[Оглавление]




На флейте водосточных труб

Записки флейтиста



07 сентября.

Весь день, то усиливаясь, то ослабевая, идет дождь.

С бульканьем и журчанием вода хлещет из водосточных труб, заливая ниши подвальных окон.

В подвале сыро, холодно, пахнет плесенью и мочой.

Осень.

Пора воспользоваться приглашением Николеньки и перебраться со своим нехитрым скарбом в его квартиру.


08 сентября.

Николенька любит о высших материях рассуждать.

Вчера отмечали с ним и Василием мое новоселье.

После трех стаканов бражки, он положил руку мне на плечо и изрек:

- Хоть и алкаш ты, но уважаю...

Я хотел ответить, что, мол, тоже и его, и Василия уважаю. Но чую, Николенька не о том.

Выдержав паузу, он развил мысль дальше:

- Для тебя главное не бражка, а Христос в сердце. Ты единственный из нас, кто Его голос слышать может.

Я аж сухариком поперхнулся:

- Какой во мне Христос, если я сто лет в церкви не причащался?

Николенька снял руку с моего плеча и пояснил:

- Христос - это не обряд и не икона, а свет внутренний. Без света внутреннего человек скоту подобен. Скотина тоже и пьет, и ест, и поспать, и повеселиться любит, но в ней нет того света.

У меня с Василием он еле тлеет, а у тебя огнем вспыхивает. Оттого ты и талант, оттого и красоту в мир несешь.

Я посмотрел на Василия.

Тот, отвалившись от стола, спал на полу, положив под голову ботинки.

- Сыграй-ка что-нибудь для души, посвети нам, - попросил Николенька.

Я встал из-за стола, опираясь на стены добрался до рюкзака, достал из него завернутую в тряпочку флейту, развернул ее и, опершись для устойчивости затылком о дверной косяк, поднес инструмент к губам.

- Фи-и-у-и, - ответила обиженно флейта.

Я еще раз вдунул в ее нежное тело пары браги, пытаясь извлечь из него томное густое "До".

Она нервно встрепенулась и замолкла.

- Хорошо-то как, - прокомментировал Николенька.

Я сполз вдоль косяка на пол, положил флейту на колени и, закрыв лицо ладонью, заплакал.


10 сентября.

Казалось, на женщин после моей акулы и Николенькиной кисочки, у меня должен быть иммунитет.

Но вот, поди ж ты, какая-то девчонка, лет на двадцать моложе меня, зацепила взглядом и я поплыл.

В голове пусто - только ее большие, темные, страдальчески сдвинутые как у Богоматери глаза, дрожание пухлых губок, оттопыренный мизинчик на левой руке…

Нечаянное, мимолетное пересечение - и мир вокруг стал зыбким, неустойчивым.

Ну почему я решил, что она была преисполнена жалости и нежности?

За что меня жалеть?

Кто, собственно говоря, она такая, чтоб вот так смотреть на меня?

Между нами не может быть ничего общего.

Не потому, что я уже не в том возрасте. Хотя, если поразмыслить…

Нет, между нами не может быть ничего общего потому, что я сам этого не хочу. Не хочу жалости. Не хочу никаких женщин, никаких перемен!

Но вот, поди ж ты, думаю о ней весь вечер, без конца вспоминаю те несколько секунд…

Ерунда какая-то!!!


11 сентября.

Сорок дней, как нет с нами Антса.

Зашли в церковь.

Василий деньги с записочкой за прилавок служащей протянул, чтобы по Антсу сороковины заказать.

Она, взглянув мельком на записочку, ему назад все возвращает - имя, говорит, у вашего друга не православное.

Василий три червонца сверху - не берет.

Вышли из церкви, Василий сплюнул на траву и прокомментировал:

- Говорил я Антсу, крестись в православные - стань Лехой, а он… Теперь в аду из-за своего упрямства мучается. И никакими червонцами его оттуда не выкупишь.


11 сентября (вечер).

Мы сильно горевали по поводу Антса.

К вечеру уже и на пиво денег не оставалось.

Николенька возьми и вспомни тут, что у деда его столетний юбилей.

Пошли, говорит, снова в церковь.

Василий на ногах тверже стоял. Листочек с именем николенькиного деда служащей за прилавок протянул:

- Помяните человека, Христа ради, завтра рассчитаемся.

Служащая аж побагровела от возмущения:

- На водку деньги есть, а Богу - потом! Смотри, покарает тебя, алкаша, Господь!

