[Оглавление]



ПРОШУМИ  МНЕ  ПЕЧАЛЬ...


* ВИСОКОСНЫЙ ГОД
* БРЕЙГЕЛЬ
* ОТЗИМОВАЛИ
* СТРОФЫ
* ДРУЖЕСКИЕ СОВЕТЫ
* Я глаза на минуту закрою...
* Мансарда. И в ней человек...
* Вот и сброшены маски, козлины, остатки приличья...
* Когда умолкнет музыка над нами...
 
* НАЗИДАНИЕ
* НЕВЕСЕЛОЕ
* Прошуми мне печаль, ветла...
* ГРОЗА
* Был пьян баян и пламень ярок...
* Разбудили в ночи. Не дозволили даже одеться...
* ОН УЛЕТЕЛ...
* Последним лаем зашлись собаки...


    ВИСОКОСНЫЙ  ГОД

          К.Рупасову

    Вместе - это, когда не врозь
    с тем, в кого аж до хруста врос.
    (Дуремар бы сказал: невроз!)
    Молоко на губах - остыло.
    Говоришь - не разлей вода?
    Ей, гряди, разгуляй-беда!
    Отворяешь ей ворота,
    А она - и с боков, и с тыла.

    Но о том - ни гу-гу, молчок.
    А не то - за бочок волчок.
    ...Как горошина и стручок...
    ...Всякой твари - даешь по паре!
    Тут бы сказочке и конец...
    К югу поезд спешит беглец.
    Но сойдя, что в дуду игрец,
    выдыхаешь в кулак: попали!

    Порван ценник на лиха фунт.
    Мы заляжем с тобой на грунт.
    Сверху волны встают во фрунт
    и берут берега в осаду.
    Что не ведаем - то творим.
    Не на дно - так в огне сгорим.
    Как в закате последний Рим -
    от Садового до Посада.

    Ей, гряди, от Никит-ворот,
    високосный недобрый год!
    На столицу циклон идет,
    как Монтекки на Капулетти.
    По Охотному - ветер вскачь.
    Обними меня и не плачь.
    Ты же помнишь - не тонет мяч.
    В Истре, Яузе, Клязьме, Лете.

    _^_




    БРЕЙГЕЛЬ

    Музыка Брейгеля скована синими льдами.
    На полдороге застыл неприкаянный звук.
    Вечность мохнатой собакой легла между нами,
    сунув печальную морду мне в трещину рук.

    Вскинули к тучам деревья органные кроны.
    Слышно, как падает холод на бежевый снег.
    В хрупкое небо впечатана точка вороны.
    В чистое зеркало озера вмерз человек.

    Сказкам зимы не видать ни конца, ни начала.
    За горизонтом укрылась шальная пурга.
    Вот прогорела вдали и навек замолчала
    над одинокой вселенною песнь очага.

    И нам уже не узнать, не услышать средь шума,
    не прочитать на страницах диковинных книг,
    что, пригорюнившись тихой печалью, задумал,
    пойманный в клетку, замерзший, прирученный
                  миг.

    1987 г.

    _^_




    ОТЗИМОВАЛИ

    Март бредет, босяком одетый,
    по развалу своих развалин.
    Прибывает воды и света.
    Вот и снова отзимовали -
    без начальства и без охраны -
    отоспались, поджавши губы.
    Отсиделись ушанкой драной
    в рукаве енисейской шубы,

    от которой теперь - лишь клочья...
    Лед, как молью, изъеден тленом.
    И река себе этой ночью
    глухо вскроет больные вены.
    Одиноко скулит борзая,
    чуя скорый блицкриг распада.
    Зайцы кличут в лесах Мазая,
    и без пастыря бродит стадо.

    И созвездья в своей пустыне
    слепо тычутся в туч завесу.
    Оглашенный кустарник стынет
    в непросохшем притворе леса.
    Землеройка на сеновале
    продирается к лучшей доле.
    Вот и снова отзимовали.
    Вот и снова - земля и воля.

