[Оглавление]




ПОЭТ  БЕЗВРЕМЕНЬЯ


Времена не выбирают,
В них живут и умирают...
Александр Кушнер


1

Начну с последовательно повторяемой ошибки А. Кушнера. Так, в очередной раз он высказывает её в предисловии к собственному сборнику избранных стихов "Четыре десятилетия". Это - его давнее мнение о том, что книга стихов - "принципиально новый поэтический жанр, возникший в начале XIX века"... Далее автор утверждает: "Книга стихов даёт возможность поэту, в обход эпического жанра, поэмы, - создать целостную картину мира из осколков ежедневных впечатлений". (В скобках замечу сразу же, что даже заметная горка цветных кусочков - смальты ещё не цельная мозаичная картина!)

Далее, перечислив ряд названий книг Анненского, Баратынского, Кузмина, Мандельштама, он добавляет: "...Блок тоже обозначал свой путь книгами стихов."

В первой части своего высказывания поэт-лирик (как величает себя Кушнер) откровенно (хоть, допускаю, и подсознательно!) лукавит, а во второй части - он попросту не прав.

Некоторые писатели-прозаики, органически неспособные выстроить приемлемый сюжет, частенько декларируют его заменители: "поток сознания", "прозу поэта" и прочую чепуху, - словесные нелепости, призванные прикрыть собственное неумение; то же и в поэзии: частный случай собственной неспособности написать эпическое сочинение, сиречь - поэму, никак не может служить обобщением и не отменяет поэмы как серьёзного поэтического жанра.

Замечу и о Блоке: всё-таки, в промежутках между изданием книг стихов, - он ухитрился написать (кроме весьма неважных пьес) и "Возмездие", и "Скифы" и наконец, - "Двенадцать"…

Так что здесь А. Кушнер ошибается абсолютно! Да даже такой, предельно замкнутый на себя поэт, как Борис Пастернак, сумел выразить себя - и совсем в другой манере! - в эпических поэмах "Лейтенант Шмидт", "Девятьсот пятый год", "Спекторский"... По сути, и "Высокая болезнь" - тоже поэма, размером только чуть-чуть уступающая пушкинскому "Медному Всаднику".

Формально же мысль Кушнера поразительно прямолинейна: ну, а вообще-то, чем же иным может обозначить свой путь любой поэт, как не книгами стихов?!



В шестидесятые - семидесятые годы XX века Александр Кушнер, так сказать, не приходился ко двору, - на виду и на слуху были совсем другие ориентиры: журналы и эстраду заполняли импульсивный Евгений Евтушенко и "маяковствующий" Роберт Рождественский, взял в руки гитару Булат Окуджава, ошеломлял аудиторию своей напористой метафоричностью Андрей Вознесенский.

Время было звонким, песенным, оптимистичным и - надо прямо сказать - целеустремлённым: оно обладало строго определённым вектором движения - только вперёд! Молодые поэты-шестидесятники и строители Братской ГЭС и БАМа, духовные и физические ровесники верили в то, что они делают будущее своими руками. И громогласно утверждали это: победными рапортами космонавтов, с трибун комсомольских съездов и стотысячными (!) тиражами мгновенно раскупающихся поэтических книг. И никто не рыскал в поисках общенациональной идеи. Она была простой и наглядной: догнать и перегнать!

Принципиально "тихий" А.Кушнер оказывался на обочине общей дороги... Он оставался невостребованным - как читателями, так и розовощёкими комсомольскими вожаками...

Что ж, - времена не выбирают!



2

В шестидесятые годы, когда перед каждым ставились не менее чем глобальные задачи, в стихах Кушнера поражало (а многих - откровенно раздражало!) принципиальное внимание к бытовым мелочам:

Вода в графине - чудо из чудес,
Прозрачный шар, задержанный в паденье!
Откуда он? Как очутился здесь?
На столике, в огромном учрежденье?

А вот - строки из стихотворения "Стакан":

Поставь стакан на край стола
И рядом с ним постой.
Он пуст. Он сделан из стекла.
Он полон пустотой.

Гранёный столбик, простачок,
Среди других посуд
Он тем хорош, что одинок.
Такой простой сосуд!

Вы только вдумайтесь в такие строки:

И счастлив я способностью воды
Покорно повторять чужие формы...

Это же - целая идейная программа! В эти две строки, такие, казалось бы, незамысловатые, вместились вечные темы: Природа и Человек, Жизнь и Искусство, Власть и Личность, и конечно же - Любовь!

Поэт очень точно и тонко ощущает единство Человека и Природы, как, например, в превосходном стихотворении "Два лепета, быть может, бормотанья..."

…Я тихо встал, испытывая трепет,
Вспугнуть боясь и лёгкий детский лепет,
И лепетанье листьев под окном -
Их разговор на уровне одном.

