ТРИ АККОРДА
КАПРИС ДЛЯ ОДНОЙ СТРУНЫ
Мчатся мимо фонари -
жизнь моя, кати, гори,
мне тебя не жалко!
Бог не выдаст, хошь не хошь,
а считать, когда умрёшь -
детская считалка.
Тёмный ветер бьёт в лицо,
потеряла я кольцо
не одно на свете,
потеряла я года,
вот и думаю, когда
вспомню о завете?
Проглядела двойников,
вот и думаю, каков
мир за Божьей карой? -
и в отчаяньи молю
встретить тех, кого люблю,
скрипкой и гитарой.
А пока не пробил час,
и никто не выдал нас
ворогу в услугу,
мне не жалко - до зари,
жизнь моя, кати, гори
колобком по кругу!
Я живу, как я хочу -
я лечу, в машине мчу,
от круженья таю,
на лету глотаю дым,
и с шофёром молодым
запросто болтаю.
От ворот и до ворот
не судьба меня везёт -
сивая кобыла.
Где мне с небом наравне?
И не будет пухом мне
мать-сыра могила.
В заповедном забытьи
отвратив глаза свои
от детей ехидных,
Ты сидишь один в раю,
песню слушая мою
в кущах неликвидных.
Я - не та, и Ты - не тот,
не докажет Геродот
нашего знакомства.
Дух играет или плоть,
знать, что Ты еси, Господь,
страшно для потомства.
А не знать - ещё страшней,
и не счесть в копилке дней
горьких и звериных.
Хрупкий глиняный сосуд
всё вместит, и вот несут
в вёдрах и корзинах.
До скончания веков
хватит фиговых листков,
реквизитов, грима,
и цепочка фонарей
нас уводит от дверей -
мимо, мимо, мимо.
1990
_^_
ПО ВЕЧЕРАМ ЗА ФОРТЕПЬЯНАМИ
(пропущенные такты)
И увидев при дороге одну смоковницу, подошёл к ней и, ничего не нашед на ней, кроме одних листьев, говорит ей:
да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла.
| | Мф. 21:19 |
Как завьюжит на Прощёное,
как закрутит ночь в сумёт,
лишь в оконце освящённое
клочья тьмы на свет несёт.
Стукнет в дверь метлой скудельною,
под порог набьёт песку,
и лакай свою удельную
богадельную тоску.
Глядишь, глядишь в соборные
снега, где нет ни зги,
перед глазами чёрные
круги плывут, круги,
и звёзды не спохватятся,
и рвётся кисея,
а из-под горки катится
не голубое платьице -
Харонова ладья.
В белом платке вниз по реке
и в чёрном платке вверх по реке,
но запад всегда по левой руке,
а восток по правой руке.
Сердце плачет и не кается,
полно вглядываться в путь,
ничего не вспоминается,
что хотелось бы вернуть,
и текут, как были дадены,
сумасшедших детских слёз
ледяные капли-градины
из закрытых глаз берёз.
Молчишь по старой памяти
под сиплый лай и вой,
но задохнётся в замети
бубенчик дуговой,
и в горние селения,
в глазок Богоявления,
еси на небеси,
вопишь: "Во утоление,
смоковницу спаси!.."
В белом платке вниз по реке
и в чёрном платке вверх по реке,
но закат всегда по левой руке,
а восход по правой руке.
Не дуди же в дудку старую,
похмелиться не зови,
не терзай больной гитарою!
От божественной любви
и костлявой нету зельица,
так и сдохнешь в оброти.
Осударыне метелице
всё равно, куда мести.
Всё наше хладнокровие -
уловка и условие
заведомой судьбы,
да и пройти по лезвию
на голову на трезвую
не то, что по грибы,
и как душа находится
по лезвию-то всласть,
помилуй, Богородица,
соломки дай упасть.
В белом платке вниз по реке
и в чёрном платке вверх по реке,
но смерть всегда по левой руке,
а жизнь по правой руке.
Уж намается, набредится,
нагудится в провода!
