Литературные пародии
ХРУСТАЛЬНЫЕ СПАГЕТТИ
Подражание Виктории Токаревой
1.
В молодости у Ивана Петровича было две мечты: жениться на сероглазой хохотушке Лидочке и стать художником. Но Лидочка говорила, что художник в наше время это не профессия, и гораздо выгоднее выучиться на зубного врача. Она так нежно прижималась к Ивану Петровичу, тогда еще просто Ване, своим молодым, упругим телом, что он в конце концов не выдержал и закончил стоматологический институт. А в качестве подарка к их будущей золотой свадьбе изготовил для Лидочки изящные вставные челюсти.
Но она не оценила его широкой натуры и неожиданно уехала. Потрясенный изменой Лидочки, Иван Петрович искал забвения в работе, а по ночам бормашиной гравировал портреты своей бывшей невесты.
Шли годы. Он так и не женился, хотя на него заглядывалось немало женщин из числа среднего и младшего медперсонала. А одна пациентка так сильно влюбилась в пригожего стоматолога, что поставила себе сорок пломб на совершенно здоровые зубы. Но Иван Петрович не обратил на нее никакого внимания. Перед его взором стояла только Лидочка.
С горя он стал одним из ведущих специалистов по зубам мудрости. Вначале Ивана Петровича удивляло, как легко многие расставались с ними. Чик! - и ни зубной боли, ни мудрости. Все очень просто. Но как же они будут жить дальше? Что передадут детям и внукам?
Иван Петрович подумал: а ведь из вырванных зубов можно извлекать мудрость и пересаживать кому-нибудь. Когда он пришел с этой идеей к главному врачу их поликлиники Харчо Хачапуровичу, тот усмехнулся:
-Сейчас бизнес делать надо, вот и вся мудрость! Например, у меня клиент есть, инвестировал триста тысяч баксов в свои золотые зубы. Теперь хочет поставить во рту охранную сигнализацию - придумай что-нибудь, а?
Но Иван Петрович предпочитал помогать самым обычным людям. Тем, у кого зачастую не хватало на лечение ни денег, ни зубов. В его потрепанном врачебном чемоданчике вместе со щипцами и шприцами лежали те самые элегантные челюсти, которые он когда-то смастерил в подарок Лидочке. Устав от одиночества, Иван Петрович иногда примерял их разным женщинам, но ни одной из них они не пришлись впору. Значит, не судьба, решил он, и еще больше ушел в работу..
...Телефонный крик о помощи разбудил его среди ночи. Иван Петрович наскоро побрился, почистил зубы, сделал зарядку, перекусил, погладил белоснежный врачебный халат, вымыл свой верный велосипед и поспешил на далекую окраину города. Дверь ему открыл молодой человек со смутно знакомым лицом. Ивану Петровичу показалось, что он где-то видел и пациентку, женщину с миловидным флюсом. Но за долгие годы врачебной практики Иван Петрович уже отвык различать лица больных. Теперь в женщинах его волновали только наличие кариеса или парадонтоза.
Пациентка пыталась что-то сказать ему, но деревенеющий от укола язык уже не слушался ее. Иван Петрович зафиксировал щипцы на корне больного зуба и, зажмурившись, рванул на себя. Прополоскать рот, два часа воздерживаться от приема пищи - и все, никакой мудрости. На миг ему стало жаль эту женщину. Как же она теперь будет улыбаться, есть, петь? Его рука невольно потянулась к заветным зубным протезам, столько лет хранимым для любимой. Конечно, чудес не бывает, но все-таки...
Незнакомка примерила челюсти и обернулась к Ивану Петровичу. Это была незабываемая Лидочкина улыбка! От неожиданности он схватился за сердце и рухнул на стул. Словно сквозь пелену до Ивана Петрович донесся родной крик:
- Петя, воды! Папе плохо!
- Папе?! - хрипло переспросил он.
- Да, Ванечка, это наш сын, - тихо сказала Лида. - Вы, ученые, такие рассеянные... А я не хотела мешать твоей врачебной карьере. Кстати, Петр унаследовал от тебя талант художника. Смотри!
Молодой человек, волнуясь, поставил перед гостем мольберт. На большом полотне был изображен Георгий Победоносец, как две капли воды похожий на Ивана Петровича. В руке у него сверкали хирургические щипцы. Он бесстрашно удалял ядовитые зубы извивавшемуся внизу дракону.
2.
"Почему люди так опутаны условностями?" - размышляла Эля. - "Почему нельзя, чтобы у всех была любовь и нужная людям профессия, и кожаное пальто цвета некрашеного дерева?" Она заплакала.
Поплакав страниц пять, Эля вдруг поняла: или сейчас, или через час! На последние деньги она лихорадочно купила "Вольво" и дубленку. Накинув ее на ночную сорочку, она пошла брать интервью у самого Никифорова. Там дубленка как бы случайно упала с Эли, обнажив ее все еще ладное сорокадвухсполовинойлетнее тело. Никифоров оторвался от своих бумаг и испуганно посмотрел на Элю. Она заперла дверь кабинета на ключ и быстро проглотила его.
