В ЗЕРКАЛЬНОМ РАЮ
(о книге Марии Марковой "Соломинка" 1 )
Условный "мониторинг" российских городов с целью выявления литературоцентричности мог бы наградить Вологду одним из первых и вполне заслуженных мест. С чем связана литературная репутация региона, с какими статистическими факторами, - предположить сложно, однако несомненно то, что количество регулярно практикующих писателей влияет на эту ситуацию лишь опосредованно (скажем, Пенза или Оренбург при этой классификации окажутся скорее в категории "отстающих", хотя занимающихся литературным творчеством - без оценки самого творчества - там, возможно, и не меньше). Вероятнее всего, имеет место счастливое совпадение: возникновение генерации талантливых вологодских авторов, противопоставивших собственную творческую позицию и кураторскую деятельность Союзам Писателей - с неизменно группирующимися вокруг последних графоманами, - а также литстудиям и прочим кружкам художественной самодеятельности. Плюс сочетание таланта и активности, позволяющее вырваться из регионального кокона. Вологда в этом отношении - в безусловных лидерах: два разнообразных, но во многом схожих фестиваля с эстетически внятной программой, - "Плюсовая поэзия" и "М-8"; поэты, уже успевшие заявить о себе в "толстожурнальном" и книжном пространстве, - Ната Сучкова, Антон Чёрный, Лета Югай, Наталия Боева... Безусловно, одним из заметнейших явлений на поэтическом горизонте, ассоциирующихся с Вологдой, стала и Мария Маркова.
Книгу "Соломинка" сложно назвать дебютом - и дело даже не в том, что за плечами Марии ещё два сборника, 2005 и 2007 года, вышедших всё там же, в Вологде. Скорее это подведение черты под неким этапом, сложным для поэта, включавшим творческие дискуссии и - сопряжённым с утверждением своего права на профессиональную легитимацию. Выход сборника в престижном московском издательстве был ожидаем - и подготовлен щедрыми авансами, главный из которых - получение Марковой в 2010 году премии Президента России для молодых деятелей культуры. Не будем сейчас касаться разговоров о справедливости лауреатства, порядком надоевших и самому поэту; на мой взгляд, вместе с (или вместо) Марковой премию могли получить ещё два десятка достойных стихотворцев, но выбор пал на самый что ни на есть не худший вариант. Гораздо важнее, что это событие спровоцировало дискуссию, затронувшую сами стихи, - и, возможно, подняло планку для одарённого литератора (в закономерности этого эпитета, кажется, не сомневался никто из дискуссантов). Мне доводилось слышать мнение коллеги о том, что "Маше сейчас сложнее, чем всем нам, так как её судят по гамбургскому счёту". Одним из первых после получения премии высказался главред журнала "Арион" Алексей Алёхин, заметив, что "хотя Мария Маркова написала и разместила на всевозможных сайтах и напечатала в разного достоинства изданиях, включая и пару-тройку солидных, уйму довольно обычных, гладких, общекультурных стихов, в них, помимо начитанности и дара версификации, тут и там поблёскивала самобытность. А главное, она не остановилась в развитии и в самое последнее время, похоже, сделала в стихах качественный рывок" 2 . Другой главный редактор, Андрей Василевский, посетовав на "ритуальную, ничего нам о Марковой не говорящую формулировку "за вклад в развитие традиций российской поэзии", отметил: "Сама же эта президентская премия - серьезная проблема для молодого автора. И чем автор талантливее, тем серьезнее проблема. Мария Маркова - поэт. <...> У Марии Марковой впереди еще большой путь, предсказать который не может никто - и она сама тоже. Но этот путь заслуживает нашего внимания" 3 . Так или иначе, именно сейчас не только уместен, но и необходим разговор о творчестве Марковой как о явлении, получившем литературный статус и вызывающем неоднозначные оценки (а, по наблюдению В. Губайловского, - с этой точкой зрения, впрочем, можно отдельно спорить, - одним из "признаков профессионализма поэта является наличие отрицательных рецензий. Именно они отмечают переход из латентного состояния в актуальное, именно они сигнализируют о том, что перед нами неожиданное, новое, а значит не для всех приемлемое явление. Поэт, который всем нравится, - сомнителен") 4 .