В те далёкие годы он сумел как бы вскользь высказать удивительное, почти пушкинское ощущение внутренней свободы (как этого всем тогда не хватало!):

...В самом деле хороша,
Бесконечно старомодна,
Тучка, ласточка, душа!
Я привязан, ты - свободна!

Александр Кушнер весьма иронично относится к любому показному, внешнему проявлению "страстей", всякой рассчитанной на публичный эффект позы:

Ещё чего, гитара!
Засученный рукав.
Любезная отрава.
Засунь её за шкаф.

Пускай на ней играет
Григорьев по ночам,
Как это подобает
Разгульным москвичам...

Заметьте, - не Окуджава, не Галич, не Визбор или Высоцкий - знаменитые барды второй половины XX века, а - поэт и критик Аполлон Григорьев, творивший ровно на сто лет раньше (1822 - 1864). Ныне он - мало кому известный автор. Напомню только два его знаменитейших русских романса:

О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь - такая лунная!

Или - начало "Цыганской венгерки":

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...

Вспомнили?! Именно он первый из российских поэтов взял в руки гитару и является, таким образом, по справедливости, - основоположником всей последующей "бардовской" песни...

Но такое предпочтение - вполне в контексте кушнеровских литературных координат. Он порою откровенно "вызывает огонь на себя":

Жизнь чужую прожив до конца,
Умерев в девятнадцатом веке...

Кстати, внимательно вглядитесь в графический рисунок кушнеровской строфики. В то время, как его ровесники и современники изо всех сил "модернизируют" строку, продолжая её, как прозаическую фразу, ставя в начале строчную, а не заглавную букву, разбивают её (безо всякой на то надобности) "лесенкой"', сам А.Кушнер ревниво охраняет классически строгую строфику XIX века: на весь трёхсотстраничный однотомник я нашёл всего два или три случая разбивки строки... И это - не случайность, а выдержанная позиция.



Поэт Александр Кушнер, как человек умный, никогда и ни в малейшей степени не был диссидентом, но его вызывающий "архаизм", принципиальное нежелание "шагать в ногу с современностью" вызывало, тем не менее, недовольное поджатие губ, а то и открытое осуждение со стороны тогдашних партийных идеологов.

Я с уверенностью могу сказать, что в 60-70-е годы благодаря именно своему последовательному "академизму" А.Кушнер выглядел подлинным новатором!



3

Александр Кушнер с несомненным мастерством прослеживает тонкие, как паутинка, и прочные, как капроновая леска, нити человеческих отношений, как, к примеру, в стихотворении "Разговор":

Мне звонят, говорят: - Как живёте?
- Сын в детсаде. Жена на работе.
Вот сижу, завернувшись в халат...
Дум не думаю. Жду: позвонят...

Строки, по отрешённости напоминающие известные строчки Пастернака: "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?". И только через какое-то время мы со всей определённостью поняли, что сидит-то автор не просто в халате, а в хорошо знакомом халате Петра Андреевича Вяземского!

...Жизнь наша в старости - изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить;
Мы с ним давно сжились, давно, как с братом брат;
Нельзя нас починить и заново исправить.
………………………………………………
Ещё люблю подчас жизнь старую свою
С её ущербами и грустным поворотом,
И, как боец свой плащ, простреленный в бою,
Я холю свой халат с любовью и почётом.
(Между 1875 и 77 г.г.)

Конечно же, это ощущение (и понимание) пришло не сразу. До Вяземского ли нам тогда было!

Но вот сейчас, перечитав вышеприведённое стихотворение, вдруг поймал себя на мысли, что оно вполне вписывается в книгу Кушнера! Те же интонации, то же внимание к мелочам, та же принципиальное стремление скрыться в кокон, изоляционизм…



Любимые поэты Кушнера - и он неоднократно декларировал это - Фет и Анненский. Ряд подобных им "улавливателей впечатлений от тихих явлений природы" - по давнему высказыванию юного Добролюбова - можно, разумеется, продолжить. Казалось бы, вот тонко спрятанная в стихотворении "Осень" ирония автора:

Всю осень грустят и вздыхают
Полонский, и Майков, и Фет...

И вдруг - в этом самом распеве вырывается у Кушнера пронзительная до жути, почти гениальная строка:

"Мой сад с каждым днём увядает"...
И мой увядает! И мой!

Но... Вот это открывшееся поэту ощущение трагичности жизни, этот выплеск энергетики не получил в дальнейшем развития. Творческого, имею в виду.

Очень искренний поэт Яков Петрович Полонский, автор нескольких великолепных народных (народных!) песен, - достаточно назвать хотя бы общеизвестную "Мой костёр в тумане светит…", - был одно время главным цензором российской словесности. И вот удивительная вещь: цензор, запретитель по своей сути, не удержался от признания:

Писатель, - если только он
Волна, а океан - Россия,
Не может быть не возмущён,
Когда возмущена стихия...

