[Оглавление]


Фрагменты из романа "Vis Vitalis"



ЗНАКОМСТВО


Электричка дернулась и заскользила вдоль перрона, и вот уже за окном осенняя грязь, развороченные дороги, заборы, заборы... сгорбленные бабы, что-то упрямо тянущие на себе, солдатики, изнывающие от скуки у высоких зеленых ворот с красными звездами, скособоченные сараюшки, крошечные огородики - все это быстрей, быстрей, и, наконец, вырвались на простор. Следы городского беспорядка исчезли, деревья сбиваются в рощицы, рощи, всюду желтый отчаянный цвет - листья трепещут, планируют над черной землей, стволы просвечивают сквозь редеющую листву, но нет еще в пейзаже уныния и страха, не было ледяных дождей и утренних заморозков, репетиций зимы.

И молодой человек, который сидит у окна, его зовут Марк, тоже думает, что все хорошо, и будет удивительно интересно впереди. Когда исчезает это чувство, это ожидание, или предвкушение?.. Черт его знает, но в один ничем не примечательный день, а чаще утро - да, исчезает... а иногда оно медленно рассеивается, постепенно, и только случай натолкнет, и мгновенно прояснит, что на месте этого чувства пустота. Нет, еще можно жить, можно, и даже что-то интересное нам светит - завтра, на той неделе... но нет уже впереди безграничного простора, и света.

Этому мальчику лет двадцать с небольшим, он едет работать, а до этого учился. Ему сразу же повезло - с маленьким чемоданчиком опередил тех, кто с тяжелыми сумками и мешками, прошмыгнул к окну и смотрит теперь на проплывающий мимо пейзаж. Он хочет замкнуться в себе, отгородиться, он так привык. К тому же вокруг много грубости, и даже озверелых лиц. Вот, напротив, нищий с виду старик, в телогрейке и валенках, так и уставился, глаз не сводит. Пронзительные зрачки... Наркоман, что ли?.. Сейчас прицепится. Может, просто поговорить надо? Но для Марка каждый разговор событие, он не хочет сейчас, боится, что разрушится его блаженное вглядывание то ли в будущее, то ли в себя... а, может, в будущее в себе?.. Это не мысли - вглядывание, это видения, внутренние разговоры, какие-то сладкие ощущения, за грудиной, что ли? Точней трудно определить, но есть такое явление, и наука пока нема перед ним.

.............................

- Вы в П?..

- Да.

- Наука?

- Биология.

- А точней? - встрепенулся старик.

- Ну, вечность, парение... другие проблемы...

- Кто обещал, Глеб? - старик придвинулся вплотную, впился зрачками.

- Вы знаете Глеба?

И сразу не нужно стало ухищрений дорожной политики, между ними возникло что-то значительное, они сдвинули лица, связаны общим интересом; так разговаривают рыбаки, охотники - и ученые люди. Тут же возникли разногласия, старый оказался физик, а молодой - химик, и каждый считал, что основные проблемы подвластны именно его науке. Все дело в молекулах - таково мнение юноши - они везде, роятся, кишат, от их свойств и проделок зависит все в нас, и высокое, и низкое. Старый физик считает, что дело глубже, упирается в коренные свойства вещества. Он пытался проникнуть дальше молекул, но случай помешал. Банальный случай, в духе времени, тех жестяных голосистых будильничков, которые с детства нас мучили, кроя жизнь острыми зубчиками шестеренок: пришли за ним, увели, заперли на много лет.

Марк хочет сказать, что сейчас не так, но старик качает головой - "главного не понимаете, всегда было так, и будет, чуть лучше, чуть хуже... Для нас никогда места нет." Знакомые слова, подумал юноша, он их многократно слышал, но чем молодость хороша - многое мимо пропускаешь. Он ожесточен и не совсем справедлив, думает молодой о старике.

