ПРИМЕТЫ ОСЕНИ
* * *
"Как же вы там будете, говорят, они там чаю не пьют!?"
Моя бабушка - отъезжающим
Ты уедешь в свою страну, к мертвому морю.
Ну а я немедля умру, ясно - с горя.
Дружба, дружбой, дружу, дружить, а итог - потеря.
Ну и что? Ну и буду жить. Что до вас, евреев?
Звезды в небе - пяти-, шести- и семиконечны.
Может больше - не различить на Пути-то Млечном
Ведь не так, как тогда, сейчас - навестишь до лета.
Все равно - навсегда. Погас нам источник света.
Разошлись - каждый в Рай золотой по себе - на выбор.
Ты на юг, в иудейский зной, я - на Выборг,
Говорят, там невкусный чай. Тут - невкусный кофе.
А Луна везде по ночам - и уж ей-то - пофиг.
_^_
* * *
"Скорбные элегии"
Публий Овидий Назон
"Не взлетим, так поплаваем"
Земфира
Белая пена вишен, гроза, озон.
Видится мне Овидий. Дерзай, Назон!
Наши стихи неловки и без души,
Ну же, еще элегию напиши!
Как топором рубил по зиме вино,
Как опускался в холод - на дно, на дно,
Ну, поделись душою, певец скорбей!
Может и станут строфы немного злей,
Может и мы споем, как свистит стрела,
Может возьмет тоска - как тебя взяла,
Что тут до края мира? рукой подать!
Мы доплывем, хоть нам не дано - летать.
Ну же, Овидий! Ты до конца времен
Плакать о Риме ветреном обречен.
Что нам до Рима? Хоть двадцать четвертый Рим,
Мы - корабли. По дороге мы все сгорим.
Мы под пылающим парусом вдаль уйдем,
Плачь же, Овидий! Изгнанникам нет наград.
Это весна, и вишни, и первый гром...
Это слова как искры летят в закат.
_^_
* * *
Кирпичные трубы заводов и красные крыши.
И до горизонта - осень.
Твой город у синего моря, на опушке глухой тайги,
В джунглях, среди лиан.
Не приехать.
Девятый этаж новостройки, вилла, вигвам, хрущеба.
Осень до горизонта, три магазина, палатка с пивом.
Солнечный берег - ракушки, галька белеет, ветер,
Чайки.
Легкая готика - башенки, кружево, мостики над рекою..
Это ода реке, у которой твой странный город.
У полноводной, широкой, но в пятнах мазута рыжих,
Ода реке, где полуслепые рыбы,
Ода реке, что тихо впадает в море.
Не разглядеть подробностей - что там дальше -
То ли леса глухие, а то ли степи,
то ли белеет в море далеком парус,
то ли ледник белеет, поет, сверкая.
Видно одно из окон твоих - заводы,
красные крыши, и осень -
до горизонта.
_^_
* * *
Это октябрь, видимо, уже горлом льется,
не выливается, много его, в ночь струится,
птица пищит и рифмуется, в клетке бьется,
что запланировано на вечер - опять больница,
это октябрь, не кончается, вьется, длится,
дни из дождей сплетаются: морось, ливень,
вон корпуса среди мороси, это она, больница,
и блестит боками, как стая огромных рыбин,
где им и плавать еще, чешуей сверкая,
в осени первобытной хвостами хлопать,
этот октябрь длится уже - веками,
ночью, в холодном парке, на дне потопа.
_^_
ЯПОНСКАЯ СТИЛИЗАЦИЯ
Придворная дама, помнящая десятки строк
Поэтических, знающая каллиграфию и основы стихосложенья
Сегодня больна, и трет набеленнной рукой висок,
Перебирает ткани, и погружается в размышления
О царедворце славном, который напрасно ждет,
Тоскливо следит, наверное, за цветком луны на зеленой тверди...
А царедворец тот спит, и видит во сне лишь лед,
И погружается в сонниками неописанное предчувствие скорой смерти.
И это предчувствие поднимается над столицей, как хор цикад,
Над девятью вратами и над сетью прямых проспектов,
А старый худрожник на шелковых ширмах рисует ад,
Алый, сверкающий и реалистичный - без сантиментов.
И все они пребывают в его золотом аду -
Подвластные туши и кисточке, покорные злому магу:
Лихой царедворец, скользящий всю ночь по голубому льду,
И дама его, всю ночь стихами марающая бумагу.
И только Госпожа Кошка, служащая при дворе
Лежащая на мягких подушках, украшенная цветами сливы
Не размышляет, в отличие от художника и придворных, о зле и добре,
А разве что о собаках, которые так невоспитанны и гневливы.
_^_
СТАРУХА
Я научу тебя долгие травы знать,
В поле былинка каждая мне знакома.
Я научу тебя просто и в меру лгать,
Облик менять и бродить по ночному дому.
Корни толочь и знать, от чего спасут.
Больше молчать и сдерживать злое слово.
Я научу тебя верить, что Страшный Суд
Будет не скоро, и будет добрей людского.
Приворожить, присушить, словно дважды два
Данные две души в данный срок - на годы.
Я научу, что любовь не всегда права,
И не священна, так себе - род погоды.
Я научу доить по ночам коров,
Гривы коней заплетать в золотые косы,
Знать наизусть повадки ужей и сов,
И по утрам собирать на опушках росы.
Я научу одиночеству в темноте.
Только смеяться, и не заходится в плаче.
Я объясню, что люди - всегда не те,
Чем представляются нам, а себе - тем паче.
Я научу умирать, передав свой дар.
Смерть хороша, но только вполне бездарна.
...Книгу раскрой, и хлебни из ковша отвар.
Будь за науку, юная, благодарна.
_^_
* * *
Читать неспешные романы
Под перестук спокойных спиц.
Любви старинные туманы
Срывают выраженья с лиц,
Скрывают имена и даты
Рифмовкой книжною навек.
Герои их не виноваты,
Что мы осудим - через век,
Что мы идем тропой иною,
Но вышиваем по канве,
Что этой хмурою весною
В Москве-реке или в Неве
Мы видим времени текучесть,
Мы слышим, как грохочет лед.
...И забываем нашу участь,
И закрываем переплет.
_^_
* * *
Наблюдать за приметами осени, по кварталам московским бродить,
Отчего нас согрели и бросили, отчего начал мир барахлить?
Отчего так неловко рифмуется? - риторически вязнет вопрос
В тайниках обесцвеченной улицы и в вечерних огнях папирос.
Осень плавит пейзажи загадочно и ломает структуру штриха.
Магазинно, торгово, прилавочно - но доводит судьбу до греха,
До ума, до упора, до святости, осыпает неслышной листвой,
И приводит к несумрачной радости, и уводит опять за толпой.
Листопады потоками нежности осыпают тропинки в саду,
Парк в глухой неизбежности снежности, лужи как в украшеньях - во льду.
Все наладится, все образуется, ляжет снег и весной уплывет.
Уползает осенняя улица прямо в сумрак - и за поворот..
_^_
© Юлия Морозова, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.