Досадовал, по всей видимости, на ограниченность своего таланта, понимал, стало быть, высшую цель поэзии - потрясать... Цензор, а туда же!

Писатель, - если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражён,
Когда поражена свобода!

Ну, в самом деле - как будто вчера писано!



Вообще говоря, в прошлом веке существовал поразительный, забытый ныне оценочный термин: "накал страстей". Попробуем отнестись к этому термину серьёзно: накал! Любовь, ненависть - термометр зашкаливало, стихотворные строчки обжигали или леденили (для настоящей поэзии, между прочим, вполне нормальная вещь!).

А вот у Кушнера в стихах всё время удивительно ровная, комфортная температура - 36,6. А уж ежели и набежит 37,4, - то это специально для того, чтоб пожалели, уложили в постель с грелкой и напоили чайком с малиновым вареньем... Такой язвительный и резкий в оценках и суждениях критик, как В.Топоров, - представитель совсем другой литературной формации, нежели мы, "шестидесятники", в своей оценке Кушнера, высказанной в связи с одним из его последователей, применил неожиданное и даже чуточку старомодное выражение: "безвдохновенная манера"…

Интересно, что бы сказал по этому поводу "тихий" лирик Полонский?!



Но, видимо, именно это - отсутствие опасного накала, ровная температура чувствований - и привлекает современного потребителя стихов?

Мне представляется, что стихи А.Кушнера - примерно то же, что ювелирные яйца Фаберже: изящны, филигранны, красивы - и совершенно никчемушны. Как говаривал Николай Гумилев - "ни съесть, ни выпить, ни поцеловать"...

И в самом-то деле - что делают с дорогой вещицей? Ну, поставили на сервант или каминную полку, ну, иногда показывают на неё гостям "Вот, мол, Кушнер... (Фаберже!)". И гости, делая заинтересованные глаза, ахают и одобряют хозяев: "Да, богатая вещь..."



4

Выход в свет однотомника избранных стихов за десятки лет работы для любого стихотворца событие значительное, представительное, но одновременно не только ответственное, но и опасное...

Слабости той или иной отдельной книги стихов мы ощущаем как бы походя, вскользь, по мере потребления, они быстро стираются в памяти сопоставлением с другими, более удачными будущими стихами. В итоговом же сборнике все плюсы точно так же, как и минусы, представляются читателю непосредственно, наглядно, с неотвратимой четкостью приближенные к глазам словно бы стёклами театрального бинокля.

Здесь - и сейчас!



Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслёзным мы выросли флагом...

В семидесятые годы Кушнером написаны великолепные, очень глубокие стихотворения: "Вместо статьи о Вяземском" (расплатился-таки за заимствованный халат!), "Пойдём же вдоль Мойки, вдоль Мойки", "Наши поэты", "Возьми меня, из этих комнат вынь...", "И пыльная дымка, и даль в ореоле", "Быть классиком - значит стоять на шкафу", наконец - знаменитые строки "Времена не выбирают..." Неоднократно цитированные, ставшие, по сути, пословицей (редкая удача для поэта!), выражаясь нынешним языком рекламы - авторский "брэнд", марка фирмы, несомненный знак качества...

У многих стихов этого периода будет как бы долгое, протяжённое во времени эхо: темы, ощущения, сюжетные коллизии, может быть, даже не вполне осознанно для самого поэта, откликнутся позже, - в годах восьмидесятых, а то и девяностых.

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять...

В семидесятые же годы Кушнер написал знаковое стихотворение "Лавр". Кончается оно так:

Какая долгая разлука!
И блекнет память, и подруга
Забыла друга своего,
И ветвь безжизненно упала,
И море плещется устало,
Никто не помнит ничего.

Здесь заключительная строка - это не просто очередная проходная строчка, а своеобразный "пароль для своих", внятный только начитанным и поднаторевшим в поэзии людям, намёк на некоторую предполагаемую преемственность. Ибо это - последняя строка из стихотворения "позднего" Пастернака "Цветы ночные утром спят..." (1957 г.).

...Забыты шутки и проделки.
На кухне вымыты тарелки.
Никто не помнит ничего.

Стало быть - не просто стихотворная строчка, а своеобразная эстафетная палочка, переданная самому себе...



Мне кажется, - некий творческий сбой, какой-то надлом произошёл у Кушнера где-то в середине 80-х годов.

Внешне всё осталось вроде бы по-старому: прежняя наблюдательность, филигранная отделка поэтической строки, внимание к деталям, но... Повеяло холодком равнодушия, и всё чаще стихи - при всей их многозначительности - стали пробуксовывать на месте.