- Все у нас разговоры о высоких материях, с птичьего полета, - тот говорит с печалью в голосе, - а по сути мы маленькая точка в огромном деле.

Марк с ним согласен, идет великая борьба за истину, и каждый - малозаметный боец в своем окопе. Он произносит это с упоением, и не может понять грусти старика. Как одни и те же слова по-разному в нас преломляются...

.............................

Разгоряченные, они не заметили, как приехали. Последнее слово оказалось за стариком - "вы мне о деталях, а я о главном..." Нет, я о главном, подумал Марк. Возраст оппонента мешал ему проявить ту страстность и безаппеляционность, которыми он славился среди однокурсников. Собираясь, он продумывал сокрушительные аргументы.

Они вышли на длинный перрон. вскарабкались на переходной мост по ступенькам, обитым коварным железом. Марк представил себе, как падает - обязательно затылком!.. и внутренне содрогнувшись, отшатнулся от видения. И тут же вообразил снова, словно кто-то подталкивал его, подсовывал детали - быстро чернеющую кровь, отброшенный в сторону бедный его чемоданчик, он падает, раскрывается, и налетевший с грохотом и визгом встречный поезд размалывает фанерное тельце в труху, а намотанная на колесо рубашка машет рукавом и удаляется...

Он досадливо потряс головой - постоянно боролся со своим воображением, вредным для человека строгих знаний. Из-за своих фантазий он с детства был невнимателен к окружающему миру. "Тебе пора увидеть жизнь, как она есть" - говорили ему доброжелатели. Наука в конце концов исправит меня, надеялся он, в ней нет места бредням.

.............................

- Какая вечность, какой тут полет... - сказал старик, с высоты моста оглядывая местность. Зловоние вокзала на сотни метров убило растительность, только самые выносливые ростки чернели то здесь, то там. Старик стоял, пытаясь отдышаться - коренастый, в телогрейке с обожженным боком, вязаной шапочке и тупоносых разваленных ботинках. Марк подивился не столько его словам, сколько тоске, прозвучавшей в голосе. Сам он с молодым оптимизмом смотрел не рядом с собой, а дальше, и видел - стоят красивые деревья в желтом и багровом, в разгаре теплая осень... Совсем не время для тоски, подумал юноша, бедственное состояние жизни временно, а наши-то проблемы вечны!

Наконец, старый отдышался, и, размахивая руками, пошел вниз так быстро, что Марк забеспокоился, представив себе планирующую на рельсы телогрейку, беспомощную обагренную лысину... Опять! - он одернул себя, и, чтобы отвлечься, стал думать о своем новом знакомом, как досадно изменчив его характер, большой недостаток для ученого. Сам он ежедневно работал над собой, чтобы стать настоящим исследователем природы.

Они вышли на привокзальную площадь. Через нее были проложены мостки для тех, кто желал перебраться на противоположную сторону. Там чернел длинный широкий сарай с надписью - "клуб железнодорожников". Чуть в стороне от входа на полуметровом постаменте стоял вождь-лиллипут, пиджак его, штаны, голова и указывающая на Марка рука мерцали золотом, ботинки остановились на уровне живота прохожих, так что каждый мог заглянуть в невидящие глаза и погладить маленькую лысую головку. Карманный вождь, основатель страны дураков... - подумал Марк, но тут же одернул себя: перед тобой великие дела, а ты о глупостях!

Старик потянул молодого в темноту, к стоянке, туда не спеша прогромыхал грузовик с крытым кузовом и болтающейся сзади лесенкой - "это наш". Марк, старик и два молчаливых человека погрузились, в кузове оказались скамейки, намертво приделанные к полу. Тряхнуло, дернуло - поехали.

.............................

