[Оглавление]




КОЛДОВСКАЯ  ЛЮБОВЬ

солнечная  мелодрама


Я сидела на крышке унитаза и, с мученическим выражением лица, выдергивала пинцетом для бровей волосы на ногах. Зла была, словно сто чертей, впрочем, как и любая другая женщина, занимайся она столь идиотским делом.

- Маша, ну скоро ты?! - поторопил нетерпеливый мужчина за дверью.

От неожиданности моя рука дрогнула и пребольно ущипнула ногу.

- Да пошли вы!.. - рассержено огрызнулась я, но тут же опомнилась. - ...шли бы вы на пляж без меня. Я догоню...

Так всегда - собираясь в отпуск, я вечно что-нибудь забываю. То расческу, то зубную пасту, то крем. Но такой жизненно важной штуки, как станок для бритья, не упускала из виду еще никогда. И главное - одолжить не у кого. Линда у нас леди, загодя сделала себе эпиляцию во всех местах. И не преминула заявить мне, что бритье для женщины - это вульгарно.

- Мы без тебя никуда не пойдем, - просюсюкал парень. - Ты сама с горы не спустишься. Или тебя, такую красивенькую, по дороге украдут.

Вот привязался. Ему-то какое дело, он вообще жених Линды!

- Маша, - прервал его рассудительный голос невесты. - Не торопись. Догонишь нас с Шуриком по дороге. Мы пойдем на наше обычное место...

Нет, дурное дело отдыхать втроем с подругой и ее женихом. Отдых без мужчин имеет свой кайф - можно ходить зачуханой, облезлой, обросшей и вполне счастливой. Ехать на курорт со своим персональным воздыхателем - тоже занятие увлекательное. Роман - это постоянная интрига, смена образов, нарядов, развлечений и настроений. А тут: ни то, ни се. И мужика у тебя нет, и все равно в руках себя держать надо. Соответствовать. Первый день я кое-как с обрастающими ногами проходила (если не гладить, а гладить мои ноги было совершенно некому, то ничего, - незаметно). А сегодня конечности ощетинились неопрятными черными волосками. И я бы сдохла от комплекса неполноценности если бы пошла такими ногами на пляж. Тем паче, Линдин Шурик что-то уж слишком тщательно их разглядывает...

- Э-у-а!!! - помахала я им рукой с горы.

Хотя, если честно, этот крик восторга адресовался вовсе не моим дачным сожителям, а Морю. Искристо-синему, огромному, сразу же нахлынувшему на меня сияющим золотым счастьем. Море, любовь моя! Ни горы, ни лес, никакое иное явление природы никогда не вызывали у меня столь мгновенного бравурного восторга. Такого нестерпимого желания кинуться в объятия. Такого адреналина в крови.

Говорят, раньше церковнослужители строили храмы, а правители возводили дворцы, чтобы человек чувствовал себя в сравнении с ними маленьким и убогим. Я никогда не понимала этой теории. Именно три вещи в мире - храмы, дворцы и море -порождали во мне ощущение своей огромности и бесконечности. Заходя в них, я чувствовала себя храмом, дворцом... Морем.

- Э-э-э-эй! - закричала я снова, приветствуя его, свое второе "Я", уже будучи им, волной, водой, стихией, готовой кинуться кубарем с горы - домой, в нестерпимо яркую, теплую синьку.

Неожиданно, оставив Линду посреди горы, Шурик ринулся мне на встречу. Я оторопело смотрела на него, приближающегося. Линда спокойно глядела ему вслед, опираясь на ручку большого синего зонтика, без которого она никогда не ходила на пляж. Белоснежка - она сгорала от первого луча солнца.

Даже не запыхавшись, Шурик подбежал ко мне и протянул руку:

- Давай, помогу, а то упадешь...

Я неуверенно отдала ему свою ладонь. Конечно, бежать со всех к ног к барышне, чтобы помочь ей спуститься с горки - поступок джентльменский. Но вот по-джентельменски ли бросать ради этого святого дела свою невесту?

В подобных тонкостях я не разбиралась и оттого нахмурилась и скисла. Может, Линда сама послала его, она-то у нас кисейная барышня, свято блюдущая все тонкости этикета. В день нашего приезда, когда ее жених не удосужился подать мне руку, чтобы помочь спрыгнуть с платформы поезда, она отчехвостила его по полной программе. Хотя, как по мне, совсем не стоило делать это в моем присутствии.

- Осторожнее, осторожнее, ставь сюда лапку... - ласково приговаривал Шурик. - А то еще ножку сломаешь. Жалко, такие ножки...

Вместо того, чтобы смотреть под ноги, я постоянно косилась на Линду и спотыкалась. Она была воплощенное спокойствие. Спокойные, почти равнодушные глаза. Спокойные, гладко зачесанные волосы. Статуя. Лишь светлое платье развевается на ветру. Но мне казалось, даже он, хулиганистый ветер с моря, делает это осторожно и вежливо, зная что имеет дело с настоящей дамой, не допускающей моветона.

- Ай! - оступилась я.

- Ну что ж ты такая неосторожная, - пропел Шурик и, легко подхватив меня на руки, донес до места.

- Вот и мы, - кивнул он невесте, сгружая меня к ее ногам, словно чемодан.

- Хорошо, - произнесла она без улыбки. - Пошли.

- Машенька, давай ручку, - засуетился Шурик. - И ты Линда тоже...

Ох, не нравится мне все это!



Линда позвонила неожиданно. Я как раз благополучно похоронила свой последний роман, в компании которого намеревалась нежиться на морском побережье. И уже успела смириться с мыслью, что ни любовь, ни отдых, ни море нынешним летом мне не светят. Вместе с любимым испарилось и финансовое благополучие. Сама я Золотой берег, увы, не тянула. И изнывала в киевской квартире злая, несчастная, отравленная городской жарой, а на зубах моих скрипела пыль и разбитые вдребезги надежды.

- Какие проблемы? - с несвойственным ей азартом откликнулась Линда. - Через три дня мы с женихом едем отдыхать под Севастополь. У его дяди дача на Феоленте. Давай с нами. Там всем места хватит...

- Как-то неудобно, - искренне заколебалась я. - Жених, море... Я же буду вам мешать.

- Даже в голову не бери, - отрезала она. - Втроем веселее. Я все равно собиралась ехать с Таней. Но она не смогла. Так что у нас уже и билет на третьего человека куплен.

- Ну, если так...

В моей душе грянуло победное "УРА!!!!!!!". Зазвучали все марши сразу. Радость прорвала коросту будничной городской безнадежности, и море, еще далекое, но уже близкое, хлынуло в мои объятия освежающим душем. И я затянула разговор до неприличия, выспрашивая что и как, сбивчиво благодаря и пичкая Линду комплиментами, ибо в ее голосе для меня слышался шум волн, и я счастливо вжимала ухо в трубку, как ребенок в заветную раковину, в глубине которой звучит вечный прибой.

С избранником Линды я познакомилась лишь на вокзале. Он поразил меня сразу, причем по трем пунктам. Прежде всего своим размером. Столь массивных мужчин я не видела еще никогда. Именно таких, как он, хилые герои комедий бьют в потасовке бутылкой по голове пять раз подряд, а те знай себе флегматично ковыряются зубочисткой в челюстях да почесывают в затылке. Небрежно собрав в пригоршню ручки наших раскормленных нарядами чемоданов, он расфасовал их по полкам с такой удивительной легкостью, с какой я могла бы перемещать только воздушные шары.

Когда же, тронувшись с места, поезд тихо пополз на юг и мы начали обуючивать оккупированное купе, парень убил меня наповал второй раз - своей нескрываемой влюбленностью в Линду. Впервые в жизни я поняла: сдувать пылинки - не фигура речи. Он носился с ней как дурень с писаной торбой. Подсаживая на вторую полку, умудрялся походя поцеловать ее то в коленку, то в локоток. Заботливо поправлял ей подушки и простынки. Непрерывно бегал исполнять ее поручения: за чаем, за водой, за едой в вагон-ресторан. И кажется, попроси ненаглядная персик или мандаринку, понесся бы за ними пешком в Крым, обгоняя паровоз.

Но прибегать к столь крайним доказательствам любви нужды не возникало, фрукты кучковались по купе в неприличном изобилии, - Шурик закупал их на остановках ведрами. И, от нечего делать, я обжиралась витаминами, вяло наблюдая чужое сладкое счастье. Романтично вздыхая про себя, я нисколько им не завидовала. Не потому, что я святая, - нет. Из-за отсутствия искушения.

Странная закономерность: все мои подруги, выбирая себе мужей, умудрялись находить типажи, не вызывающие у меня ничего, кроме физического неприятия. И Шурик имел все основания оказаться во главе этого черного списка. Будь он не Линдиным, а моим кавалером, высек бы из меня лишь одно желание - бежать от него со всех ног. Его крепкая шея, мускулистые руки, дебелые плечи, массивные крепкие ноги в обтягивающих джинсовых шортах - казались мне откровенно страшными. Он не был толстым - просто ужасающе большим и сильным. И даже я, девушка далеко не мелких размеров, понимала: роман с таким Геркулесом изначально не предполагает равноправия. Слишком уж не равны силы. Приятно, конечно, когда жених носит тебя на руках, словно пушинку, но ведь так же легко он может сломать тебе шею, не так ли? И рано или поздно, когда коса найдет на камень, вечный инстинкт мужчины побеждать вырвется из него, и он просто стукнет кулаком по столу, а ты автоматически займешь свою вторую роль.

Но сейчас Шура до смешного напоминал укрощенного, прирученного мамонта, радостно внимающего приказаниям своей маленькой победительницы. Чем больше третировала его Линда, с тем большим восторгом он на нее взирал. И на ее невозмутимом лице было написано чувство глубокого удовлетворения. Это, собственно, и стало моим удивлением "номер три".

Зная Линду пять лет, я бы ни в жизнь не предсказала, что она выберет себе в женихи подобного Илью Муромца.

Линда вообще была чудной. Дочь вышедшей на пенсию балерины и богатенького папочки, заработавшего денежки еще при советской власти и исхитрившегося не только сохранить капиталы на сломе эпох, но и приумножить их за десять лет существования "самостійної" Украины. Единственное дите, вскормленное с детства серебряной ложкой, которое невесть почему наотрез отказалось идти по стопам своей мамы, занимающейся нынче исключительно растратой мужниных средств. И, вместо того, чтобы шляться в свое удовольствие по магазинам и ночным клубам, делало все возможное, чтобы стать старой девой.

Она была ужасающе правильной! Правильно питалась, правильно пережевывала пищу, правильно себя вела и вела правильный образ жизни. Выучилась на историка, писала какую-то жутко заумную диссертацию, носила юбки до пят и рассуждала про идеальную любовь. Точнее, Линда называла ее "абсолютной". Имелась в виду любовь без всяких "но" - измен, обид, недопонимания и т.д. "Нельзя прощать, - говорила она мне. - Ты простишь его раз, потом еще десять раз, и чего добьешься в результате? Прирастешь кожей к человеку тебе не подходящему, регулярно совершающему поступки, тобой не уважаемые. Нет, мой избранник должен подходить мне как ключ к замку".

И кто бы мог подумать, что она отыщет себе столь громоздкий ключик! Да обойди я весь белый свет, не нашла бы человека более неподходящего ей, чем этот мамонт. В ее женихе бушевали бури, Линда же, сколько я ее помню, пыталась вычертить свое счастье с помощью линейки и карандаша. Она напоминала тонкостенный антикварный бокал, он - танк последней модели. И самый отчаянный фантазер в мире не смог бы измыслить ситуации, при которой два эти предмета были бы уместны рядом.

