ВЕНДЕТТА
Мне отмщение, и аз воздам.
Библия
Анна еще раз взглянула в блокнот, все правильно: Waldstrasse 22 А. Ну и где же этот "А"? А где просто двадцать второй? Черти что! Вот двадцатый дом, следующий двадцать четвертый, потом двадцать восьмой. Двадцать второй и двадцать шестой как под землю провалились. Она перешла на противоположную сторону улицы. Там находились нечетные строения: 21, 25, 29. Мозги свихнешь в этом Фюрте. У них, в Нюрнберге, все просто и ясно: слева в четкой последовательности - четные, справа - нечетные. А тут нумерация идет квадратно-гнездовым способом.
Анна устало присела за круглый ярко-желтый столик, окруженный ароматным облаком горячего шоколада и свежей сдобы. В это же мгновение рядом с ней материализовался маленький усатый толстяк в полосатом переднике: "Что будем заказывать? Могу предложить отличный кофе, прекрасный капуччино, мороженное "Пизанская башня". А какое у нас терамизу! Это не терамизу. Это - амброзия!".
Женщина оглянулась на уставленную пирамидами шоколадного печенья и вафель витрину с надписью "Peppino". Стало быть, она приземлилась на территории итальянской кофейни. А толстяк, по всей видимости, этот самый Пеппино и есть.
- Джузеппе, - поклонился "полосатый передник", приложив к груди пухлую ручку. - На вашем месте, красавица, я бы остановился на порции "Музетти" и изумительных пирожных "Бинье".
- Несите, - улыбнулась Анна, чувствуя, что толстяк от нее все равно не отвяжется.
Через минуту на столике уже стояли чашечка ароматного кофе и вазочка с маленькими круглыми пироженками, усыпанными обжаренными фисташками.
Уходить Джузеппе совершенно не собирался. Стоял напротив, сложив ладошки на круглом животике, и добродушно улыбался, наблюдая, как гостья отправляет в рот его продукцию.
- Скажите, а где тут у вас - дом 22 "А"? - поинтересовалась Анна у назойливого итальянца.
Тот тут же отодвинул от столика соседний стул и, приняв вопрос за приглашение, плюхнулся под желтый зонтик с надписью "Peppino".
- Значит, вы приезжая? - спросил он и, не дожидаясь ответа, затараторил. - Наш Фюрт - город-красавец. Что здесь за променадные бульвары, что за площади! Мамма Миа! А фонтан "Кентавр"! Вы уже были в центре, на Весовой и Рыночной? Нет? Вы много потеряли! Неужели еще не видели нашу Ратушу, выполненную в стиле флорентийского Палаццо Веккьо? А какие особняки и виллы раскинулись на Королевской! У-у-у-у... Таких особняков нет нигде в Германии. Не случайно Фюрт называют городом миллионеров!
Джузеппе картинно закатывал глаза, бойко жестикулировал, прищелкивал языком, будто именно он и был тем самым "денежным мешком", проживающим в особняке на Кенигштрассе.
- И все же: где двадцать второй "А"? - повторила Анна свой вопрос, прихлебывая из маленькой желтой чашечки божественный напиток.
- Так во дворе! - ударил себя по ляжкам толстяк. - Вон тот узкий проход за мусорным контейнером как раз и ведет внутрь двора. Там ваш "А" и примостился. Конечно, это не замок Бургфаррнбах, но жить вполне можно. Социальное жилье в Фюрте довольно приличное. Вот в соседнем Эрлангене, где средняя заработная плата почти вдвое выше нашей, а безработица на порядок ниже...
- Спасибо, - прервала она "поток сознания" итальянца. - Все было очень вкусно.
- Тогда заходите еще, - скис Джузеппе. - Угощу за счет заведения. Никогда не встречал столь интересной собеседницы.
По узкому проходу, практически лазу, Анна пробралась во двор. Вот и искомый "А". М-даа... Видок еще тот: исписанные граффити стены, раскуроченные почтовые ящики, мутные окна. Подъездная дверь с надписью "FUCK!" раскрыта настежь. На балконах, вместо кашпо с геранью, - склады всевозможного хлама. Вот тебе и город миллионеров. Впрочем, наличие Гарлема отнюдь не перечеркивает величия Нью-Йорка...
Анна вошла в нужный подъезд, деревянные (!!!) лестничные площадки и ступеньки давно не видели краски. У порога каждой из квартир в огромных количествах грудилась взрослая и детская обувь. Двери жилищ были стеклянными, практически прозрачными. Никому даже в голову не приходило заклеить их изнутри, хотя бы декоративной пленкой. Видимо, подобная "открытость" не вызывала у жильцов дискомфорта. Во всем стояке господствовал запах подвала, прокисшей грязи и кошачьей мочи. В доме стоял разноязыкий гвалт. Под звуки турецко-пакистанско-марокканских мелодий орали младенцы, шумели отроки постарше, ругались (а, может, и просто темпераментно общались) их родители. Стеклянные двери постоянно хлопали. Это мелкие детишки с гиканьем и улюлюканьем сновали по лестнице во двор и обратно.
Если бы Анну попросили изобразить "вавилонское столпотворение", она бы нарисовала дом 22 "А", приткнувшийся на Waldstrasse. Хорошо устроился, женишок!
А вот и облезлая кнопка звонка рядом с пожелтевшей наклейкой "Belov". Анна позвонила - тишина. Еще раз, подольше - тот же эффект. "Ведь договаривались же вчера о свидании, - подумала она раздраженно. - Мало того, что на вокзале не встретил, так еще и из дому слинял. Ну не свинство?!".
