[Оглавление]



ЧТОБЫ  ЖИЗНЬ  ПОСЛЕ  СМЕРТИ  ОСТАВАЛАСЬ  ЛЕГКА




* * *

Две дочери есть у меня.
Всё просто - одна и другая.
Одна вся дрожит у огня.
Другая с ним просто играет.

Другая бежит и бежит.
И лупит весенние лужи.
А та, что одна, все глядит
куда-то в февральскую стужу.

А я? Надеваю пальто.
И зеркалу молча киваю.
И долго стою у метро.
Там быстро. И даже бистро.
И красная. И кольцевая.

_^_




* * *

Постелить бы соломки
под уставшую жопь.
И расставить солонки,
чтобы что б, чтобы что б?
Чтоб сказать, что бы спети
сразу после глотка.
Чтобы жизнь после смерти
оставалась легка.
Чтоб прекрасный ефрейтор,
чуя смертную боль,
дул в волшебную флейту
и ворчал бы - яволь!

_^_




* * *

Если б тогда пришла,
поздно пришла, пускай, но
тогда б и луна взошла,
нежно, необычайно.

Берегом бы вело,
намертво говорилось.
Ехало бы метро
дальше, в сплошную сырость.

Шли бы травой сплошной
долго, а после встали б.
Был бы смешной-смешной.
Плакательный и усталый.

_^_




* * *

А ещё здесь бывали такие зимы -
погодомеры и вспомнить-то не смогли бы.
И бабы с речки несли в корзинах
белые, ледяные глыбы.

И ты отважно, кусочек лавы,
посредине света и посреди тьмы
со склона нёсся в ледяную бабу
и даже не думал - притормозить бы!

_^_




* * *

Отговорило вино.
И отрыдал Высоцкий.
Всем всё теперь всё равно.
И даже весь Бродский.

И кони помедленнее.
И милей кровопийца.
Все теперь - приведливее.
Дети, убийцы.

_^_




* * *

Где-то близко, в кошачьем раю,
на районе, где свет и уют,
ты - все тот же прохвост, карбонарий.
Рядом - Ася, Василий, Виталий.

Где-то рядом, в собачьем раю,
где балы непрестанно дают,
ты вальсируешь ладно и споро
вместе с Дарьей, Кристиной и Жорой.

И когда, закричав, заискрив,
рухнет вниз мой замызганный лифт,
безутешно, безумно, до срока,
или в срок, только что в этом проку, -

там внизу вы найдёте меня,
и, быть может, спасёте меня.
И расскажете, кто я и где я
мне шершавою лаской своею.

_^_




* * *

Пологое поле, дроги,
поляны пустая клеть.
Когда-то мы так продрогли,
попробуй теперь согреть.

И если сейчас коснётся
зачем-то звезда меня,
скажу я чужому солнцу -
не надо теперь огня.

_^_




* * *

Быть можно дельным человеком
и думать о красе ногтей.
Быть можно мерзким чебуреком
и думать, как бы жрать людей.
Но можно ж и вобще не быть...

_^_




* * *

Здравствуй, мой нервный Питер!
Здравствуй ты, мой Юпитер!
Бык! И самса с овсянкою!
Здравствуй, Нева с Фонтанкою!

Стать бы могли Мазепою.
Орликом, Допой с Гепою.
Только покрылись славою
в Нарве и под Полтавою.

Только - вода летящая,
тёмная и настоящая.
Только - судьба болотная,
муторная, холодная.

Площадь еще - Сенатская.
Проще бы - быть нам блядскою
девкой, тушканом, тушкою,
пушками, няней с кружкою, -

только хранит летейская
иглу адмиралтейскую,
кормит лещом да окунем
воду, ещё далёкую.

_^_




* * *

- Вот, была - и нету.
Как её назвать?
И кого за это
как-то наказать?

- Дальняя дорога.
Не кормлены коты.
Подожди немного.
Всё поймёшь и ты.