Неприветливым и даже страшным казался Марку лик этого огромного ничейного пространства. Грузовик едет, тьма сгущается, земля поглотила маленькую заводную игрушку, путники дремлют, несмотря на немилосердные толчки и прыжки, мотор дрожит, ревет, пучок света мечется, рыщет, выхватывает то здесь, то там немые картины, и тут же, указав, оставляет позади. Деревенский двор, крыльцо, кривые ступени, огонек папиросы, светлая рубашка, веранда - темна, женская фигура между светом и тенью... и все сразу исчезает - и крыльцо, и дом, и свет. Любопытство охватывало Марка при виде этих кадров немого кино - и тоска по случайно высвеченной, уходящей в темноту жизни. Может, живи я здесь, было бы лучше, спокойней, интересней... А может, здесь живет она, женщина из тех, кого видишь во снах и всегда расстаешься, средоточие всего, что так хотел встретить и не получилось: кто о счастье думает, кто о нежности, пусть мимолетной, кто спокойствия ищет... И не случайна эта тоска, ведь много такого с нами происходит, что впору задать вопрос - ну, почему?..

Почему эти двое избрали такой путь - случай или разумный выбор? Некоторые говорят - что нового в науке, она только объясняет нам то, что давным-давно существует, пусть не осознавая себя, но со спокойным достоинством. Именно, именно здесь встречаешься с новым знанием, возражают другие, что нового в литературе, в живописи? - все уже было, ненависть и любовь, смерть и одиночество. Вытоптан круг. Не считаете же вы интересными истории о вымышленных фигурах, так называемых героях? Стремление плодить их все новых, напоминает неуемную жажду художника-реалиста как можно ближе придвинуться к натуре. И что он в конце концов получает? - раболепное правдоподобие, "обманку", и пчелы садятся на искусственные, из холста и красок, цветы... Откуда возникает страсть к открыванию других миров, какой бес отрывает человека от созерцания собственных глубин, и бросает в пространство, которое к нему глухо и слепо?..

.............................

Дорога ринулась вниз, грузовик летел камнем, расшвыривая воздух, дух захватило... Но скоро притяжение опомнилось, прижало возомнившую машину к шероховатому асфальту, и начался мучительный для механизма подъем: мотор выл и стонал, и в конце концов победил - выбрались на купол. Высунувшись из узкой боковой щели, Марк увидел впереди только огромное черное небо и далекое мерцание звезд. Выше этого куска земли не было ничего на много километров, где-то внизу текла река, за ней пустынные леса. Здесь, на этом пятачке, в темноте спят люди, делающие самое высокое дело на земле.

Тряхнуло еще пару раз, и остановились. Зашевелились фигуры на скамейках, стукнула дверца, возник голос - "вылезай, приехали..." Перед Марком оказалось одноэтажное кирпичное здание. Гостиница. Нашли дверь, обитую рваным дерматином, отчаянно стучали, пока не зажегся в одном из окон свет, высунулась лохматая голова и сказала женским басом - " Чо, не видишь?.." При свете спички разглядели бумажку - "местов нет". Старик сполз с лесенки и молча наблюдал за отчаянием Марка. Потом кашлянул и сурово сказал:

- Вообще-то я к себе не приглашаю, но в данном случае... могу предложить чай и небольшой топчанчик. Не богато, но в тепле.

Марк, бормоча слова благодарности, пошел за стариком по сырой бугристой почве, поднимая вороха листьев. Прошли рощицу темных тревожно шумящих берез, остановились у края. Овраг, за ним угадывались очертания домов.

- Поверху короче, но трудней.

Что тут трудного, подумал Марк, увидев темную полоску мостика, висящего над оврагом. В глубине переливалась вода, время от времени раздавался кошачий вой и призывное мяуканье, овраг жил полнокровной жизнью... Они шли по длинным прогибающимся доскам.

- Здесь небольшое препятствие... - Старик обернулся, лицо казалось бледным пятном. - Я Аркадий Львович, лучше - Аркадий.

Вспыхнули сложенные вместе несколько спичек, осветили широкую щель: досок не было, только узкие, в стопу шириной, железные полоски, основа шаткой конструкции.