Глядь, а на небе медведица
чистит ковшик ото льда.
Тихо-тихо в белокаменной,
дым не дышит над трубой.
Огонёк в лампадке маминой
загорелся сам собой.
В случайности не веруя,
как пёс, в углу скулишь,
плюёт прогорклой серою
родная гладь и тишь,
что скатерть, в ноги стелется,
да в будни не поделится
мукою для просвир -
мол, где же взять весельица
на весь крещёный мир.
В белом платке вниз по реке
и в чёрном платке вверх по реке...
И Тьма всегда по левой руке,
но - Свет по правой руке.
1997
_^_
РУССКАЯ МОРЗЯНКА
В СОПРОВОЖДЕНИИ ТРЁХМИНУТНОГО МОЛЧАНИЯ
...предоставь мёртвым погребать своих мертвецов.
| | Мф 8:22 |
утащили колёса истории -
Не хватило чекушки
иль к технике был интерес -
нет колёс!..
лишь мышки-норушки,
поношенных лавров и роз,
жетоны к неведомой олимпиаде
да карта с флажками губерний.
встал паровоз-бомбовоз,
и не знаешь, скупать по сельмагам муку,
на упряжку пожарную ладить кишку
иль толкать его миром в грядущее сзади.
- Эс-о-эс!
Чёрных "волг"
полонез -
в балаганном и призрачном мире,
попивает салонная фальшь,
не сыщешь ни слова, ни гири...
не глядит и в ближайший овражек -
было поле широко
и око за око,
а стало шесть соток плюс-минус очко.
Не Сенькина шапка,
за вырезом лифа,
одному - нахлобучка Атланта,
другому - беремя Сизифа,
даже левому лаптю, что греет бока
за сугробом Сибири,
к московской доехать просвире,
между тем ни конька-горбунка,
ни, увы, росинанта.
да носит папашу не наша,
разыскать - только дров наломать.
А она, хоть с историей,
вот и чуешь её, как щенок,
и вслепую ползёшь без путей и дорог,
через тысячи вёрст и вовеки веком,
распростившись с любой бутафорией -
где заря востекает в игольную щель
мимо млечных дождей...
Русь, немеряная колыбель!
Ты кормила-поила своих лебедей
то отборным зерном,
но душа не пускала в тазу пузыри -
уж топиться, так только в кияне!
И во все времена,
под свирелку и вздохи ермолики
омутного соколики
по тридцать и три,
с Черномором и без,
и спасали дремотный незвылазный лес,
где шибало родимой поскотиной.
- Эс-о-эс!..
Выходить ли со дна?
Уходить ли, опять же, на дно?
Сколько раз победишь,
нахлебавшись отнюдь не вина,
столько раз проиграешь тому,
кто в высоком торчал терему
да штабную до блеска надраивал каску,
под грибами, играя в песочек,
и однако же, есть дураки на Руси,
что готовы остаться, пардон, без порточек,
но по-прежнему верят и в мамку, и в сказку.
разумеющий Sapiens Пёс
или Sapiens Бес, ренегат,
посторонняя в шерсти блоха?
а не ихнее "быть" там, "не быть",
"что же делать", "зачем огород городить",
"кто кого",
а уж "кто виноват" -
настоящий донос на себя самого!
могилу для матушки роет,
неофит на святых-то болотах
Небесное Царствие строит,
грозится, что всех переброет,
что Русь-де ворота откроет.
И она открывает, впуская в родные леса
мудрецов на ходулях, огни, голоса, кудеса,
и восточных бродяг разуменья -
горя нет ей, что нашему горе уму,
и на камне - камней не оставят каменья.
Кто подаст на протез?
Кто спроворит водицы живой,
чтоб хватило блудницам и мытарям?
и, атукая, взашей с земли
василисков поганых повытурим!-
Отвали от сосцов,
про грядущую манну не рцы,
не замай нас турецкой халвой
Но темна и пустынна дорога над бездною,
и не слышат трубы мертвецы,
что хоронят своих мертвецов.