    Продырявит подзол коряга.
    Взбеленятся озера-реки.
    Что ж, по новой нам звать варяга
    и емэйлить посольство в греки?
    Иль, как прежде, лупить в кимвалы
    про былинные про победы.
    Здесь Благая не ночевала.
    Да и Ветхий не проповедан.

    И апостол сюда едва ли
    по распутице доберется.
    Отсиделись, отзимовали...
    Перетопчется, перебьется...
    Справим лодку, найдем Мазая
    и поедем к ушастым в гости...
    Не скули, не рыдай борзая
    над своей непочатой костью.

    _^_




    СТРОФЫ

    ***

    Лужа все меньше и меньше. Сегодня - на треть.
    Как-то тревожно: кому же достанется Грэмми?!.
    Только сначала - прибраться, кофейник согреть
    и на контуженых ходиках выправить время.

    Там, где с тобою мы значились - прочерк, дыра.
    В небе - такая же: не затянуть, не заштопать...
    И календарь набухает от слова "вчера".
    И голоса за стеной переходят на шепот.


    ***

    Мятое тело на голой тахте. Сквозняки.
    Терпит крушение муха в початом рассоле.
    То, что когда-то игралось в четыре руки
    погребено под завалами на антресоли.

    Можно, конечно, с соседом изладить дуэт,
    Спеть с ним про зайцев, а после про яблони-груши.
    Но поздновато. К тому же уехал сосед.
    И метроном, что под ребрами, глуше и глуше...


    ***

    Снова трамбует автобус свои закрома.
    Птица восходит в зенит, как мечта богоборца.
    Улицы, цокот прохожих, деревья, дома, -
    все подморожено. Как при Царе-Миротворце.

    Ну а вот чашку не склеить. Ты это судьбой
    не называй, дорогая. Авансом - спасибо.
    Речка - в мурашках. И медленно рваной губой
    воздух глотает в садке непутевая рыба.


    ***

    Хочется булочку с кофе, цилиндр и трость.
    Чуточку акций и много-премного гламура.
    В собственной спальне сегодня - непрошенный гость.
    В спальне приятеля завтра - посланец Амура.

    Хочется звать Теофилом седого Готье,
    И с госпожой Бовари познакомиться ближе.
    Только кругом не Монмартр, да и ты не рантье.
    Так что лети как фанера над местным парижем.



    ***

    В темень метнуться, покамест далеко шаги.
    Ты не готов к обороне, тем паче - к атаке.
    Так и наматывать в скверике этом круги,
    как Одиссею вокруг ненаглядной Итаки.

    Квелый фасад до последнего камня промок.
    Не предвещает ничто нам гомеровой коды.
    Замуж уйдет Пенелопа и сменит замок.
    И безнадежно в дверях перепутает коды.


    ***

    Нынче суббота. Последние звезды и сны.
    Скоро рассвет прорисуется. Скоро - Благая.
    Медленно - сквозь подземелие, сквозь пелены -
    в сад она мокрый войдет, как свобода, нагая.

    Ну а пока вся земля - опустевший вокзал.
    Отменены расписания. Сутки вторые,
    как Он оставил ее. И еще не сказал
    в белых как солнце одеждах Садовник: Мария!..

    _^_




    ДРУЖЕСКИЕ  СОВЕТЫ

    Смотрит многоэтажка
    сотнями окон в грязь.
    Если не жизнь, то бражка,
    кажется, удалась.
    В правом углу - стаканы.
    В хлебнице - пирожок.
    С этого пира в Кану
    не торопись, дружок.

    Мне ли искать, тебе ли
    новое меж людей?
    Мудр беспримерно эллин.
    Праведен иудей.
    Мы же - наизготове
    хлопнуть на раз-два-три...
    В спринте на голос крови
    не подскользнись смотри.

    Муторно от повидл.
    Кисло от щей зато.
    Все бы тебе я выдал,
    Знать бы, дружище, что.
    К храму или чертогу -
    это ж такой пустяк -
    я б указал дорогу...
    Только не знаю как.

    Хмелем увиты крыши.
    Ты не грусти, дружок.
    Нам бы с тобой услышать,
    как пропоет рожок.
    Спи. Одеяла нету.
    Хочешь, мое возьми.
    Не расшибись без света -
    как тебя? - mon ami.

