БАНАЛЬНОСТИ МАЛЕНЬКИЙ ДРУГ
* * *
Никто никому не подарок.
Особенно в феврале.
Но лишь потемневший огарок
на маленьком строгом столе.
Среди тишины перезрелой
стоглавого шума внутри.
Смотри же, как все обгорело.
Как все догорело, смотри.
_^_
* * *
Не смог полюбить эту страну - полюби хоть ту,
где не изрыт погост, где ты всех живых живее.
Где зеркало, багровея,
не показывает кукиш в моргающую пустоту.
Там танец воды невозбранно кружит каяк,
бормоча в ночь - ориноко мне, ориноко.
И тебе оринокотож. А когда одиноко
ты в отвесную землю шепчешь - моя, моя.
И еще в стороне той сторонней, поперек вологодчин и аризон,
ты читаешь вслух вечерами Красную книгу.
И внимают тебе степенно дети индиго,
взглядами процарапывающие горизонт.
_^_
* * *
Ротшильды и Рокфеллеры
вышли в обнимку в ночь,
взяли свои пропеллеры
и улетели прочь.
Так не бывает, скажете?
Глянь на небес чертог!
Как на кудрявых пажитях
нежится русский бог!
Как в труселях да в маечке
полем да вдоль реки
бродит Добро, сжимаючи
потные кулаки.
_^_
* * *
Что уставилась в меня,
улка безъязыкая?
Ждешь, тебя привечу я,
тыкая да рыкая?
Во груди ли, во хрящу
звуки-буки водятся.
Погулять их отпущу
при честном народеце.
Как утробы на миру
схватятся да сцепятся!
Как зазнобы на пиру
к певуну прилепятся!
Как вдоль досок, мимо плит,
вкруг Царя Небесного
жизнь виляет да скулит,
сука бессловесная.
_^_
* * *
Скомкало небо зарю.
- Грустен ты больно, прости.
- Да, я на небо смотрю.
Грусть моя, ты отпусти.
Грусть моя, ты не смотри,
как я храбрюсь да свищу.
Как доберусь до зари,
сам я тебя отпущу.
_^_
* * *
Взглядом меня не испытывай,
ночка-четыре ноги.
Жизнь - это сердце разбитое,
трогать ее не моги.
Лучше садимся на саночки,
саночки - видишь? - грустят.
Слышишь ли, ах, мои мамочки,
как они страшно летят.
_^_
* * *
Вот те, кого любил,
шепнули из тумана:
"Ты в нас не находил
ни тени, ни изъяна.
Ты ветром нас поил,
ты одевал нас в солнце,
о, нынешний зоил,
весь высохший до донца!"
И я иду сквозь них,
разжалованных мною,
разлюбленных моих,
вечернею травою.
И все, что есть во мне,
летело бы, бежало б
от милых их теней
и тусклых этих жалоб.
_^_
* * *
Из далекого прошлого мне прилетело
много всякого ушлого - неба, земли.
И спросил я у Господа, после - у тела:
вот зачем мне все это, ведь все мы ушли.
Мы на ветках расселись - дубовых, осиновых.
Тучей нас затянуло. Втянуло под лед.
Вы не шлите нам вести - зеленые, синие.
Вы потом нас найдите. И спросите. Вот.
_^_
* * *
И никого в селеньях тех -
дома пустые.
Как будто отпустили всех.
И дни такие,
когда уже не горячо
от красок радуг,
и наступает перечет
недвижных яблок,
и в уголке под потолком
судьба прядется,
и капли падают легко
и как придется.
_^_
* * *
Все пряники тульские розданы,
не зарься на них, уходя.
Пройдутся по тулову розгами
холодные руки дождя.
О, Родина! Мокрая Родина!
Подтопленный остров-острог.
Разлегшаяся колодина
широких путей поперек.
Когда беловодья и китежи
прощальную песнь запоют,
мы сменим парадные кители
на мокрую робу твою.
_^_
* * *
Тебе за стеночкой поёт
больная акуджава.
И огонёк за поворот
плывёт, качнувшись вправо.
И уползает старый год
в тепло и мякоть хлева.
Как будто жизнь к тебе придёт,
качнувшись влево.
_^_
* * *
Гнали светлоликих гибеллины
до краев неправедной земли.
А потом явились магелланы,
все пооткрывали, что смогли.
Вот стоит он с ножиком консервным,
всем ветрам открытый Магеллан.
Дует в его парусы инфьерно,
завезенное из пряных стран.
А поверх, упрям и ненысытен,
из Твери-то, что ни говори,
тащит Афанасьюшка Никитин
светлы лики в краешки земли.