Извелась, закатилась звезда!..
Тонны соли на раны, а надо бы перца.
что ни красть не желала, ни врать,
продавали отчизну на вес,
вырубали леса и дырявили горы,
где мы были?.. Да там, где сейчас, старина.
Только в поле одна лебеда,
только скрылась под землю живая вода.
Мир шатается, нет под ногами опоры,
нет опоры для русского сердца,
и в кровь пробрались холода.
Что же, братия,
снова кричать: "Демократия!"
и по крошке таскать со стола
неподсудного зла,
с кистенём в недокошенном рву
забиваться в траву
или выйти с открытой душой
с благословением?..
Не померк в небесах материнский платок.
Не ухичься, сыновнее сердце, паршой,
не уторься беззубым забвением!
Что у нас в арсенале?
Один только мат.
Мнилось дурням в пылу ретирад:
что ленточки к сукнам,
что сочный матюг нам -
всё едино, раз косточки русские.
И гляди-ка, каких только нету наград
на ворах, попрошайках и шлюшках,
уж иной пристегнёт и на грудь, и на зад,
с головы и до ног в побрякушках!
А у крепкого мата идея своя,
он орудие древлее, старше мушкету,
и в работе помощник, и между своими судья,
а в сраженьи ему и аналога нету.
Русский мат, ну-ка, полный вперёд!
Не стесняйся регалий,
лети впереди паровоза!
Восстановим истории подлинный ход,
не по рельсам - по грудам костей и навоза,
где не первый денёчек
блукает меж кочек
одичавший Sapiens Пёс,
и влача за собой оборвавшийся трос,
скоро взвоет уже без тире и без точек:
1994
_^_
ПЕРЕДЕЛКИНСКИЙ РЕ-МИНОР
Жил, словно как глядел кино,
авгур, очки втирающий.
Состряпать притчу? Семечки,
что в огород - козла!
Овражек в Переделкино,
кладбище подпирающий -
прижмёт плитою времячко,
и кончены дела.
Ан нет, бредут по мостику,
таращась на великие
надгробия под соснами
и малые кресты -
к Корнею, дальше к Костику,
потом к жене Маврикия,
и чёрта теша кроснами,
и в храм таща холсты.
На темы похоронные
отставить разговорчики -
прозреньям грош на практике
цена в базарный день!
Спешат часы перронные,
сплошные форс-мажорчики,
и дело тут не в тактике,
не в том, что думать лень.
Где, собственно, трагедия?
И ярость благородную,
и грусть-тоску похмельную
нам отказали всю -
не вымарать наследия!
Но ты себе отходную
поёшь, как колыбельную,
и больно карасю,
что пил вино, глядел кино,
и дланью был карающей.
кропал или молол чего
о смысле бытия -
овражек в Переделкино,
кладбище подпирающий -
от птичьего до волчьего
вот ныне часть твоя.
А ведь по сути дали-то
тобой еще не виданы -
то закрывались стягами,
то прятались во мгле.
Лицо слезами залито,
и звёзды зря раскиданы
над вечными бумагами
на стульях и столе.
Что ж, повздыхай над датами,
шугни кота блудливого,
как есть вся жизнь нелепица,
а времени в обрез -
авось, хоть с провожатыми
найдёшь себя, счастливого,
там, где овражком крепится
земля к стрехе небес.
1994
_^_
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БАБЫ ЛЁЛИ
Она меня молитвам не учила...
Меня учили трезво и сурово
смотреть на жизнь - отнюдь не мать с отцом,
а бабка-староверка, мать отцова,
с неженски-властным, замкнутым лицом.
Она, в кости широкая крестьянка,
что чтила только труд, сундук и спор,
держала деньги дома, вне сбербанка,
и под кроватью от воров - топор.
Она мне песен перед сном не пела,
наказывала жёстко и со зла,
я в синяках ходила то и дело -
рука у бабки тяжела была.
