ОБЖИВАЯ ВРЕМЕННЫЕ ПЕТЛИ
О книге Бориса Кутенкова "память so true". -
М.: Формаслов, 2022
Борис Кутенков, несмотря на "герметичность" его стихов, в московской литературной среде на слуху: составитель мемориальной антологии "Уйти. Остаться. Жить", организатор и ведущий поэтического проекта "Полет разборов", редактор нескольких известных изданий. Но если вы откроете стихи Кутенкова, не будучи литератором или сколько-нибудь читающим человеком, вам будет трудно – нужен серьезный литературный бэкграунд. Его поэтическая речь организована таким образом, что каждое слово или фраза сами по себе являются "пучками" смыслов.
Такой способ говорения сближает поэтику Бориса Кутенкова не только с известной троицей метаметафористов (А. Парщиков, А. Еременко, И. Жданов), но и с модернистской поэзией начала ХХ века – особенно с Мандельштамом, Цветаевой, ранним Заболоцким. Первое, что отмечаешь, читая стихи Бориса Кутенкова, – это не просто эксперимент, но эксперимент на уровне жизнетворчества. Получится ли сказать что-то среди шума уже сказанного?
Пятый поэтический сборник "память so true", вышедший в 2022 году в издательстве "Формаслов", втягивает в этот эксперимент прямо с обложки. На ней изображен дом с двумя балконами, решетка второго приглашает в путешествие за невидимую дверь. При внимательном рассмотрении картинки становится ясно, что здание и первый балкончик с дверью находится под землей, верхний этаж с решеткой балкона покрыт почвой. Что все это значит – читателю предстоит разобраться.
В названии игра на омофонии: английское so true ("так верно", правда) – и русский глагол будущего времени – "сотру". Память, над которой человек вот-вот совершит действие. Смахнет пыль с томиков в книжном шкафу или "очистит" жесткий диск компьютера. Двуязычное название, подобно скандинавскому уроборосу, нивелирует само себя: "память есть истина и правда" – "память сотру".
В сборник вошли стихи 2017-2021 годов. Здесь всего 29 страниц, три раздела: I. Человеку и саду его; II. Пэчворк; III. Вариации. В каждом из разделов есть мини-циклы с посвящениями ныне живущим или уже умершим друзьям-литераторам, некоторые стихи автор предваряет эпиграфами, что расширяет и без того необозримое интертекстуальное пространство.
Сохраняя в поэтической строке дорогие имена умерших и живых поэтов – Татьяны Бек, Людмилы Вязмитиновой, Бориса Рыжего и Дениса Новикова – Борис Кутенков находится в постоянном диалоге с ними. Поэтическое пространство превращается в спиритуальное: все они – в словах и за словами, как духовные субстанции – живы, бессмертны.
где каждый близкий с рождества под дулом невозврата
и с детства вычерчен асфальт: вот нолик, вот беда, –
не надо уводить, язык, потерянного брата,
вести ко мне по кольцевой в прицельное "сюда";
Однако во многих стихах этой книги проскальзывает мысль о хрупкости такой связи: "сорвать бессмертье так легко как мудаку дедлайн". Хрупкость эта проступает даже на уровне лексической эклектики: бессмертье соседствует с дедлайном и мудаком, но становится каким-то не натуральным, тускнеет и одновременно превращается в примету времени.
Вообще, на фоне слов-маркеров современности и голосов умерших поэтов, в этих стихах еще и играет неумолчное радио на волне Ретро.ФМ. В авторскую речь вплетаются строки из песен Д. Тухманова, И. Дунаевского, В. Цоя, А. Пугачевой и Ф. Киркорова. Есть даже стихотворение с посвящением Юлии Началовой. Критик и поэт Александр Хан в рецензии на этот сборник Кутенкова высказал мысль, что образ этой певицы, "уникальный своей светлостью и впоследствии не повторимый никем, невозможный на эстраде, драматически сопряжен с окончанием XX века" 1 .
Однако образ этот становится у Кутенкова не только метафорой окончания века. Ностальгические отсылки к музыке подчеркивает реальность, в которой произошла глобальная подмена: даже песни, в которых были смыслы и гармонические созвучия, сейчас вытеснены попсой без голоса и слуха, "музыкальным продуктом". Вместо архитектуры – пластиковые тетрисы новостроек, Киркоров читает рэп, Пугачева – исполнитель, фактически запрещенный в стране, Началовой нет в живых.
щёлкнешь пультом – ни века, ни девочки нет,
только лёгкая ранка на теле:
ночь. аптека. подлёдная рябь эмтиви.
