[Оглавление]




ДЕВСТВО,  ОТРОЧЕСТВО,  ЮНОСТЬ

(из записных книжек Алены Б.)


Мать свою я помню смутно. Как мне говаривали потом - красавица была. Пол-города из-за нее с ума посходило. Любительница веселий разного рода. Так и бросила меня двухлетнюю, закружившись в вихре любовников-любовниц. Отец с того момента седой стал весь, но о матери плохого слова в жизни не говорил и мне не велел. У нас дома на серванте до сих пор портрет ее стоит. Наверное, папа ее любит.

Как сложилась мамина судьба, где она - никто толком не знает. Доходили слухи, что в Москве обосновалась. Одни говорят - стала преуспевающей дамой, открыла свой бизнес, квартира-машина, заграница и прочая. Другие обратное утверждают: на помойках проживает, проституцией зарабатывает.

Смею заверить: и то, и другое вполне реально. Мамочка в юности писала стихи и прозу. Я откопала их. Показала отцу. Он заплакал и велел мне сжечь...

С трех лет я ходила в детский сад неподалеку. Там меня научили завязывать шнурки и любить Родину. Впоследствии это очень пригодилось.

Я не была общительным ребенком. Часами могла играть в одиночестве или бубнить сама с собой, из-за чего неоднократно обвинялась в эгоизме и зазнайстве и в итоге получила диагноз: ранний детский аутизм. Что это значит - я не знала, но по папиной реакции поняла: штука крутая, гордиться можно. С той поры во мне начало расти сознание собственной исключительности.

Читать научилась быстро. Азбуку в глаза не видела. Отец взял какую-то книжку и показал принцип. Я схватила. Через два дня уже читала по слогам. Через неделю - бегло. Еще через месяц - запоем.

Перечитала всю папину библиотеку, прошлась по соседским книжным полкам. Потом стала частенько захаживать и удивлять своими запросами тетенек-библиотекарш в очках и комплексах.

Любила немецкую классику, экзистенциалистов, иррационализм и аналитическую философию. Отец беспокоился за то, что в школе мне будет не очень интересно. Он ошибся. Я просто балдела от уроков письма и чтения. Для меня открылся неведомый ранее мир прекрасных и сложнейших по постановке экзистенциальных проблем детских сказок. Я уверена, что именно в этом порядке и надо начинать читать.

Меня хвалили на родительских собраниях. Повесили на доску почета. Когда фотографировали - я напряглась и получилась некрасивой. Лаборантка из кабинета физики подрисовала мне усы.

Приходила тетенька из университета и общалась со мной как с феноменальным ребенком. Зачем-то завела в препараторскую и стала танцевать танец живота. Живот у нее был упругий. В пупке торчало массивное золотое кольцо. Это запомнилось.

Я хватала кольцо зубами и оттягивала. Тетка глупо хихикала и почему-то время от времени стонала. Через несколько месяцев она защитила докторскую.

Меня приняли в комсомол в третьем классе в порядке исключения.

Я не видела разницы, более того, не хотела огорчать товарищей и носила на себе всю символику одновременно. Октябрятская звезда была вколота в ухо, галстук пионерский в качестве банданы повязан, комсомольский знак на самом почетном месте. Из кармана скромненько выглядывал папин партбилет.

В двенадцать лет я дебютировала на городском конкурсе молодых поэтов "Новые имена", прочитав стихотворения из цикла "Самодурство". Была награждена почетной грамотой и денежной премией. На последнюю я купила себе сгущеного молока и проститутку Клаву. Клаву все знали как бывшую учительницу, а ныне ассистента в каком-то НИИ. Как натура креативная, она любила эксперименты и в моем лице нашла прекрасный объект для такого рода исследований. Клава жила в коммуналке с мужем-алкоголиком и двумя взрослыми дочерьми. Обе учились в университете на психолога. Мечтали впоследствии заняться частной практикой и сделать карьеру. Клава же пыталась сплавить их в замужество.

Хасбенд Клавин, добрый дядька Миша меня любил, очень радовался, когда я приходила. Почему-то сразу ставил пластинку Шаляпина и накрывал на стол мне и тараканам. Так я запила. Клава ревновала жутко поначалу, а потом выставила меня на лестничную клетку.

Плача и глотая сопли, я в первый раз подумала о самоубийстве. Я Клаву не любила, нет. Просто жаль было расставаться с ее маленькой уютной комнаткой, с улыбками дебелых дочек, с пьяными излияниями Дяди Миши. Дядя Миша все потом украдкой ходил и носил мне яблоки. Очень боялся, "что Клавка узнает".

Папа отдал меня в музыкальную школу по классу контрабаса, ибо подозревал надвигающийся гормональный взрыв. В самом слове и предмете контрабас меня больше всего притягивала морфема КОНТРА. И БАС, конечно, тоже. КОНТРРРРА, да еще и БАСОМ!!!! Училась с удовольствием. Через год уже выступала на областных конкурсах. В рок-группу приняли. Гремели на весь город.

Однако директор школы вызвал меня и предупредил относительно растления благополучных советских детей. Хотя, зря, я думаю. Пели мы отлично. Сейчас мало кто так поет. Репетировали каждую пятницу после уроков. Именно в то время у меня и появился первый мужчина. Им был учитель труда. Нас обнаружили спящими в обнимку в школьном тире. Его уволили. Меня взяли на заметку, как сексуально озабоченную.

Однако все это не помешало мне с отличием окончить школу и, хоть двери всех советских вузов в ту пору открывались, демонстративно пренебречь высшим образованием. Я поступила в швейное училище на мастера по специальности "пошив ритуальных костюмов". Это были незабываемые годы. Они достойны ни большего, ни меньшего - отдельной книги. И, я надеюсь, она скоро созреет. Сложно представить, насколько талантливые люди окружали меня в то время: художницы, поэтессы, андеграундные музыканты, проч. В конце концов - просто портнихи от Бога.

В семнадцать я вышла замуж. Прожили мы счастливо три с половиной года. Потом меня не стало...



(Здесь текст обрывается. - Роза Неврозова).




© Роза Неврозова, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]