- А как вы познакомились? - поинтересовалась я, раздираемая любопытством.

- Он отбил меня у хулиганов, - горделиво просветила меня Линда.

Бедные хулиганы, от них, верно, мокрого места не осталось!

- Он настоящий герой, победитель - Александр Македонский.

- Шурик Македонский, - хихикнул "герой".

- А Маша работает на телевидении, - вежливо презентовала меня Линда.

Информация не вызвала у жениха ни малейшего интереса.

- Интересно, наверное, - с сомнением произнес парень. - Хотя я вообще-то телевизор не смотрю. Только кино по видику. Телевизор - для пенсионеров. В жизни столько всего классного. Глупо глядеть, как кто-то другой делает это на экране, если можно все попробовать самому!

- А где ты работаешь, Шурик?

- В спецподразделении "Альфа".

- И много вас там таких?

- Там все такие.

Даже отвечая на мои вопросы, парень не удосужился повернуться ко мне лицом, продолжая раздевать взглядом свою драгоценную невесту.

- Нет, - возразила Линда тоном директора школы. - Ты - единственный.

- Это ты у меня - единственная, самая-самая, красивая, умная, необыкновенная... Дай поцелую...

Линда небрежно оттолкнула ладонью его любвеобильные губы. Уж кто-кто, а она умела держать себя Снежной королевой. То ли дело я, стоит влюбиться - сразу теку, расплескиваюсь, штормлю. А мужчинам нравится недоступность. Вот и Шурик поплыл, словно тонна растаявшего мороженного. Еще бы, Линда такая правильная! Такая правильная, что в ее правильности уже есть какая-то патология.



- Как ты мог не подать руку Маше?! Это хамство!

- Я же подал тебе...

- Настоящий джентльмен это тот, кто даже с кухаркой ведет себя, как джентльмен. - Линда очередной раз блеснула эрудицией, перефразировав Бернарда Шоу.

- Послушай, Линдочкин...

- И слушать ничего не хочу!

- Но...

- Никаких "но"!

В результате, на дачу мы все ехали насупленные. Линда дулась для профилактики. Шурик обдумывал ее суровое назидание. Я - ассоциацию с кухаркой. Случайно она прошмыгнула или Линда действительно считает меня лишь удочеренной плебейкой?

- Ну, вот и прикатили, - робко улыбнулся Шурик.

- Приехали, - поправила Линда.

Дядина дача оказалась воплощенной мечтой всей моей неудавшейся жизни. Двухэтажный каменный домик, спальни с развевающимися белыми занавесками, ванна с новеньким кафелем и огромная терраса с видом на море.

Впрочем, террасу я разглядела уже потом. Мы зашли через вход с улицы, и Линдин Ромео, демонстративно замаливая грехи, задал дурацкий вопрос:

- Маша, ты любишь море?

Люблю ли я море? Он бы еще спросил, люблю ли я любовь! Если существует хоть одна метафора, способная всеобъемлюще передать слово "любовь", то это оно - море - ласковое, уютное, бушующее, равнодушное, страстное, убивающее. Так же, как и в любви, у него есть тысячи тысяч прямо противоположных качеств, объединенным одним понятием, - МОРЕ. Оно может кормить тебя и изнурять жаждой, разбить твое тело о камни и нежно покачивать его на волнах. С ним сражаются, его воспевают, в нем тонут. Сколько человеческих тайн, трагедий, смертей таится на его дне, а его все равно обожают, боготворят, рвутся к нему всеми фибрами души - хоть увидеть, хоть окунуться, хоть омочить ноги! - словно бы любовь к морю заложена в нас, человеках, как один из непреодолимых инстинктов. И купание в нем - секс с ним, мирное плавание или борьба стихий, но так или иначе вхождение одного тела в другое, поглощение одного другим - единение!

- Да, люблю, - сдержанно кивнула я.

- Тогда берем купальники и сразу на пляж. Линда, ты как, за?

Линда почему-то очень серьезно изучила циферблат своих часов (неужто ей придет в голову устанавливать распорядок дня - испугалась я), смерила оценивающим взглядом нас обоих и произнесла загадочно:

- Идем. Сейчас самое время.

- Только уговор, - оживился Шурик. - Закрываете глаза и открываете их только тогда, когда я дам команду.

- Саша, ты же знаешь: я не люблю такие игры...

- А ты, Маша?

Я покорно согласилась, боясь показаться невежливой.

Мы переоделись по-солдатски быстро. Я нетерпеливо вытряхнула на кровать содержимое чемодана, скинула с себя надоевшую городскую шкурку и втиснулась в шорты и футболку. Линда вышла из спальни в простеньком белом платье стоимостью баксов в пятьсот. На Шурике не было ничего, кроме разноцветных хлопчатобумажных трусов и разношенных сандалий.

- Ты должна зажмуриться, - приказал он.

И я отдалась в полное его распоряжение.

- Шаг, еще шаг... Ступенька, - начал осуществлять руководство "Македонский".

Слепая, я спустилась по невидимой лестнице. Сухая колючая травинка больно хлестнула меня по ноге. Что ж, первая царапина обеспечена...

- Еще два шага.

В огромных тисках его ладоней, плавно подталкивающих мое тело вперед, я чувствовала себя странно скованной. Они раздражали меня, лишали собственной воли. Чего он, собственно, добивается?

- Аккуратно. Еще полшажка...

В лицо ударил резкий порыв ветра.

- Еще четверть. Открывай!

Вот это да!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Я стояла на самом краю обрыва, нависшего над ослепительно бирюзовой водой и каменистым берегом, в изумрудно-желтой оправе скал. И сразу же, в один острый пронзительный миг, почувствовала себя парящей между землей и небом. Не было страха - был восторг. В такие яркие минуты человек способен поверить, что умеет летать и, кинувшись с кручи, радостно расставив руки, умереть счастливым.

- Смотри, это Феолент, - любовно представил Шурик. - Видишь, скала уходит в море? Ее называют Скала-кольцо. В ней - огромная арка, сквозь которую можно проплыть. А на ее вершине, по легенде, стояло когда-то каменное изваяние богини любви.

- Венера? Афродита? - насмешливо уточнила Линда.

- Нет, старше... Огромная каменная баба... Не знаю, правда ли это...

- Неправда, - опустила его на землю невеста. - Говорю вам как историк, ничего подобно здесь быть не могло.

Но веселый золотой бриз уже ударил мне в голову. Мертвое цивилизованное тело ожило, я почувствовала свою грудь, ноги, плечи, живот, проснувшуюся в них жадную энергию жизни. И мне казалось, я почти вижу ее, фигуру женщины, так же, как и я, стоящую над обрывом, на самой вершине счастья. Богиню любви, рожденную морем и пеной. Похожую на крылатую летящую Нику Самофракийскую, только с головой и руками, разведенными в полете. Ее длинные волосы и складки каменного платья бились на ветру...

- Хочешь сказать, нам нужно спускаться на пляж с этой скалы? - раздался неодобрительный голос Линды.

- Это только в первый раз трудно, - начал оправдываться Шурик. - Нужно держаться за веревку. Я вам помогу.

- Ребята, вы спускайтесь, а я туда... - обалдело отмахнулась я от них.

- Куда? - не поняла Линда.

- Туда, - ткнула я пальцем в пик скалы с моей незримой, сверкающей богиней и заворожено двинулась вслед за своим пальцем.

- Вот шебутная у тебя подружка... - послышался за спиной удивленный бас Шурика. Линда не сказала ничего.

Я лезла с горы, потом опять на гору, цепляясь за острые выступы камней, передвигаясь большей частью на четвереньках, ведомая, влекомая, счастливая, совершенно сумасшедшая. А добравшись до вожделенного пьедестала богини, выскочила из шортов, тапочек, майки и, не задумываясь, кинулась вниз, расставив руки. Пробивая воздух, словно пуля, я летела в бездну. Безумный коктейль ужаса и восторга рвал грудь. Вода больно ударила ступни, и море потянуло меня вглубь, в черноту. В никуда.

А-х-х...

Колеся ногами, отбиваясь руками от ледяной темноты, я поплавком всплыла на поверхность, - новая, отрезанная своим невероятным рывком от прошлой жизни, как Иванушка, искупавшийся в трех котлах Конька-Горбунка. На миг показалось: сил больше нет, тело парализовал запоздалый, настигнувший меня страх. И тут я увидела, как великолепным кролем ко мне несется Шурик.

- Цепляйся за мою шею... - решительно крикнул он.

В ответ я лишь злобно стиснула зубы и попыталась молча обогнуть его своим лягушечьим брассом. До чего лишним, до чего некстати он был! Верно, то же самое испытывают собаки, когда хозяин, отпустивший их побегать, подходит к ним с поводком...

- Ты че, не тонешь? - удивился спасатель.

Я упрямо двигала конечностями, стараясь не торопиться, не убегать, а наслаждаться плаванием. Получалось плохо. Я ощущала себя под конвоем. Боясь оставить меня, Шурик описывал круги вокруг, безуспешно пытаясь приноровить свой темп первоклассной моторной лодки к моему неспешному ходу.

Мы подплыли к берегу. Линда сидела под зонтиком на плоском камне. Она казалась нонсенсом на этом диком пляже - белая леди с выпрямленной спиной, в белом купальнике, обтягивающем ее стройную фигурку без миллиграмма лишних калорий. И я вдруг застеснялась своих слишком крепко сбитых телес, своего глупого поступка, самой себя. Косолапо передвигаясь по острым камням, я двигалась к ней. Подоспевший Шурик быстро протянул мне руку. Я по-детски спрятала ладони за спиной. Обидно, черт возьми, когда парень ведет себя с тобой вежливо, лишь для того, чтобы заслужить одобрение своей невесты!

- Зачем ты это сделала? - сурово спросила Линда.

Я не знала, что ответить. Знала лишь одно: если бы я хоть на минуту задумалась, стоит ли это делать, - не сделала бы никогда.

Приняв полотенце из ее рук, я опустила голову и начала с преувеличенным энтузиазмом просушивать волосы. Из-за вопроса Линды мир снова стал убийственно реальным. Я больше не чувствовала радости.

- Ну ты безбашенная, подруга!

Сквозь мокрую чадру слипшихся черных прядей я увидела опешившее лицо Шурика с восторженными фонарями глаз.

- Не каждый мужчина рискнул бы сигануть оттуда. Там же скалы подводные, ты чудом не разбилась. Ну ты герой!

- Не герой, а глупая импульсивная девчонка, - раздраженно срезала его Линда. - Ты не представляешь, как мы испугались! Что бы мы делали если бы ты не выплыла? Что бы я сказала твоей маме? Ты о ней подумала?

- Дай посмотрю, не поцарапалась где... - гнул свое Шурик.

Диссонанс между ними, ее неодобрение и его признание, был столь очевиден, что теперь я уже боялась стать невольной причиной их ссоры. Отобрав полотенце, Шурик начал облапывать меня со всех сторон в поисках предполагаемых ран. И в свои далеко не шестнадцать лет я вдруг с удивлением поняла: царапины - только повод пощупать...

"Вот подлое мужицкое созданье - на фиг тебе барышня не нужна, а все равно не упустит случай за сиську подержаться!" - разозлилась я. Хотелось закричать, послать его, надавать оплеух. Но я лишь изо всех сил делала вид, что ничего непристойного не происходит.

Линда наблюдала за нами со свойственным ей пытливым выражением лица. Никогда я не видела на нем никаких ярких чувств - ни возмущения, ни восторга, ни любопытства - только этот бесстрастный интерес историка, препарирующего людские нравы.