Та точность глаза, поэтизация бытовых деталей, которые были так новы в "раннем" Кушнере, производили такое контрастное, такое свежее впечатление по отношению к громкой эстрадной поэтической линии - теперь стали приобретать самодовлеющий, самодостаточный характер и - при отсутствии уровня серьёзного разговора - становятся навязчивыми.

Вольно или невольно наступает время поэтической эксплуатации найденных ранее тем и решений.

Времена не выбирают...

Да, поэтическая мельница Александра Кушнера безостановочно работает, бегущая вода Времени, казалось бы, падает на лопасти мельничного колеса, кажется, что крутятся и жернова, но... Эта мельница не даёт муки, потребной для того, чтобы испечь из неё хлеб насущный.

Не примите эту ассоциацию слишком буквально: современный горожанин уже и представить себе не может рядовой мельничный постав - нехитрое сельское сооружение, кормившее пол-России... Но я имею в виду хлеб не в буквальном смысле, а пищу, необходимую для питания рядовой души.

А поэт А.Кушнер, не способный смолоть муки для чёрного хлеба повседневности, год за годом неуклонно выпекает одни и те же сдобные булочки.



5

Раздел "Восьмидесятые" в однотомнике включает в себя стихи трёх книг: "Таврический сад", "Дневные сны" и "Живая изгородь". Это и наиболее представительная по размеру, и одновременно - самая "монументальная" часть сборника: длинные, торжественные, раскатистые строки; много шестистопного ямба - размера парадного, истинно классического, коим написан пушкинский "Памятник"...

Словно бы автор и на самом деле задался определенной целью - готовиться к Вечности!

Вот весьма характерное по настрою стихотворение из этого раздела - "Ночная бабочка":

Пиджак безжизненно повис на спинке стула.
Ночная бабочка на лацкане уснула.
Где свет застал её - там выдохлась и спит.
Где сон сморил её - там крылья распластала.
Вы не добудитесь её: она устала.
И жёлтой ниточкой узор её прошит.

Ей, ночью видящей, свет кажется покровом
Сплошным, как занавес, но с краешком багровым.
В него укутанной, покойно ей сейчас.
Ей снится комната со спящим непробудно
Во тьме, распахнутой безжалостно и чудно,
И с беззащитного она не сводит глаз.

Вот, как говорится, и всё... Красивое стихотворение? Очень! Более того, - сделанное с безупречностью подлинного Мастера, где и рифма наличествует точная, как юстировка оптического прибора. Меня многое бы в нём устроило, если бы не этот заунывный академизм, изначально в стихотворении заданный.

Уберите отсюда вполне случайное словцо "пиджак", замените его любой другой одеждой: "хитон", "камзол", "мундир", "шинель", наконец - "халат"... Ничего не изменится, по-прежнему останется ощущение вневременности, какой-то надмирной жизни, придуманного вполне виртуального существования.

И - по сути самое главное: в этом разделе совершенно отсутствует хоть какая-нибудь реакция на окружающую действительность! Если в 60-70-е годы последовательная "бытовая", заземлённая позиция поэта могла рассматриваться как своеобразное, тихое, необъявленное сопротивление официальной идеологической доктрине, и в этом качестве обладала несомненной внутренней убедительностью, то теперешнее "надмирное" существование, нарочито ограниченное культурологическим кругом, достаточно отработанным предшественниками, ничего, кроме уныния, не обещает.

Культура-то, будь это поэзия, музыка или живопись, всё-таки хороша только в прикосновениях к первоисточникам, а не к сухим суждениям интерпретаторов!

Мало-помалу мелодичность оборачивается монотонностью, бесконечные эклоги, как и буколические и философские элоквенции (эк как и меня потянуло на классические термины!) сначала начинают утомлять, а потом нагнетают уже откровенную скуку...

Позднее, по здравому размышлению, приходит и понимание этой скуки: повторы и самоповторы! Причём, те, кто стоят за плечом Кушнера и оставляют след в его творениях - от Батюшкова и Баратынского до Анненского и Блока - не так раздражают, как ощущение знакомости поэтических тем, ощущений, приёмов обработки словесного материала - это всё уже было у поэта раньше! Было, да ещё зачастую - в лучших вариантах. Приведу несколько примеров, чтоб прояснить ход моих размышлений.

Вот - типичное стихотворение 60-х годов - "Скатерть":

Скатерть, радость, благодать!
За обедом с проволочкой
Под столом люблю сгибать
Край её с машинной строчкой.

Боже мой! Ещё живу!
Всё могу ещё потрогать
И каёмку, и канву,
И на стол поставить локоть!

Угол скатерти в горсти.
Даже если это слабость,
О бессмыслица, блести!
Не кончайся, скатерть, радость!