...Через неделю Эля вылетела в Рим на международный форум "Девственницы без границ". Это была волшебная неделя, наполненная чинзано, Тинторетто, развалинами Колизея и Никофорова. Она впервые попробовала спагетти и с удивлением поняла, что это самая обыкновенная лапша. В римских сумерках спагетти казались тонкими и прозрачными, почти хрустальными. Казалось, от них исходит какой-то нежный свет. Эля набивала рот этой удивительной итальянской лапшой, лукаво улыбаясь, вешала ее на уши Никифорову.
От теплого итальянского воздуха и дискуссий о Ренессансе у Эли вдруг исчезли веснушки и деньги. Последние сто лир она бросила в знаменитый фонтан Треви, загадав желание - когда-нибудь вернуться в Рим. Из воды высунулась мускулистая рука и галантно протянула ей сдачу. Сердце Эли сладко замерло в предвкушении счастья.
Расплескивая воду, из фонтана Треви вышел сухим темноволосый мужчина с красивым кейсом. За его ноги цеплялась какая-то блондинка, видимо, здешняя русалка. Но тот не обращал на нее никакого внимания. Эля посмотрела в стихийное бедствие его глаз. Ее клетки быстро понесли сногсшибательную информацию: я всегда, всю жизнь сидела у его ног, и над моей жизнью всходило его мужественное лицо.
- Вот, зашел в фонтан отмыть деньги... - улыбнулся он, но глаза его оставались грустными, ждущими. - Между прочим, я Рустем.
- Вы женаты? -спросила она.
Рустем полистал паспорт, записную книжку и, наконец, сказал:
- Да.
- А как же блондинка? - удивилась Эля.
- Блондинка - это блондинка, а жена - это жена.
- А я - это я?
- А ты - это ты.
- Но я так не хочу!
- А как ты хочешь?
- Я хочу, чтобы жена - это я, блондинка - это я и ты - это тоже я. Всю жизнь.
Рустем снова задумался и достал калькулятор. Наконец, он взглянул на Элю, и все вокруг моментально наполнилось радостью. От нее исходило какое-то счастливое безумие. Ему казалось, что он всю жизнь знал эту женщину с глазами цвета золотистого сиропа и с губами сочными, как колбаса "Останкинская". Где-то гремел гром, но Эля уже не боялась его. Она укрылась под зонтом его нежности. Рустем целовал ее тихо и плотно, клал поцелуи один к другому, ни одного сантиметра не пропадало.
Эля впервые поняла: счастье - это от слова "часть". Ей захотелось стать частной собственностью Рустема. А еще лучше - соучредителем их акционерного предприятия по производству любви. Оно всегда будет процветать, потому что любовь - это прибавочная стоимость души.
Как-то так получилось, что в процессе обсуждения он обнял Элю и вытянулся на ней.
- Зачем я тебе? -спросила Эля. - Я же старая и некрасивая.
- Некрасивых женщин не бывает, - возразил он, стараясь не глядеть на нее.
За окном слышалась песня одинокого гондольера, бороздившего сонные воды джакузи.
3.
Евдокимов был очень одинок. Всех его друзей можно было пересчитать на пальце одной руки. В пятьдесят лет понимаешь, что любовь - понятие неоднозначное. Не только мужчина и женщина, но бабка и внучка. Кошка и мышка. Дедка и репка.
Евдокимов подумал, что мог бы стать уже дедушкой, если бы не его вечная стеснительность. Но счастье - это тоже обязательства. Их надо принимать на общем собрании и непременно выполнять. А не сидеть, как Евдокимов, с выражением отрешенности на небритом от скуки лице.
- Мне надоело любить в одиночку, -тихо сказала жена. - Получается, что я тебя люблю и ты себя любишь, а кто же полюбит меня?
Евдокимов так глубоко задумался над этим парадоксом, что заснул. Когда он проснулся, была уже ночь. Вернее, осень. А жены не было. Она ушла к Виктору, которого тоже не было, потому что никто его не любил. А без любви человек пропадает, делается невидимым. Вот Гитлера никто не любил - и где теперь этот Гитлер?
Женщина, вошедшая в автобус, мимолетно улыбнулась ему. Может, уступить ей место? Ему все равно скоро выходить. Евдокимов посмотрел на женщину внимательнее и обомлел: Кира Бархатцева! Конечно, это была уже не та конопатая школьница, пальцы в заусеницах, которая стеснялась даже показать на карте Уганду. Цветение молодости прошло, но остались выразительные глаза навыкате и высокая тонкая шея с волнующим кадыком... У Евдокимова пересохло во рту и сам собой развязался галстук. Жена подарила его Евдокимову на десятилетие их свадьбы. Или на столетие? Разве можно измерить любовь годовыми обручальными кольцами или числом самоцельных совокуплений? Нет, любовь - это Любовь! Он почувствовал, как его душа раскрывается под взглядом Киры, словно бутон под тугой струей весеннего дождя. И не сразу услышал ее нежный голос, прошелестевший:
- Сто баксов.