Василий бочком от нее, бочком. На выходе осмелел и погрозил пальцем внутрь храма:

- Командуют тут всякие. То имя не то, то деньги им за благодать Божью авансом подавай.


13 сентября.

Как идиот - побритый, напарфюменный, в наглаженном николенькином костюме проторчал на автобусной остановке возле универмага битых пять часов.

И для чего?

Чтобы она прошла мимо, не поднимая глаз?

Еще бы, в субботу лежа на траве в рваных трико, нечесанный, небритый, с пакетом пустой тары в руках, я был более импозантным, более заслуживающим внимания.

Тьфу, на нее!

Тьфу-у, тьфу-у!!!


14 сентября.

Николенька, во всех своих бедах Божью волю видит.

Треснулся лбом об асфальт - "Бог позаботился, чтобы знал меру в питье".

Разогнали их проектное бюро - "Слава Богу, на водку меньше денег будет".

Приняли плотником на полоклада - "Бог помог устроиться, чтоб с голода не умер".

И бьет его Бог и милует Бог.

Вот только бражку пьет сам Николенька, не советуясь с Богом.

И страдает тут же, и матом костерит, и плачет, и в грудь себя кулаком бьет: - "Слаб я, Господи, чтоб искусам лукавого противостоять! Весь мир он своими цепями опутал - нет нигде спасенья. Один островок свободы - монастырь! Помоги мне построить лодку, Господи!"

Василию такие идеи не по нутру:

- А ты думаешь, богоискатель, где я после твоего отплытия жить буду?

Николенька теряется, не зная, что возразить и осоловело смотрит по сторонам.

Я в таких случаях, если достаточно трезв, достаю флейту и играю Баха.


15 сентября.

У нее странное имя - Бригитта.

Отец с матерью, вроде как, русские…

Но мне нравится это имя.

Оно пахнет снегом.

Когда его произносишь, кажется, что преодолеваешь Эверест и попадаешь в заснеженную страну небожителей.

И сам становишься небожителем....


16 сентября.

Василий сказал, что в связи с потопами в Америке, в Европе бензин подорожал.

Шоферы в панике, миллионеры над акциями трясутся, политики валидол глотают.

Николенька на это сразу свой философский комментарий дал:

- Те, кто живут по-евангельски, как птицы небесные, не заботясь, что есть и что пить, те паниковать не будут, те Богом живут, а не бензином и акциями.

- Правильно, - поддержал я Николеньку. - Есть солнышко, есть травка, есть бражка в стакане - все остальное от лукавого.


17 сентября.

Казалось бы, вот оно укромное лежбище под кустами вплотную к забору - хоть сиди, хоть лежи, пряча в рукав бушлата огонек сигареты и ожидая появления в окне спальни ее силуэта…

Но этот злобный кавказец всю конспирацию портит!

Травануть что ли его чем-нибудь?


18 сентября.

Утро мы с Василием, как люди, хотели с магазина начать. Благо дело, от николенькиной получки двести рублей оставалось.

Но у Николеньки что-то в голове перевернулось. Виноваты, говорит, мы перед Богом и за деда, и за Антса, и сами по себе. В церковь надо идти.

Зашли.

Николенька свечки купил, в медный ящик на колонне бумажки пихнул. Около иконы Богоматери червонец оставил.

Помолились вместе, вышли.

Мы с Василием к ларьку потянулись.

А Николенька виновато так в сторону норовит ускользнуть.

Василий ему:

- Ты чё?

А он:

- У вас есть деньги?

Василий удивился:

- Откуда? Мы ж безработные.

- А я, - говорит Николенька, - всю наличность Богу пожертвовал.

- А на пиво? - поинтересовался я, еще лелея надежду.

- Нет, - отвечает. - Пусто.

И поясняет, этак голову потупив:

- Многогрешен я и потому, как евангельская вдова, больше всех решил положить на Божьи нужды.

Василий:

- Во, как ему попы голову запудрили! До аванса у него больше недели, а он - все Богу!

Я, было, тоже хотел соответствующие моменту слова вставить, но вижу - лицо у Николеньки благостное-преблагостное.

- Ну, - говорю, - коль больше всех положил, то поставят тебе в церкви памятную доску и до скончанья веков поминать будут.


19 сентября.

У Василия свое, пролетарское, понимание жизни. Что бы с ним не произошло, обязательно найдет виновных.

Вчера за бражкой просвещал нас с Николенькой, кто виноват в его пристрастии к алкоголю:

- Почему я алкоголикам стал?

