецкий порядок: отчётливы, въедливы, плоски -
    Прячут нимбы святые под тусклые медные ризы,
    И скрывают триоли под крышкой свои отголоски
    Здесь, где капли из вёдер в колодец стекают не звонки,
    Где остывшие раны не смеешь ладонью потрогать,
    Для того ли Мадонна молчит, обнимая Ребёнка,
    Чтобы первой услышать дыханье воскресшего Бога.

    _^_




    * * *

    Вскользь над городом, родом. Сквозь гром, погром.
    Задевая носком закат.
    Опрокинутой "К", грустя о ком,
    эти двое ко мне летят?

    Удивленно, беспечно, на ощупь, на
    небывалую милость снов
    отдавая сплетённые в дух тела
    над улыбками куполов.

    Серый оберег кровель врезает клин
    в чёрный берег живой земли.
    В тёплый остров под ребрами, костный тын,
    разрывая цветной поплин

    летней блузы. Белёсый размыв холста
    заполняет знакомый двор.
    Непослушные пальцы читать с листа
    изготовились. До мажор.

    За мгновенье до свиста застыла клеть
    голубятни на чердаке,
    и повозка старьёвщика заскрипеть
    не решается вдалеке.

    День прикрыт занавесками на окне.
    Как беда, упражняет слух
    сиротливо ютящийся на плетне
    промолчавший трижды петух.

    Уведи меня в Витебск - в руке рука,
    полудетские сны легки -
    где Шагалу, летящему в облаках,
    примерещились земляки.

    _^_



© Виктория Кольцевая, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]