МОЛОКО И МЕД
НАБРОСОК ДОЖДЛИВОГО НАСТРОЕНИЯ
Вода к воде сходящая с ума
сама с собою водит хороводы
и тянет с неба в город задарма
дождливую погоду и повзводно
считает возведенные дома.
Вода в воде нащупавшая цель
вколачивает гвозди в дёрн умело.
Мельчает лето, севшее на мель.
Стрекозы, нарисованные мелом,
во рту катают солнца карамель.
Вода с водой идущая пешком
в простом пальто свободного покроя
расчёсывает время гребешком,
глотает все, на что зрачок настроен.
Нас трое у неё под языком...
Но тот, который третий, лишь молчит.
И, повернувшись к каждому спиною,
вода, от дома потеряв ключи,
который день меж нас стоит стеною -
сплошною, как китайский алфавит.
_^_
ПОБЕГ
Сроднились.
Сшептались.
Сказались больными.
Вскочив на ходу на подножку вагона -
подальше! -
туда, где никто не отнимет
тебя у меня,
где никто не догонит
в погоне за хлебом, за мясом, за млеком,
дешевым портвейном,
китайскою шмоткой...
Бежим! - два свихнувшихся имярека
по рельсам, по шпалам,
качаясь, как в лодке,
на дачу!
на воздух! -
легки и крылаты -
цедить синеву из колодцев небесных,
смотреть, как, укутавшись в маскхалаты,
спускаются в сумерках ангелы с лестниц.
_^_
ДОЧКЕ
Осень. Облупленные обои.
Рядом - самое дорогое:
ты, которой нет ещё года:
вся из капелек кислорода,
из дождя и чуть-чуть - из йода.
Время пройдет - и будет впору
тебе эта комната, с обоями... шторами...
исчезнет потребность твоя курносая
её поправлять на переносице,
как съехавшие очки.
воздух, прилипший к прозрачной кожице,
мир до размеров твоих скукожится,
а я, на пяточку дуя бережно,
скажу: ничего не бойся, девочка, -
и стану берегом.
_^_
* * *
Зима молчит на разных языках,
косится глазом по углам зловеще,
берет и примеряет нас, как вещи,
оставленные кем-то впопыхах.
И всякий раз, который год подряд
никто не впору выросшей и сытой -
считает ночь очередной убыток:
тех, кто проснулся вне календаря.
Они по плечи входят в молоко
молчания и смотрят так, как будто
ни этот свет не кончился под утро,
ни этот снег не прорастал ни в ком
войной, простудой, вербою огня,
уверенно хватающей за горло,
в котором речь, как побежденный город
в реке купала красного коня.
... За тишиной, расставленной вдоль стен,
обшарпанной захватанной незрячей,
бросает мальчик в голубое - мячик.
Смеется девочка.
И смерти нет.
Совсем.
_^_
* * *
Гудит кромешный виноград,
глядит разбуженным глазком,
как море хлещет из ребра
и убегает босиком
на сушу -
___________в тонкий
____________________лен
________________________песков -
расправить позвонки о-крест -
и сорок тысяч рыбаков
с насиженных срывают мест
тела и, прикипев к волне,
становятся, в конце концов,
подобием тебя во мне,
не помнящей свое лицо,
с которого не пить воды,
не шить для окуня кафтан;
в котором столько (ле)беды,
что не доплыть до дальних стран
ни с тем, ни с этим: все одно -
_______________________________на дно.
____________________Бери ребро -
____________беги!
а виноградное вино
не пей, когда пойдешь к другим.
_^_
* * *
абсолютно золотая
смерть по имени полина.
Капли... Цапли... Цепеллины...
Смерть по имени полина
золотится ближе к краю -
и рукой подать до рая.
Раи рвут в полях ромашки.
Смерть читает по бумажке.
Ты читаешь по губам,
говоришь ей - не отдам.
Но она тебя не слышит,
холодком на травы дышит,
рыбий открывая рот.
И ромашки (раз)даёт.
Раз - и нету больше Оли.
Затерялась в чистом поле,
заблудилась меж травы,
закатилася во рвы.
Два - ушла за ней марина.
Три - сергей исчез недлинно,
серебрился на ветру
да истаял весь к утру.
Утром кончились ромашки.
Ветер выхватил бумажку
из недрогнувшей руки.
К цепеллинам льнули цапли
и цедили свет по капле.
В поле зрели колоски.
_^_
* * *
Стихают улицы. Мелеет двор.
Дом приглушает запахи и звуки.
Выходит ночь в ослепший коридор
и в пустоту протягивает руки.
Ей, бесприютной, так же как и мне,
сейчас не спится. И в глубокой тьме
пытаясь дно нащупать осторожно,
она едва касается лица -
и я вдруг понимаю до конца,
как одиноко ей и как тревожно.
Обрушиваясь с верхних этажей,
зима теряется в домашнем хламе.
Стеклянных звезд безвкусное драже
бездомно лепится к оконной раме.
Сгорают рукописи - из золы
выклевывая зерна горькой мглы,
ночь сходство обнаруживает с птицей,
захоронившей в чернозем крыла
полмира и ко мне на край стола
присевшей -
_^_
* * *
Когда так много вязкой тишины,
что не уплыть в другую половину.
Когда снега под снегом не видны,
морозом заколоченные в глину,
а до капели, черт возьми, дожить
так хочется, вцепившись мертвой хваткой
в неровный край, пока еще дрожит
кленовый лист - простуженный и ватный -
на нитке потайной.
молчанием надорванное горло,
и немота беспамятству сродни,
и все твои приметы утро стерло
с ладони января, и не прочесть
на память ни строки. Когда намека
не вымолить на радостную весть
и эта боль (дремавшая до срока),
коснувшись, не оставила следа
твоей улыбки детской, а минуты
остры, как бритвы.
свет перемешан пополам с мазутом,
и время, как ослепшая пчела,
в висок незряче бьется, чтоб начаться,
но нечем: даль вечерне отцвела
и вроде бы пора уже прощаться...
Мне ангел вдруг слетает на плечо
и тихо шепчет: "Поживем еще".
_^_
* * *
и пока нас (незрячих) Господь не снимает с огня
и пока поспевает черешня и бродит в зрачках
ты меня обними обмани и забудь про меня
променяй пронеси мимо рук в непослушных руках
и пока нас крадёт друг у друга пернатая речь
(онемевших) ведет за три моря чернея лицом
обо мне помолчи не умея как прежде сберечь
то что сказано было когда-то небесным Отцом
и пока в нас (оглохших) течет неживая вода
словно камни морские серебряный слух обточив
ты бессмертную птицу поймай в обгоревших садах
и черешней с руки накорми и с собою сличи
_^_
* * *
стеклянный свет. и холодно. едва
в дыхание вмещаются слова.
нас не доспят и в грусти треугольной
забудут, потеряют до утра,
в сухой траве оставят умирать,
где будет свет нас обнимать небольно
и целовать простуженно в висок.
на клене побелеет волосок,
и инеем покроются ресницы...
а солнечная взвесь легко-легко
в траве осядет медом с молоком -
и жизнь опять сначала повторится.
_^_
|