Подчёркнутый "бытовизм" этого тонкого стихотворения ничуть не мешает понять всю глубину и праздничность жизни, разные её оттенки. В девяностые годы поэт вспоминает об этой своей удаче:

...в век идей, гулявших по земле,
Как хищники во мраке,
Я скатерть белую прославил на столе
С узором призрачным, как водяные знаки.

Ну, - прямо-таки, "Я памятник себе воздвиг нерукотворный"! Только один гордился тем, что в жестокий век восславил свободу, а другой - прославил… скатерть.

Какие разные масштабы величия!



Кстати о столе. В шестидесятые годы у поэта было маленькое, но удивительное по ёмкости стихотворение:

Расположение вещей
На плоскости стола,
И преломление лучей,
И синий лёд стекла.

Сюда - цветы, тюльпан и мак,
Бокал с вином - туда.
Скажи, ты счастлив? - Нет. - А так?
- Почти. - А так? - О да!

И вот это пристальное внимание к мелочам, то самое талантливое "чуть-чуть" и делает это стихотворение предельно достоверным по чувствованию.

А вот стихотворение конца 80-х: "Тарелку мыл под быстрою струёй...", которое кончается таким напористым афоризмом:

Поэзия, следи за пустяком,
Сперва за пустяком, потом за смыслом.

На этот раз - довольно противоречивая декларация, и я убеждён, что оспорить её найдётся множество желающих...



И ещё раз - о внимании поэта к мелочам, вещам, деталям. Весьма показательно в этом смысле стихотворение 70-х годов "В вагоне":

Поскрипывал ремень на чемодане,
Позвякивала ложечка в стакане,
Тянулся луч по стенке за лучом.
О чём они? Не знаю. Ни о чём.
Подрагивали пряжки и застёжки.
Покачивались платья и сапожки.
Подмигивал, помаргивал плафон.
Покряхтывал, потрескивал вагон.
Покатая покачивалась полка.
Шнурок какой-то бился долго-долго
О стенку металлическим крючком.
О чём они? Не знаю. Ни о чём...

Вот эта холодная объективность, отстранённость продолжается и закрепляется в поздних стихах. Вот - из девяностых годов:

Есть вещи: ножницы, очки, зонты, ключи...
Полумистическое их существованье
Ввергает в оторопь... попробуй отучи
От уклоненья их, ущерба, прозябанья.

Что делать с ножичком? Советовали нам
Цветную ленточку подвесить к ножке стула,
Чтоб сила некая, гуляя по ногам,
В пыли, нечистая, пропажу нам вернула.

Следующее стихотворение - как раз о... пыли: "Откуда пыли столько в доме?"

Вдоль полок палец по привычке
Скользит во власти забытья.
Как хорошо лежат частички
Таинственного бытия.
Реснички, ниточки, ворсинки...
Как нежен хаос, волокнист!

Честно говоря, я неоднократно задавался вопросом: много ли сторонников такой поэзии, где в центре внимания поэта, в центре его мироздания стоит не человек с его судьбой, а самодовлеющие... поиски в пыли ножичка?!



6

Наибольшую же степень разочарования вызывают у меня стихи девяностых годов. Словно бы некий поэтический путеводитель, в этом разделе мелькают названия стран и городов, - этакий "бедекер" для нынешнего читателя, ограниченного в средствах и ещё не отученного черпать сведения из книг...

Секрет понятен: поэт получил известность, а вместе с нею - возможность много ездить по свету, и каждая поездка, естественно, рождала впечатления, впечатления эти перетекали в стихи, а потом - складывались в книги. Полистаем...

Боже мой, среди Рима, над Форумом, в пыльных кустах...

***

Под зноем флорентийской, если помнишь, лени...

***

Не в Париже, с сиренью его, бензином...

***

Мы останавливали с тобой
Каретоподобный кэб
И мчались по Лондону, хвост трубой...

***

Поверишь ли, вся Троя - с этот скверик...

***

Испытал: с этим делом у них тут на Крите
Хорошо, как нигде...

Ну, и конечно же, - Венеция! Как же без неё: город Бродского.

Знаешь, лучшая в мире дорога
Это, может быть, скользкая та,
Что к чертогу ведёт от чертога...
и т.д.

А большинство оставшихся стихов - это размышления... о стихах!

Почитаем:

Не так ли мы стихов не чувствуем порок,
Как запаха цветов не чувствуем?...

***

Стихи не пишутся - идут,
Раскинув руки, над обрывом...

***

Я смотрел на поэта и думал: счастье,
Что он пишет стихи, а не правит Римом...

***

Все знанья о стихах - в руках пяти-шести,
Быть может, десяти людей на этом свете...

***

Фету кто бы сказал, что он всем навязал...

***

Всё нам Байрон, Гёте, мы, как дети...

***

Стихи - архаика. И скоро их не будет...

