[Оглавление]




ПОБЕДА


Для начала две женщины, две институтские подруги отправились в кино, надеясь на скорую победу. Ту, о которой пелось, пелось о ней в песнях, писалось в книгах, снималось для фотоархивов. Ну, а в кино ее, как правило, одержать можно при помощи крепко сколоченного сценария, боевой режиссуры, зычного крика: "МОТОР!", и вот уже бегут все, левый фланг атакует, машет бутафорским флагом, статисты лежат как можно бездыханней, гримеры попрятались по окопам. Кино и немцы!

Купили, значит, билеты. Сели. То есть, одна села, другая за ситро решила. А уже журнал идет. Наши успехи, неудачи наших идейных врагов, все у них там из рук валится, таланты в мире чистогана гибнут, ну и про спорт. У той, что осталась, глаза, понятное дело, на лоб, потому что все это ну не соответствует. Приходит другая, что с ситро. Не хотели с напитком пускать, но изловчилась. И как раз вовремя. Осторожно уселась, чтоб не пролить. И тут двое жеребцов, что сзади сидели, стали громко и нецензурно выражаться, а намеренья у них были смутить женщин и завладеть их вниманием, они иначе не знали, как, по молодости лет и житейской неопытности. Женщины на них, разумеется, ноль внимания. Тогда те, сзади, совсем оборзели и стали трясти спинки сидений, на которых две женщины, назовем их тут Александрой Матвеевной Скороспеловой и Дарси Ван-Сэйнт, уже готовы было мысленно перенестись в штаб-квартиру войск союзника и там сопереживать молодому офицеру разведки, получившему от любимой письмо с печальным известием -- ее отец приболел, что-то у него с почками. Дарси Ван-Сэйнт резко обернулась и, пронзив хулиганов презрительным взглядом, оставшимся ими в темноте, увы, незамеченным, прошипела: "Стоп это сейчас, уродливий энималз! Ви не знать с кем имать! Я дочь дипломат! Хочешь побыстрей зовет полис?" Те услышали акцент, заржали - я же говорю: жеребцы, - а потом принялись повторять на все лады: "Мы есть знать с кем имать! Мы очень есть знать с кем имать! Дипломать, твою мать, налево!", а один из них даже сбил с нее меховую шапку. Дарси, естественно, вышла из себя, стала в темноте энергично размахивать кулаками и орать: "Постой минута, сейчас черный глаз делать и несдобреешь, куй-голова!", а Александра Александровна Луспекаева вылила на хулиганов полстакана ситро и рявкнула: "Ах, так вы тут шутки шутить, подонки?" А с хулиганов как с гуся вода: "Ай, жидовочки вонючие, очи черные, очи жгучие!", и давай бить подруг по щекам наотмашь. Ну не ничтожества? Женщины завизжали, потом решили, что так дальше нельзя и стали отбиваться, скандируя: "Мунд-штук! Мунд-штак!" Это на их секретном языке означало: "Давай их так, мудаков, а потом вот так".

Включили свет, фильм остановили, "катюши" поутихли, ответ на письмо возлюбленной остался недописанным, подоспели билетеры, вызвали милицию, составили протокол, хулиганье (Семена Викентьевича Ульриха, 23-х лет, фрезеровщика, и Романа Ермолаевича Горожанина, 22-х лет, работника цирка) скрутили и отвезли в 5-е отделение милиции. Тогда Дарси не выдержала и, всхлипывая: "Не хочу тут больше находить себя. Тут сиденья в кино сосут и вонь грозная", -- стала повторять эти слова как умалишенная. Александра же Самойловна Розенкрах успокаивала подругу как могла, -- и разную мелочь из карманов доставала: домики игрушечные, блиндажи, сухарики, еще теплые тушки степных сусликов, разноцветные шарики ртути, приколки-заколки, нечто от беременности, два билеты на дневной сеанс одновременной игры в нарды с приезжей знаменитостью одной, а также кое-что из раннего Гумилева и против пота, и даже пританцовывать пошла, насвистывая нечто чуть ли не из Гуно, однако это слабо все способствовало. Тогда у здания театра Кукол Александра Зайцева, будущая специалистка по маркетингу, и ваще бой-бабец (просто она в рассказе этом все свои достоинства раскрыть не успела пока, ну, она тут, знаете ли, не одна), незаметно, -- а она ох как это умела! -- засунула подруге туда, где ей острей всего не доставало мужчины на чужой стороне, специальный мужезаменитель с дистанционным управлением, и включила его на полную катушку.

- О-оооо! О!

Так Дороти Ван-дер-Хаас стала первой американской женщиной с русским прибором между ногами, жужжащим у нее при ходьбе, и не только, не только при ходьбе.

А тут дождичек мелкий подоспел, радиоактивный, экология-то - это, извините, не к нам. Подруги взялись за руки и побежали куда глаза глядят, но желательно все же, чтоб крыша над головой и тепло то же самое. Света и Дебби успели промокнуть до нитки, когда, наконец, они добрались до пиццерии "У лукоморья D", где заказали ихнее фирменное блюдо - жидковатую неаполитанскую пиццу с ананасами и горохом, которую Дебби принялась с нескрываемым отвращением уплетать за обе щеки - голод-то не тетка, а, американочка? Света же заприметила за соседним столиком у окна глухонемую подругу детства, неудачно вышедшую прошлым летом за одного состоятельного бизнесмена из Голландии (тот ее, Манюсю, в черном теле держал, и вообще издевался над нею как хотел, козел голландский).

- Райка, лапка!!! - заверещала Светлана и бросилась обнимать глухонемую.

