ВИСОКОСНЫЙ ГОД
Вместе - это, когда не врозь
с тем, в кого аж до хруста врос.
(Дуремар бы сказал: невроз!)
Молоко на губах - остыло.
Говоришь - не разлей вода?
Ей, гряди, разгуляй-беда!
Отворяешь ей ворота,
А она - и с боков, и с тыла.
Но о том - ни гу-гу, молчок.
А не то - за бочок волчок.
...Как горошина и стручок...
...Всякой твари - даешь по паре!
Тут бы сказочке и конец...
К югу поезд спешит беглец.
Но сойдя, что в дуду игрец,
выдыхаешь в кулак: попали!
Порван ценник на лиха фунт.
Мы заляжем с тобой на грунт.
Сверху волны встают во фрунт
и берут берега в осаду.
Что не ведаем - то творим.
Не на дно - так в огне сгорим.
Как в закате последний Рим -
от Садового до Посада.
Ей, гряди, от Никит-ворот,
високосный недобрый год!
На столицу циклон идет,
как Монтекки на Капулетти.
По Охотному - ветер вскачь.
Обними меня и не плачь.
Ты же помнишь - не тонет мяч.
В Истре, Яузе, Клязьме, Лете.
_^_
БРЕЙГЕЛЬ
Музыка Брейгеля скована синими льдами.
На полдороге застыл неприкаянный звук.
Вечность мохнатой собакой легла между нами,
сунув печальную морду мне в трещину рук.
Вскинули к тучам деревья органные кроны.
Слышно, как падает холод на бежевый снег.
В хрупкое небо впечатана точка вороны.
В чистое зеркало озера вмерз человек.
Сказкам зимы не видать ни конца, ни начала.
За горизонтом укрылась шальная пурга.
Вот прогорела вдали и навек замолчала
над одинокой вселенною песнь очага.
И нам уже не узнать, не услышать средь шума,
не прочитать на страницах диковинных книг,
что, пригорюнившись тихой печалью, задумал,
пойманный в клетку, замерзший, прирученный
1987 г.
_^_
ОТЗИМОВАЛИ
Март бредет, босяком одетый,
по развалу своих развалин.
Прибывает воды и света.
Вот и снова отзимовали -
без начальства и без охраны -
отоспались, поджавши губы.
Отсиделись ушанкой драной
в рукаве енисейской шубы,
от которой теперь - лишь клочья...
Лед, как молью, изъеден тленом.
И река себе этой ночью
глухо вскроет больные вены.
Одиноко скулит борзая,
чуя скорый блицкриг распада.
Зайцы кличут в лесах Мазая,
и без пастыря бродит стадо.
И созвездья в своей пустыне
слепо тычутся в туч завесу.
Оглашенный кустарник стынет
в непросохшем притворе леса.
Землеройка на сеновале
продирается к лучшей доле.
Вот и снова отзимовали.
Вот и снова - земля и воля.
Продырявит подзол коряга.
Взбеленятся озера-реки.
Что ж, по новой нам звать варяга
и емэйлить посольство в греки?
Иль, как прежде, лупить в кимвалы
про былинные про победы.
Здесь Благая не ночевала.
Да и Ветхий не проповедан.
И апостол сюда едва ли
по распутице доберется.
Отсиделись, отзимовали...
Перетопчется, перебьется...
Справим лодку, найдем Мазая
и поедем к ушастым в гости...
Не скули, не рыдай борзая
над своей непочатой костью.
_^_
СТРОФЫ
***
Лужа все меньше и меньше. Сегодня - на треть.
Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!.
Только сначала - прибраться, кофейник согреть
и на контуженых ходиках выправить время.
Там, где с тобою мы значились - прочерк, дыра.
В небе - такая же: не затянуть, не заштопать...
И календарь набухает от слова "вчера".
И голоса за стеной переходят на шепот.
***
Мятое тело на голой тахте. Сквозняки.
Терпит крушение муха в початом рассоле.
То, что когда-то игралось в четыре руки
погребено под завалами на антресоли.
Можно, конечно, с соседом изладить дуэт,
Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши.
Но поздновато. К тому же уехал сосед.
И метроном, что под ребрами, глуше и глуше...
***
Снова трамбует автобус свои закрома.
Птица восходит в зенит, как мечта богоборца.
Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, -
все подморожено. Как при Царе-Миротворце.
Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой
не называй, дорогая. Авансом - спасибо.
Речка - в мурашках. И медленно рваной губой
воздух глотает в садке непутевая рыба.
***
Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость.
Чуточку акций и много-премного гламура.
В собственной спальне сегодня - непрошенный гость.
В спальне приятеля завтра - посланец Амура.