- Держитесь за перила, и вперед!

- Каждый день ходят, и досочку не положить... - подумал Марк. Словно угадав его мысли, Аркадий вздохнул:

- Каждый день по доске... тащу, кладу, а к вечеру исчезает.

И кратко, но энергично высказался, что по его мнению следует сделать с подобными людьми. Марк удивился - люди ставили столь небольшое имущество выше собственной безопасности. Действия же, которые предлагал Аркадий, показались ему чрезмерными, и неприличными. Странно, ведь по многим признакам интеллигент - одет плохо, много знает, не обращает внимания на внешнюю сторону жизни...

Сквозь кусты на том краю просачивался слабый свет - юная луна узким серпиком прорезала листву. Они сделали пять или шесть шагов и вышли к другому краю. Закричала разбуженная птица, за ней хором загомонили другие, заметались тени.

- Вороны... - заметил Аркадий, - люблю этих птиц.

- Что в них интересного, - подумал Марк, - летают просто, давно изученное явление.

Вошли в темный подъезд.

- Шесть ступенек, дальше по десяти.

Аркадий не стал тратить спичек, сверху распространялось слабое сияние. Марк поднял голову и увидел тот же стыдливый голубой серпик. "А крыша?.." - мелькнуло у него. Пройдя два пролета, уткнулись в дверь, щелкнул замок, открылась черная щель, резко пахнуло то ли ацетоном, то ли хлороформом. "Проходите" - и медленно разгорелся тусклый малиновый свет.

.............................

Марк сразу понял, как много для него сделал старик. Перед ним было жилье одинокого человека, устроившего домашнюю жизнь по своим законам, такие неохотно пускают к себе, одиночество ценят и защищают. Все было сделано руками хозяина или настолько преобразовано, что могло служить только ему. Очутись ненароком в этом логове посторонний, один, он и света зажечь бы не сумел, и воды вскипятить, и, наверное, умер бы от жажды в темноте. На самом же деле все было устроено удобно и разумно.

В кухне стоял крошечный столик, на нем умещалась пара тарелок, но больше и не нужно было. Сверху на длинный стержнях спускалась полочка, на ней стоял до предела обнаженный кинескоп телевизора, рядом лежали вывороченные внутренности прибора и отвертка для регулирования. Экран смотрел в лицо человеку, сидящему за столом, чтобы мог он, не отрываясь от еды, наблюдать события и по своему смотрению вытягивать и укорачивать лица и тела. Множество источников света притаилось в разных углах - крошечные, направленные именно на то дело, которым здесь привык заниматься хозяин. Зато общего бесцельного освещения не было - вытеснил кинескоп. К балконной двери прислонился мешок с картошкой, рядом пятилитровая бутыль с растительным маслом. Столетний буфет, заваленный старыми журналами, занимал всю стену. Среди периодики Марк заметил высоко ценимые номера "Нового мира" времен первой оттепели, из чего сделал вывод, что хозяин, несмотря на подчеркнуто пренебрежительное отношение к политике, в свое время следил, читал. Несколько раз в жизни все мы кидались читать, смотреть, слушать, но проходило, Осталась лишь память о лихорадочных ночных бдениях - "ты читал? - вот это да!" и пыльные корешки. Зато теперь снова все ясно, обожаю ясность, она позволяет вернуться к себе.

И сидеть здесь можно было в каждом углу - где старое кресло, где стул с рваной обивкой - вот здесь он ест, читает... а вот там завязывает шнурки; ему надоел и шершавый хлопок, и скользкий капрон - повеситься, пожалуйста, но не держит узлы - и он перешел на тонкую проволоку в красной и синей оплетке, зимой продевал во все дырочки, летом в нижние, чтобы не парилась нога... А вот и скамеечка, чтобы взгромоздиться на буфет, достать приборы, которые пылились под потолком...