Ни веры мне, сама не очень веря,
не привила, ни речи русской, но -
тоску и ярость пойманного зверя,
что из капкана рвётся всё равно.
Я научилась боль сносить без звука
и никогда не плакала при ней,
вот только выживания наука
казалась мне предательства страшней,
и я тайком перегрызала лапу,
чтоб в лес уйти - пускай всего на трёх,
но на свободу, предоставив крапу
кровавому по следу падать в мох...
Я выжила. Но некого за это
благодарить. Она ещё жива,
кряхтит, не чает дотянуть до лета,
стирает, варит, шьёт, не видя шва.
Она меня по-своему любила
и любит, всё-таки родная кровь!
Забыла, как меня когда-то била,
однако та же едкая свекровь,
и матери моей простить не в силах,
что это брак второй - о Боже мой,
спаси меня хоть от родных и милых,
раз я в капкане у себя самой.
1993
_^_
ПКЭК-УОК ДЛЯ РОЯЛЯ-ЖИРАФ
В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ НА ЛИНИИ "МОСКВА-МЮНХЕН"
Ни письмеца. Мила тебе Европа,
а мы обрыдли, вот и весь секрет.
Так что важнее - сердце или жопа,
иль жопа есть, а слова "жопа" нет?
Да, кстати, оной пламенный привет
тебе вручить просила Пенелопа
при случае - она, как до потопа,
всё шьёт и порет строчки на просвет.
И более никто тебе вослед
под нашей рампой не глядит, Гамлéт,
где нет притопа - нету и прихлопа.
С оказией летит к тебе сонет
и двести грамм, за выслугою лет
утратившего вкус и цвет сиропа.
1998
_^_
ОПУС ДЛЯ ТРОМБЫ МАРИНЫ
НА ЗАТОНУВШЕЙ ПОДЛОДКЕ "МАКСИМ ГОРЬКИЙ"
Назвалось вратами ушко,
да скончалось на верблюде.
Нынче разве птичья тушка
в нашем водится сосуде -
ей, бескрылой, неизвестны
возвращенные на круги
ветры мира, шопот бездны,
вдох и выдох звёздной вьюги...
И лакей, и витязь разом,
белой глиной, красной охрой,
что ни час, пиши с экстазом
в судовой тетради мокрой:
"Кончен бал. Для простофили
здесь оставлены сугубо
ложка мёда в чахохбили
и в тазу четыре зуба..."
Раскумекав на ошибках,
где авось, а где Европа,
не ищи лазури в рыбках,
улетевших от потопа, -
лей слезу, справляй поминки,
пересчитывай наследство,
горстку света с треть овчинки
на весах второго детства.
Ты разграблен? ты низложен?..
Наконец-то ты свободен
от маневров и таможен,
расписаний, грязных сходен!
И не хочет сердце ёкать,
возмечтавши до развязки
хоть в музей пристроить локоть,
всяко кусанный в оттаске.
Будь хитрее Одиссея,
не прельщайся мерой малой -
и Гекуба, и Расея
подождут тебя, пожалуй,
не лови ворон над Критом,
не корми ушей лапшою -
отплывай с любым корытом
за Медведицей Большою,
под бряцание кимвала
отрывая хвост и душу
от земли, что променяла
небеса на эту сушу!..
2001
_^_
ТРИ АККОРДА
Забытый Москвою, плутающий Римом,
сквозящий в Париже, летящий за дымом,
за жертвенным пеплом, всё выше и круче,
твой голос опять из невидимой тучи
вдруг соколом падает вниз и без бою,
как ветер, уносит меня за собою.
Земля с высоты хороша по иному
и ближе обычного к вечному дому,
и бездны рычат, но ревут аллилуйю
идущему с факелом в темень былую, -
зажгу ли светец от оборванной речи
до нашей, никем не обещанной, встречи?
А эхо доносит: "За что там? кого там?.." -
и снова смыкается ночь над болотом.
и древо времён, чтобы нас объегорить,
роняет в ладони: "Вдругорядь! вдругорядь!.."