Честно сказать?
Власть виновата!!!
Вернее, ее отсутствие.
Отец мало порол.
В школе розгами не лупили.
На заводе спивался у всех на виду, а никто даже не думал приструнить. Катился вниз без тормозов.
Сейчас хочу остановиться, но не могу - черти начинают прыгать.
К докторам пойти - деньги подавай, не так как раньше.
Ух, демократы-либералы-гуманисты - довели страну до белой горячки!!!

Николенька ко мне повернулся:

- Может бражку у него отобрать, да морду набить, а то на нас тоже будет зуб держать?

Я в задумчивости оглядел с ног до головы Василия.

Василий испуганно:

- Не надо бить - поздно. Меня уже ничем не исправишь.

И торопливо осушил стакан.


19 сентября (вечер).

Бражка закончилась, холодильник пуст, денег нет.

Мебель николенькину никто покупать не хочет.

Трясет как в лихорадке - трубы горят.

Сидим с Василием.

Он голову руками обхватил и качается из стороны в сторону.

Я вслух размышляю:

- Пойти что ли в церковь, поинтересоваться насчет памятной доски?

Вон, мэр наш, пожертвовал храму миллион из городской казны - увековечили имя на бронзовой доске, справа от главного входа.

Опять же Яша Беленький, на металлах разжился - полгорода без проводов оставил. Перевел от избытка круглую сумму на церковный счет - на той же доске, строчкой ниже мэра пропечатан.

Николенька ведь по-евангельски, больше их в сокровищницу положил. Если макет доски с его именем готов, надо бы взглянуть, подкорректировать коль что не так…

Василий очнулся, голову приподнял:

- Никаких досок! Деньги назад! И с процентами!


20 сентября.

Зашел в ломбард, заложил флейту.

Дали пятьсот рублей под один процент в сутки.

Посуетившись, можно было бы знакомым в консерватории за десять тысяч загнать.

Да разве захотели б они знаться со своим бывшим, опустившимся на дно жизни сокурсником?

Пусть им икнется.

А ломбардщик, жаба, пусть подавится.


21 сентября.

Кажется, мы начинаем находить с кавказцем общий язык.

Косточки с мясокомбината хорошо затыкают пасть даже самого злобного пса.

По крайней мере, на то время, пока я жду появления за вуалью шелковых занавесок Бригитты и на те несколько минут, что уходят у нее на то, чтобы полистать возле окна томик Тютчева (ни автора, ни названия книги мне из укрытия не прочесть, но я, почему-то уверен, что это Тютчев).

Потом она удаляется вглубь комнаты, выключает свет ночника и исчезает в небытии ночи...


22 сентября.

Днем в плотницкой Николенька сравнивал Путина с Николаем Первым.

Василий не понял, чем плох был для России Николай, но за Путина вступился.

- Ты Путина не трогай - он наша единственная защита.

Вот по телевизору у Кольки весной смотрели.
Приходит к нему какой-то Министр.
Путин ему: "Докладывай!".
Тот: "Бэ-э, мэ-э, дескать, на 10 процентов пенсии повысим через год".
А Путин: "Что-о-о? На пятьдесят, и немедленно!"
Министр сразу: "Будет сделано!"
А вначале хитрил. Хотел утаить денежки от народа, чтоб самому жировать.
России без Путина никак нельзя - всю страну министры разворуют!


23 сентября.

Пару недель назад Николенька сказал Василию, что Бог любит людей, и сила Его любви проявляется в бессилии: Он никогда не сможет навязать насильно любовь к Себе, не сможет насильно сделать человека нравственно и духовно более совершенным. Потому как любовь не позволяет Ему отнимать у нас свободу.

Василий стал спорить с Николенькой. Тогда тот в подкрепление своих слов всучил Василию Библию:

- Читай!

Василий, несмотря на свое отвращение к процессу чтения, почти каждый день что-то отмечал для себя в Библии, выписывал, и наконец решил со мной поделиться впечатлениями. Привлечь, так сказать, в союзники:

- Ишь, Библию дал. Почитай мол, поразмысли, как любит нас Господь.

Почитал, поразмыслил.
Ремнем любит.
Яблоко запретное съел? - пинок под зад и вон из рая!
Меня мало почитаете? - Утоплю, как котят!
А Содом с Гоморрой?
А как Он жителей Иерусалима стращал? Такую говорит, вам жизнь устрою, что будете смерть предпочитать.
И Христос тоже: попробуй ослушаться - "будет плач и скрежет зубов".
Потому как начальство надо завсегда бояться.
Фимиам ему воскуривать, славословить.
Правильно?