Опубликованные же на данный момент рецензии о "Соломинке" видятся мне не то чтобы слишком апологетическими, но словно бы имеющими цель подбодрить автора, погладить его по головке (хочется вдуматься - может быть, напротив, завороженность чем-то главным в стихах и позволяла критикам обойти вниманием минусы, считать их второстепенными, а то и вовсе не замечать?). Пример - эссеистическое "вчувствование" Эмиля Сокольского о "стиховом течении", которое "мягко теребит душу, задевает самые тонкие её струны", о "любви и нежности в этом слегка замедленном пении строк" 5 . Критический разбор представляется автору статьи "неуместным, неорганичным, даже досадным". Однако без подобного "разбора" может возникнуть опасность нагромождения произвольных ассоциаций (вплоть до комического отождествления лирического героя и реальной Марковой, которая "садится в поздний троллейбус, продрогнув на сыром ветру"). Другой рецензент, Андрей Пермяков, словно следуя указанию любимого Марковой Мандельштама "На вопрос, что хотел сказать поэт, критик может и не ответить, но на вопрос, откуда он пришел, отвечать обязан", начинает статью с не менее произвольных интертекстуальных зацепок, вплоть до "диалога с Рубцовым", которого "молодому поэту из Вологды естественно скорее не любить" 6 (вероятно, этой "нелюбовью" и можно объяснить отсутствие диалога).
Не "в пику" рецензентам, а скорее в качестве важной отправной точки, начну с того, что назвал бы моментом эмоционального отторжения. Что вызывает поначалу это отторжение (которое растворяется, прячется к концу чтения книги), - интонация лёгкой наигранности, немотивированная экспрессия, порой - тон интонационного передёргивания (подобное мне приходилось замечать и при "живом", авторском чтении). "Жертвенность мою", "без ума", "жалко всегда до слёз"... Иногда - стремление уйти в тень, приглушить краски, где-то - напротив, попытка надавить на жалость. Если, к примеру, в недавнем сборнике Марии Степановой "Киреевский" этот "интонационный нажим" кажется оправданным всей сутью художественной системы, характером стилизации с явленной демонстрацией "рукотворности" работы, то здесь, на мой взгляд, скорее, - отчасти защита интеллигента, притворяющегося чуть невыросшим, отчасти - нормальное женское стремление казаться чуть слабее, чем есть (вот и в интервью "Русскому Журналу" замечаем характерное: "считаю себя малограмотным человеком", "читаю мало" 7 , - при этом и эрудиция, и интеллект совершенно очевидны не только из сути ответов, но и цитатного бэкграунда). Наивность тут словно бы не прячется, вот она, только стряхни наносное, сними защитный слой, - но слой неизменен. Порой "маска" эта наводит на образ плакальщицы на похоронах: и окружающие, и сам герой знают, что плач - условность, и даже иногда кажется, что похорон вроде бы нет, но необходимость соблюдать ритуал остаётся необходимостью. Есть стремление вогнать себя в это состояние, буквально самогипноз:
... и мне её так жалко,
невыносимо жалко -
о Господи, спаси.
Ситуация условности, часто создаваемая двойной конструкцией, - когда видна и суть сказанного в "обычных" словах, и "мнимость" косноязычья, - важный для Марковой приём. Порой этот приём отторгает неестественностью, когда передаётся речь реального человека и ликвидировать "разрыв" даже при максимальном читательском усилии не получается, - к примеру, в стихотворении с посвящением Андрею Нитченко кажутся надуманными такие реплики адресата, как "Я весь воздушный - / облачком в рукаве". Однако часто работает, собирая частное в органичное целое, как, например, условный цикл стихов о больнице - тематическая цепочка со своим особым местом в творчестве Марковой. И отображение больницы как рая, с раненым, "цветущим, словно сад", и "медсестричка дивная, нагая", подающая "карамель, чуть не плача", настолько иллюзорны - и прекрасны! - что реалистичность здесь, очевидно, и не диктовалась художественной задачей. Медсестра как посредник сотворения "счастливой" иллюзии - частый и обоснованный персонаж стихотворений Марии Марковой.
... Это воздух, воздух, любовь моя, не одышка.
Это счастье, счастье, любовь моя, не болезнь.
