[Оглавление]



*




БОГ – ЭТО ЖЕНЩИНА

Продавала ландыши в ноябре, делала рогалики с шелковицей и черникой,
Танцевала на семинаре и изучала диалектику в ночном клубе.
Тот, кто пьёт кофе, думая только о кофе, уже великий –
помнила в мире целей и честолюбия.

Как только май – разливала в маленькие банки варенье из одуванчиков,
Когда одиноко – табу на старые переписки и Земфиру.
Знала, что неуважение не стоит ни одного мальчика
и кропотливо построенного с ним мира.

Плавала в бассейне брассом и баттерфляем,
Прятала то самое кружево под одеждой;
Взял бы кто-нибудь тяжесть её выбора – сразу б оказался невменяемым.
а её хрупкие плечи всё выдерживали.

Потому что становишься сильнее, когда научаешься что-то впускать в себя
(Это не Данко, это гораздо хуже Данко):
Раз оступишься – и будешь ползти, сипя –
гладя на коже рытвины, а не ранки.

Но заживает только тогда, когда сам
обнимаешь раненых,
Когда протягиваешь к ним пальцы свои бескровные...
Иногда твоё сердце казалось тебе слишком маленьким
только оттого,
что оно огромное.

Это спела не Ариана Гранде – это мир спел, когда был ещё совсем крохотный.
Это не брибри шептали, когда выбирали себе старейшину,
а во время грозы, я сама говорила с громом, и

Бог – это точно женщина!

_^_




БОЛЕЕТ БАБУШКА

Я худая и некрасивая.
Мне семнадцать, болеет бабушка.
Нужно только собраться с силами,
Нужно только со... Да куда уж там?

Театр малый. Гигантская – Сретенка.
Красный след на кофейной пенке.
Неужели она – то, что едет к нам
И везёт свой шрам на коленке?

Неужели она – электричество,
Сеть нейронов, пластичность мозга,
То, что больше всего боишься, и
Сфабрикованный вечностью возраст,

Если бабушка – это атомы,
Совокупность, удачный случай,
То тогда что мне сделать правильней?
Как помочь мне бабушке лучше?

"Ты поела?", "Родная, не холодно?",
"Из окна по ногам не дует?",
Тычет космос проворным оводом
В золотые небесные дуги,

Неужели она – чек, аптека,
Бледно-розовый крем для эклеров,
Эти мелочи в человеке,
Стыд, напрасное чувство меры,

Где тогда моя бабушка, где она?
Мы – помехи, мы – искры, мы – даты.
Те, что бесперечь ищут демона,
Чтоб за демона быть распятыми.

У меня
     в руках
          всё рассыпается,
Будто нас никогда и не было,
Млечный путь замирает и скалится
На Москву забинтованным гребнем,

Узелок из Калужской линии,
На запястье метро завязанный,
Мы-то думаем, мы – единое,
Но мы – время, мы – ссоры, мы – фразы.

Я – карельское озеро Лямбушка,
Под ногтями кипящий страх.
Но я знаю: болеет бабушка.
И я лягу в её ногах.

_^_




ОН КАЖДЫЙ ДЕНЬ ВЫБИРАЕТ БЫТЬ БЕЗ ТЕБЯ

Он каждый день выбирает быть без тебя.
Когда идёт от Курского до Покровки,
Когда стоит на Славянском бульваре в пробке,
Застёжку от ветровки своей теребя.

Пока ты прижимаешь к себе кровать,
Он каждое утро делает этот выбор,
Пока ты проводишь экскурсии в Питер и Выборг,
Он там, где хочет – где выбирает спать.

Он каждый день стреляет – и наповал.
Когда покупает в Кэбэ свой дурацкий сникерс,
Когда говорит, почему ему нравится Диккенс,
Которого по-прежнему не читал.

Ласкается безмятежность твоих мытарств.
Он ключ повернул, как будто бы ты не слышишь.
Он выбрал каждый январь не ходить по крышам
Подземных, подасфальтовых государств,

Не трогать твои рыжие ниже лопаток
Ладонями, шершавыми, как заря.
На маленькой руке не любить отпечаток
Колечек из эбонита и янтаря.

Он выбирает. За то, что всё дело в нём,
За то, что предпочитаешь нежность земному,
За то, что он сам считает совсем по-другому:
И в жизни вовсе не главное быть вдвоём.

Проводишь концерты, завариваешь тимьян
И чистишь от незнакомцев свои соцсети.
А он каждый день выбирает быть без тебя.
Не самый ли это веский ответ на свете?

_^_




ПОЧЕМУ ТЫ ТАК БЫСТРО ПРОШЁЛ?

Почему ты так быстро прошёл? Совсем как простуда.
Не успела я купить Терафлю и ромашку,
Этот крестик – тебя – мне больше не нужно донашивать,
Перепрятывать перед речкой в штаны. Отовсюду

На меня не бросаются вывески нашей кофейни:
Для меня она теперь бестелесна, как слово,
В ней любая история может случиться снова
И впечататься в стены и даты. Прямолинейны

Фенечка, кипяточный снег покрывала,
Ямочки чёрной футболки хлопковых щёк,
Варежки, крем для рук и что-то ещё,
И тебя мне наконец-то ни много ни мало.

А на коврике в ванной наледь и гололёд.
Как налёт на эмалевой, раненной вилкой, посуде.
...Нашей, конечно, уже никогда не будет –
Но до чьей-нибудь обязательно заживёт.

Ты прошёл. И от этого радостно, как от ёлки,
И шнурок от креста не царапает и не трёт,
Лишь с комода глядит в пустотелый дверной пролёт.
Я такую же дырку ношу у себя под футболкой,

И от спелого тела остался один огрызок:
Только тени для век и звёздочки на колготках.
Солнышко, вдруг у нас получилось вот как:
Может, ты был Бог, а я тебя – в чёрный список?