Я рассмеялся, сказал, что не силен в теологии, а посему предлагаю выпить за умных людей, которых влечет истина не только на дне стакана.

Василий недоверчиво посмотрел на меня, но выпить не отказался.


24 сентября.

Сегодня с утра Василий, наливая на завтрак стакан бражки, продолжил развивать мысли о ремне и послушании:

- Вот ты, интеллигент вроде как, что-то там пишешь, размышляешь, а не нашелся, что мне вчера возразить, потому как нечего.

Но я тебе больше скажу - у Бога с евреями все равно осечка вышла.
Уж как Он их порол, как в строгости держал - они же Его и распяли!
В этом отношении лучше на Сталина равняться.
Сталина в Союзе боялись больше, чем Саваофа в Иудее.
Крут был и страну крутой делал.
За это народ и песни вождю слагал, и счастлив был.
Взаимная любовь и энтузиазм.
Жили просто, без секретов - в каждом доме по портрету.

Чуть позже, освежив душу Цветочным:

- Почему народ против разных там Березовских?

Почему жаждет крови Касьянова?
Почему радуется, что кассационный суд не оправдал Ходорковского?
Николенька говорит, потому, что Путин их ворами назвал.
Дудки! Воруют в России все - от мала до велика.
Народу безразлично - нарушал кто-то из буржуев законы или нет.
В народе классовая ненависть клокочет.
У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает!

- При Сталине люди хоть и жили бедно, но все были равны!

У моей бабушки был маленький курятник, такой же курятник был у соседей.
Жили бедно, вкалывали, хлеб поровну делили.
И были счастливы.
Потому как народу для счастья главное, чтобы никто рядом курятник выше твоего не ставил.


25 сентября.

Сегодня Николенька нас с Василием в церковь потащил на воскресную проповедь. Потом за портвейном принялся рассуждать о свободе духа. Нельзя, мол, в "здесь и сейчас" опыт прошлого привносить. Надо исходить во всем из внутреннего голоса, который тождественен голосу Бога. Дух человека, как и Бог, выше прошлых знаний и моральных норм.

- Свобода духа - это всегда "здесь и сейчас" без привнесения того, чего нет - без будущего и прошлого, без временного. Миг и вечность должны совпадать.

Василий спрашивает:

- Выходит, если у меня нутро после вчерашнего требовало дозу алкоголя, - надо было не в церковь за тобой плестись, а соединить миг с вечностью и тянуть тебя в магазин?

- Тут ты не дух свой слушал, а голос дьявола, - отвечает Николенька.

- А как их различить, если оба во мне глаголют?

- Дух слышно в тишине, когда нет мельтешения мыслей и чувств. А дьявол, тот любит шум - живет в смятенье внутреннем. Коль нутро горит - это смятенье.

Василий снова его поддеть норовит:

- Значит, вот сейчас я нагружусь до отупения, так, чтобы ничего не видеть, никого не слышать - и сразу в тишине услышу Бога? А если икну - это уже будет от лукавого?

- Дурак ты Вася.

- Сам дурак.

Не понимаю я николенькиной философии. Мне кажется, в каждой философии есть что-то искусственное - попытка втиснуть неохватное, вневременное в рамки ограниченных представлений.

По-моему, жить надо, а не рассуждать о жизни.

Единственное, в чем я согласен с Николенькой - пить надо бросать, а то все мысли скоро до одной скукожатся - как и где раздобыть денег на бутылку.


26 сентября.

Оказывается, их кавказец не так и страшен.

Неделя подкормки - и он милостиво разрешил мне пробираться через забор к окну ее спальни.

В любом звере есть нечто человеческое.

А предательство хозяев это очень даже по-человечески. Тем более, если хозяева лохи - не воспитали в подопечном злобы, приличествующей должности сторожевого пса.


27 сентября.

У Василия все разложено по полочкам - здесь черное, там белое. Прям, глас народа какой-то:

- Мы, русские, лучше всяких там американцев.

Американцы - они каждый по себе, а мы - едины. И в этом наша сила.
Была.
При Сталине сосед всегда знал и имел право знать, что у соседа за забором. И думал о соседских проблемах не меньше, чем о своих. У всех было общее дело, общий враг, общие праздники. И земля, и фабрики, и заводы- все было общим. Все были равны, все были братья.
И одному Богу молились - Иосифу Сталину.
Теперь не то.
Лукашенко, тот еще старается у белорусов единство поддержать - равняет всех по-братски.
А у нас, здесь бомжи, там олигархи - нет единства.
Народ перед вождем должного трепета не имеет, и американцы нас не бояться, а следовательно - не уважают.