_^_
* * *
Разве нужно торопить зиму?
Столько стужи и ночей стылых.
Разве жалости они имут?
Вот придут и заберут милых.
Лягут тихо в темноту тени.
Ляжет солнце прямиком в снеги.
Станут сталью - как сердца - стены.
Звезды встанут. Берега. Реки.
_^_
* * *
Пошли мы на озеро.
И там разожгли костер
у пастбища козьего.
И был у нас разговор.
Сказала ты - в заросли:
"К другому пойду костру".
Ответил я: "Запросто.
Тогда ведь и я умру".
И дерево в копоти
пыталось сбежать скорей
от хищных и опытных,
почуявших кровь зверей.
_^_
* * *
Надо просто промолчать.
Головою покачать.
Свет тихонько потушить.
Тьму повсюду разложить.
Просто так заведено.
Просто снова здесь темно.
Просто нужно помолчать.
Никому не отвечать.
_^_
* * *
Что и чем обернется, увы, совершенно не знаем.
Кто куда обернется? Кто станет своим - не своим?
Угощаем друг друга особым, приправленным чаем.
И молчим. Ну а что остается? Конечно, молчим.
Я собрал бы вас, други. Но где вы, беспечные други?
Разбежитесь на круги - по лýгам своим, не своим.
И на сладком плече развеселой, случайной подруги
Я пускаю в лицо вам сладчайший, приветственный дым.
_^_
* * *
Если долголетие подкосит
тысячью биноклей на оси,
мы его тихонечко попросим:
не коси нас больше, не коси.
Прочь, несоответствия, химеры!
Жизнь, веселой птахою лети!
Дай на встречу с паном Люцифером
в чувстве и достоинстве прийти.
_^_
* * *
Был мне ветер. Жилось мне приветно и споро.
Где б ни падал, являлася всякая чудь.
И казалось всегда мне - что скоро, что скоро, что скоро.
А когда не казалось, что скоро, казалось - чуть-чуть.
Упадали мне под ноги яблоки. Вверх поднимали
работяги чугунное небо в четыре руки.
И непраздные руки меня без конца обнимали.
И вели, и вели меня споро на берег реки.
_^_
* * *
Рассказал бы я, как многотрудно
жить этой поганой земле.
И о том бы, как люди безлюдны
нарастают и тают во мгле.
И еще б - непреклонно и грубо -
как душа неживая смердит,
я б сказал. Да смеркаются губы.
И Господь, и Господь не велит.
_^_
* * *
А когда рука мне твоя бела
словно мед была, на глаза плыла,
упадали вниз стены-цоколи,
и неистово кони цокали.
А теперь, мой свет, все - не свет, не цвет.
И жалеть о том нам не след, не след.
Не гундим с тобой и не знаемся.
Инда до смерти только маемся.
_^_
* * *
Идешь ли кварталами темными -
они у окошек сидят.
Молчат и глазами бездонными
в разверстые бездны глядят.
А мне-то себя еще в даль нести.
А я озираюсь вокруг,
аккордик в избитой тональности,
банальности маленький друг.
_^_
* * *
Ты знаешь, я тоже смотрю
на небо в кровавом подбое.
И так я себе говорю:
не важно, не нужно, не стоит.
...А там крепче смерти любовь.
Светлее подснежника ризы.
И ветром вздымается кровь.
И кровли домов - кипарисы.
И кожи там плоть лишена.
И утро ласкает ланиты...
А здесь - только с губ тишина.
Как будто мы оба убиты.
_^_
* * *
Вот поведут людей из автозака -
вот им покажут знаки Зодиака.
Вот Водолей, вот Рыба, вот Стрелец.
Вот Близнецы, вот Лев, а вот пиздец.
И люди сразу же встают, немного сонны
и автохтонны. Как же все бездонно!
Как дивно все устроил нам Творец.
Вот Водолей, а вот тебе - Телец.
И все взойдут в чугунные решетки,
оберегая мысли и мошонки.
И выйдут с неба десять негритят.
И всех зажарят. А потом съедят.
_^_
* * *
Слыхали ль вы, мои батюшки,
что спятил-таки наш Батюшков?
Ветеран всего - хали-гали.
Мы яйца коню его оторвали.
Батюшков был батяня-комбат,
Он лиру не прятал за спины ребят.
Метал во врагов пушки,
пока не пришел Пушкин.
Он берег покидал туманный Альбиона.
И смотрятся теперь в него наполеоны.
И с ним теперь навсегда
Вологдагда.
_^_
|
