ПЕЧАЛЬ МНОГОЗНАНИЯ
30.03.2011
Я перестал хотеть знаний довольно поздно, лет в двадцать семь, когда заканчивал университет. А до того жажда знаний просто захлестывала меня. До сих пор со стыдом вспоминаю, как в свои семнадцать лет я выделывался перед своей подружкой, латышкой, к тому же, демонстрируя ей свою эрудицию - то есть называя полные имена великих композиторов, ну, скажем: Вольфганг Амадей Моцарт, Кристоф Виллибальд Глюк, Георг Фридрих Гендель, Франц Йозеф Гайдн, не говоря уже о Иоганне Себастьяне Бахе... Да и почему бы мне тогда их не знать, студенту музыкального училища при консерватории имени Николая Андреевича Римского-Корсакова. Вот и знал. Вообще, история музыки и музыкальная литература давались мне гораздо лучше, чем сольфеджио, где я отчаянно барахтался в запруде звуков, как отбившийся от стаи головастик. Тогда, между нами, я и решил покончить со своей музыкальной карьерой. Ибо если ты на слух не можешь определить ноту, какой из тебя дирижер...
Ну да ладно... Покончив с кварто-квинтовым кругом и теорией гармонии (музыканты меня поймут), я обратился к философии и за довольно короткий период времени понаторел в ней настолько, что мог сыпать цитатами из Гераклита, Сократа, Платона, Аристотеля и даже таких в мое время мало доступных советскому гражданину философов, как Сёрен Обю Кьеркегор, Мартин Хайдеггер и Карл Теодор Ясперс (между прочим, последние два были моими старшими современниками). Жажда знаний продолжала обуревать меня, как инстинкт либидо, даже в армии, хотя для пополнения их оставались буквально считанные часы, отнятые у сна. Но и в эти буквальные считанные часы я таскал с собой, скажем, научно-популярную книжицу о Теории относительности Эйнштейна, надеясь постичь великую идею относительности времени и пространства в зависимости от скорости и гравитации или как-то так... Кроме того, у меня еще постоянно был в кармане словарь иностранных слов, который я ухитрялся штудировать, стоя в роте на дежурстве дневальным, с солдатским кортиком справа на ремне...
Третья волна, то есть третье цунами, напичканное знаниями, как реальная морская волна планктоном, пришлась на мои университетские годы. И только неуемная тяга к противоположному полу, на что уходили уже не считанные часы, а добрая половина всего отведенного мне судьбой времени, удержала меня от того, чтобы стать мешком знаний, как некоторые другие мои сокурсники, далеко обогнавшие меня в процессе усвоения мировой сокровищницы интеллектуального багажа.
Ничего! - утешал я себя, тешась с очередной подружкой, - недаром еще древние говорили, что многознание уму не научает и что во многом знании много печали. А мне хотелось быть и умным, и беспечальным.
Последний пароксизм жажды знаний я действительно испытал как раз перед защитой диплома на филфаке. Я вдруг понял, что еще чуть-чуть, и процесс официального обучения остановится для меня навсегда. Я это почувствовал очень остро, потому что тогда, вернувшись из Египта, где целый год участвовал в довольно бессмысленной войне против Израиля, я вдруг снова потянулся к знаниям, ощутил их академическую неангажированную прелесть, нетронутость суетой, их возвышенность и отстраненность от всего мирского. Абсолютная наука соблазнительно лежала передо мной во всей своей лучезарной и целокупной наготе, и, помню, я тогда остро пожалел, что навсегда отказываюсь от нее. Это была жертва с моей стороны, но я на нее пошел, ибо уже был твердо убежден, что во многом знании много печали...
Итак, выбор был сделан - я стал работать в газете и писать в расчете стать писателем, что в результате худо-бедно и случилось. И со временем, все больше проникаясь идеей дихотомии радости и знания, я позволял себя все меньше знать и помнить и все больше просто размышлять над тем, что такое, скажем, время и пространство, или что такое человек, или что такое любовь в отличие от страсти, как будто никогда и не читал об этом сто с лишним раз... С годами мне удалось значительно преуменьшить содержимое мешка, где хранились накопленные мной знания. К счастью, этому способствовала моя память, которая сдавала в геометрической прогрессии. С ней еще в армии что-то случилось, когда, страдая от бессонницы из-за боевых дежурств на КП через шесть по шесть, я вовсе перестал спать, пока не оказался в лазарете. И если до армии, я, скажем, удерживал в голове не меньше ста номеров телефонов своих друзей и знакомых, то теперь в ней стабильно болтается не больше пяти. Не говоря уже о стихах - я даже свои собственные не могу воспроизвести наизусть. И это началось именно тогда, в армии, когда что-то перещелкнуло в моей черепушке. Ну и славно!
Собственно говоря, это только преамбула. А "амбулу" я хотел посвятить совсем иному, точнее - своей собаке, немецкой овчарке недавно выведенной черной масти (смешали с бельгийской), по имени Урса, десяти месяцев от роду. Так вот, наша собака, которую мы (я, жена и дочь) очень любим, до своих десяти месяцев была собака как собака, но поскольку она овчарка, то есть собака серьезная, а серьезные собаки нуждаются в обучении, то ее повели в собачью школу. И тут началось. Собака просто свихнулась на почве знаний. То есть они ей очень нравятся, и теперь она только и живет мечтой о том, когда ее снова поведут в школу и добавят новых знаний. Короче, она стала сама не своя. Она постоянно требует учебы и скулит в перерывах между занятиями. То есть печалится. Свои же собачьи уроки она усваивает быстро и с наслаждением, только нет ей теперь покоя. И я уже начинаю всерьез задумываться о ее дальнейшем жизненном пути. Ведь процесс усвоения новых знаний - он бесконечен. И когда она наконец поймет, что хватит, что пора бы и остановиться?
А что если не поймет?
Дальше: ГОРБИ - 80 ►
– Оглавление –
© Игорь Куберский, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.