СОМНИТЕЛЬНЫЙ АВТОГРАФ
ПОЭТУ
Там, где ты жил, давно теперь музей,
а музыкальные сады заполонили сойки.
Все рукописи высохли уже настолько,
что тишь да гладь вокруг. Да Элизей
стремится воссоздать докучный библиограф,
взяв на глазок оптический дымок
твоих непоправимо сирых строк,
но получает лишь сомнительный автограф.
В полон не сдать, не взять. Не сделать артефакт.
Вот тут и начались тогда аресты:
из букв, словинок, аффиксов отвесных,
в знак извлеченья смыслов для зевак.
И полумрак соринок этих тесных,
трудяг неимоверных хор и сип
замуровал старательный Лисипп
в образование мучных музеев местных.
А ты? Ты отложеньем стал настолько речевым,
что духами ручья на дне твой силуэт храним
и тень стрекоз над ним скользит и ускользает...
_^_
* * *
Меркнут знаки-препинаки
над долинами равнин.
От Киото до Итаки
шаг насколичко один?
Былка – пылкая кобылка –
цокольным проскачет днём.
Завернём-ка... Заверни-ка.
И упомним, и поймём,
что за знаки-препинаки
там мерцали высоко,
неприметны и инаки
так далёко-далеко?
От лихих метеостанций
повернём-ка на дымок.
Пулевых протуберанцев
полон бок. И видит Бог:
из банального финала
извлекаем лёгкий свет.
Ну и что. Тебя так мало.
А меня и вовсе нет.
_^_
* * *
Во имя благого глагола
Мы синтаксис вскроем тоски
И речь наша станет сурова,
Как в штофе полтавском полки.
И вылетит чудная птица
Как раз к середине Днепра –
Кириллица иль ГлаголИца,
Рифейная птаха добра.
Из плевел мы вышли посконных
И, как заколдованный лес,
Лежим на ладошке по зёрнам,
Покуда глагол не воскрес.
Ведь мы – извлеченье из правил –
Охотимся на пустяки.
Нас всех Баратынский поправил
Во благо глагола тоски.
_^_
ЖАК
Жак за балконным стеклом
Курит о том и о сём...
Хочет пойти на работу,
Хочет большую заботу:
Снег за окном разгрести,
Сонную муху спасти,
Выстроить праздничный ужин
Из пузырьков и жемчужин.
Жак надевает пиджак,
Жак надувает рюкзак.
Чтоб улететь налегке
К речке своей – Бре-ке-ке.
_^_
МОЙРИЧЕСКАЯ ГОНЧАРОВА
Мне лахтинские музы говорили,
Что Гончаровой, может, вовсе нет.
Но линии её автомобилей
На все трамваи проливают свет.
Где полумгла-полурассвет докучный,
Сплетает кисть невидимую нить.
За полотном гуляет ветер тучный
И обещает луч перекроить.
Разбился месяц молодой и ясный.
Архангелами пляшут небеса.
А там – она! – разводит музам краски.
И размывает линии лица.
_^_
* * *
ты слышала слова опавшей ели
она роняла иглы и слова
и масло истекало из ствола
и янтарём сугробины гудели
как будто ты их на вечер звала
и приглашала встать из-за стола
лазурь. февраль. всё холодно и страшно
и далеко слетают в этот свет
все голоса и заводи планет
шумят как ель и крошатся вчерашно
всегдашно повторяя звука лед
переходя то в сад то в менуэт
_^_
ФЕТ БЕЗГЛАГОЛЬНЫЙ
Вечер. Старая камора.
Свет, каких и нет.
И бредёт вдоль косогора
Безглагольный Фет.
Вид из позднего окошка,
Тронутый слегка
Увяданьем. Села мошка
В чашечку цветка.
И такое расстоянье
До небесных домн...
Вечер. Фета колыханье
В воздухе сыром.
_^_
С ТОБОЙ
Дитя моё, не тай во тьме густой,
Я за тобой пойду в любую ночь и глину.
Любовью убаюканной такой
Я обниму тебя и не покину.
В какую б убыль нас ни повело,
С какою болью нас бы ни смешали,
Я весь в тебе, пока ещё светло,
Ты кровь моя, пока ещё живая...
_^_
ИМЯ НА СНЕГУ
Возле лисьего стана
Стынет заячий след.
Только сны и катана,
Только имя и снег.
_^_
ПРОСТИ
Прости, но на грани ухода
слетает с небес тишина.
И яблоко тает из мёда.
Ты здесь остаешься одна.
И я засыпаю к ребёнку.
За ночь утекает река.
Тихонько прилягу в сторонку.
Мы спим.
Нас не видно.
Пока.