Она снова взглянула на часы, элегантно пожала плечами и произнесла всю ту же, неясную мне фразу:

- Да, уже пора.



На следующее утро мы пили кофе на террасе. Я сидела на ступеньках, разомлевшая, уже одетая в купальник, любуясь самым синим в мире Черным морем. Обросшие ноги я стыдливо прикрыла полотенцем и на время безмятежно забыла о них. Горько-сладкая влага нежила небо. После городского смога я чувствовала себя отравленной пьянящим кислородом, после схематично-легитимного существования - обезумевшей от необузданности природы. Море, небо, скалы - какая банальность и какая красота! Я зажмуривалась, а затем, резко открывая веки, - открывала для себя вновь и вновь этот великолепный "блистающий мир". За сутки я научилась отстраняться от Линды, Шурика, их любви, целиком сосредоточиваясь на своей, - Море. Находиться тет-а-тет только с ним. И снова ощущала себя бездумно счастливой...

Скрупулезная Линда готовила на кухне завтрак из трех блюд. (Еще бы, ведь Шурик ест не хуже, чем Робин-Бобин Барабек!) Ее притихший жених сидел в плетеном кресле за моей спиной, пытаясь настроить растрескавшуюся дядину гитару.

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас...
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Капитан... Да, прав был Грин, который жил и умер тут, в Крыму. Глядя на море, невозможно не выдумать Ассоль и "Бегущую по волнам". Живя у моря, невозможно не ждать алые паруса. И лишь тот, кто посвятил свою жизнь морю, мог, не задумываясь, подарить их своей любимой. Ибо море, мгновенно смывая с нас ложь цивилизации, делает всех беззаветными романтиками!

Только вот где он? Мой личный капитан Грэй...

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.

Впрочем, я была бы согласна и на пирата...

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой!

Песня оборвалась.

- Слушай, Маша, а чего ты решила вчера прыгнуть со скалы? - неожиданно пробасил Шурик.

- Я не решала. Мне просто вдруг страшно захотелось сделать это, - объяснила я машинально, продолжая купаться в своих голубых фантазиях.

- Знаешь, я тебя понимаю, - задумчиво протянул он. - Я сам прыгал с нее не раз. Знал, что нельзя, опасно, и прыгал все равно. Феолент - такое удивительное языческое место. Тут все "нельзя", "не стоит", "неправильно", "неудобно" становятся хлипкими и глупыми. А правила приличия вообще кажутся абсурдом.

- Правила приличия, - усмехнулась я, - это наука о том, как максимально облегчить жизнь окружающим, тем самым испоганив ее себе. А главное, они находятся в коренном противоречии со всеми природными инстинктами. Правила приличия отличают нас от животных, но еще никем не доказано, что это отличие в лучшую сторону.

- Вот это да! - обрадовался Шурик. - Классно сказала. А ты любишь море?

Неизвестно отчего сегодня этот вопрос совсем не показался мне дурацким.

- Когда я смотрю на него, - искренне призналась я, - то постоянно вспоминаю, что когда-то вода покрывала весь земной шар и наши далекие пра-пра-предки вышли на землю из моря. А как иначе объяснить, что все мы влюблены в него генетически, априори, без всяких оснований? Ведь не море кормит нас, его водой нельзя даже напиться, а мы все равно рвемся к нему и в него. А потом, это же известный факт: новорожденные младенцы, которые ни сидеть, ни ходить не умеют, уже умеют плавать. Вот доказательство - тысячу веков назад мы все рождались в воде!

- А я и сейчас родился в воде.

- Да ну! - Я впервые обернулась, чтобы посмотреть на новоявленного дельфина. И незамедлительно пожалела об этом. Беседа, складывающаяся столь уютно и интересно, тут же показалась мне неуместной. Вид противоестественной человеческой махины сразу вызвал отторжение, тревогу, желание ретироваться и заткнуться. Я поспешно отвернулась. Лучше уж, как в "Аленьком цветочке", разговаривать с голосом невидимого чудовища.

- Я ведь родился в Севастополе, - продолжал Шурик. - И моя мама была страшной авангардисткой, ходила в специальный кружок беременных дамочек, которые рожали не в больнице, а в море.

При мысли, сколь болезненно должно быть производить на свет такую махину, я невольно содрогнулась и поморщилась. Нет, Шурик в общем неплохой парень, но ничего не могу с собой поделать - он вызывает физическое отвращение, как любое отклонение от нормы. И как только бедная Линда с ее узкими бедрами намеревается рожать ребенка от такого титана...

- И кстати, - окончил он, - родила меня без проблем. Я выскочил, словно пробка из бутылки шампанского. И сразу же поплыл!

- Я бы тоже хотела рожать в море... - мечтательно произнесла я, вглядываясь в горизонт и пытаясь представить себе того, единственного в мире человека, который когда-нибудь станет отцом моего ребенка. Но образ упрямо отказывался материализоваться.

- Молодец! - Здоровенная грабля панибратски похлопала меня по плечу. Показалось мне или нет - его пальцы задержались на полмгновенья и погладили мою кожу. Я сжалась и напряглась.

- Родишь такого же богатыря, как я!

Только этого мне не хватало!

- Жаль, Линда не хочет детей, - пожаловался Шурик, и, судя по интонациям, данный пассаж сильно его озадачивал.

- Почему?

- Говорит, при абсолютной любви дети - лишние. Они нужны лишь как затычка, если корабль дает течь.

Я пожала плечами. Что ж, заявление вполне в Линдином духе.

- Слушай, ты прости меня за вчерашнее... ну за то, что я не подал тебе руку на вокзале.

- Проехали, - поспешно отмахнулась я. - Мы ведь договорились: правила приличия на Феоленте...

- Да какие, к черту, правила! - почти рассерженно прервал он меня. И от удивления я снова обернулась.

- Без всяких правил, обе мои руки в твоем распоряжении. Просто потому, что ты мне нравишься.

Пораженная, я смотрела на него. Мы были в двух шагах друг от друга. Его скривленное резкой гримасой лицо выражало, что угодно, но только не дружеские чувства. И это было неприятно. Он сверлил меня глазами, как изголодавшийся - бутерброд.

- А вот и оладушки...

Линда вплыла на террасу с подносом в руках. Я сразу почувствовала облегчение.

- Саша, ты верно сильно проголодался?

- Да, по-моему, он очень голодный, - виновато согласилась я, будто задержавшийся завтрак и впрямь мог объяснить его всплеск эмоций в мой адрес.

Шурик уселся к столу с видом пай-мальчика. Я смотрела, как невеста, грациозно держа в руках прозрачный кувшин, наливает жениху ярко-желтый апельсиновый сок из свежевыжатых фруктов. До чего же она хороша! Тонкая, словно соломинка в коктейле, с хрустальными запястьями, льняными волосами и лицом суровой готической мадонны. Сегодня на Линде был новый купальник: бирюзовый в нежных цветах, подвязанный легкой шифоновой юбкой той же расцветки (я видела их в Киеве на витрине магазина). И я с радостью заметила, что при одном взгляде на нее, наставницу, идеал, принцессу крови, взгляд жениха вновь приобрел рабскую покорность.

Линда взыскательно поглядела на меня.

- Маша, ты совершенно безалаберно питаешься.

Я извинительно улыбнулась - слава богу, они снова заняты друг другом! - и, привычно застеснявшись сравнения с леди совершенство, пошла ощипывать свои несовершенные ноги.



- Машенька, давай ручку, - засуетился Шурик, - И ты Линда тоже...

Нет, не нравится мне все это!

В тот день мы провалялись на пляже до обеда. Хотя, пожалуй, определение "валяться" не подходило ни к кому из нас. Я мгновенно нырнула в море и понеслась к горизонту. Ноги, искусанные щипками пинцета, сразу стали легкими, гибкими, невесомыми. Проплыв сквозь Скалу-кольцо, я видела перед собой только безмерное синее пространство и ощущала себя им - сильной, независимой, свободной. А развернувшись к берегу - обреченной. Меня всегда поражало: почему плыть туда - так легко, а обратно - трудно? И это совершенно не зависит от расстояния, на которое ты заплываешь.

К тому же, дав обратный ход, я заметила, что мне навстречу опять гребет неугомонный Шурик.

- Ты точно не тонешь? - задал он свой любимый вопрос.

У него просто какой-то комплекс спасателя, как у собаки-водолаза!

К Линде слово "валяться" и подавно не подходило. Аккуратно подкрашенная, чистая, строгая, она сидела под зонтом в белой широкополой шляпе. Не девушка - обложка журнала, рекламирующего модели летнего сезона. Только там манекенщицы никогда не забывают втягивать животик, безупречно держат спину и так изысканно расставляют ноги. Их прически не съезжают набок, а тушь не плывет от жары. Понятно - на то они и картинки! Но Линда была такой на самом деле...

Сегодня она захватила с собой маленький золотистый фотоаппарат и непрерывно отщелкивала нас с Шуриком. И это смущало меня. Она фотографировала нас совсем не так, как обычно снимают веселые компании на пляже - со смехом, улюлюканьем, требованием принять потешные позы, забраться друг другу на плечи. Так сосредоточенно и неумолимо можно было запечатлевать разве что казнь, с намерением сохранить для потомков свидетельство этого страшного преступления. И я чувствовала себя преступницей без всяких на то оснований.

- Маша, хочешь половим крабов?

- Да.

Щелчок фотоаппарата.

Мы выискивали бассейны между камней и караулили крохотных морских монстриков, ловя и тут же отпуская их на волю за полной ненадобностью.

- Маша, а хочешь поплывем к скале, насобираем мидий к обеду? Я быстро смотаюсь за маской...

- Хочу...

Еще щелчок.

Нет, пожалуй, основания были.

Я говорила: "Хочу", потому что мне было неудобно отказывать Шурику, подпрыгивающему от нетерпения, в преддверии всех этих нехитрых мальчишеских развлечений. Но, главное - я говорила: "Хочу", потому что хотела ловить крабов, хотела мидий, хотела беспроблемно развлекаться, радуясь приморской жизни, чувствуя себя веселым беззаботным животным, отбросившим хвост цивилизации и выслеживающим свой подножный корм.

Щелчок...

Но я видела и другое - ситуация изменилась. И Линда сидела на своем камне, как идол, которому оказывают обязательный ритуал почтения, тут же забывая о нем. Шурик апеллировал лишь ко мне. Я старалась успокоить свою совесть: он просто знает, что его невеста никогда не станет скакать по камням и нырять под скалы, вот и зовет меня в компанию. Но знала: вру.

Я помнила, как он глядел сквозь меня еще вчера утром - мне было с чем сравнивать. И достаточно хорошо знала мужчин, чтобы понять: Шурик исполняет передо мной вечный брачный танец самца, демонстрирующего самке, какой он классный и распрекрасный. И его поведение, еще не выходившее за рамки приличия, было уже неприличным по отношению к Линде. Мое, поскольку я не пресекала его, - ничуть не лучше. И волшебное действие Феолента вряд ли может служить нам оправданием.

Но пресечь - означало признать, что он ведет себя недопустимо. Кольнуть подруге глаза: "Твой жених - ловелас, держи его в узде!" А она держала себя столь отрешенно, спокойно, так ровно улыбалась нам своими идеальными зубами...

Щелк.

Почему она ни разу не попросила нас сфотографировать ее?

- Линда, давай я тебя щелкну!

Она согласилась без всякого энтузиазма.

- А теперь вас вместе с Шуриком.

Массивный жених обнял свою тонкокостную невесту, - так собаки исполняют приказание "к ноге"! - и улыбнулся мне во весь рот.

- Смотри в кадр! - обозлилась я.