    _^_




    * * *

    Я глаза на минуту закрою...
    Где запруда купает лосят,
    где ночами над вечным покоем
    неподвижные гроздья висят, -

    там с утра под лучей перестрелку
    кладовую закрыв на засов,
    мечет рыжие сполохи белка -
    обезьяна заволжских лесов.

    Через эту смиренную реку,
    этой тихой, неспешной тропой,
    невеселого человека
    с невеселой и долгой судьбой

    провести, и побыть с ним немножко,
    и оставить потом одного...
    Чтоб кустарник нагретой ладошкой
    долго волосы гладил его.

    _^_




    * * *
      ...как быть, когда все в мире убывает?
                Р.Фрост

    Мансарда. И в ней человек.
    Он сам себе трагик и зритель.
    Давно он замыслил побег.
    Бог знает, в какую обитель.

    По самому тонкому льду.
    До самых далеких пределов...
    И свет покидает звезду,
    как жизнь - одряхлевшее тело.

    Как птица - сырое гнездо.
    Как листья - осенние ветки...
    И "соль" пробирается к "до",
    Как стрелка по кругу - к отметке,

    где камень дотронется дна,
    где весом наполнится слиток...
    Где красною станет луна
    на небе, свернувшемся в свиток.

    _^_




    * * *
                ...И вот сентябрь!

    Вот и сброшены маски, козлины, остатки приличья.
    Вот и сорваны с темного дуба все знаки отличья,
    и несет их от милого севера в южную ссылку.
    Вот и порваны все примечания, сноски, отсылки...

    Нагота-срамота. А под ею - бомжи-буераки.
    В николах-нидворах ором свадьбы гульбанят собаки.
    И орачь изготовился длить самогонную тризну
    на останках смердящего стога и стылой отчизны.

    В половые к нему - домовые, а с ними анчутки.
    На похмел к нему витязи вскачь на кобыле-попутке,
    из пищалей бабахая вслед эмигрантскому клину.
    И как смерть на миру - вдоль дороги рябина-калина.

    Ох ты ж, гой да еси! Ни стыда, ни огня, ни отрады.
    Ох ты ж, голь, не проси воеводы-Мороза пощады,
    когда он через сито ноябрьское просо просеет
    и пойдет, и пойдет заносить тебя снегом, Расея!

    _^_




    * * *

    Когда умолкнет музыка над нами
    с прощальными багряными лучами,
    мы по недобрым улицам пройдем,
    и все в дома холодные войдем.

    Там хлеб уснул, и не звенят стаканы.
    И ни живой души - в тьмутаракани,
    где ни одна звезда не говорит,
    где тьма на тьму через стекло глядит.

    _^_




    НАЗИДАНИЕ

    Что опять векселя предъявляешь сестре своей - жизни?
    Разве ты присягал этой пестрой подлунной отчизне?
    Разве клятву давал Воробьевой пылающей круче?
    Устыдись и молчи! И сарказмом угрюмым не мучай
    развеселый партер, вход куда не закрыт, но заказан.
    Ты же знаешь и сам, что ты с ним лишь ребячески связан.
    Твое место постыдно зияет в холодном притворе.
    И е-mail твой короткий указан на каждом заборе.
    Проскочив семафор, затерявшись меж истин и литер,
    не прибудет ни в "В" и ни в "С" твой замызганный литер.
    Так оставь, не ищи его больше под млечною крышей,
    на которой твой торный серебряным крестиком вышит.

    _^_




    НЕВЕСЕЛОЕ

    Разгонял тучи. Воевал с репкой.
    Все копил камни. Собирал злобу.
    Вот, вошел в силу... А Борис с Глебкой -
        полегли оба.

    Решето-кровля. Холонит печка.
    Лес гудит глухо. Он со мной - в ссоре.
    От меня небо пролилось в речку.
        Утекло в море.

    Где-то там - прикуп. Рядом с ним - Сочи.
    Не догнать речку, хоть порви вожжи.
    Занавесь, ноча, ты мои очи.
        Зеркала - тоже.