_^_




* * *

Не надо, не пиши стихотворенье!
В издательства ты с ним не торопись.
Ведь сколько на него затрачено горенья!
По сути, вся-то жизнь!

И хоть бы что с того, да разговорца хоть бы -
отрады для израненной души...
Но нет! Ругательства одни и злодьбы.
Да кинуты в чело карандаши.

_^_




* * *

Так хотелось вина, чепухи,
много сдобы да бабу пуховую.
Но мне выдано - полночь, стихи.
И сережка зачем-то ольховая.

То ли сдал я, а, может, подрос.
Повторил, пробираясь до Сретенки.
Мне сказали: говно - не вопрос.
Скоро вышлем еще человеченки.

_^_




* * *

Говорят, вы предатель родины, -
меня как-то спросили вдруг.
- Я сбиратель сухой смородины.
Был я неслух, а нынче - слух.

Мне деревни кричали - проданы.
Говорила мне степь, - ой-вей.
И моталась за спинкой родина,
и шептала - воды налей.

А глаза у нее - снова карие,
вот такие теперь глаза.
А душа у нее - вечно старая,
нам без старой души нельзя.

Я не знаю, тебе что слышится.
Если хочешь, давай - лети.
И внутри у нее всё колышется.
Подожди, отдохнешь и ты.

_^_




* * *

Жизнь - такая сука,
уж поверь мене.
И тоска, и скука,
и кобель в гумне.
И ещё вампука.
И свеча в окне.

Подбежит, погложет -
ты погладь меня.
А потом скукожит -
отпусти меня.
И лизнёт мне рожу -
ты люби меня.

_^_




* * *

Когда так яростно и властно
мужчина вводит имена
всех тех, кому служил он страстно -
отчизна, мама и жена,
и дочери, такие дочи...
А мог бы быть ещё и сын.
И вот, посередине ночи
он всех их славит, как акын.
И говорит, должна другою,
другой должна быть жизнь моя.
И воздух рвёт. И всё такое.
И ярость благородная, как волна.

_^_




* * *

Встал поэт один с рассветом,
заточил свой ятаган.
И пошёл, убил поэта,
молвив грозно - графоман!

Тот лежал, лежал в полыни
и к губителю возвах:
- Не явлюсь к тебе я ныне
с рифмой спелой на устах.

Не покрасть мене твой воздух,
не заузить твой калибр.
Всё теперь мне только роздых
да удушливый верлибр.

Но шепчу в твоё полымя
в этой тёмной стороне:
ты - не сторож мне отныне.
Всё во славу, всё во имя,
всё во царствие твое!

_^_




* * *

Саван с полей наших снимут.
Гром прогремит Левитан.
Мёртвые сраму не имут.
Мёртвые храма не имут.
Имени даже не имут.
Втоптаны в пыль да туман.

Свет свою силу потушит.
Звук свой отыщет приют.
Словно бездомные души,
сполохи небом пройдут.

Видишь, вдали за рекою
гаснут и гаснут огни -
прямо над вечным покоем,
тем, что не знали они.

_^_




* * *

Эй, малёнок, мастерок,
поломай мой мастерок,
чтоб ушла от естества
даже малость мастерства.

Нужно все это забыть.
Нужно быть или не быть.
Нужно в нашу мастерскую
кол осиновый забить.

И пойдем мы, мастерок,
греть на речке костерок.
И смотреть, как на востоке
появляется восток.

_^_




* * *

На станции Сухиничи
сухого не нальют.
Вот плюшева да выпечки
к вагону поднесут.

С порога желто-склизкого
пытаюсь робко слезть.
- Мне б Гоголя Белинского
почем бы приобресть?

С усмешкой ли, с тревогой ли
мне здешний аксакал:
- Белинского не трогали,
а Гоголь - ускакал.

Над Бугом, в Конотопе ли
по слухам, он живет.
Якшается с холопами,
да мертвым счет ведет.

_^_




ВАЛИДОЛЬНОЕ

Всем кагалом собирали Валидола Прокофьевича:
кто тапки белые, кто плащ с подбоем, кто хрен с порфирою.
Сорок дней - как на иголках, бармен, кофе еще!
А эта сука все не телеграфирует.