Щелк.

- Линда, я не поплыву за мидиями, лучше посижу с тобой. Хорошо?

- Зачем? Вдвоем вы больше наловите. Давай... Мне тоже хочется мидий...

Но в то же время меня не покидало странное ощущение, что Линда наблюдает за нами, провоцирует нас своим бездействием, толкая друг к другу...

И это тревожное подозрение усилилось еще больше, когда после обеда из мидий подруга внезапно заявила, что собирается поехать в Севастополь проявить и напечатать пленку, и наотрез отказалась брать нас с собой.



Идти на пляж вдвоем с Шуриком я целомудренно отказалась. Он совращал меня как мог, сотрясая морским ружьем, обещая научить нырять "по-настоящему" и подначивая:

- Уверен, из тебя получится классный морской волк!

Сделав каменное выражение лица, я заявила: "У меня ужасно болит голова", - и ушла в спальню, громко щелкнув замком изнутри. Открыв окно с видом на улицу (окна спальни Шурика и Линды выходили на море), я вылезла во двор, обошла дом и затаилась в кустах. Вскоре незадачливый жених продефилировал мимо, понурый и заметно сдувшийся. Дождавшись пока он отойдет на безопасное расстояние, я умостилась на террасе, где без помех предалась угрызениям совести.

Зачем Линда уехала в город? Может, в глубине души снежная леди такая же нормальная, ранимая барышня, как я? Это же классический женский ход - уйти, чтобы любимый бросился тебя догонять. Трогательный и наивный. А мужлан Шурик не понял, отпустил ее и бескомплексно завеялся к морю.

И что прикажете делать мне?

Безусловно самое разумное решение - собрать чемодан и убраться восвояси, оставив их вдвоем. Третий, известно, лишний. Вместе с ним сразу исчезнут все проблемы. И Линда с Шуриком снова начнут мурлыкать, ласкаться, лизаться... Но отправившись к морю на две недели, бросить его через два дня! О, это выше моих человеческих сил.

Дурацкая ситуация! Словно стакан, заполненный выше краев, когда вода не ровная, а выпуклая и нависает над сосудом полусферой. И вроде бы еще не проливается, но донести до рта, не расплескав, уже невозможно... Нет ничего более отвратительного, чем подобный любовный треугольник - парень твоей подруги начинает заигрывать с тобой прямо у нее под носом. Я всегда непримиримо осуждала барышень, уводивших мужчин у своих приятельниц. Чужой мужик - табу. Угонщицы - бессовестные воровки, которые не моргнув глазом предают многолетнюю дружбу. И, кстати, ничего хорошего из таких романов не получается. Если жених готов изменить невесте с первой затрепетавшей рядом юбкой, это отнюдь не означает, что ты - лучше ее, просто он - ловелас неисправимый. С таким счастья не сваришь. И боюсь я, Шурик из их числа. Только вчера нос от меня воротил, а сегодня уже охмуряет. Сработал тупой собственнический инстинкт - появилась новая баба, значит, должна быть моей.

Вот тебе и абсолютная любовь. Бедная Линда. Бедная я. (Ведь, как бы невинна ты ни была, ухаживания за тобой подруги именно тебе и не прощают.) Подлый Шурик! Так, сразу, испортить мне отпуск своим дурацким донжуанством. Тем паче, он мне совсем не нравится.

Да, там, на диком морском берегу, его сильная громоздкая туша становилась на удивление гармоничной, естественной, почти совершенной. Таким и должен быть первобытный человек. Шурик рожден для природной жизни Маугли и подводной Ихтиандра. И мог бы стать мне прекрасным другом. Мне было весело нырять с ним, и, наверняка, понравилось бы заниматься с ним на пару подводной охотой, играть в теннис и баскетбол. Он мог бы научить меня плавать кролем и стрелять из ружья... Но не более! Стоило мне представить его на каком-нибудь ином фоне, например, в спальне... Быр-р!

"Но нет ничего непоправимого", - утешила себя я, поудобнее устраивая свою задницу в плетеном кресле.

Ряд нехитрых действий расставит все по своим местам. Прежде всего нужно наотрез отказываться от всех соблазнительных предложений подлого соблазнителя. В конце концов, отправься я в отпуск вдвоем с Линдой, сидела бы паинькой с ней на камушке и не страдала бы от отсутствия крабов, мидий и морской охоты. Во-вторых, следует как можно чаще оставлять их вдвоем. Лучше всего отыскать себе какую-нибудь временную партию. Пляж, куда ходили мы, был безлюден. Но по левую сторону Скалы-кольцо собиралось достаточно много народа. Решено! Завтра же отправлюсь туда и постараюсь подцепить ухажера. С временными мужчинами у меня никогда не возникало проблем, сложность была лишь в том, как удержать их надолго. Но в данный момент она не актуальна.

Составив план защиты Линдиного счастья, я снова преисполнилась радостным южным настроением и утонула в море, небе и собственной лени.

Шурик вернулся часа три спустя со связкой рыбы в руках и тут же гордо сунул ее мне под нос.

- Во, смотри!

- Молодец, - сдержанно похвалила я его. - Настоящий добытчик. Вот Линда обрадуется. Зажарим рыбку на ужин... Кстати, что-то твоя невеста задерживается, я бы на твоем месте уже начала ревновать...

Круглая физиономия Шурика горестно скривилась, пухлая нижняя губа поползла вперед, словно у обиженного маленького мальчика, которого послали делать уроки.

- Машка, - проканючил он, - я что, тебе совсем не нравлюсь?

Окончательно охамел! Я разозлилась и выпалила, даже не пытаясь казаться искренней:

- Очень нравишься. Я ОЧЕНЬ рада за Линду. Думаю, вы будете замечательной парой.

Подтекст был ясен и козе: "Отвали!"

Шурик повесил дары моря на перила террасы и уселся на пол к моим ногам.

- Значит, ты из-за Линды, да?.. Боишься подругу обидеть. Молодец, Маша, ты честная, я тебя уважаю. Сам не знаю, что со мной происходит. Меня так и тянет к тебе...

Я даже обрадовалась такому повороту: прямая речь хороша уже тем, что можно без экивоков расставить точки над "i" и заключить договор о нейтралитете.

- Шурик, - твердо отчеканила я. - Ты совершенно не в моем вкусе - это раз. Два - даже если бы я вдруг влюбилась в тебя по уши, все равно не стала бы портить жизнь подруге, сделавшей мне кучу добра. А у тебя это блажь. Море ударило в голову. Полезли наружу основные инстинкты. А на самом деле ты любишь Линду. Ведь любишь же?

- Ой, не знаю! - взмолился Шурик не понятно к кому. - Линда умная, чистая, необыкновенная. Никогда раньше таких девушек не встречал. Она раритет, эксклюзив. Я восхищаюсь ею, преклоняюсь. Но она такая вся из себя правильная...

- Линда - идеальная женщина, - констатировала я честно и искренне - этот факт всегда был предметом моей зависти.

- Да, идеальная, - грустно согласился парень. - А идеальная женщина - это худшая женщина в мире. Два дня мы вместе провели, а я уже чувствую: что-то не так. Я, наверное, плохой мальчик... Я постоянно чувствую: я - плохой. Потому что она все время меня одергивает, поучает, понукает... Все время меня изучает и с идеалом своим сверяет. А я, по-моему, всего раз ему соответствовал, когда от хулиганов ее отбивал. Но это ведь случайность была. А так я нормальный парень - простой как спинка минтая. Может, ты и права, инстинкты из меня полезли. Но почему они не к ней лезут, а к тебе?

Я состроила двусмысленную гримасу. Ясно, почему. Типичная мужская позиция. Линда у него уже есть, а хочется то, чего еще нету.

- Я когда увидел, как ты со скалы сиганула, сразу же понял - мы с тобой одной крови. Ты такая же дурная и бесшабашная, как я...

Ничего не скажешь, изысканный комплимент!

- ...а Линда даже здесь, на Феоленте, ведет себя, словно на приеме в посольстве. Будто ни моря не видит, ни воздуха этого сумасшедшего не чувствует, будто у нее и зрение, и осязание, и обоняние - все нарушено. И пляж без песочка и шезлонгов ее раздражает. Она не говорит из вежливости, но я же вижу. А мне, как сюда приезжаю, сразу жить и трахаться хочется на полную катушку! Весь мир в нутро вобрать. И тебе, я уверен, хочется того же самого.

Вот и поступило предложение о совокуплении, причем в самой грубой форме. Мол, ты такое же животное, как и я, и дорога у нас одна - в кусты.

Я возмущенно посмотрела на Шурика и брезгливо подобрала ноги в кресло. Что касается Феолента, он, конечно, прав -колдовское, животворящее место. Но если я и отправлюсь с кем-то в кусты, то точно не с ним. А жаловаться на невесту ее подруге - вообще пошло.

Не видя моего лица, он вдохновенно продолжал:

- Мне рассказывали, в языческие времена люди приходили сюда, к богине, чтобы вернуть мужскую силу, вылечить бесплодие и снять заклятие на любовь. И будто бы тот, кто не испугается и прыгнет со скалы, либо разобьется на смерть, либо будет вечно любим и счастлив. Многие разбивались... Хотя Линда говорит, все это неправда. Выдумки местных аборигенов... - жалобно окончил он.

"Странная Линда все-таки, - подумала я. - Сама пытается, вопреки всякому здравому смыслу, воплотить в жизнь совершенно невозможный миф об идеальной любви, а чужие легенды убивает реальностью. Зачем ей нужно было отнимать у жениха сказку, в которую он, судя по всему, верил с детства? А он тоже хорош, сентиментальный и похотливый Кинг-Конг".

- Вот вы где воркуете....

Линда подошла незаметно. И я вновь поразилась ее странной филигранной красоте, опровергающей все законы реальности. Свежее ясное лицо, будто и не для нее градусник показывает + 30. Сияющие белизной туфельки. Как она могла не запачкать их на глинистых, пыльных крымских дорогах?

- Вот ждем тебя не дождемся, волнуемся, - чересчур стремительно отчиталась я.

Помимо моей воли слова прозвучали, как оправдание. И я лишь искренне надеялась, что моя зажатая морда и скукоженная закрытая поза, ярче всяких слов свидетельствуют о полном отсутствии амора и лямура.

- Вижу, - бесстрастно заявила она.

Невесть почему Линда даже не взглянула на Шурика, пристально изучая меня, словно умела читать по напряженным мускулам и складкам у рта, как по линиям жизни и судьбы. Что она хотела там прочесть?

- Привезла фотографии? - поинтересовался жених.

- Да. Смотрите. - Она бросила пакет мне на колени. - И собирайтесь, поедем в город на дискотеку.

Я разорвала бумагу и достала фотки. Вяло просмотрела их. Затем начала судорожно пересчитывать изображения, смущенная, недоумевающая, окончательно загнанная в тупик.

Из тридцати шести кадров - на тридцати четырех красовалась я, собственной, полуобнаженной персоной, запечатленная то в профиль, то анфас, большей частью крупным планом. Я, я, я! На всех снимках, за исключением тех двух, которые сняла сама.

Как я должна это понимать?

Может...

Нет, этого не может быть!

Но, может, Линда влюблена вовсе не в Шурика, а в меня?



Ночной клуб, куда мы попали, больше всего напоминал бывшую столовую, наспех переделанную в увеселительное заведение. Белые столики и кресла из поцарапанной пластмассы, наивные разноцветные лампочки. Непонятно, почему Линда выбрала эту забегаловку, она противоречила всем ее представлениям о приличном месте и компании. Но буфет здесь работал исправно, музыка не била по ушам и, выпив пару бокалов шампанского, я веселилась вовсю, чувствуя себя королевой бала. Несмотря, а может, благодаря тому, что мое платье напоминало чересчур обтягивающую открытую майку, местные кавалеры вились вокруг, как на собачьей свадьбе.