Хочется звать Теофилом седого Готье,
И с госпожой Бовари познакомиться ближе.
Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье.
Так что лети как фанера над местным парижем.
***
В темень метнуться, покамест далеко шаги.
Ты не готов к обороне, тем паче - к атаке.
Так и наматывать в скверике этом круги,
как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки.
Квелый фасад до последнего камня промок.
Не предвещает ничто нам гомеровой коды.
Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок.
И безнадежно в дверях перепутает коды.
***
Нынче суббота. Последние звезды и сны.
Скоро рассвет прорисуется. Скоро - Благая.
Медленно - сквозь подземелие, сквозь пелены -
в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.
Ну а пока вся земля - опустевший вокзал.
Отменены расписания. Сутки вторые,
как Он оставил ее. И еще не сказал
в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..
_^_
ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ
Смотрит многоэтажка
сотнями окон в грязь.
Если не жизнь, то бражка,
кажется, удалась.
В правом углу - стаканы.
В хлебнице - пирожок.
С этого пира в Кану
не торопись, дружок.
Мне ли искать, тебе ли
новое меж людей?
Мудр беспримерно эллин.
Праведен иудей.
Мы же - наизготове
хлопнуть на раз-два-три...
В спринте на голос крови
не подскользнись смотри.
Муторно от повидл.
Кисло от щей зато.
Все бы тебе я выдал,
Знать бы, дружище, что.
К храму или чертогу -
это ж такой пустяк -
я б указал дорогу...
Только не знаю как.
Хмелем увиты крыши.
Ты не грусти, дружок.
Нам бы с тобой услышать,
как пропоет рожок.
Спи. Одеяла нету.
Хочешь, мое возьми.
Не расшибись без света -
как тебя? - mon ami.
_^_
* * *
Я глаза на минуту закрою...
Где запруда купает лосят,
где ночами над вечным покоем
неподвижные гроздья висят, -
там с утра под лучей перестрелку
кладовую закрыв на засов,
мечет рыжие сполохи белка -
обезьяна заволжских лесов.
Через эту смиренную реку,
этой тихой, неспешной тропой,
невеселого человека
с невеселой и долгой судьбой
провести, и побыть с ним немножко,
и оставить потом одного...
Чтоб кустарник нагретой ладошкой
долго волосы гладил его.
_^_
* * *
...как быть, когда все в мире убывает?
Мансарда. И в ней человек.
Он сам себе трагик и зритель.
Давно он замыслил побег.
Бог знает, в какую обитель.
По самому тонкому льду.
До самых далеких пределов...
И свет покидает звезду,
как жизнь - одряхлевшее тело.
Как птица - сырое гнездо.
Как листья - осенние ветки...
И "соль" пробирается к "до",
Как стрелка по кругу - к отметке,
где камень дотронется дна,
где весом наполнится слиток...
Где красною станет луна
на небе, свернувшемся в свиток.
_^_
* * *
Вот и сброшены маски, козлины, остатки приличья.
Вот и сорваны с темного дуба все знаки отличья,
и несет их от милого севера в южную ссылку.
Вот и порваны все примечания, сноски, отсылки...
Нагота-срамота. А под ею - бомжи-буераки.
В николах-нидворах ором свадьбы гульбанят собаки.
И орачь изготовился длить самогонную тризну
на останках смердящего стога и стылой отчизны.
В половые к нему - домовые, а с ними анчутки.
На похмел к нему витязи вскачь на кобыле-попутке,
из пищалей бабахая вслед эмигрантскому клину.
И как смерть на миру - вдоль дороги рябина-калина.
Ох ты ж, гой да еси! Ни стыда, ни огня, ни отрады.
Ох ты ж, голь, не проси воеводы-Мороза пощады,
когда он через сито ноябрьское просо просеет
и пойдет, и пойдет заносить тебя снегом, Расея!
_^_
* * *
Когда умолкнет музыка над нами
с прощальными багряными лучами,
мы по недобрым улицам пройдем,
и все в дома холодные войдем.
Там хлеб уснул, и не звенят стаканы.
И ни живой души - в тьмутаракани,
где ни одна звезда не говорит,
где тьма на тьму через стекло глядит.
_^_
НАЗИДАНИЕ
Что опять векселя предъявляешь сестре своей - жизни?
Разве ты присягал этой пестрой подлунной отчизне?
Разве клятву давал Воробьевой пылающей круче?
Устыдись и молчи! И сарказмом угрюмым не мучай
развеселый партер, вход куда не закрыт, но заказан.
Ты же знаешь и сам, что ты с ним лишь ребячески связан.
Твое место постыдно зияет в холодном притворе.