    _^_




    * * *

    Прошуми мне печаль, ветла.
    Но не так, чтоб была светла,
    а чтоб ветер всю ночь качал,
    словно люльку, твою печаль.

    Разведи мне костер, ветла.
    Но не так, чтоб сгореть дотла.
    Чтоб не смыла роса в зарю
    с неба нашу печаль-золу.

    Покажи мне тропу, ветла,
    По которой она ушла...
    Где в конце - лебеда-звезда,
    а над ней - как печаль - вода...

    _^_




    ГРОЗА

    Илия колесницу гонит. Круши, ломай!
    Истуканом бы обернуться, полевкой-мышью.
    Тьма такая зашла в предместья, что твой Мамай.
    И над крышей висит такая же - тохтамышья.

    Собирать ли нам камни? Последний платить оброк?
    Выбивать ли морзянку пломбами: Боже правый?!.
    Я волчарой сижу в засаде - почти Боброк.
    И душа в направленье пяток течет отравой.

    Не дышать... Генуэзец-ветер - во все концы.
    Тьма сквозь город идет - упитанна, как неправда.
    Не поспеют к предместьям нашим ничьи бойцы.
    Не дотянут в потемках лебеди до Непрядвы.

    А коль так - не видать нам радуги, мертв Завет.
    Полыхни напоследок, Илюша, чтоб все ослепли...
    Эх, соколик ты наш отчаянный, Пересвет!
    Эх, касатик ты неприкаянный, свет-Ослебя!..

    _^_




    * * *
          Шумел камыш...

    Был пьян баян и пламень ярок...
    Своей, чужой ли стороной
    тьма-тетка тащит, как огарок,
    меня за пазухой домой.

    Лиса в норе - само беспечье.
    И я таков. Сегодня - масть,
    раз даже сыне человечий
    нашел, куда главой припасть.

    Но тетка - медленней улитки:
    вся - немота, вся - глухота...
    И в тропку Млечную калитка
    скулит всю ночь - не заперта...

    _^_




    * * *

    Разбудили в ночи. Не дозволили даже одеться.
    Повели присягать: не иконе - морскому божку.
    Оттого ли ты плачешь, мое сухопутное сердце,
    Что не знаешь, в каком тебя биться заставят боку.

    Дали в руки кайло. В зубы сунули фляги и флаги.
    И с трехвосткой своею везде Карабас-брадобрей.
    Мне бы снега кусок, мне бы неба клочок и бумаги,
    чтоб на волю шепнуть через алый пучок снегирей,

    как живая душа бьется птицей о мраморный задник,
    как за шиворот нагло стекает туман поутру,
    как бабачит, курляндчит и тычет прокуренный всадник,
    и Россия дрожит на промозглом балтийском ветру.

    _^_




    ОН  УЛЕТЕЛ...

    "Он улетел", - сказала Фреккен Бокк,
    косясь на ящик, где скрестились клюшки.
    И развернув победно левый бок,
    пошла на кухню разбираться с плюшкой.

    Он улетел... До этого - грачи.
    Потом синицы песенки пропели.
    Нетронут торт и больше не звучит
    в стокгольмском небе маленький пропеллер.

    Разбойничий вороний разнобой
    исчез куда-то против всяких правил.
    И даже ангел с медною трубой
    намедни свой старинный шпиль оставил.

    Все улетели... В барах, растолкав
    последних пьяниц, ставни затворили.
    И не отыщет хмурый скандинав
    в родной столице даже пары крыльев.

    Стокгольм затих. Лишь чьи-то голоса
    хоккейную приветствуют победу...
    Пусты и безответны небеса
    над головами мирно спящих шведов.

    _^_




    * * *

    Последним лаем зашлись собаки,
    уже зевая, уже несмело.
    Звезда мигает во мгле, как бакен,
    во мгле февральской, обледенелой.

    Звезда мигает. Ее корабль
    обходит тихо, проходит мимо,
    и уплывает. И мне пора бы
    идти под крышу к теплу камина.

    Но я - ни с места. И обожженный
    звездой февральской, пустой и ясной,
    смотрю туда я завороженно,
    где чист фарватер, и бакен гаснет.

    _^_



© Сергей Комлев, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]