Ба-ба-ба-ба! Бум-бум-бум! - резвилась музыка. Я отплясывала с очередным воздыхателем, радостно кружа бедрами, сотрясая бюстом и перебирая плечами.

Линда не танцевала. Шурик тосковал рядом с ней, большой, нелепый и, похоже, злой. Не глядя на Линду, он неотрывно глазел на меня. Линда также не обращала на своего жениха ни малейшего внимания, следя за моими залихватскими плясками. При этом она часто, озабоченно поглядывала на часы, один раз, я видела, даже сверила время у соседей по столику. Это уже напоминало маньячество. Странное поведение, учитывая, что уходить она явно не собиралась.

- Надолго приехала? - пропыхтел мой партнер по танцу. Его звали Олег. У него было веселое загорелое лицо - он нравился мне.

- На две недели.

- Телефончик дашь?

- Нет телефончика.

- Тогда мой запиши. Может, завеемся завтра куда-нибудь, например, в дельфинарий?

- Давай.

Музыка стала медленной. Парень обнял мою открытую спину, ненавязчиво запуская руку под платье. Его пальцы коснулись основания груди. Но я не стала одергивать. Мне нравились эти руки, это худое тело. Я тихо млела в такт романтической песне. Шурик прав, Феолент лишает комплексов, освобождает, толкает на глупости. Пожалуй, будь мой партнер понастойчивей, я согласилась бы пойти с ним прямо сейчас...

Прижавшись губами к мужскому плечу, я увидела, что Линда с Шуриком тоже танцуют. Мне показалось, они выглядят вместе ужасно смешно: Джессика Лэнг в лапах Кинг-Конга. Шампанское плескалось в моем мозгу сладкой мутью. Я тихо захихикала. Рука Олега окончательно завладела моей правой грудью, и я притиснулась к нему. Конечно, он сочтет меня слишком доступной, но какая разница? Прелесть курортного романа в том, что у него нет слова "завтра".

- А-ах-х.... - вздохнула я. И тут же, не успев сообразить, что к чему, полетела на пол и приземлилась прямо на Олега. Кто-то легко поставил меня на ноги и прислонил к стене. Ничего не понимая, я смотрела, как Шурик бьет моего ни в чем не повинного кавалера, рыча:

- Еще раз тронешь ее, козел, убью!

И видела застывшие, ледяные глаза Линды, в упор глядевшие на меня, испуганно прижавшуюся к выкрашенной синей масляной краской стене.

- Шурик, стой!!! - заорала я что есть мочи.

Он замер с занесенной для удара рукой. По лицу Олега текла кровь. Это было ужасно.

- Шурик, пошли домой, - железобетонно приказала я и направилась к выходу. Он покорно поплелся следом.

Линда вскинула брови и посмотрела на часы.

Ну и компания у меня: сумасшедший и параноичка!



- Ну зачем ты это сделал? Какого черта?! - бушевала я.

Мы шли по безлюдной темной улице Севастополя. Линда молчала. Стуча тоненькими каблучками, придерживая рукой элегантную белую сумочку, она шла за нами с отрешенным видом леди. Лишь время от времени поглядывала на часы. Шурик сбивчиво оправдывался:

- А чего он тебя за грудь тискал?

- Это моя грудь, моя, а не твоя! Если он ее тискал, значит, мне это нравилось.

Меня распирали обида и возмущение. Как мог этот совершенно посторонний амбал одним ударом дебелого кулака разрушить мой будущий роман и лишить меня всех вытекающих из него удовольствий.

- И парень мне нравился. Я с ним завтра собиралась в дельфинарий.

- Так сходим завтра в дельфинарий без него. Повеселимся ничуть не хуже....

Он совсем дурак или прикидывается?

- Да, - злобно прошипела я. - Вижу, какое с вами веселье!

Меня уже не мучили угрызения совести. Я неприкрыто злилась на Линду, которая позволяет своему идиоту-жениху крушить мою личную жизнь, а потом делает вид, что ничего не произошло.

- Машенька, посмотри, собачка. Давно уже за нами идет...

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Шурик ткнул пальцем, показывая мне на черный комочек. Крохотная бездомная псинка семенила за нами на маленьких кривых лапках. Несчастный одинокий щенок, с тщетной надеждой найти хозяина.

Я жалостливо уставилась на него. Чем мы можем помочь бедному зверенышу? Мы, глупые человеки, не способные нести ответственность даже за сами себя. Мы кажемся ему всесильными, но у кого из нас хватит силы воли внять его сиротству, его обреченности и увезти ненужную беспородную собаку с собой в Киев.

Глаза наполнились солью.

- Машенька, не плачь!

Но я уже рыдала навзрыд, пьяными сентиментальными слезами. Плача над своей слабостью, неспособностью помочь даже этому крохотному существу, над своей неустроенной жизнью, своей невезучестью - попасть как кур во щи в чужую любовную головоломку, в которой я ничегошеньки не понимаю, ни в чем не виновата и страдаю ни за что ни про что.

- Маша, не плачь, мы его не бросим! - надрывно попросил Шурик и, подобрав безмолвный комочек, ловко сунул его себе за пазуху.

Песик тихо пискнул.

- Что ты станешь делать с ним? - оторопело спросила я.

- Заберу в Киев, буду воспитывать.

Я смотрела на Шурика недоверчиво и в то же время восторженно, широко открытыми изумленными глазами.

- Ты берешь его насовсем?

- Конечно, - ответил он просто.

- Это правда? - переспросила я не веря - боясь поверить в чудо. В то, что можно так спокойно, так легко, так правильно поступать!

- Ага, - улыбнулся он.

И внезапно его улыбка показалась мне на удивление милой, доброй и славной. Так мог улыбаться только очень хороший человек.

- Да, уже пора, - сказала Линда.

Она с интересом рассматривала циферблат своих часов.



Старенькая машина подпрыгивала на ухабах. Горбатая попутка везла нас в Севастопольский дельфинарий. Балагур-водитель неутомимо травил анекдоты. Сидевшая на переднем сиденье Линда (ее укачивало сзади), одобрительно внимала ему.

Облокотившись на спинки их сидений, мы с Шуриком весело смеялись. Счастье врывалось в машину вместе с ветром.

Сегодня утром за завтраком погода наших отношений внезапно наладилась, став солнечной и теплой. Линда словно воскресла из мертвых, шутила и ласково улыбалась своему жениху, он - ей, я - им обоим. Щенок, названный Семкой в честь дяди - хозяина дачи, юлил вокруг стола, всем своим видом демонстрируя огромную благодарность. Его крохотный хвостик непрерывно подрагивал от восторга. И я целиком разделяла собачьи чувства. Сейчас, когда между женихом и невестой воцарилась долгожданная гармония, я была преисполнена признательности к ним обоим, подобравшим меня, как щенка, и подарившем мне это синее-синее море, скалы, облака, волшебный Феолент, обнимающий нашу террасу.

"А ларчик просто открывался! - радовалась я. - Линде нужно было не держать себя сухарем и недотрогой, а почаще улыбаться своему Македонскому. Вон он у нее какой замечательный!"

После того как Шурик усыновил Семку, он казался мне лучшим из людей.

- Муж возвращается из командировки и застает жену в постели с любовником.... - вещал водитель.

Я заранее растянула губы в улыбке, в преддверие финала вечной истории. Рука Шурика легла на сиденье рядом с моей попой. Ерунда! В транспортном средстве люди часто разбрасывают конечности куда попало. Может, он положил ее на сиденье чисто машинально.

- Ха-ха-ха! - дружно рассмеялись мы.

- А у нас в "Альфе" случилась похожая история.... - начал Шурик, обращаясь к Линде.

Зря я дергаюсь. Слава богу, жених, как и положено влюбленному, замолаживает свою невесту.

Но моя тщетная надежда жила не больше нескольких секунд. Пальцы Шурика ожили, тихо прокрались по моему обнаженному позвоночнику. Лаская, он провел ладонью по спине, погладил карманчики джинсовых шортов, рука сползла ниже и обняла высовывающееся из выреза полукружие.

Радостная улыбка заела на моем лице оскалом. Я не знала, что делать. Гаркнуть, значит, сдать его Линде. Поссорить их. Снова испортить им отношения и отпуск себе. Смолчать - оказаться предательницей. Уже не косвенной - явной.

Указательный палец Шурика приподнял край шортов и тихо пополз вглубь.

Я вздрогнула и обмерла. Мамочки! Насилуют.

Аккуратно, нежными пульсирующими рывками палец крался в запретную глубину.

Незаметно для впереди сидящих я попыталась вытащить железобетонную руку из своих штанов. Какое там! С тем же успехом я могла заставлять киевскую Родину-мать сделать зарядку.

Мне отчаянно захотелось плакать от оскорбления. Хам! Предатель! Гад! Маньяк сексуальный! Я чувствовала, что происходит нечто мерзкое, ужасное. Но ужаснее всего, что происходило это не только с ним. Моя спина выгнулась и ягодицы сами собой приподнялись, пропуская чужака внутрь. Он понял это. Рука Шурика перестала медлить, продвигаясь по-пластунски, и повела себя резко, профессионально. Он продолжал говорить. Я -идиотски улыбаться. В этот момент машина подпрыгнула на очередном из ухабов. И я заорала. От толчка рука Шурика вошла так глубоко, что дальше было уже только мое сердце - сердце предательницы.

- Что с тобой? - сдвинула брови Линда.

- Остановите машину. Остановите! Мне плохо! Сейчас меня....

Машина с визгом затормозила. Я пулей выскочила из нее и, отбежав на несколько шагов, согнулась над выжженной крымской травой. Мне действительно хотелось рвать от отвращения к самой себе. Поскольку то, что я чувствовала, было ни что иное как - удовольствие. Жуткое. Нестерпимое. Захлестывающее, как море.

Подняв лицо, я увидела: Шурик направляется ко мне. Я взглянула на него затравленно, исподлобья. Мы стояли достаточно далеко и нас не могли слышать. Он наклонился:

- Прости, - прошептал он. - Прости. Нам нужно поговорить. Я схожу с ума...

- Нам не о чем говорить, - выдохнула я.

На его круглом, полудетском лице была выписана явственная мука.



Я лежала в кровати, тупо уткнувшись носом в подушку.

- А-а-а... Нет, медленнее... А-а-а... Не так глубоко...

Вот уже четверть часа я слушала стоны за стеной, прерываемые ровными Линдиными назиданиями. И кто только делает такие тонкие перегородки в смежных спальнях! Все слышно. Забавно, если раньше я ничего не слышала, выходит, они занимаются сексом первый раз? Непонятная парочка.

- А-а-а...

Нет, невыносимо! Я скатилась с кровати и вышла на террасу.

Море!

Бежать к нему, скорее, полотенце, купальник. Оно все залечит, все смоет, оно успокоит меня.

На спуск с горы ушло всего несколько минут. За три дня я научилась карабкаться по скалам не хуже горного козла. Но сегодня я пошла не на "наш", левый, а на правый пляж, где все-таки копошился народец. Парочка компаний, десяток влюбленных парочек. Ладно, искупаюсь и разберусь, кому тут строить глазки.

Я погрузилась в воду и поплыла навстречу небосводу. Я бежала. Мне хотелось оторваться, ампутировать себя от происходящего в спальне, от ахов и охов, от мысли, что сейчас они занимаются любовью. И мне почему-то больно это знать.