_^_




КАК НА СОБАКЕ

А на мне всё заживает, как на собаке:
Прозвища, сны, ножевое, как стёршийся ладан,
Что теперь лишь подтёк на свитере цвета хаки,
Про который я всем говорила, что это помада.

Я полярник. Я работаю – за разлуки.
Каменистые пляжи с галькой цвета хурмы
Я меняю на корявые драные руки,
Деньги и шрамы, серые от зимы.

Лицемерно считать, что везде выживают сильнейшие.
Выживают те, за кого никому не обидно.
Написать бы на теле краской о том, что я женщина!
Жалко, в рабочей куртке не будет видно.

Буду сворачивать письма (тебе, конечно)
В спиртовые салфетки, измазанные в крови –
Если проговорюсь про свои увечья,
Папе о них, пожалуйста, не говори.

Под надменным полярным днём горизонта ворот
Входит в горло, чтобы ныть внизу живота,
Проболтать бы об этом до ночи с кем-то, кто дорог,
Но живот, в котором вечная мерзлота,

Ждёт, как голодная сука, прожилки и кость.
Жизнь от "ещё чуть-чуть" до "ещё чуть-чуть" –
То, что навсегда убивает женственность
И оставляет только впалую грудь.

Нам завидуют – зря, посвящают песни – впустую,
Фантазируют, что у нас стамбульский закат.
Пусть попробуют, чувством дома с нами рискуя,
Продержаться хотя бы несколько смен подряд.

...Где-то, в Мичуринске, ты повторял, что сложится,
Что я глупая, что мешаю твоим делам;
А я помню, как открывала печенье ножницами,
Но рассекла себе кожу напополам,

И застаивалась жара меж дверных пролётов,
И завидовал месяц торшерному полукольцу,
Ты сидел у нагретой духовки вполоборота:
Из тебя сочилась гниль и текла по лицу.

Загружу панихиды и крики косаток в плеер,
Будут палатки расставлены, как скиты.
Если я заживу подальше от севера,
Обещаешь, что тогда заживёшь и ты?

Небо, как бесцветная хилая девка
Без колен и локтей, запечатанных синяками,
Демка потерь, сожалений пятнистое зеркало,
Атом минут – неточащийся синий камень.

Пахнет ребёнком и мёртвой забитой рыбой.
Мы не воду, а запах смерти носим тазами.
Каждый полярник – просчёт, опрометчивый выбор,
Псина с опалёнными горем глазами.

А на мне всё заживает, как на собаке:
Прозвища, сны, ножевое, как стёршийся ладан,
Что теперь лишь подтёк на свитере цвета хаки,
Про который я всем говорила, что это помада.

_^_




МЫСЛЕПЕРЕВОЗЧИК

мой милый мальчик,
твои верные ответы на семинарах (пусть и не бывает ложных и верных ответов),
зачёты за коллоквиум и улыбка у преподавателя на лице
не спасут тебя хоть за дюйм, хоть за милю, хоть за полкилометра,
от злосчастного попадания под прицел.

захочешь – напишешь самый обворожительный диплом с идеями, колющими помощнее лезвия;
создашь что-нибудь стоящее; встретишь истого, беззаветного друга.
но какой в этом толк, если в мире остался хоть кто-то, кто рядом с тобой почувствовал себя бесполезным,
и при мысли об этом корчится от испуга?

ты, конечно, проанализируешь все свои ошибки, и усилием воли через несколько лет уже точно станешь
искренним и достойным человеком с приставкой "-мета".
но моральные ценности – это не про то, какие конкретно поступки ты совершаешь,
а про то –
что ты сам
чувствуешь
при этом.

я когда-то действительно хотела класть ладони на твои плечи,
не сомневалась в твоей надежности и правда думала, что ты мой единственный.
я не знала ещё, что ты меня так искалечишь,
и убегать придётся будучи при смерти.

грош цена тому, какое, полное горя, ты сейчас делаешь лицо:
после тобой дозволенного оно не в счёт.
оказалось – может быть тем ещё подлецом
тот, кто не предаёт,
не клевещет,
не лжёт.

что толку от того, что ты мне сейчас скажешь,
ложного ответа на это – нет.
ведь единственное, что, когда мы станем сухими листиками, останется действительно важным –

какой мы вокруг себя
излучали свет.

_^_




И ЗАСУНЬ СВОЙ ТРЁХСТОПНЫЙ ЯМБ

И засунь свой трёхстопный ямб
В сигареты/работу/футбол.
Если хочешь любить меня –
Вспомни, где ты и что запорол.
Что за этим враньём гоняться:
(Где написано – всё сожги)
То, что женщины любят теряться,
А потом, чтобы их нашли;
То, что женщины любят ушами –
Эти книги – полнейший вздор!
Лучше сделай, чтоб мы решали
Все вопросы без мелких ссор;
Чтобы если я что-то забыла,
Всё равно была самой лучшей.
И тогда ты будешь мерило/
Мой Хозяин/Любимый/Лучик.
Потому что любовь не в ямбе,
И в катренах она едва.
Ведь любовь – это в душной яме
Забывать плохие слова
И не помнить,
не помнить жертвы.
Любишь – делаешь просто так.
Это вместе бросаться в жерло,
Где Христос оставил бардак.
Выбрось груды метафор острых,
Амфибрахий скорей засунь...
У поэта – экстаз подростка,
Написавшего слово х*й,
И отбрось все свои "до завтра",
Вечность/кровь/языки огня.
Твою мать, приготовь мне завтрак!
Если хочешь. Любить. Меня.

_^_



© Полина Михайлова, 2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]