и нетварный фонарь, подменяющий свет,
нам горит – молодым и артельным
Но память, как и ум, – штука коварная: искажает факты, подкидывает выдуманные воображением события, чтобы вспоминающий осмыслил себя в прошедшем так, как ему удобнее, это уловки психики, свойственные всем. Эдакий мысленный Пэчворк – еще один центральный образ в книге. Именно бессознательное (в случае со стихами Кутенкова скорее юнгианское, чем фрейдистское) и выступает источником поэтической речи:
преображённая речь-полынья,
честное дно, письмена темноты
Отсюда частый мотив – "мысль изреченная есть ложь". Проговариваешь ощущение или эмоцию, и вот уже переврал, исказил. По мысли Кутенкова, "выпущенное" наружу слово застывает, бетонирует искаженный смысл "до каменных джунглей в твердеющей ране речи". В стихотворении с посвящением поэту Николаю Васильеву Кутенков даже изобретает окказионализм: "известковоязыкий".
Единственный способ высказать внутреннюю правду – предельная честность.
Это и есть самое болезненное. Поэтому (и тут явная смычка с Цветаевой) рот – "твердеющая рана речи".
И, несмотря на то, что от этих стихов ощущение такое, будто автор говорит сам с собой и изредка с поэтическим сообществом, не беря в расчет непонятливого читателя, именно такая организация речи совпадает с внутренним исканием, отражает и обнажает, буквально выставляя поэта без одежды и кожи на "трансцендентальный" ветерок. Перед самим собой притворяться нет смысла, как перед Богом, в диалоге с ним. В этой книге очень много стихов, похожих на молитвы в одиночной камере.
а давай по-простому, без тяжбы: спаси, не тронь,
как мужик с мужиком – чисто сделка: спросил – ответил
Есть ли зримый создатель, а не разлитый – "маслом легчайшим" – во всем на земле (маячит Аннушка с разлитым маслом и внезапной смертностью человека)?
Одиночество – один из ведущих мотивов в книге "Память so true". Отгороженность самим фактом самоанализа, нахождение не здесь и сейчас, а то в прошлом, то в будущем, – делают настоящее в этих стихах неким словесным фоном, отражено оно только слэнговыми словечками (дедлайн, мудак, кэпс и т.д). И Бог здесь, хоть и одухотворяет каждую частицу, – не заботливый родитель, а скорее просто энергия в пантеистском смысле:
а срослись позвонки не от долгой дороги к Тебе
не от времени не от побед
от латанья дыры одиночной
Это самоустраняющийся творец, который не в ответе за человеческое зло и за поступки человека в принципе:
бологое, будённовск, беслан и беда,
бог, который всегда не при нём
Стихи эти, несомненно, обращены не вовне, а вовнутрь, и весь образный поиск их там, в прустовском саду расходящихся тропок, отсюда и название первого раздела книги – "Человеку и саду его". Лирический герой Кутенкова (здесь и во всей книге) при этом честен и по-детски распахнут миру. Кажущаяся сложность здесь не выглядит как внешний прием (многие современные поэты любят говорить сложно о простом, только готовя читателя к высказыванию личностной правды).
За витиеватостью речи проступает сентиментальность и сопутствующий ей образ ребенка. Психические процессы, протекающие в бессознательном и становящиеся гумусом кутенковской поэзии, даются просто. Мы в детстве так показывали "секретики" под бутылочным стеклом – фантики, сухоцветы, монетки. А он так показывает душу.
проступает осколок из детской руки,
что на небо внезапно пророс
Вдумываешься и ощущаешь родство, но чтобы вдуматься – нужно совершить усилие, переключить сознание.
В попытке высказать себя, дойти до сути ощущений, выговорить невыговариваемое, зная, что изреченное – ложь – заключается главное противоречие всей книги. Здесь вообще многое идет от сознания дуальности, противоречий, на которых и стоит наше бытие: жизнь и смерть, любовь и ее невозможность, плоть и эфир.
В смерти всегда есть росток жизни, перерождения. Отсюда метафора сада, цветника:
а саша, ставшая зерном, уже проросшая внутри,
зовёт: на ад и волнолом смотри, отец, смотри,
на этот луч из ясных глаз, бегущий на кровавый лёд;
земля, отторгнувшая нас, в ночном беспамятстве цветёт
Вообще, пространство в стихах Бориса Кутенкова напоминает временную петлю из книги и одноименного фильма "Дом странных детей Мисс Перегрин" Ренсома Риггса. Одухотворенный мир, где творец разлит в природе, как масло. Любая вещь, понятие и ощущение имеют обратную сторону, как медаль. В мысленном лесу, как в лесу дантовском, у одного костра сидят мертвые и живые поэты:
сидит шаламов у огня, весь в нимбе голубом,
колымский свет над ним поёт о том, как не проси,
и зэки слушают на взвод, транссиб и новосиб
Речь объединяет всё и вся, она же искажает истину. Слово, как рыба, пойманная на крючок под песню "Наутилуса" "Прогулки по воде". Православная символика и пантеизм. И человек, стоящий "в земельном разломе", – и живой, и мертвый одновременно. Такое возможно только в поэзии и это та спасающая от быта дополнительная реальность, созданием которой и занимается подлинная литература.
- Смотрите также: Борис Кутенков в "Сетевой Словесности"
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Александр Хан // Во тьме Большого Невзначая (о сборнике Б. Кутенкова "память so true") – Формаслов, 2023 г.
© Марина Марьяшина, 2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024.
Орфография и пунктуация авторские.