***

Мне приснилось, что все мы сидим за столом.
И читает стихи Пастернак…

Но сам поэт всё же склонен поинтересоваться:

...Какую премию мне Аполлон
Присудит, вымышленный бог поэтов!

Откровенно признаюсь: мне не доставляют удовольствия эти перечисления! Собственно, стихи о стихах могут быть в активе любого пишущего человека, как связанные с его профессией, - но не в таких же количествах?!

Стихи о стихах, этакое интеллектуальное самоедство, просто-напросто свидетельствует о нехватке у стихотворца реального жизненного материала, и никакими подпорками, будь то Гете или Пастернак, Байрон или Фет, - делу не поможешь...



Конечно, мне было бы очень интересно говорить о Кушнере "голубого" или "розового" периодов - как у Пикассо, или Кушнере от "Ранних поездов" до "Когда разгуляется" - как у позднего Пастернака.

Я хотел бы ощутить вектор его направления, прорыв в неизведанное, риск в творчестве, а не эксплуатацию найденного...

К сожалению, создаётся впечатление, что поэт Александр Кушнер движется... по кругу, - даже не по спирали, там всё-таки каждый следующий виток отличается от предыдущего! - а именно по замкнутому кругу. И каждая новая его книга - это только кусочек дуги, и из какой точки он вышел, - в ту же точку и возвращается: нет попыток движения вбок, вверх, вниз, карабканий, срывов, не говоря уж о самом банальном из всех направлений - вперёд...

Да, можно назвать такое круговое движение красиво: движение по поэтической орбите... А можно и снизить этот образ: ведь лошадь на самом роскошном, самом цветущем лугу, привязанная там к колышку, тоже описывает круги...

В разделах однотомника "Шестидесятые", "Семидесятые", "Восьмидесятые", "Девяностые", а особенно - в двух последних весьма мало стихов, которые отражали бы течение времени, или, как декларировал сам поэт, - "пылающий кусок жизни" (сравните с пастернаковским выражением: "дымящийся кусок правды"!).

Меряя своё время по названиям своих книг, Кушнер заблуждается. Стихи легко и безболезненно можно переносить из контекста одной "книги" в другую, а в пределах однотомника они без всяких швов и противоречий переносятся из десятилетия в десятилетие...

Что это? Общественная слепота или же нравственная глухота, полное неумение вглядываться в окружающую жизнь - или же сознательное, внутренне устойчивое нежелание соотноситься с современностью, прослеживая лишь жизнь собственной души?

Поразительное свойство неизменности!



7

А теперь позволю себе немного поразмышлять над тем, чего в итоговом сборнике Александра Кушнера " Четыре десятилетия" нет...

Не торопитесь задавать настырный вопрос: как можно анализировать то, чего нет?!



Во-первых, в однотомнике нет… юмора.

В обычной реальной жизни поэт отнюдь не лишён чувства юмора, да и в нескольких весьма и весьма симпатичных книжках для детей это его свойство проявилось достаточно полнокровно. Меня удивляет, что эта черта в творчестве поэта, пусть не главная, но весьма характерная, в сборнике исчезла начисто! И мне интересно: почему?

Само по себе наличие или отсутствие чувства юмора ничего не говорит о масштабе поэта. Великие наши учителя - от Ломоносова и Державина до Алексея Константиновича Толстого или Маяковского - использовали весь спектр разнообразнейших человеческих ощущений, и юмор и самоирония для них являлись отнюдь не лишней краской на поэтической палитре.

Существует и прямо противоположная тенденция. Так, есть целый ряд крупных, заметных поэтов, к примеру: Бальмонт, Блок, Гумилёв, Пастернак, которые относились к юмору с явным пренебрежением, как к материалу второго сорта. Уверен, что это связано с чересчур серьёзным отношением к себе, завышенной самооценкой, ранимым самолюбием, - что бы не сказать резче: поэтическим самолюбованием.

Жаль, что этой болезни подвергся и А.Кушнер...



Во-вторых, в однотомнике лирического поэта нет... стихов о любви! Да, да, той самой - обычной, привычной, осмеянной, банальной, но всякий раз новой и необходимой, той самой, где чувствуется, что пишущий стихи поэт - мужчина, а та, к которой обращены его стихи - женщина!

Честно признаюсь, - я первоначально сам себе не поверил, и ещё раз перечитал итоговый (!) сборник. Нет - и нет! Есть, конечно, упоминания о любви, намёки, в некоторых случаях не слишком внятное "мы", - но открытых, прямых, естественных, как у того же Пастернака:

Ты так же сбрасываешь платье,
Как роща сбрасывает листья...

- не находится ни одного!

Что это? Некая интеллигентная сдержанность чувств? Но сдержанность в их проявлениях никак не предполагает полного их отсутствия... И мне кажется, что здесь - не сдержанность страстного человека, просто чувства и переживания кушнеровского лирического героя именно таковы: не накалены, не напряжены, не предельны.