Сюжет типический и многократно задействованный в литературе: ангел, присевший к больному на койку - то ли подбодрить к скорейшему выздоровлению, то ли, напротив, - утишить боль и забрать с собой (последний вариант представлен в одном из моих любимых стихотворений Тарковского, нехарактерном для поэта и, на мой взгляд, самом страшном у него, - "Четвёртая палата"). Конфликт между типичностью ситуации, порой тривиальностью фабульного хода, и обаянием иллюзии, за которой эта тривиальность оказывается не важна, был для меня, пожалуй, основным как для читателя Марковой. Скажем, вот стихотворение "Ирочка", названное в рецензии Андреем Пермяковым "невероятно живым" (с этой оценкой, пожалуй, соглашусь), - воспоминание из детства. (Намеренно не затрагиваю в целом тему детства у Марковой, - как бы ни было оригинально в каждом отдельном случае её преломление, кажется, если бросить взгляд на общее, уже невозможно пойти дальше вывода "тогда было хорошо, а сегодня плохо", - или, цитируя Маркову, "... мы не такие, / как хотелось нам в детстве"). Но вот - детская картинка, "случайное" исчезновение человека, преломившееся в исчезновение из жизни... Не удержусь от того, чтобы не процитировать в качестве аллюзии стихотворение Ларисы Миллер - и тоже одно из самых страшных у поэта:
А мама собирается на бал.
И жемчуг бел, и цвет помады ал,
На стуле серебрится чернобурка -
Её не любит мамина дочурка.
Берет не любит, что с распялки снят,
И платье из панбархата до пят.
Ведь, значит, мама из дому уходит
И дочкин праздник из дому уводит.
Не надо было маму отпускать.
Ведь где, скажи, теперь ее искать?
При сопоставлении двух стихотворений, при проникновении в их природу сами собой исчезают из восприятия такие мелочи, как например то, что у Марковой концовка "И совсем невесомыми станем" представляется некоей очевидностью, падением с заданной высоты. Важнее главное - и здесь видится общность с процитированным стихотворением Миллер, - то, что я назвал бы жуткой метафизикой исчезновения. В предисловии к марковской подборке в "Знамени" Михаил Айзенберг пишет, что, дочитав до строчки ""земляника, - зовёт, - земляника", - "...вздрогнул, словно это меня окликнули", что "сами стихи окликают тебя, говорят с тобой, увлекая в чащу неведомой речи" 8 . (Похоже - и верно - Екатерина Перченкова в эссе о стихах Марковой замечает, что "книга-то страшная") 9 . Действительно, есть от чего вздрогнуть: не только от оклика, но и от материальности образа, созданного приёмом остранения, от понимания, что побег-то на самом деле - в никуда, в безвозвратность. И - от невозможности оклика ответного, - точнее, с подразумеваемым отсутствием ответа, этакого вакуумного эха:
А теперь никого не найти,
но из пёстрого гомона, крика
выделяется голос один -
земляника, - зовёт, - земляника.
У одышливой Ирочки есть
позвонок журавлиный, но вес -
как бежит она, ты погляди-ка,
спотыкаясь на каждом шагу,
лоб в испарине, щёки багровы,
и свистит: не могу, не могу,
я так быстро бежать не могу,
я потом догоню, - и ни слова
ей в ответ.
Где ты, Ирочка, где?
Спишь ли в травах шумящего леса
или белой звездой на воде
ты сияешь, не чувствуя веса?
Или ты за прилавком своим
продаёшь целый день молодым
дым забвения, воду Коцита?
А ещё бы любви им, но нет -
этот чистый нетронутый свет
не найти в темноте дефицита.
Неслучаен здесь целый список "вариантов", словно бы предлагаемых героем, не верящим - или не желающим верить? - в исчезновение. Приглашение "закрыть глаза" и представить жизнь - "безделицу, сводню, грамотейку" в иллюзорном свете, - то в "детском платьице", то в декорациях великолепной и "полной любви" больницы, то с помощью других способов выхода из вполне осознаваемого ничтожества, - сквозной метасюжет "Соломинки". И - происходит парадоксальное: "мечтательное кино" превращается в попытку прямого разговора. В ситуации зазеркалья тончайшая грань отделяет иллюзию от реальности, "общекультурность" (А. Алёхин) - от общечеловечности в передаче чувств и эмоций. Порой кромка между тем, что есть и тем, что хочется видеть, опасно тонка:
Вот так и жизнь - подходишь к самой кромке,
и начинает всё в тебе дрожать
от страха или, может, от восторга,
а сделал шаг, и светлая морока,
весь этот шум, мельканье, трескотня
и тишина внезапные, и птицы -
куда-то разлетаются, и нет их
как не было, и жизнь - обыкновенна,
и ничего не вышло из неё.