Он судорожно поскреб по карманам - там была только мелочь и табачные крошки, хотя Евдокимов никогда не курил, не пил и не ругался матом. Вдруг старушка с соседнего сиденья открыла свой потертый ридикюль, достала аккуратно сложенную сотенную бумажку и протянула ему:
- Бери, сынок. Берегла себе на похороны, а вот увидела такую любовь, так и помирать раздумала!
Евдокимов не стал проверять купюру на свет - волнение, как в молодости, переполняло его душу. Он обнял старушку, потом Киру, и стал целовать их обеих торопливыми поверхностными поцелуями, как будто старался охватить как можно больше площади.
А потом была кровать-поэма. И ночь, как война, где каждый из них двоих боролся за свою Мечту. Их души, как ангелы на пасхальной открытке, взмывали ввысь и, стукнувшись макушками о потолок с лепниной, гулко падали на пол.
- Евдокимов, спать пора, тебе завтра к семи, - буркнула жена. В темноте тускло блеснула сталь ее бигуди.
4.
Муж говорил о Марьяне: такой спине лица не надо. Да, ее спина - часть всеобщей мировой гармонии. Но мужику в сорок нужна женщина в двадцать. А если сорок не ему, а ей?
Марьяна посмотрела на спящего мужа: он, конечно, козел. Но это ЕЕ козел! Его лысеющую голову украшают рога, любовно наставленные ЕЮ. И она не отдаст этого никчемного мужика ни-ко-му! А тем более этой крашеной суке Вике. Та еще в восемьдесят пятом году одолжила у Марьяны импортный болгарский шампунь и до сих пор не вернула даже бутылку.
Вика исподволь старалась раскачать в Марьяне тоску по роковым страстям: "Это так здорово, когда бросаешь мужа! Такое обновление, будто заново родишься на свет..." А сама все шьет глазами вправо, влево, что-то соображает...Фиг тебе, а не мой Коля! Пусть это даже не сказочный принц, а просто кусок оголтелой беспечности с нелепой бородой.
Лучше, конечно, чтобы муж был никакой не красавец, не знаменитость, а самый обычный мужчина. Которых каждый день видишь на улицах или на стенде "Их разыскивает милиция". Чтобы можно было взять его под ручку калачиком и пойти в гастроном, и вместе принести картошку в пакетах. Или, наоборот, вдвоем поспеть к открытию "Детского мира", выбрать в отделе новорожденных самого румяного карапуза, поскорее пробить в кассу и, счастливо агукая, вернуться домой со свеженьким глянцевым младенцем.
Как всегда в высокие минуты переживаний, Марьяна искала утешение в музыке. Она сняла с крючка смычок. Зазвучала беспроигрышная тема любви Орфея и Эвридики немецкого композитора Глюка (1714-87 гг). Ее сменила пленительная мелодия французского композитора Сен-Санса (1835-1921 гг). Скрипка Марьяны пела о радости жизни, превратностях судьбы и новом дорогом платье, которая она вчера подарила себе от имени мужа и тут же безнадежно испортила салатом оливье.
- Салата не осталось? - спросил муж, продирая глаза.
Он вдохновенно жевал и глотал, а Марьяна сидела напротив и буквально физически ощущала, как внутри него формируются эритроциты любви и лейкоциты нежности. Грамотная еда на красивых тарелках, жизненный процесс выдержан эстетически.
Наконец, муж доел всю миску оливье и майонезными губами впился в Марьяну. Из ее глаз разбрызгивались флюиды счастья. Было так красиво, так наполненно, как бывает перед разлукой или перед получкой.
ЭПИЛОГ
В конце концов все уладится, стерпится, сбудется. Тамара встретит долгожданного принца на белом коне или хотя бы его коня. Юра откроет новую для себя планету и назовет ее в честь своей любимой "Марина Сергеевна", сокращенно: Марс. Племенной бык Генрих, одумавшись, произведет на свет полноценное потомство и оценит прелести тихой семейной жизни. Невезучий Гоги наконец-то забьет юбилейный сотый гол - пускай и в собственные ворота. Трогательная лампочка надежды зажжется над скромным поселковым борделем. И старшая инженерша человеческих душ, написав обо всем этом еще одну книгу, воскликнет, глядясь в зеркало: "Да я же просто Чехов в юбке!".
Читатели всхлипывают над волнительными историями. Волга, взбухшая от их слез, впадает в Каспийское море. Лошади едят овес, аккуратно промакивая рты батистовыми салфетками.
Литературные пародии: оглавление
© Семен Лившин, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.