29 сентября.

Не хотел вчера пить. И Николенька соглашался - пора бросать это дело, пора бросать.

Напились так, что опоздал к ней!


30 сентября.

У Николеньки в плотницкой сегодня мало работы.

Василий с утра налакался и спит в кухне на коврике.

Я принес из квартиры пластмассовую бутыль с остатками бражки.

Мы с Николенькой постановили, что бражку допьем - и бросим пить. Навсегда.

Мы хотели вчера бросить, но не смогли все допить. А бражка уже настояна - не пропадать же добру.

После бражки Николеньку потянуло в магазин. Взял бутылку плодово-ягодного.

Я пить отказался - иначе можно снова вечер не у дома Бригитты, а лежа в подворотне провести.

Николенька, пропустив стаканчик, в философию ударился:

- Вот Василий потешался все, когда я о свободе говорил, а ты молчал. Между тем, Господь уже протянул тебе свою длань, чтобы помочь обрести свободу от земных пристрастий - любовь ниспослал.

Я удивился:

- Какая любовь может быть между дочерью банкира и бомжом? Я к ней без всякой корысти отношусь.

- Любовь только тогда и бывает любовью, когда в ней корысти нет. Когда она сама по себе ценность - ни прибавить, ни отнять. А если корысть есть - выгоду какую извлечь помышляешь, на взаимность расчитываешь - это уже проституция, - пояснил Николенька.

Я ничего не ответил. Сидел и прикидывал, как лучше потом дотащить его до квартиры.

Он решил, что я над его словами задумываюсь.

- Ты у нас богоизбранный. Тебя любовь от бутылки отвращает. А нам с Василием чтобы бросить пить, ремень Божий нужен. Иначе, все извилины спиртом выпрямим и помрем алкашами. В монастырь нужно, в монастырь! Чтобы молиться заставляли, чтобы трудом тяжким да беседами душеспасительными всякий миг жизни был заполнен. В монастырь! Там ноша полегче.

Он допил вино.

А через полчаса я погрузил его на спину и поволок домой.

Лечиться ему надо, а не в монастырь.


1 октября.

Не так уж и беспросветна эта жизнь, если каждый вечер можешь видеть во плоти Богоматерь.

Пусть недолго. Иногда в течение десяти-пятнадцати минут.

Но эти минуты соединяют миг с вечностью!

Весь день прошедший перед ними ничто!


2 октября.

Утром в честь воскресенья Николенька призывал Василия очистить душу покаянием:

- Покаемся, исповедуемся, причастимся святых даров. Бог услышит наши молитвы - поможет одолеть пагубную страсть.

- А пивом после церкви угостишь?

- Ты не о пиве думай, а о Боге. Прислушивайся к Его голосу, не глуши мельтешением чувств и мыслей.

- Как же мыслям не мельтешить, если работы нет, денег нет?

- Поститься надо чаще.

- Только что двое суток без копейки денег на воде постились!

- Коль о пиве больше, чем о Боге думаешь, то два дня мало.

Василий оценивающе посмотрел на Николеньку: идти на конфронтацию - остаться без пива, а так…

- Ну, хорошо, - после небольшого раздумья согласился он. - Пойдем попу каяться.

Они ушли в церковь. Я, сославшись на головную боль, остался дома, а после их ухода пошел в парк - мне хотелось побыть одному, побродить по аллеям, ни о чем не думая, ничего не желая…

Когда под вечер я вернулся домой, Василий спал в ванной, а Николенька, размазывая по щекам пьяные слезы, бил себя кулаком в грудь:

- Господи, ну почему ты не поразил меня громом, когда я в сотый раз предал Тебя? Ну почему, Господи?


3 октября.

Вот он, как выразился Василий, - звериный оскал капитализма!

Выселили Николеньку из квартиры.

Долг по квартплате за пять лет к назначенному судом времени не погасил.

А у кого нет долгов в наше время!?

Долг - отговорка.

Тут соседи свою лепту внесли.

Не нравилось им, что песни громко поем, что двери у нас все время настежь - входи, кто хочешь...

Антс, царство ему небесное, по весне обстановку накалил - урну из окна вытряхнул. Ветер еще не в ту сторону был...