Вернувшись из Севастополя на Феолент, я не отходила от Линды ни на шаг, опасаясь разговора с Шуриком.

"Я схожу с ума!"

Его фраза билась у меня в мозгу колоколом.

И лишь когда, пообедав, они ушли к себе, и я услышала стоны за стеной, поняла, что боюсь не его, а себя. Я хочу быть там, на месте Линды! Быть с ним! И злюсь на него, еще несколько часов назад занимавшегося запретным сексом со мной в машине, и вот уже с другой...

Нет, не он, это я схожу с ума. Как такое могло произойти? Только сутки тому я осуждала его, брезговала им, отстранялась от него всей кожей, если он оказывался слишком близко. И здравствуйте! Не прошло двадцати четырех часов - бешусь, как сучка во время течки.

Не думать об этом! Не думать! Забыть.

Вернувшись на берег, я понуро легла на расстеленное полотенце. Облака стремительно неслись по небу, их перламутровые брюшки напоминали огромные раковины. Странно, ветра совсем не чувствуется...

- Девушка, чего вы скучаете?

Я отмахнулась от навязчивого мужского баса, даже не посмотрев, как выглядит его обладатель. Не хочется ни с кем знакомиться, флиртовать, улыбаться. Вляпалась, врезалась, втрескалась в самого недоступного - парня своей подруги. Нечего делать, нужно уезжать в Киев. Иначе - мука адская.

Мужчина нерешительно топтался на месте неподалеку от меня. Я слышала, как похрустывают камешки у него под ногами.

- Уходите, - попросила я глухо. - Ничего не выйдет. Я люблю другого.

- Интересно кого? - послышался голос Шурика.

Я села. Он расположился рядом со мной, по-турецки сложив ноги.

- Ты действительно кого-то любишь? - напряженно повторил он, пытливо глядя на меня.

- Тебе-то что?

- Нам нужно поговорить.

- Натрахался, теперь можно и поговорить? Где Линда? Что-то вы слишком быстро закончили... - Я уже упрекала его, уже ревновала. И он понял это.

- Линда сказала, что устала и хочет спать. А закончить нам не удалось, ничего не получилось.

- Врешь. - Я болезненно скривилась. - Уже врать мне начал.

- Я не вру, - тихо сказал он. - Я не могу любить, когда ничего нельзя.

- Раньше же получалось!

- И раньше так было. Я понимал, она не такая, как все, с ней нужно аккуратно, по чуть-чуть. Думал, оттает со временем, раззадорится. Но я больше не могу так.

- Незачем посвящать меня в интимные подробности вашей жизни, - рассердилась я. - Я не хочу их знать!

- Хочешь. - Он смотрел на меня в упор, его пухлые губы были сжаты сейчас в одну жесткую линию.

- Сегодня в машине ты вел себя, как последний мерзавец!

- Но ты сама дала мне сделать это!

- Значит, я такая же подлая, как и ты. Я уеду. Сегодня же. Прямо сейчас соберу вещи и уеду в Киев.

Я вскочила. Послышался удар.

Ветер влетел в нависшую над пляжем скалу и ударился о нее своим сильным упругим телом. С горы посыпался град камней. Один из них попал в голову какому-то мужчине. Он упал. Люди испуганно бросились к нему, начали поднимать. Из виска пострадавшего текла струйка крови. "Не убило, но шрам останется...", - с облегчением сказал кто-то.

И в ту же минуту дождь обрушился на нас тяжелыми потоками воды. Небо почернело. Я испуганно вжала голову в плечи, еще три секунды назад светило солнце, ничего не предвещало урагана.

- Не бойся, - произнес Шурик. - В Крыму часто бывает такое. Здесь все - внезапно...

Народ спешно собирал пожитки и мчался к горе. Вереница пляжников уже пыталась ползти вверх по тропинке, но на встречу им лился грозный поток желтой, перемешанной с глиной, воды.

Перекинув полотенце через плечо, я кинулась вслед за всеми, поддавшись массовой панике.

- Куда ты? - попытался остановить меня Шурик.

- Убери руки! Не подходи ко мне! - ненавидяще прорычала я.

Вскарабкаться против течения водопада оказалась практически нереально. Ноги скользили, не за что было ухватиться. Вокруг меня копошились злые, испуганные люди, никому и в голову не приходило протянуть мне руку.

- Давай помогу, - сопел Шурик сзади. Я попыталась лягнуть его ногой.

- Уйди!

Неожиданно мой купальник без шлеек пополз вниз и грудь вывалилась наружу. Стало стыдно, противно. Мужики вокруг оживились, потянулись ко мне.

- Эй, красавица, давай поддержу! - фривольно предложил один.

- Не смей! - заорал Шурик и, навалившись на него, сбил с ног. Оба упали и понеслись вниз, как на водных горках.

Чувство мучительной беспомощности, незащищенности нахлынуло на меня. Я попыталась подтянуть руками лиф, и ноги тут же разъехались, поток подхватил меня, понес вниз. Грязная вода лезла в рот, пальцы отчаянно искали опору, но ее не было, и глиняный водопад вышвырнул меня на камни.

Увы, только в романах героини после перенесенных испытаний приходят в себя в объятиях любимого. Мне же даже не удалось потерять сознание. Оглушенная, я встала на четвереньки и поползла, покачивая бюстом. Но данный нюанс меня уже не смущал.

Прямо по курсу Шурик неутомимо тряс бесчувственное тело несчастного, имевшего неосторожность заметить мои прелести. Это показалось мне безумно смешным. Я села и заржала долгим истерическим смехом. А дождь шел и шел, будто море поменялось местами с небом и теперь проливалось на нас оттуда, и пройдет немало лет, прежде чем иссякнет эта бесконечная вода...

Выпустив из рук соперника, Шурик подошел ко мне, поднял, молча прижал к себе. Моя голая грудь прижалась к его груди. Но сейчас это казалось несущественным, неважным, само собой разумеющимся. Его объятия были такими большими и всеобъемлющими, что я чувствовала себя в них, будто в маленьком домике.

- Тебе нужно выпить, у меня есть, - коротко распорядился он и достал из кармана шортов плоскую флягу.

Я глотнула из нее, не задумываясь, глубоко. Гадостный коньяк взорвался внутри теплом. Было ужасно весело. Два полуголых, вымазанных глиной животных в центре бушующей стихии.

- Пошли в море, - предложил он.

Я сделала еще один глоток, и мы поплыли по странно-спокойной морской глади, изрешеченной каплями дождя. Мне было лень шевелить руками и ногами, и я обхватила сзади мощную шею Шурика. Он нес меня, рассекая воду ровно и уверенно, как дельфин. Мы вплыли в грот Скалы-кольца, разделяющей два пляжа, и выползли на камни.

Высокий каменный свод защищал от дождя. Его серебряные стрелы звенели справа и слева от нас, а мы сидели, словно на террасе, попивая горько-горячий коньяк из фляги. И трудно было поверить, что в этом мире существует кто-то, кроме нас.

Некого предавать, не перед кем оправдываться, не к кому ревновать...

И потому, когда он наклонился ко мне, я с готовностью протянула ему свое лицо, свои губы, плечи, грудь, зная, на всем белом свете это принадлежит только ему одному.



Я пришла в себя, когда начало темнеть. Реальность навалилась как-то сразу, невыносимо тяжким грузом. Мы лежали на пляже посреди теплых, уже высушенных солнцем камней, два человека - родные, голые, невинные. И вдруг стали грешными, подлыми, отвратительными. Чужими.

Отпрянув от мужчины, я вскочила и заметалась в поисках купальника. Шурик не двинулся с места.

- Что случилось? - Его взгляд стал темным, упрекающим.

- А то и случилось, - отчаянно огрызнулась я, - что ты изменил Линде. И это моя вина.

- Я все ей объясню.

- Что, боже ты мой, ты ей объяснишь? Что мы, попав под дождь, не смогли сдержать своих природных инстинктов размножения?!

- Что мы любим друг друга.

- Это не так. Ты сам знаешь, что это не так. Это не любовь, а похоть.

- Нет, - зло произнес он. - Это любовь. Настоящая.

- Это настоящее свинство. Не смей ей ничего говорить. Я уеду сегодня же, как обещала.

- Уже поздно. Поезд ушел.

- Ничего, переночую на вокзале.

Отъезд казался мне единственно правильным решением, если в сложившейся ситуации еще можно было говорить о какой-то правильности. Быстро сгрести вещи и сбежать, раньше чем я увижу Линду, потому что у меня нет сил смотреть ей в глаза. Никаким враньем тут уже не откупишься - нас не было полдня, она не могла не понять.

Но моя слабовольная совесть плакала и канючила у Бога: "Сделай так, чтобы она ничего не заподозрила! Ведь того, чего ты не знаешь, не существует. Измена, о которой тебе неизвестно, не может разрушить твою жизнь. Пусть Линда останется в неведении. Достаточно того, что я знаю о своем скотстве и ненавижу себя за это..."

Дача была тихой и мертвой. Ни в одном из окон не горел свет.

Господи, неужели Линда догадалась, и...

Нет, не хочу этого знать, не хочу!

Я ринулась в душ и жестоко - ах, какое слабое наказание! - включила ледяную воду. Желтая грязь стекала с моей груди. Я отчаянно терла себя мочалкой, смывая следы бури, глины и любовных утех. Следы предательства. Потом, завернувшись наспех в полотенце, начала лихорадочно паковать чемодан.

- Маша, иди сюда, - позвал Шурик. Его голос был официальным.

Я выбежала из спальни и наткнулась на Линду, сонную, заторможенную, одетую в синий махровый халат. Ее жених стоял рядом.

- Чего ты такая взъерошенная? - спросила она слабо. - Тоже дуешься, что я ужин не сделала? Простите, дорогие, но сегодня вам придется питаться консервами. Как заснула после обеда, так до вечера и проспала. Вот Шурка разбудил. А вы на пляже были?

- Да, - невинно согласился Шурик. - Нас на море гроза застукала. Неудивительно, что ты так долго спала - в дождь всегда сон крепкий.

- Нет, - покачала головой Линда. - Мне что-то нехорошо. Я, наверно, сейчас опять лягу. Там в холодильнике овощи, икра - с голоду не умрете.

- Да уж состряпаем что-нибудь, - отозвался предатель. - Да, Маша?

Предательница безвольно кивнула.

- И еще, Шурик, не дуйся, пожалуйста, но ты сегодня ночью в дядиной спальне переночуешь, хорошо?

Ее ясный голос звучал устало. Глаза глядели на нас затуманенно и равнодушно. Линда не бравировала, не позировала, не лгала - она реально не догадывалась ни о чем. И, похоже, правда, чувствовала себя неважно.

- Хорошо, - сухо согласился Шурик.

А я поняла, что у меня уже не хватит сил уехать сегодня.

Я ограничилась тем, что заперла изнутри дверь своей спальни, напрочь позабыв про открытое настежь окно, и вспомнила о нем лишь тогда, когда было уже поздно...

А затем всю ночь стискивала зубы, чтобы мои стоны не были слышны за стеной.



Утром выяснилось: у Линды жар. Шурик отвез ее в Севастополь и, с помощью дяди, устроил в какую-то частную лечебницу. Врачи сказали: больная пробудет там не меньше недели. Острая инфекция, лучше не рисковать! И, оставив в больнице, мы словно бы забыли ее там. Не сговариваясь, стали вспоминать Линду лишь как нашего больного товарища, которого нужно регулярно проведывать: носить ему в палату фрукты и цветы.

Жалость к ней, приправленная неунывающими муками совести, было последнее чувство, которое я смогла трезво осознать.