Старик любил порядок и презирал грязь - не замечал ее. Люди делятся на два непримиримых лагеря - одни за чистоту, другие за порядок; говорят, есть гении, сочетающие и то и другое - не знаю, не уверен.

.............................

- Будем ужинать.

Старик копошился у плиты. Марк не возражал, день был голодный. Ужин оказался неожиданно роскошным - жареная картошка и полбанки сельди иваси в собственном соку. По-братски поделили корочку хлеба, потом блаженно пили чай, смотрели в окно.

- Это вам не город, вечером выйдешь - никого, поля...

Перешли в комнату, и там оказалась тоже интересная жизнь, которую Марк мог бы предвидеть, приглядись внимательней к одежде старика. Оборудование сапожной мастерской, и пошивочной... По стенам самодельные полки, прогибающиеся под тяжестью книг. Марк глянул - сплошь наука! Кое-где книги, не выдержав давки, перебирались на пол, на журнальный столик с двумя ножками, вместо третьей - стопка кирпичей, на диванчик с продавленным ложем...

Было тесно, душно, пахло машинным маслом и еще чем-то родным. Химией! Марку все это понравилось, он мог спать где угодно - в лабораториях, сараях, недостроенных домах, в общежитии - на полу, в спортивном зале - на засаленном мате, в колхозе - на охапке сена... везде, везде...

Старик сбросил книги с диванчика - " вот вам место", вытащил из угла старый плед, но в нем не было необходимости, гость не собирался раздеваться. Спать не раздеваясь ему приходилось так часто, что стало привычкой. Он ничуть не удивился, что нет простыней, наволочки и прочего - зачем? Ему было хорошо здесь. Тут же стояли стул, стол...

Я мог бы описать это логово обстоятельней, но думаю, что совершу бестактность. Старику неприятен чужой взгляд, и потому опускаю многие детали жизни пожилого и неряшливого человека. Закрытые двери надо уважать, и в жизни, и в прозе. Но вот то, что за этой тесной комнатой была вторая, я должен упомянуть. Марк тоже заметил узкую дверь; похоже, раньше здесь была одна большая комната, а стало две... Старик присел, задумался. Марк на диванчике, они молчат.

Он так живет, потому что понял - не будет дарового супа, подумал Марк. Еще в Университете, когда юноша дневал и ночевал на кафедре биохимии, продираясь к своим молекулам, он так представлял себе счастье: бесплатный комбинезон и миска супа каждый день. И любимое дело без всяких ограничений.

- Почему дыра в крыше? - спросил Марк, вспомнив голубой лик в лестничном пролете.

- Переделки... - Аркадий ухмыльнулся, - надстраиваем этажи на старый фундамент, говорят, дешевле.

- А Глеб здесь?

Аркадий опять ухмыльнулся:

- Здесь, здесь... - как ребенка, успокоил он Марка, - спите.

И, тяжело поднявшись, вошел в узкую дверь, потом высунул голову:

- Дверь захлопните, я уйду рано.

Марк осторожно лег на диванчик, ноги в ботинках положил на возвышенность, ограничивающую ложе, вытянулся, вслушался. Поразительная тишина в этом доме, в городе, только птица иногда вскрикнет спросонья, да в стене зашуршит мышь. Почему Аркадий усмехнулся, когда я спросил о Глебе? Кто он сам в науке, я не слышал о таком... Совсем не важный, не чопорный... нервный какой-то... Живет в нищете... Он хотел обдумать свой завтрашний день, как обычно делал, он всегда с нетерпением и радостью думал о будущем дне... но усталость подкатила, и он заснул, так и не сняв ботинок, не погасив свет, и тут же увидел, что идет по полю, на плече несет мешок картошки, и думает - теперь никаких проблем, и комбинезон на мне, хорошо...



Следующий фрагмент: Юность Марка
Оглавление




© Дан Маркович, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]