И я, и Николенька потом извинялись - а они, чуть что, все вспоминают.

Много было всего, в чем можно нас упрекнуть...

Виноваты. Но не со зла ведь.

Хоть бы халупу какую взамен дали, а то определили, чтоб Николенька к жене перебирался.

Ему лучше под топор, чем к ней.

Василий про старые добрые времена вспомнил:

- В советское время такого безобразия власти б не позволили - у каждого было право на жилье.

Теперь Николенька бездомный.

Как я, как Василий.

Василий сказал, что поедет в глушь, в Саратов, к бабушке. Она лет пятнадцать внука не видела - рада будет.

А куда нам с Николенькой податься?


5 октября.

Второй день как мы с Николенькой ночуем среди досок и стружек в плотницкой.

Он, можно сказать, по 24 часа в сутки на работе пропадает, а я у него подмастерьем - гвозди подать, доску придержать…

Мрачным стал Николенька. Все время о чем-то думает, думает.

Иногда бормочет под нос: "Мосты сожжены, мосты сожжены - пора, пора…"

Это он квартиру мостом называет. Она его как мост с миром связывала, а теперь связь порушена - пора в монастырь.


6 октября.

Пока Николенька бегал в контору по своим делам, зашел попрощаться Василий. В ожидании Николеньки просветил меня по поводу сходства и различия сталинского и путинского методов руководства страной.

- Сталин, тот каждого наркома на крючке держал.

Чтоб каждый делал свое дело на совесть, боясь своевольничать.
И жен ихних по лагерям загнал, о пользе народной думая, а не от злобы, как в книгах преподносят.
Чтоб ни один нарком не замышлял чего против Советской власти. Нарком за бугор слиняет, так жену его к стенке поставят.
Суровые были времена, но правильные.
Путин, тот столь круто заворачивать боится.
А что американцы скажут?
Но у него тоже неплохая метода. С учетом особенностей сегодняшнего дня.
Где в России мужика найти, чтоб не воровал?
Путин поглядывает, как министры воруют.
Особо не мешает, но требует, чтобы сильно не заворовывались и дело свое делали как им велено!
Случись, кто проштрафится или поперек дороги встанет, Путин - дерг за удочку:
- "А как это Вы, господин Касьянов, умудрились фешенебельные особняки по ценам развалюх приобрести?"
А у министров руки чешутся. Не воровать не могут. Каждый на свой крючок добровольно цепляется, да еще и других локтями отпихивает.
Глядь, у нового премьера сын Петя, двадцатишестилетний отпрыск, моряками во Владивостоке напрямую из Москвы командует.
Кому и какими услугами за это премьер рассчитался или рассчитается, пресса молчит.
А Путин, как кадровый разведчик, тот все знает, все фиксирует.
Удочка подрагивает.
Случись неповиновение - мигом подсечет!


Ночь с 6 на 7 октября

Она играла на рояле.

Я не видел ее. Звуки проникали в сад сквозь приоткрытую форточку гостиной.

Тяжелые бархатные портьеры на окнах были задернуты.

Но кроме нее никого в доме не было.

Я было, немного закимарил, ожидая появления Бригитты в окне спальни.

И тут, то ли сон, то ли явь - эта музыка!

Она подступила незаметно тихими печальными нотками и, постепенно набирая силу, овладела всеми клеточками тела, так, что я, очнувшись от дремы, уже и не различал границу между собой и музыкой.

Звуки касались пожелтевшей листвы деревьев, и листва что-то шептала в ответ.

Они поднимались вверх, к звездам, и звезды с тихим перезвоном то вспыхивали ярче, то умеряли свой блеск!

Все вокруг вибрировало в унисон с музыкой.

Все вокруг было преисполнено гармонии.

И не было ни бедности, ни богатства - ничего земного, что могло бы разделить меня, музыку и эту неземную женщину.

Звуки стихли.

Я очнулся и заметил, что по моим щекам текут слезы.

Я плакал и был счастлив тем, что плачу.

И улыбался, смахивая слезы.


7 октября (5 часов утра)

Перечитал записи в тетради.

И Касьянов с Путиным, и олигархи, и размеры курятников - все мелко, преходяще, несущественно…

Сердце человека - вот что главное!

Если человек живет сердцем - он всегда прав. Он может быть тысячу раз преступником по законам общества, но, если он не нарушает своих внутренних законов - он прав.