Когда ранняя Ахматова обронила поразительную, внешне спокойную, почти информационную фразу: "...я на правую руку надела перчатку с левой руки" (или наоборот?!) - за этим жутким спокойствием скрывалась глубокая, обжигающая, сводящая с ума страсть.

Как чуть позже у Пастернака:

Сними ладонь с моей груди,
Мы - провода под током…

Подобных этим строк у Кушнера нет или почти нет. Я уже говорил выше, что в его стихах наличествует "нормальная" температура. Его нигде не зашкаливает ни от любви, ни от ненависти…

Его чувства никогда не доходят до опасной, предельной черты, за которой, как говорится, паровой котёл способен взорваться, - точно так же, как это незнакомо большинству нынешних, особенно - молодых читателей. Ну нет у них бесстрашия в любви!



И в-третьих - за сорок лет, которые проходят перед глазами читателя, у Кушнера нет... смены палитры, другими словами - у него ничуть не меняется словарь.

Поэты сродни художникам, только одни выражают своё отношение к миру в линиях и красках, а другие - именно в словах.

И художественные манеры (в самом прямом, расширительном смысле) у динамически развивающихся мастеров подвержены заметным глазу изменениям. Даже такой образцовый и последовательный реалист, как Илья Репин, в своих поздних работах (вспомним хотя бы грандиозное "Заседание Государственного Совета"!) демонстрировал отличную технику импрессионизма, и я уж не говорю о поразительных и постоянных изменениях Пикассо...

Поэт Александр Кушнер своими взаимоотношениями с современностью, уровнем профессиональных приёмов, мастерством лессировки, тщательностью отделки деталей весьма напоминает мне художника Александра Шилова, которого частенько и на полном серьёзе называют "классиком". Художник даже позволил себе откровенный и широко трактуемый намёк: свой автопортрет заключил в точно такую же овальную, богато золочёную раму, как и знаменитый автопортрет Карла Брюллова!

Очень похоже на язык А.Кушнера: он остался на уровне языка Фета - Тютчева и прямо-таки с поражающей охранительностью за сорок лет работы не включил в себя ни одного словечка, характерного для нынешнего, обильного на языковые новации времени. Так сказать - "умерев в девятнадцатом веке..."

И мне очень любопытен парадокс: почему художественные критики и братцы-художнички поносят Шилова и злобствуют на его успехи, а точно такой же, но поэтический "классицизм" Кушнера ставится ему в несомненную заслугу?!



8

Мне говорят: Кушнер - интеллигентный поэт... Не спорю, хотя честно признаюсь, - так и не могу понять: похвала это или же тонкое оскорбление? Будет не лишним сказать, что в наше время понятие "интеллигент" отнюдь не является абсолютным комплиментом, а включает в себя изрядное количество грязи, глупости, злобы и полного непонимания происходящих событий, которым и отличилась так называемая "русская интеллигенция" в последние два десятка лет XX века...

По сути это же - претенциозное самоназвание, подобное тому, как в самоназваниях малых племён и народностей на разных языках встречается самоопределение "человек"!

А что, ответьте на милость, есть поэты неинтеллигентные?! И кто определяет эту меру?! И вообще - что стоит за этим удивительным определением?!

Как быть с Франсуа Вийоном, вором и пьяницей? С Сергеем Есениным - хулиганом и алкашом? С Ярославом Смеляковым, который четырежды побывал на тюремных нарах? Наконец что нам делать с Пушкиным, - картёжником и бабником?! А ведь именами Сахарова, Солженицына или Лихачёва никак не прикрыть всех... В конце XX века мы в России с досадой и удивлением поняли, чего стоит наша доморощенная интеллигенция!



Мне доказывают: у Александра Кушнера есть свой читатель. Да, это - аргумент серьёзный. Ещё бы: как можно называться поэтом, не имея читателя?! И я невольно задумываюсь над тем, - какой читатель соответствует лирическому герою А.Кушнера? И отчётливо понимаю, что его лирика имеет отклик в инертной, инфантильной среде, в узком круге рафинированных городских читателей. Они чаще всего растеряны, без прочных корней в родной почве, вечно колеблются между желанием уехать и желанием остаться, озабочены проблемами только сугубо личного существования.

В основном, это - внушаемая, рефлектирующая масса: она не способна ни отвергать, ни признавать; она не способна ни на сопротивление, ни на сотрудничество; она не способна ни разрушать, ни строить хотя бы потому, что их слабые руки не могут удержать ни лом, ни кирпич: силёнок не хватает...