Дальше оба жили без дум в голове, зная: наше счастье будет длиться до первой здравой мысли о будущем. Мы напоминали двух изголодавшихся зверей, которых ненадолго пустили к вожделенной миске с едой, и они, остервенело, давясь, запихивают в рот пищу, понимая - больше такой возможности не будет. И оттого, сколько они съедят сейчас, зависит, как скоро они умрут с голоду завтра.

Мы купались в шторм, плавали под водой, устраивали заплывы наперегонки. Я научилась грести кролем и стрелять из морского ружья. Мы облазили все прибрежные скалы. Мы радостно возились с Семкой, повсюду таская его за собой. Мы плавали на яхте, которую одолжил Шурику сосед - дядин друг. Смеясь, мы поднимали на ней черный пиратский флаг, сделанный из моей старой майки и, однажды, далеко-далеко от берега поймали унесенную морем надувную акулу с голубыми глазами. Мы ездили в Херсонес и бродили по разрушенному театру, между древних греческих колонн и современных кафешек. Мы ужасно напились там и усевшись на асфальт прямо посреди центральной аллеи, вдохновенно и сбивчиво рассказали друг другу историю всей нашей прошлой жизни. Люди испуганно обходили нас стороной... Мы загорели до черноты, объедались мидиями и рыбой, запивая их красным крымским шампанским. Мы устраивали себе пионерские "барбекю", пекли картошку и жарили на костре наколотые на веточки мясо и хлеб. А потом, сидя ночью у огня, пели хором нашу "Бригантину".

Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.

А еще отчаянно любили друг друга, часами, ночами, неустанно, безостановочно, на пляже, в море, на палубе, в горах, в спальне. И, как это ни ужасно, были совершенно, абсолютно, идеально счастливы!

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой...

Август догорал, но здесь, на Феоленте, казалось, что лето вечно и счастье может быть вечным...

А все рухнуло в одно мгновение.



Рано утром Шурик решил мотнуться на севастопольский базар, пополнить наши запасы съестного и спиртного. Я еще спала и вскользь поцеловала его, не открывая глаз, не зная, что больше не увижу своего любимого. Того, кто вернулся ко мне, я не знала. Он вбежал в комнату, схватил меня за плечи и затряс с бессердечным неистовством морского шторма.

- Зачем ты это сделала? Зачем?

Я молча хлопала глазами, как бестолковая кукла.

- Сука, ты... Ты во всем виновата! - завывал Шурик.

Таким разгневанным, страшным он не был еще никогда. Сейчас этот человек казался действительно опасным, неукротимым, способным на все...

- Зачем тебе это понадобилось? А я, придурок, повелся!

Я испугалась. Он болтал меня изо всех сил, его пальцы больно сжимали плечи. Голова закружилась. И я закричала:

- Я ничего не делала! Пусти!

- Я все знаю! - взревел он и выпустил меня из рук.

Потеряв равновесие, я чуть не упала.

- Гадалка мне все рассказала, - произнес он, стиснув зубы. - Теперь мне все ясно.

- Что тебе ясно? - спросила я, окрысившаяся и сбитая с толку.

- Почему я изменил невесте и запал на тебя, как последний лох, - заорал Шурик. - Ты меня приворожила. А еще совестливую из себя корчила!

- Я?!! - искреннейше изумилась я.

На его лице появилась слабая тень сомнения.

- Будешь отпираться? - уточнил он угрюмо.

- Но я ничего не делала...

- Хо-ро-шо, - грозово выговорил он по слогам. - Слушай сюда.

История, рассказанная Шуриком, показалась мне попросту глупой. Отоварившись, он решил прогуляться по набережной возле театра, где, как в каждом курортном городе, тусовались торговцы всякой всячиной: поделками из ракушек, бисерными фенечками, бусами из янтаря.

Там же сидела молодая гадалка на картах Таро с искристыми, зазывными глазами. Барышня улыбнулась ему и предложила погадать.

- Ну, теперь мне все понятно! - раздосадовано перебила я.

- И я согласился. Понимаешь, мне очень хотелось знать, что у нас тобой дальше будет, - признался Шурик. И на секунду снова стал теплым - моим.

- А она карты свои непонятные разложила, потом ладонь мою взяла, затем в глаза заглянула, и заквохтала. "Проблемы у тебя, парень. Есть у тебя любовь большая, но не настоящая. Приворожили тебя насмерть. К сильной колдунье девушка твоя ходила. Фотографию твою носила. Та тебе иголкой сердце проткнула. Беги от той, кто это сделала, дальше чем видишь, иначе она тебе сердце пополам разорвет". Вот. Скажешь не правда это?

- Но у меня ведь и фотографии твоей нет! - отчаянно напомнила я.

- Откуда я знаю, может, ты ее заранее у Линды стащила!

- Да гадалка тебя просто на понт взяла. Сама небось охмурить хотела.

- Нет. Я ей верю, - уперся Шурик. - Немедленно звони своей ворожке и развораживай меня обратно! Я к Линде вернусь! Насильно меня никто любить не заставит!

- А вот и заставит, - звонко сказал кто-то. - Уже заставили!

Мы вздрогнули. На пороге комнаты стояла Линда. Она материализовалась так бесшумно и внезапно, что в начале мне почудилось: это лишь привидение, порожденное моим страхом неизбежного финала и раскаяния.

Но это была она, во плоти и крови. Хотя и осунувшаяся, еще более бледная, чем обычно. Моя подруга. Его невеста. Она слышала все!

От стыда я тут же залилась алой краской до ушей.

- Это я тебя приворожила, - отчеканила нежданная пришелица. Лицо ее выражало презрение, если не сказать брезгливость.

- Ты? - не понял Шурик. - Но как же, чего же я тогда к ней?.. - он осекся, поняв, что сказал лишнее.

- Не хорохорься, я все знаю. - Линда смотрела на нас, как на последних тварей на земле. - Я тебя, не к себе, а к ней приворожила, пятьсот долларов колдунье выложила. Проверить хотела, выдержит твоя любовь такое испытание или нет. Потому что абсолютная любовь все пересилит, ничего ей не страшно. А ты сразу сдался. Мы с ворожкой и день, и даже конкретное время оговорили, когда тебя к Маше потянет. И ты полез на нее точно по часам. Минута в минуту. Я сверяла. Машка и то сильней тебя оказалась - несколько часов сопротивлялась.

- Чего-то я не понимаю... - смутилась я.

- А ничего непонятного нет. Мне хотелось понять, как далеко Шурик зайти может. А ты, спасибо тебе за это, - пренебрежительно похвалила она меня, - всячески его сдерживала и пресекала. Сторониться начала. Вот мне и пришлось срочно тебя фотографировать, сканировать и колдунье по e-mail высылать. Чтобы она тебя тоже...

- Она приворожила меня к Шурику? - вскричала я, не веря в нелепость услышанного.

- Да. Но я к тебе не в претензии. - Линда поглядела на меня свысока, неприязненно сморщив губы. - Ты мне в вечной любви не клялась, да и вообще держалась, как могла. А потом, я всегда знала, что ты - животное женского пола и руководствуешься отнюдь не головой. Потому тебя и выбрала...

- Так вот зачем тебе подруга понадобилась? - грозно набычился Шурик. - Маша, - развернулся он ко мне, - я умолял ее: поехали отдыхать вдвоем, а она уперлась как осел. Одна подружка отпала, так она другую потащила. Теперь мне все понятно. Ты со своей идеальной любовью окончательно умом тронулась! Людей за подопытных кроликов держишь, эксперименты на них ставишь...

- А вы и есть кролики, - с отвращением фыркнула Линда. - Все ваше счастье - скакать, жрать да трахаться.

- Ты меня больше не увидишь! - сорвался Шурик на крик.

- А я и видеть тебя не хочу, - отозвалась невеста. - У меня уже билет куплен. Я сегодня уезжаю. Прощайте. Вы друг друга стоите.

- Ты что, так нас заколдованными и кинешь? - испугалась я.

Линда обернулась. Никогда в жизни я не видела у нее такого злого, уродливого - такого живого лица!

- Не беспокойся, - процедила она свирепо. - Завтра же схожу к колдунье, закажу отворот. Обещаю: смотреть друг на друга не сможете!



Стоял октябрь, но Киев утопал в снегу. Колкие снежинки лезли в глаза, в нос, царапали губы. На землю сыпались микроскопические осколки льда, осколки зеркала Снежной Королевы. Наверняка, она была чем-то похожа на Линду - такие же тонкие, правильные черты и белое, острое лицо, красивое, но совсем не хорошенькое. Совсем не хорошая, она словно бы отворотила меня от любви.

Прошло два месяца, а я по-прежнему ежилась и смотрела на мужчин опасливо, не веря им и себе, боясь чувственных всплесков. Я никак не могла смириться с мыслью, что то, что казалась мне такой огромной сияющей любовью, было лишь результатом чьих-то равнодушных манипуляций. Правда и ложь перепутались, сплелись в моем мозгу в один липкий, гнойный глубок.

Мы разъехались в тот же день, но никто не звал никого себе в попутчики. Оба - и я, и Шурик - чувствовали себя изнасилованными, растоптанными и подсознательно считали друг друга, пусть косвенно, но виновными в этом надругательстве над телом и душой.

Вернувшись в Киев, я съехала с квартиры и сняла новую, очень удачно, недорого и почти в самом центре, на улице Франко. Линда не знала мой новый телефон. Она исчезла из моей жизни и в то же время осталась в ней навсегда. Ее фраза "ты - животное женского пола" посеяла во мне прочный комплекс. Я стала стесняться своих порывов, своих чувств, я уже не верила в свою способность любить. Не верила ни в любовь, ни в дружбу, после того как женщина, которую я считала подругой, использовала меня так небрежно и хладнокровно для своих абстрактных умозрительных целей. Счастливое опьянение двух лучезарных недель на Феоленте обернулось долгим тошнотворным похмельем - отравлением души.

"Так прощаемся мы с серебристою, самою заветною мечтой..." - ныла в голове насмерть прилипшая песня. Но мелодия ее изменилась, стала обреченной, как похоронный марш.

Общие знакомые рассказывали, что Линда встречается сейчас с другим - каким-то застегнутым на все пуговицы банкиром. Интересно, ставит ли она над ним свои эксперименты? И кто из подруг стал ее новой жертвой: Таня, Оля, Ира? Нет, Ира вряд ли, ведь именно она дала в свое время Линде адрес колдуньи и она же продиктовала его мне. "Линда сказала, что хочет приворожить к себе жениха, - охотно насплетничала приятельница. - Но колдунья, видно, попалась некачественная, после ее ворожбы они и двух недель вместе не прожили. Зря ты туда идешь..."

Я не знала, зачем я иду к ней. Снег лез за ворот куртки, бил по лицу. Я вынула занемевшую руку из железной от мороза перчатки и нажала код подъезда - "333". Парадное открылась. Третий этаж. 33-тяя квартира - три раза по три тройки. Спасибо, хоть не шестерки. Хотя Ира утверждала, будто колдунья - сатанистка. На двери сияла золоченая табличка с надписью: "Иванна Карамазова". Неожиданные изыски для тетки-вещуньи.

А может, она вовсе не тетка, а высокая рыжеволосая красавица с болотно-зелеными косыми глазами?

Я позвонила, как было оговорено: раз, два, три. В ответ раздался мощный собачий бас. Я услышала сбивчивые шаги. Голос:

- Кто там?

- Назначено! - Где-то я уже слышала это?