_^_
* * *
трудилась ты над аглицким письмом
и расстоянье было расставаньем
какой-то вечер и какой-то дом
с трудом переиначивал звучанье
букв L и А. грамматика письма
сужалась так что было больно слышать
как не звучат любимые слова
а лишь молчат смеркаются и дышат
_^_
В ПОТЬМЕ
Ты уедешь, и будет зима.
Будет снег засыпать в половицах.
И наступит большая потьма,
И забудется. И не приснится.
И заблудится сердце в горсти,
И откроется. Нет. Растворится.
Ты уедешь. И будет мести,
Вдоль по улице черной клубиться.
Потайные пройдут облака,
Всё сомкнётся навеки в ресницах.
Я с тобою побуду пока...
Ты уедешь... И это случится.
_^_
* * *
Пока склоняют падежи
свои извечные предлоги,
побудь со мной и не дыши
таким склонением немногим,
таким буквальным и сырым,
во все глаза небезупречным.
На нас лежит осенний дым,
и мы пропахли им, как свечи.
И мы пропали ввечеру,
считая капли лобовые,
склоняясь так – пером к перу,
плечом к плечу... едва живые.
_^_
ПРОСРОЧЕННЫЙ ЯЗЫК
Поставил последний обол на вернейший туз.
Я, верно, оболтус – любимец нескромных муз.
Они мне пророчили вантуз на каждой моей строке,
а вышел большой обмантус. И в жизни, и в языке.
Язык – это вечный казус. Просроченный мой язык...
А вот за окном проказы – тишайшей воды блицкриг.
Какие лежат здесь карты стратегий и контратак!
Как будто опять я в Спарте: веду полыхающий танк
на вражеские когорты, оболтус – любимец снов.
А жизнь меня в микроскопус рассматривает, как улов
глаголов, причастий, точек, скопленья туманных слов,
разметанных оболочек и песенок про любоф.
Пойду, загляну в сервантес. Там спрятанный мой кредит –
ночные доспехи скальда: котурны и кондуит.
Пойду, заварю, оболтус, микстуру моей строке,
настоянную, однако, на книгах и коньяке.
_^_
МЫСЛИ ВСАДНИКА
Так-то, конечно, хотелось бы мне
в лес ускакать на потёртом коне.
Между прекрасных его дочерей,
в мраке ночном среди рифов и рей,
виселиц, падчериц и земляник
мчаться венчаться с принцессою вик,
ивовых прутиков и сухостоя,
под стременами почуяв плохое
зрение лютика, сердце медведки,
лбом рассекать паутинные сетки.
В тьму гробовую, где нет у любви
свадебных маршей и прочей ерни...
В ту закадычную полость тумана,
в споры сырые из влажного срама,
в артиллерийские жерла грибов,
в ягодных пагод пехотную кровь.
Ветер сырой сквозь себя пропуская,
пади и топи пересекая,
чтобы слезилось и меркло в глазах.
Едкого пороха пепельный прах
из-под копыт поднимать на поверхность,
храпом и топом взметая окрестность.
Всадником быстрым, мучным и тверёзым
Таять в орешниках, рощах, берёзах.
Так бы хотелось быть воздухом лётным,
невыдыхаемым, неприворотным.
За поворотом бы ахнуть в потьме
так бы хотелось, конечно, и мне.
_^_
* * *
"Сейчас сотворим и покурим", –
Сказал и устало вздохнул. –
"Так много космической дури
Я в это творенье вдохнул.
Так много, что им и не надо.
Пусть будет светить иногда
В волшебную мглу листопада
Лесная ночная вода.
Они повздыхают на небко
И божью коровку спугнут.
И все ожидания редко,
Неправильно сбудутся тут".
И вот от такого "покурим"
Плывут до сих пор облака.
И аурум тонет в лазури.
И в звёздном укропе река.
_^_
СОСЕДСКАЯ "ВОЛГА"
Соседская "Волга" стоит за окном и не тонет
В ночных колыханиях и вечнозеленой грозе.
Мои светляки сигаретные гаснут и мрут на балконе,
И кофе парит и стремится понравиться мне.
Прибудет рассвет и рассеет сезонное горе,
И добрый сосед перескажет, что видел во сне:
Соседская "Волга" впадает в Каспийское море
И пена блестит на её потемневшей корме.
_^_
ПОСЫЛКА ЛЮБВИ И ПЕЧАЛИ
Отсюда только это и берём
И больше никуда не помещаем.
В чернильных складках пыльный водоём
Наполнен летом, и наполнен чаем.
В сиреневых кузнечиках души
Разлиты кислород и обаянье.
John Milton Cage нам светит и шуршит,
Молчит и светит Северным сияньем.
Обетованным голосом звеня,
Созвездья ничего не обещают...
И стали звуки покидать меня,
И свет дымится над остывшим чаем.
Мы больше ниоткуда не уйдём,
Мы больше никому не помешаем...
_^_
|