Кушнер - поэт без духовных мускулов. Его стихи являются безусловным фактом, но они почти никогда не становятся актом, то есть - действием, поступком, и не являются силовым сгустком времени, насыщенного противоречивым, разнополюсным электричеством. А ведь только между разными полюсами, - между плюсом и минусом - может течь электрический ток!



Наконец, мне могут возразить: поэт Александр Кушнер за последние годы собрал все мыслимые премии: Государственную, международную Пушкинскую, премию "Северная Пальмира", что-то ещё... Значит - у него имеется общественное признание!

Увы, - мы слишком быстро забываем недавние примеры взаимоотношений Поэта и Власти. Ленинской премии был "удостоен" Егор Исаев (ныне он разводит породистых кур у себя на даче!), но ею были демонстративно обойдены такие поэты как Анна Ахматова или даже - Александр Твардовский. В сплочённом ряду поэтов-фронтовиков, которые стройной колонной - в затылок друг другу! - маршировали к Государственным премиям, не получил её... только Борис Слуцкий, чей подлинный масштаб мы, российские читатели, оцениваем, как это привычно для России, после его смерти...

Но я размышляю не в категориях тусовочных оценок "гений - не гений", а о вещах более серьёзных, порою - трагических: о взаимоотношениях Поэт и Общество, Поэт и Власть, Поэт и Время.

Вечные категории!

И вот в этих-то категориях некоторые выводы вполне очевидны: Власти поэт А.Кушнер никак не мешает. Стихи его существуют вне Времени и не являются тем, что Некрасов называл "свидетели живые", а вот Поэт и Общество... С этим сложнее! Оно ведь тоже имеет (как и Власть!) тех поэтов, которых заслуживает...

На мой взгляд, дарование А.Кушнера по принципиальным соображениям внесоциально, именно поэтому он так точно вписался в эти полтора десятка лет общественного разброда, неверия, размытости критериев, отсутствия ориентиров и идеалов, векторного голодания.

"Распалась связь времён...", - как сказал Шекспир чуть раньше Кушнера! Время не догоняло Александра Кушнера. Оно просто остановилось... И, к сожалению, обернулось Безвременьем. И Кушнер оказался типичным поэтом Безвременья!

Он оказался поразительно кстати именно в этом Безвременье: все его качества, неактуализированные в звонкие, песенные, романтические или застойные годы (эпитеты - на выбор читателя!), вдруг пришлись впору, в самый раз, - как коронка на давно болевший зуб.

Случилось неожиданное, но вполне очевидное: А.Кушнер оказался самым "востребованным" из своих ровесников-шестидесятников (я сознательно ограничиваюсь только петербургской генерацией стихотворцев): и Виктор Соснора, поэт со всеми признаками гениальности, и Глеб Горбовский, - крупный стихотворец с пронзительным ощущением и пониманием трагизма жизни, и единственный в своём роде Олег Тарутин - иронический трагилирик, так и не понятый современниками до конца, - все они оказались, как говорится, не у дел...

Причины популярности Кушнера понятны: он по-прежнему нигде не выходит за рамки своей привычной культурологической ауры, у него по-прежнему ровное дыхание, нормальная температура...

У него - нейтральный словарь, расплывчатый тихий голос, никуда не зовущий, ничего не отрицающий, у него - поэтическая работа филигранной, мастерской выделки, наглядно изящная, абсолютно вневременная... Всё это, вместе взятое, оказалось настоящей находкой для демократствующей критики, изо всех пропагандистских сил декларирующих лозунг: "Литература - это игра!"

Тем более, что процесс "вживания" происходил при полном отсутствии социальных критериев добра и зла, идейного разброда, пугающего разгула ненормативной лексики (можете себе вдруг представить: Кушнер - и мат?!) и оказался весьма удобным для "читателя без корней"...



И вот тут-то непременно найдётся яростный оппонент, заросший жиденькой "демократической" бородкой и с близорукостью минус пять-шесть и, расталкивая других интеллигентов хилыми плечами, завопит: "А где вы видели в наше время народного поэта?!"

Ну, почему же нет? Могу назвать хотя бы два имени, на самом деле пользовавшихся безусловной общероссийской известностью: Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Да, конечно, они - вдобавок к печатному станку, использовали современные аудио- и видео-методы влияния на массы, но это всего-навсего дело техники, а суть от этого не меняется.

Как говорится, вы, нынешние, ну-тка!



Авторский пост-скриптум:

...Я давно уже не покупал книг А. Кушнера, поскольку не ждал от них ничего нового. И сборник "Четыре десятилетия" взял в библиотеке, в первом этаже собственного дома. Читательская карточка в бумажном кармашке была девственно чиста, - и это за девять месяцев с момента поступления книги в библиотеку!

Я оказался первым её читателем...

Да, ничего не попишешь: времена не выбирают!



© Лев Куклин, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.

– Поэт Александр Кушнер –





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]