А если вместо сердца им управляют холодные расчеты? Если отсутствие бражки, подорожание бензина или падение котировок акций ввергают его в состояние ступора?

Олигарх он, президент или бомж - все равно он не прав, потому как перестает быть человеком.

Его можно пожалеть, погладить по голове. Пусть он почувствует, что ничто внешнее не представляет для сердца никакой ценности. Что ремни, удочки и прочие средства политики и коммерции по-павлову - от лукавого, а не от Бога.

Николенька спит вдрызг пьяный.

Вчера он вычитал у какого-то святого, что нетрезвый человек находится целиком во власти дьявола.

Не новость для него, но все равно расстроился, бедолага.

И … напился.


9 октября.

Николенька подал начальству заявление об увольнении, и утром в понедельник думает отправиться с котомкой за плечами в монастырь.

Жаль. Он, в сущности, неплохой мужик.

Я перед ним в долгу - и жил два месяца на его средства, и крышу над головой благодаря ему имел.

Сейчас я, вроде как, на ноги встаю. С работой наметки появились. Насобирали бы вместе денег, вылечили его от алкогольной зависимости…

Но ему этот монастырь как мечта детства.

Я говорю:

- Не поймет тебя тамошний игумен, коль обитель "божьим ремнем" назовешь.

А он:

- Смиренным буду. Мне главное в молитве и трудах тишину обрести.

- Совершенствоваться будешь?

- Душа человека Богом создана, а потому и так совершенна. Отмою ее от всего, что налипло, стану жить своей жизнью, а не в рабстве у зависимостей.

- А по мне что монастырь, что тюрьма.

- Тебя любовь очищает. Тот, кто любит одного человека, тот своей любовью всего мира касается и через любовь к Богу приходит.

- Мудрено рассуждаешь.

- Чего ж тут мудреного? Разве не ты у нее под окнами слушал голоса звезд, музыку ветра, не различая где ты, где она? Ты не ощущал себя, тебя не было, но ты через любовь свою был всем, основой всего мира. О чем ты думал в тот момент?

- Ни о чем. И кто тебе сказал, что я люблю ее? Я просто был…

- Любить и означает просто быть. Жить сердцем, не оглядываясь на прошлое, не заботясь о будущем - без корысти.


10 октября.

Вчера днем отец Бригитты уехал по своим делам в Америку.

Под утро, ни свет ни заря, я срезал с кустов в соседском саду последние осенние розы, перевязал стебли лентой от новогоднего серпантина и положил огромный букет на ступени ее крыльца.

Кавказец обнюхал цветы и, что-то недовольно проворчав, отошел в сторону.

Ее реакция была изумительной.

Укрывшись опавшей листвой, я наблюдал из своего старого лежбища под кустом, как она вышла из дома, заперла за собой дверь, повернулась, чтобы спуститься с крыльца на дорожку и тут увидела розы. Она ахнула, сделала шаг назад, потом наклонилась, подняла букет, оглянулась по сторонам...

Кавказец прыгал вокруг нее, норовя лизнуть в щечку, как будто розы - это его работа.

Я прижался к земле, пытаясь слиться с травой и листьями.

Она тихо рассмеялась, позволив кавказцу дотянуться языком до ее щечки. Потом отстранила пса рукой и погрузила лицо в аромат цветов.

Я был счастлив, а она, разбросав веером воздушные поцелуи, вернулась с розами в дом.

Наверное, мне следовало в ответ на поцелуи подняться из своего укрытия и с достоинством поклониться.

Но на мне не было фрака.


15 октября.

Итак, я остался один.

Николенька вчера получил расчет и отправился автобусом в свой монастырь.

Деньги, несмотря на мои протесты, он разделил поровну: "Когда еще свои заработаешь, а жить на что-то надо".

Подарил запасной ключ от плотницкой. Наказал, чтобы вел себя тихо - не ровен час, узнает начальство. "Выгонят - где спать будешь?"

Сегодня суббота. С утра сходил в баню и парикмахерскую.

Деньги жгут карман - три часа курсировал от "Напитков" к калитке ее дома и обратно.

Вспотев и обессилев, присел на холодную скамейку парка.

Ветер кружил по аллее листья, перемешивал их цветные кружки в серых осенних лужах и громко стучал мокрыми фалами о металлические тела флагштоков возле здания городской администрации.

Прошла насупленная, погруженная в свои проблемы женщина, толкая перед собой низкую детскую коляску.

Проехал малыш на трехколесном велосипеде.

Один, без родителей. Куда, зачем…?