И е-mail твой короткий указан на каждом заборе.
Проскочив семафор, затерявшись меж истин и литер,
не прибудет ни в "В" и ни в "С" твой замызганный литер.
Так оставь, не ищи его больше под млечною крышей,
на которой твой торный серебряным крестиком вышит.
_^_
НЕВЕСЕЛОЕ
Разгонял тучи. Воевал с репкой.
Все копил камни. Собирал злобу.
Вот, вошел в силу... А Борис с Глебкой -
Решето-кровля. Холонит печка.
Лес гудит глухо. Он со мной - в ссоре.
От меня небо пролилось в речку.
Где-то там - прикуп. Рядом с ним - Сочи.
Не догнать речку, хоть порви вожжи.
Занавесь, ноча, ты мои очи.
_^_
* * *
Прошуми мне печаль, ветла.
Но не так, чтоб была светла,
а чтоб ветер всю ночь качал,
словно люльку, твою печаль.
Разведи мне костер, ветла.
Но не так, чтоб сгореть дотла.
Чтоб не смыла роса в зарю
с неба нашу печаль-золу.
Покажи мне тропу, ветла,
По которой она ушла...
Где в конце - лебеда-звезда,
а над ней - как печаль - вода...
_^_
ГРОЗА
Илия колесницу гонит. Круши, ломай!
Истуканом бы обернуться, полевкой-мышью.
Тьма такая зашла в предместья, что твой Мамай.
И над крышей висит такая же - тохтамышья.
Собирать ли нам камни? Последний платить оброк?
Выбивать ли морзянку пломбами: Боже правый?!.
Я волчарой сижу в засаде - почти Боброк.
И душа в направленье пяток течет отравой.
Не дышать... Генуэзец-ветер - во все концы.
Тьма сквозь город идет - упитанна, как неправда.
Не поспеют к предместьям нашим ничьи бойцы.
Не дотянут в потемках лебеди до Непрядвы.
А коль так - не видать нам радуги, мертв Завет.
Полыхни напоследок, Илюша, чтоб все ослепли...
Эх, соколик ты наш отчаянный, Пересвет!
Эх, касатик ты неприкаянный, свет-Ослебя!..
_^_
* * *
Был пьян баян и пламень ярок...
Своей, чужой ли стороной
тьма-тетка тащит, как огарок,
меня за пазухой домой.
Лиса в норе - само беспечье.
И я таков. Сегодня - масть,
раз даже сыне человечий
нашел, куда главой припасть.
Но тетка - медленней улитки:
вся - немота, вся - глухота...
И в тропку Млечную калитка
скулит всю ночь - не заперта...
_^_
* * *
Разбудили в ночи. Не дозволили даже одеться.
Повели присягать: не иконе - морскому божку.
Оттого ли ты плачешь, мое сухопутное сердце,
Что не знаешь, в каком тебя биться заставят боку.
Дали в руки кайло. В зубы сунули фляги и флаги.
И с трехвосткой своею везде Карабас-брадобрей.
Мне бы снега кусок, мне бы неба клочок и бумаги,
чтоб на волю шепнуть через алый пучок снегирей,
как живая душа бьется птицей о мраморный задник,
как за шиворот нагло стекает туман поутру,
как бабачит, курляндчит и тычет прокуренный всадник,
и Россия дрожит на промозглом балтийском ветру.
_^_
ОН УЛЕТЕЛ...
"Он улетел", - сказала Фреккен Бокк,
косясь на ящик, где скрестились клюшки.
И развернув победно левый бок,
пошла на кухню разбираться с плюшкой.
Он улетел... До этого - грачи.
Потом синицы песенки пропели.
Нетронут торт и больше не звучит
в стокгольмском небе маленький пропеллер.
Разбойничий вороний разнобой
исчез куда-то против всяких правил.
И даже ангел с медною трубой
намедни свой старинный шпиль оставил.
Все улетели... В барах, растолкав
последних пьяниц, ставни затворили.
И не отыщет хмурый скандинав
в родной столице даже пары крыльев.
Стокгольм затих. Лишь чьи-то голоса
хоккейную приветствуют победу...
Пусты и безответны небеса
над головами мирно спящих шведов.
_^_
* * *
Последним лаем зашлись собаки,
уже зевая, уже несмело.
Звезда мигает во мгле, как бакен,
во мгле февральской, обледенелой.
Звезда мигает. Ее корабль
обходит тихо, проходит мимо,
и уплывает. И мне пора бы
идти под крышу к теплу камина.
Но я - ни с места. И обожженный
звездой февральской, пустой и ясной,
смотрю туда я завороженно,
где чист фарватер, и бакен гаснет.
_^_
|