Спросить бы дорогу, да явь близорука,
и спит под колодою вещая щука.
Нишкни! под ногами лишь мёртвая зона.
И трут, и кресало сорока-ворона
стащила, и ежели без протокола:
- Чего тебе, старче?
- Обоз валидола.
19.10.1997
_^_
ДИВЕРТИСМЕНТ ПОД КИЛЕЧКУ НА ЧЁРСТВОЙ КОРКЕ
...тра-та-та на розовом слоне!
Что ж, коли ты пиит, пиши, забыв про стыд -
извозчик постоит, пока Сергеич бродит
по площади Страстной, и сам к себе спиной
строчит куплет вставной, и вся Москва заводит:
"Речка движется и не движется..."
Освищут? Ну и пусть! Оставь тоску и грусть,
и время наизусть учи - устроим спевку!
Под килечку налей и спой про журавлей,
и разом разомлей под песню-однодневку:
"Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный".
Пусть рифма и дурна, и лает на слона,
который, как луна, на небосвод всплывает,
но в мире всё, как встарь - за декабрём январь,
в России правит царь, извозчик напевает:
"Нам нет преград ни в море, ни на суше!.."
Вези же нас кривой дорогой мостовой,
извозчик ломовой, вези заре навстречу!
Петляет колея, стихи - галиматья,
гуляю нынче я, и я тебе отвечу,
что: "...если я усну, шмонать меня не надо".
Куда же нас завёз твой драный водовоз?
Ни девочек, ни роз, ни потного графина!
В каком-то тупике, забыв о рысаке,
ты спишь на облучке - задумался, детина,
"на пыльных тропинках далёких планет".
В потоке новых дней помянем же коней,
что были нам нужней, чем девочки и розы -
пошёл, пошёл! - нальём, и хором запоём,
пусть каждый о своём, смахнув салфеткой слёзы:
"А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер!"
Да, за верстой верста червонцы, как с куста,
летели в те лета - умолкни, дар Валдая!
И врежет, как под дых - когда-то молодых,
кто вспомнит нас седых, в турне сопровождая?
"Пара гнедых, только пара гнедых..."
1993
_^_
CЛОВОЕРС ДЛЯ ПТИЧЬЕГО БАЗАРА
(флажолеты)
Роковая звезда родового гнезда, вековая
духота и дремота, всё врущие календари,
и зевая ухабами, тянется в поле кривая, -
здесь бессильную пыль, что взмывает, грозу призывая,
приглашают на тур загулявшие нетопыри,
и - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.
Не хитри же с собой. Тишина, словно враг перед боем,
затаилась, и флаг в решето превратила картечь,
тучи бабочек липнут к отставшим обоям,
в небе скачут закаты с кровавым подбоем -
нереальность, готовая вспыхнуть и сжечь.
Осенившись крестом, прикорнёшь, и такое наснится.
Говорят, только если пора умирать,
возвращается в место проклятия птица.
Дом пропах отпеваньями. Вся королевская рать:
"Тишь да гладь!" - рапортует, и солнце с курями ложится,
с петухами встаёт, и - ать-два, ать-два! ать, ать, ать!
Стоит, мать-перемать, посворачивать головы курам,
и яйцо василиска на пробу испечь в очаге,
тур за туром вальсируя с пылью... Конец авантюрам.
Но хрипит и визжит в небесах, как не снилось авгурам,
покосившийся флюгер на ржавой железной ноге.
Он один-с в вышине, он по ангельской ботает фене-с!
Честь безумцу, который... Заткнись, малахольный урод!
Фейерверк надвигается вместе с потопом, и вот
разверзаются хляби, и падает огненный феникс,
раскалённые когти в агонии метя в живот.
Рай не жарче ли ада? Гроза, что идёт и клокочет -
матерь чистого пламени, что умирает внутри.
Прорасти во мне, семечко молнии, жги-говори!
Не допевший о вечном предательстве кочет
только вестник встающей над миром зари,
и - раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..
2001
_^_
|