Редкие, на удивление трезвые прохожие сурово и сосредоточено проплывали мимо, не оставляя в памяти следа.

Сумятица мыслей и чувств понемногу улеглась, и в какой-то миг я заметил, что в глубине сердца тихо, но отчетливо и чисто звучит ноктюрн "Сказка осени".

Вот закончили свою партию скрипки, и в тишине космоса зазвучала флейта. Ее нежный, пронзительно одинокий голос звал за собой, обещая покой и даря надежду на существование высокого сакрального смысла всей моей жизни. Откликаясь на зов, уронил три нотки рояль. Тембр флейты изменился, подстраиваясь к роялю. Два инструмента в унисон запели о далеком и прекрасном мире единства. Это звучал ее рояль. Тот самый, который подарил мне под ее окнами радость слез. Спустя миг к ним присоединились скрипки. Все вокруг наполнилось чарующими звуками финальной части ноктюрна…

Неожиданно мозг пронзила боль воспоминания:

- Господи! Моя флейта!

Я вскочил со скамейки и сквозь дождь срываемых ветром листьев полетел к ломбарду.

Ломбардщик закрывал двери своего заведения, когда я, запыхавшись, протянул ему восемь помятых сотенных купюр - все, что осталось у меня от Николенькиных денег.

Он поворчал для порядка, но вернулся и минут через пять вынес на прилавок мою флейту.

Как мог я на такой долгий срок расстаться с ней?

Я поднес флейту к губам и, осторожно вдохнув в ее тело воздух, пробежался пальцами по клапанам - она отозвалась тихо и жалобно.

Я сказал ей:

- Не надо слез. Я больше никогда не предам тебя, не променяю ни на водку, ни на пустые забавы, - и снова прикоснулся к ней губами.

Она ответила густым томным "до".

- Вот это другое дело! Я буду с тобой нежным, как ты того и заслуживаешь. Буду холить тебя…

Вечером я представлю тебя роялю. Ты ведь хочешь познакомиться с большим белым роялем, стоящим в гостиной ее дома?

Еще бы! Я знаю, как ты страдаешь от одиночества! Но для этого ты должна очаровать его звуками того старого ноктюрна, который когда-то вызывал овации в зале консерватории. Помнишь? Мы стояли на сцене почти в центре, левее виолончелистов, и на нас были направлены огни софитов…

Ах, о чем я спрашиваю! Ведь именно твой голос пробудил меня сегодня к жизни. И тот рояль тебе тоже знаком - никакой другой не смог бы так чутко и бережно принять от тебя эстафету и передать оркестру.

Ты не знакома только с Бригиттой, потому что ее не было с нами рядом. Она была в другом мире. Она была на Земле.

Мы перенесем музыку ноктюрна на Землю. Бригитта услышит нас и, отзываясь на признание в любви, тронет клавиши рояля. В тишине земного вечера зазвучит нежный голос твоего белого кавалера.

В финале к нам обязательно присоединятся скрипки, соединяя воедино мир земной и мир небесный - и Василия, и Николеньку, и Бригитту, и большой белый рояль, и звезды, и Бога...

В мастерской пахнет стружками и лаком. Мне хорошо здесь. Впрочем, когда знаешь, что где-то на Земле есть она, то плохо не может быть нигде.


Послесловие.

Тетрадь с приведенными выше записками лежала на обшарпанном прилавке в приемной акционерного общества "Три медведя", куда я пришел заказывать новую раму для окна. Пока приемщик беседовал с другими заказчиками, я успел ее немного полистать. Оформив заказ, я поинтересовался у приемщика - чья она? Приемщик сказал, что нашел тетрадь в воскресенье, за верстаком в плотницкой, когда по приказу администрации наводил там порядок и менял замок в дверях. Хотел выбросить, но полистал и взял с собой - может хозяин объявится.

Из дальнейших расспросов я узнал, что с понедельника в плотницкой работает новый плотник. Старый был хроническим алкоголиком, и если б сам не уволился, то со дня на день его за пьянку б все равно уволили. Тетрадь, видимо, принадлежала кому-то из друзей уволившегося плотника. Много там разных алкашей отиралось.

С разрешения приемщика я взял тетрадь с собой.

Надеюсь, законный владелец не предъявит мне претензий, а если захочет забрать тетрадь или опубликовать продолжение - со мной легко связаться через гостевую книгу на моей странице в Интернете - www.hot.ee/krasavin.




© Дмитрий Красавин, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]