- Ну, привет, - знаками показала та. - А кто эта мымра? (Рая была болезненно ревнива к подругам Лены и потому, отзываясь о них, в выражениях особенно не стеснялась, тем паче, что не все ведь по-глухонемому ы-ы-ы, а?)

- Сама такая. Это подруга моя, Сэм.

- Что за Сэм еще? Лесба?

- Да ладно тебе. От Сэмента сократила, прикол такой. А знаешь, чего я ей туды засандалила?

- Чай, заменитель?

- Ну. Она по Скарсдэйлу страсть как сохнет!

- Парень, что ли?

- Город. А парня мы ей тут подыщем. Ты-то сама давно в Москве? - спросила Алла Дмитриевна подругу и почему-то порозовела как вареный рак с перевязанными резиночками клешнями, чтоб не цапнул. (Москва по-глухонемому - сначала показываешь Кремль, потом - Ивана Грозного в профиль, а уже в самом конце, если беседа неторопливая, переписку царя с Курбским).

- Три дня всего, - показала Манюся на пальцах, а потом задрала рубаху, обнажив ожоги на животе. - Погляди-ка, что мое золотко вытворяет.

- Вот негодяй, - ужаснулась Паша. - И как ты его терпишь, Ма?

- Ы-ы, - вздохнула Мася.

Сэмента тем временем успела доесть второй кусок пиццы и, запив ее "7-UP", подошла к подругам.

- Очень при-при, - улыбнулась она. Она умела быть при-при, особенно когда поест. - Май имь Цемента Ван-Сэйнт. Я в Москве вот-те на полгода, и из Третьяковки ну ни нога. О, Рублев! О-о! (Это Алла снова незаметно включила заменитель и толкнула локтем глухую Лионеллу). Сегодня в кино вот с Лелькой собрались, короче, садимся... и...и...и... - тут она вспомнила, что шапку-то свою меховую она, растяпа, в кино оставила... (Черт!) Я побежалкин, нада шапоть-то, она оч-чень дорог мой как подарок от деда чуть ли не сенатора, любившего простые такие радости, которые (радости) дарует нам...О-о!! Перестань! Я вытащу и тогда ты вовсе потерять с-под меня контрол! - полушутя пригрозить она пальцей подруге и поскакать из трактира на свет, где видит Бог, подсыхать, потрескивая, мурава! Искрометно, конец-начало апреля, свежатина исторгала! Так люблю эту пору, от девушек исходит при таком температурном режиме неосязаемое, но едва ли о-о!

- А подруга твоя как - просто кретинистая, или они там подряд все такие уроды? - спросила у Паши глухонемая ревнивица.

- А я там что, была? - отвечала вопросом Александра Тихоновна на вопрос, ибо день рождения у ней приходился аж на 29 февраля, и потому, выходит, ей всего 7 лет и 2 месяца было, - а дети страсть как любопытны откуда ноги растут или грузовик поломать с прицепом в этом возрасте. - А Сесильку не трожь. У нас с ней, знаешь, сколько общего всего!

И Оля выразительно засунула в рот средний и указательный пальцы левой руки и стала их неторопливо обсасывать, да так громко сопеть и чмокать при этом, что подруг под микитки выволокли из пиццерии и, крикнув вслед, где им лучше всего стоять и причмокивать, запустили в них пустой солонкой.

- Вот гондошки закаканные! - обиделись девчата.

Стали прощаться.

- Ты позвони хоть до отъезда-то.

- Ы-ы (Позвоню, позвоню).

- А если козел твой, Иоханыч, будет руки распускать, ты только свистни, я с дружками подвалю, яйца ему пообдираю, петуху голладскому.

- Ы-ы-ы! ы-ы (Да брось, ты же знаешь, что мне так нравится, не нравилось бы - не жила б я с ним).

- Ну так устроилась бы тут пожарницей. Им за ожоги - премиальные. Все-таки дома стены и т.п. А там что? Ты ж не пепельница, едрить, чтоб он цыгарки об тебя гасил?!

- Ы-ы-ы, ы-ы-ы, к-ка-а-а ссс глааа, аоа дд! (Слушай, не морочь, а? Вы ж тут скоро какашками пробавляться будете, гласностью упоенные! О, а вот и твоя дебилка!)

И действительно, к Ирине большой и Ирине маленькой скорым шагом направлялась Джил. В руках она, подобием трофея, несла свою меховую шапку и улыбалась преувеличенно радостно, я бы даже сказал: торжествующе. А чуть поодаль, но определенно вместе с американкой шествовал высокий молодой красавец, недурной наружности, нестарый еще, выше среднего роста, красивый и на вид - молодой, несмотря на огромную черную бороду, которую несли перед ним на бархатных пурпурных подушках шесть карликов-парикмахеров в коротких розовых панталонах и бледно-зеленых тюрбанах. Карлики так или иначе были связаны между собой красными лентами, на которых были начертаны смешные и непристойные словечки. Молодой бородач играл на свирели полузабытую мелодию моего детства. Молодой бородач был принцем небольшого государства, граничащего, а впрочем, ни с чем особенно не граничащего. Джил, а Джил, сознайся, девушка: молодой бородач хоть немного в твоем вкусе? Скажи "да", Дарси! Прошу тебя. Да сбреет он эту бороду свою дурацкую, Дороти, не будь ты такой привередой! Говорят же тебе: он - принц!

Ирины как стояли, так и сели. (Если б в моих правилах было грешить против истины, я бы сказал, что Ирина маленькая вдруг прозрела!) Все так сверкало вокруг, умытое весенним дождем, так блестело-трещало! Наверное именно в этом месте следует поставить точку, чтобы не испортить все.

Да, давненько это все, однако, происходило...




Вынужденная посадка: сборник рассказов
Оглавление
Следующий рассказ




© Павел Лемберский, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]