Та же тонкая грань видится и в разговоре о банальностях: "Конечно, частое обращение к "смерти", к "облаку", к "ангелам" уже означает - идти по кромке, по грани хорошего вкуса: вот-вот скатишься в банальность. <...> Однако - без этих милых неловкостей, без этих взволнованных оговорок, без простодушных банальностей, без речевых излишеств - может, и не было бы правды чувства, не звучала бы столь обаятельно и трогательно поэтическая речь? Да и банальности ли это..." 10 , - спохватывается Эмиль Сокольский. Тривиальностей, которые не спасает контекст ("Не болит у того, у кого душа с ноготок", уже цитированные строки о выходе из детства...), впрочем, хватает, - и поэтому книга поневоле оставляет двойственное впечатление. (Стоит ли "гасить" второй модус этого впечатления или обходить стороной то, что не нравится в сильной книге, - по этому поводу большинство моих коллег-критиков придерживаются второй точки зрения; на мой же взгляд, только деликатным наведением ракурса в том числе и на слабые стороны и промахи можно достичь максимально честного взгляда на творчество. В конце концов, именно эта сторона критики и может оказаться полезной самому поэту, находящемуся в становлении, в развитии). "Лирика утверждает новое через изменение общеизвестного" 11 , - писала Лидия Гинзбург в предисловии к книге "О лирике" (в более поздних редакциях "общеизвестное" заменено на "общезначимое"). Верно, но уж очень часто общеизвестное так и остаётся общеизвестным, а "общезначимость" по отношению к чему-либо - понятие вообще сомнительное.
И если "общезначимое" у Марковой может быть спорным, то несомненно и ценно её умение видеть в привычной картине "закадровый" план. Так появляется лирический герой - ненавязчивый наблюдатель, диагност окружающего состояния, не вмешивающийся в планы Создателя, но провидящий их далеко вперёд. Иногда с затаённой тревогой гадающий, "сорвётся - не сорвётся", словно бы стоящий у самой кромки бытия ("Один день"):
Ещё немного, время повернёт,
цепочка звякнет, женщина прервётся,
и ухнет в воду сероватый лёд,
и выйдет солнце.
Но женщина кричит "посторонись",
её ребёнок катится - застыли,
и только в кадре медленная жизнь
и свет на шпиле.
То, наоборот, видящий в прошлом и приходящих, и уходящих, но так же деликатно наблюдающий, боящийся "спугнуть":
... неясные тени, забытые старики,
совсем ещё юные, гибкие - не спугни.
Они ведь уверены, что совершенно одни.
Они, может быть, и уверены, но читатель Марковой, у кровати которого словно бы сидит лирический герой, - уже знает, что он не один. Сестра милосердия у постели страдающего - так с известной долей эссеистического допущения можно было бы охарактеризовать героиню Марии Марковой. Хочет ли читатель принять эту драгоценную иллюзию, не скрывающую своего притворства "во благо", этот "возвышающий обман", или ему в данный момент созвучнее "тьма низких истин", - конечно, вопрос личного выбора. Но сила утешения велика - того, которое, если чуть перефразировать определение поэзии Гандлевским, "утешает, обманывая". И за это протягивание "соломинки" - пожалуй, и правда, - можно на многое ответно закрыть глаза. Не видеть, но слушать, услышать и... ухватившись за "Соломинку", не утонуть хотя бы в одном суетном дне.
1 Мария Маркова. Соломинка. / М.: Воймега, 2012. - 64 с. ISBN 978-5-7640-0136-4
2 Алексей Алёхин. Назначение в лауреаты. - Газета "Культура". N 23, 7-13 июля 2011.
3 Андрей Василевский. Вступительное слово к подборке Марии Марковой. - Каталог (2012) лучших произведений молодых писателей. Составитель Роман Сенчин. М.: Фонд СЭИП, 2012. С. 135.
4 Владимир Губайловский. О профессиональной поэзии. - "Арион", N 1, 2010.
5 Эмиль Сокольский. Жизнь сквозь слёзы. О стихах Марии Марковой. - "Зинзивер", N 2, 2013.
6 Андрей Пермяков. Музыка на воде. Рец. на кн.: Мария Маркова. "Соломинка". - "Волга", N 11-12, 2012.
7 Мария Маркова: "В человеке изменения происходят медленно... ". Беседовал Алексей Устинов. - "Русский Журнал", 2012, 12 марта.
8 Михаил Айзенберг. // Мария Маркова. Полоска света. - "Знамя", 2011, N 2.
9 Екатерина Перченкова. Живой Журнал. О стихах Марии Марковой. // users.livejournal.com/_raido/396710.html
10 Эмиль Сокольский. Указ.соч.
11 Лидия Гинзбург. "О лирике". "Советский писатель", Москва-Ленинград, 1964. С. 10.
© Борис Кутенков, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.