Был Валидол Прокофьевич великий праведник,
дашь бывало подсрачник - а он и не сетует.
За то сам Петропавел теперь ему проводник,
зато с Пастернаком пьет, с Джордано Бруно беседует!

Но за тем ли, Господи, Прокофьича Валидолушку
засылали мы в самый светлый из Твоих амбаров?
В телескоп видали - скачет Валидол млечным полюшком,
орет ангелам, что он - Ерофей Хабаров!

Снаряжать ли нам Демидрола Евгеньича за пропавшею экспедицией
(триколор в руки, в зубы - драхмы последние)?..
Материться на Валидола? молиться ли?..
Ох, грешные мы грешные, ох, звезды безответные...

_^_




АЛЬТЕРНАТИВНАЯ  ИСТОРИЯ

Ох, уеду от вас, уйду
в Александрову слободу.
Проложу туда акведуки,
Академию заведу.

Шлю письмо в Караван-сарай:
здравствуй, братец Урюк-Бабай!
Забирай себе Кемску волость,
да и Астрахань забирай!

Строй себе тут Караганду.
Коноплю сей да лебеду.
Только, братец Урюк, не трогай
Александрову слободу!

А устанешь, светлейший хан,
от собратьев от басурман,
царь-капустой под царь-беседу
угостит тебя царь-Иван.

Постелю я тебе в саду,
расскажу, как зовут звезду,
а потом уж езжай, Урюче,
в Третий Рим свой, Караганду.

Лепо, братие, поутру.
Гуси шествуют по двору.
Князя Курбского почитаю,
полистаю Каспаров.ru.

_^_




* * *

Уже и яблони отцвели,
и Троица натекла.
И на задворках чужой земли
ни всхлипа, ни ветерка.

И даже лес вдалеке погас.
Возьми и негромко спой,
так, будто б не было вовсе нас, -
что будет с тобой и мной, -

такими, как нас никто не мнил,
такими же, как и все,
на этой медленной, как винил,
недожатой полосе.

_^_




* * *

- Если пал подо Ржевом,
если вмёрз в этот пруд,
значит справа и слева
сядут ангелы тут.

Паче снега отснежат,
и отмерят вина.
И тебя попридержат
вплоть до Судного дня.

- Если пал подо Ржевом,
пионеры придут.
И посмотрят на небо,
и цветов принесут.

Твои стоны и бредни -
всё в юнната ладонь.
И закат твой последний -
в поминальный огонь.

- Если пал подо Ржевом,
вся спина - к небесам,
видишь ангелов гнева,
их последний десант?

Их прекрасны распевы,
даже рядом пройдут.
Но тебя подо Ржевом
никогда не найдут.

_^_




* * *

Все время думаю - а что там?
Там - ничего не обещано.
Небесные женщины
бьют по щекам.
Придешь - а где же коечка?
Что, как и во сколечко?
Ну и как вам?
Спросил у бабушки,
что пекла мне оладушки,
что отдала меня на скрипку
и говорила - Сережа, не качай липку:
бабушка, Наталия Николаевна,
любившая котов и собак всех,
расскажи мне об этой тайне,
ты же там, среди всех тех.
И сказала бабушка: Сережа, не суди меня. Я родила Генечку, а он умер. Родила еще двух близнецов, потом твою маму, потом еще Юру. Жила долго-долго и было мне тошно-тошно. Но ты приезжал ко мне и играл на скрипочке. А я читала тебе Пушкина с Лермонтовым, и Шевченко ещё. Так вот и жили. А потом я умерла.

_^_




* * *

Верни мою веру и оберни ее -
хорошо бы - в рассвет.
Веру верни мою, ведь верней ее
ничего и нет.
Нет ничего. Кроме страсти и радости.
Но вера им - не нужна.
И веера распускаются всякою сладостию.
И ночь нежна.

_^_



© Сергей Комлев, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]