Двери открылись. На пороге стояла не тетка и отнюдь не красавица - худая вострая девица в шелковой пижаме и золоченых "восточных" тапочках с загнутыми носками. На растрепанной голове угнездилась нелепая черная шапочка, похожая на тюбетейку без рисунка. В полусогнутой руке барышня небрежно держала сладко-пахучую сигарету "Капитан блек".

Смерив меня прищуренным искристым взглядом, девица махнула рукой: "Заходи". В двух шагах от нее сидел здоровенный черный ньюфаундленд и оптимистично вилял хвостом.

- Он не кусается, - бросила хозяйка. - Раздевайся и давай в комнату.

Оставив меня у вешалки, она почапала куда-то в глубь квартиры, обернулась и кинула небрежно:

- Ты за рулем?

- Нет, - ответила я задубевшим на морозе голосом.

- Тогда сейчас согрею тебе вина, оттаешь. Ну и морозище на улице!

Неужели она колдунья?

Квартира была старой с чрезмерно высокими, укутанными пушистой паутиной, потолками. В комнате горел камин. Такой огромный (прямо как в кино), что даже я, при своем немалом росте, едва доставала подбородком до каминной полки. Иванна склонилась над небольшим столиком, ощетинившимся бесчисленным количеством загадочных баночек, вазочек, пузырьков и несколькими вполне объяснимыми бутылками со спиртным. Разлив вино в стаканы, девушка быстро подмешала туда каких-то трав, порошков, ягод и, став на колени возле камина, примостила сосуды в специальные металлические гнездышки над огнем.

- Не буду я это пить, - напряглась я.

Она насмешливо вздернула черные брови.

- Ты воображаешь, я туда зелья намешала? - В ее голосе звучала явственная ирония. - Это же корица, специи, изюм. Ужасно вкусно. Садись.

Я опустилась в одно из двух стоявших у огня кресел, больших, мягких, из тех, в которых невозможно сидеть, органично только лежать и лениться.

- Вы Иванна Карамазова? - уточнила я на всякий случай.

- А то кто? - улыбнулась она, подкуривая новую сигарету, и, явно корча из себя цыганку-гадалку, пропела:

- А тебя как звать, испуганная, зашуганная? Зачем пришла?

- Вы не узнаете меня? - осведомилась я осторожно.

Иванна снова сощурила глаза и я поняла, что девушка близорука.

- Мы встречались?... - неуверенно предположила она.

- Вы знаете меня по фотографии.

Она прищурилась еще отчаянней. Затем внезапно достала из кармана круглое стеклышко и вставила его себе в глаз. Я удивилась: "Надо же, монокль!"

Барышня вгляделась и безрадостно усмехнулась, скорее, даже поморщилась.

- Точно - знаю, - вздохнула ворожка. - Летняя история. Я ее хорошо запомнила, ничего подобного в моей практике еще не было. Одно не понимаю: зачем ты явилась, морду мне бить, что ли?

- Нет-нет, - поспешно заверила ее я. - Просто, понимаете, какое дело, вы то ли сильно меня заколдовали, и я до сих пор его люблю, то ли чересчур расколдовали, и я теперь вообще ни кем увлечься не могу. Мне о любви и сексе даже думать противно. Я всегда живая была, может, даже слишком живая и горячая, в новые романы с головой бросалась, а теперь из меня словно нутро все вычистили - пусто, как после аборта. А в то же время ночами мне все время снится...

- Не говори, сама скажу, - прервала она. - Море, развевающиеся занавески в спальне, любовь и парень твой.

- Не мой - Линды, - горестно поправила я.

- Нет, не Линды, - опровергла она убежденно. - Твой. Слушай, красавица, одной тебе это говорю, не вздумай растрепать. Заявилась ко мне летом эта краля с бледным именем, притащила снимок жениха и просит: "Приворожи его к моей подруге". Я чуть с этого самого кресла не упала. И так ей объясняла, и эдак: ерунду ты, девка, задумала. Одно дело - своего мужа от разлучницы отворачивать. Или даже чужого отбивать, если уж никаких сил нету, такая страсть тебя к нему гложет. Но вот так, с холодным носом, привораживать своего жениха к другой бабе, чтобы какую-то там абсолютную любовь проверить, - это ж кем надо быть? Но у подруги твоей сердце даже не ледяное - пластмассовое. Ничем его не растопишь. И любовь для нее не чувства, а схема, она ее сантиметром меряет. Выкройку себе состряпала, а теперь фигуру под нее подгоняет, а если не влазит, - лишнее ножом по живому резать готова. Хорошо, думаю. Я вообще-то девушка не дешевая....

- Знаю, знаю, - я нервно потянулась к сумке, где лежали скопленные пятьсот долларов - моя зарплата за два месяца.

- Расслабься, - одернула меня Иванна. - Не о том я. Я твоей дружбанке такую немыслимую цену за ворожбу заломила, только для того, чтобы она от планов своих дурацких отказалась. Но и это не помогло. Ну и я не дура полштуки упускать. Согласилась. А она, не прошло и недели, из Севастополя мне трезвонит: "Плачу еще пятьсот, только приворожи ты и мою подругу к жениху". Ладно, говорю, о'кей, твои проблемы. А еще через неделю прискакала сюда, злая, бледная, визжит: "Вот тебе тысяча баксов, только расколдуй их, немедленно расколдуй обратно! Так отвороти, чтобы ни он ее, ни она его даже на дух не переносили!"

- И вы постарались, - грустно насупилась я. - Теперь я не только его, никого другого на дух не переношу. От всех мужиков воротит. Вы мне жизнь испортили!

- Я еще не окончила, - осклабилась ведьма. - К самому интересному подхожу. Сейчас я открою тебе свою самую большую волшебную тайну...

Карамазова развалилась в кресле и озорно поглядела на меня. Только сейчас я заметила, что глаза у нее совершенно желтые - янтарные, как у кошки. Да и сама она похожа на кошку, одновременно веселую и ленивую.

- Не умею я колдовать, - произнесла она нараспев. - И не умела никогда! Так что никто вас, дорогие мои, не завораживал и, соответственно, друг от друга не отворачивал. Все это сказки, выдумки для доверчивых лохов, которые мне ни за что ни про что деньги платят. Давай выпьем за это!

- Не может быть! - вскричала я. - Мы же действительно полюбили друг друга. Сначала он, потом я...

Иванна протянула мне горячий стакан с дурманным запахом.

Я машинально отхлебнула. И впрямь, обыкновенное красное вино с корицей - ужасно вкусно.

- Я хоть ворожить и не умею, - хихикнула лжеколдунья, - но факультет психологии с отличием закончила. И не моя вина, что наше население больше верит в заклятия и привороты, чем в элементарную психоаналитику. Перед тем как браться за ваше дело, я подробно-подробно все выспросила и про тебя, и про того парня. И поставила сумасшедшей невесте конкретные условия. Во-первых, никаких цивильных курортов, только дикая натура. Во-вторых, самоустраняться и чаще оставлять вас наедине. В-третьих.... Впрочем, больше ничего и не понадобилось. Природа взяла свое. Парень этот изначально ей не подходил, ему нормальная девка нужна была, не вобла сушеная, а кровь с молоком вроде тебя.

- А если бы вы просчитались? - спросила я оторопело.

- Мой вариант беспроигрышный, - беззаботно парировала Иванна. - Если бы он на тебя не повелся, Линда бы решила, что его любовь абсолютная и никакие испытания ей не страшны. Так?

- Нет, тут что-то не так, - засомневалась я. - Я же долго в него не влюблялась. А потом нас точно отбросило друг от дружки.

- Не влюблялась ты потому, что порядочная сильно, угрызениями совести маялась, за подругу переживала, вот и боролось изо всех сил. Ведь верно я угадала?

- Верно, - повторила я огорошено.

- А разрезало вас, когда Линда про ворожбу сказала. Кому приятно марионеткой себя почувствовать, узнать, что твои поступки - результат чужой воли. Человека всегда от такой информации воротит, без всяких заклятий.

- Выходит, не было никакого колдовства?

- Ну почему не было... - хитро прищурилась Карамазова. - Было! Солнце - завораживающее, море - волшебное, любовь -вообще, штука колдовская. А потом, Феолент, такое странное зачарованное место, там издавна язычники богине любви поклонялись, жертвы ей приносили. И кто со скалы прыгнет...

- Но Линда утверждала: все это неправда. Никаких исторических доказательств не существует.

- Линда твоя и от любви сертификат качества требует. Не понимает, что любовь - как море, и жизнь - как море... То, что таится в его глубине, часто не видно глазу! И в путеводителях не указано, и в учебниках не зафиксировано, а оно есть все равно. Ты ведь тоже наверняка не раз себе говорила: "Это была не любовь!", а в глубине души любила его все равно. И сейчас любишь. Потому и на других смотреть не можешь.

- Что же теперь делать? - жалобно пискнула я.

- А ничего, - развела руками психоаналитическая ведьма.

- Почему?

- А потому, что Шурик твой ко мне уже приходил, - растянула она губы в улыбке. - Я ему все рассказала. Он, бедный, тоже руки заламывал: "Что теперь делать? Маша квартиру сменила, я ее найти не могу!" А я ему говорю: "Расслабься! Без всякого волшебства, как психолог, предсказываю - барышня твоя еще придет ко мне. Здесь ты ее и отыщешь, сердцем почувствуешь и примчишься".

- А вдруг не почувствует? - забеспокоилась я.

- Почувствует, - рассмеялась Карамазова. - Мы на волшебство полагаться не будем, я ему сейчас на мобильный позвоню.



Я вышла из дома. Машина, стоявшая у подъезда, подмигнула мне фарами. Открыв дверцу, я села на переднее сиденье.

- Гав! - приветствовали меня сзади.

- Это Семка? - обрадовалась я. - Как он вырос!

- Зато я совсем зачах, - довольно заныл Шурик. Но вид у него был самый цветущий и счастливый. Он смотрел на меня, как на седьмое чудо света, не отрывая глаз. По его круглому лицу растекалась радостная улыбка.

- Как ты быстро приехал...

- Знаешь, сердцем почувствовал...

Я иронично улыбнулось.

- Честное слово, - стал убеждать он. - Звонок Иванны догнал меня уже по дороге.

- Я верю, верю...

- А знаешь какой сегодня праздник? - встрепенулся он вдруг. - Черт, это же чудо, что мы с тобой встретились именно сегодня!

- Ну! - подначила я его.

- 29 октября - международный день Черного моря!

- Ура! - заорала я.

Он сгреб меня в охапку. И как тогда, на Феоленте, взрыв тепла пожаром разорвался в моем сумасшедшем от счастья животе.

И хриплый шалый голос Флинта запел во всю свою луженую ликующую глотку...

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском, синем-синем море
Бригантина подымает паруса!



Иванна Карамазова сидела за письменным столом. Небрежно подбрасывая золоченый тапочек на ноге, она открыла ящик стола, секунду порылась в нем и вытащила из вороха фотографий две: официально-серьезное лицо Шурика и растрепанную, разнеженную солнцем Машу на фоне морского побережья. В груди у них обоих была видна явственная, обоженная по краям, дыра от иглы.

Подушечка с большими цыганскими иголками лежала рядом. Неизвестно почему они были выкрашены в разные цвета: черный, синий, золотой, лиловый. Подумав, Иванна выбрала красную.

- Расколдуйте их, немедленно расколдуйте! - глумливо проблеяла ведьма, явно парадируя манерные интонации Линды. - Сейчас, разбежалась! Не научилась я еще расколдовывать. Так что, дорогие мои, живите-ка вы лучше долго и счастливо.

И, сложив фотографии лицом друг к другу, прищурясь, проткнула их насквозь ярко-алой иглой.




© Лада Лузина, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]