Тут из квартиры напротив выскочил смуглый кудрявый подросток с бейсбольной битой. Пробегая мимо, он со всей дури саданул ею в дверь Белова. Стекло задребезжало, но выдержало. Внутри квартиры послышалась странная возня, сопровождаемая непереводимыми идиоматическими выражениями на великом и могучем.
Вскоре на пороге возник заспанный потрепанный мужичонка. Вид - непотребнее не бывает: немыт, нечесан, под воспаленными глазами - сизые полукружья, похожие на выцветшие синяки. Седая щетина на щеках смотрелась как плесень. "Ни тени мысли на лице". Одет господин был тоже "на уровне", в костюм - тройку: трусы, майку и наброшенную сверху непромокаемую куртку с сетчатыми подмышками. Из-за его худых волосатых ног, обутых в резиновые вьетнамки, выглядывала любопытная морда рыжего пушистого кота. По всей видимости, гостей здесь совсем не ждали.
- Ты кто? - прохрипел мужичонка.
- А ты?
Анна понимала, что задает глупый вопрос, но этот тип был совершенно не похож на Волжанина, "жениха", с которым она уже месяц переписывалась на портале знакомств в Интернете. В своем профиле тот бесхитростно поведал: "Чертовски привлекательный интеллигентный мужчина 50/178. Живу один, ищу женщину для бескорыстных интимных встреч на моей территории. Брак, коммерцию, ухаживания не предлагать. Не откажусь от хорошей выпивки и закуски ?. Тел:...".
На фото был вполне вменяемый симпатичный мужчина с роскошной шевелюрой, выразительными голубыми глазами, ровными белыми зубами и ямочкой на подбородке. Вчера он сообщил Анне, что зовут его Олег Белов, пообещал встретить ее на вокзале и "на всякий пожарный" дал свой адрес.
Сейчас же перед ней стоял нетрезвый, побитый молью дядька, подлежащий длительной термической обработке. Фигурка у него была тощей и нескладной. Одно плечо явно выше другого. Опухшая физиономия скалилась редкими темно-ржавыми зубами. Бесцветные глаза были пусты и прозрачны. И только ямочка на подбородке отдаленно напоминала самца-сексапила, выступавшего под ником Волжанин.
- Мне нужен Олег Белов, - повысила голос Анна, так и не дождавшись ответа на свой вопрос.
- К вашим услугам, - сделал реверанс дядька, почесывая впалую грудку, поросшую редкими седыми волосками. - Анна замерла с открытым ртом. - А-а-а, ты - Лилька, верно?
- Нет. Меня зовут Анной. Мы вчера договаривались о встрече.
Белов ударил себя ладонью по лбу:
- Ну, конечно, Анька! Ясное дело, Анька, землячка моя! Лилька на будущий выходной записалась. Я все помню. - Анна отетерело смотрела на Волжанина. Неужели, к нему и впрямь очередь по записи? - А че ж ты, выходя из дому, не маякнула мне: "Мой ноги - я в дороге"? Я б хоть подмылся.
- Для начала неплохо бы умыться, а то выглядишь, как одичавший помоечный пес.
Волжанин повернулся к треснутому зеркалу, висевшему на стене в коридоре, провел пятерней по жирным, будто набриолиненным, волосам.
- Как говорил один мой знакомый, - оскалился он, - больше грязи - толще морда. Га-га-га... Захады, гостем будешь!
Анна переступила порог. Неприятный запах резко ударил в нос. "Дышите глубже, проезжаем Сочи", - промелькнул в мозгу старый анекдот. Принюхавшись, в "букете ароматов" она вычленила ноты пота, дешевого пойла, кислой капусты и... сдохшей мыши.
В сером заплеванном коридоре с облупившимися масляными панелями, вдоль обеих стен, впритык стояли: ржавый велосипед, швабра, рыболовные снасти, разбитый аквариум, большой садовый гном с безбожно исцарапанной физиономией, служивший Белову вешалкой для верхней одежды. На прибитых к стене оленьих рогах сушились раскисшие вонючие кроссовки.
"Дааа... Тут бы кино снимать по мотивам пьесы "На дне", - подумала она.
Пока хозяин менял куртку на застиранный до асфальтовой серости махровый банный халат, Анна прошла в комнату. Там глазу тоже отдохнуть было не на чем: занавесок нет, окна сто лет не мыты, на полу кружат в хороводе пылевые катушки. Из мебели - вытертый донельзя широкий диван, большой картонный ящик из-под телевизора, исполняющий обязанности комода, колченогий столик, на котором покоились допотопный телефонный аппарат, крохотный переносной телевизор, несколько грязных эмалированных кружек и полная окурков желтая пепельница с логотипом "Пеппино", явно позаимствованная у болтливого Джузеппе.
Платяного шкафа в комнате не наблюдалось. Кое-какая одежонка висела на спинках трех истертых лжевенских стульев, под ними - обувь. Рядом - противень с грязным песком - кошачий туалет - и небольшая плетеная из ивовых прутьев клетка с удобной ручкой для переноски. Не иначе, карцер для крутившегося у ног Анны рыжего шкодливого кота.
Стены "украшали" огромный аляповатый веер, закрывающий дыру на обоях; громко тикающие "золотые" часы с одной стрелкой и красный вымпел с грязно-желтой бахромой, на котором под профилем вождя мирового пролетариата было начертано: "Победителю в социалистическом соревновании". Все это - под плотным слоем серой замши из пыли.
- А где твой компьютер? - поинтересовалась гостья.
- Откель у бабки трудодни? - хохотнул Волжанин.- Я с соискательницами моего драгоценного внимания из Интернет-кафе общаюсь. Бутылку привезла?
Анна утвердительно кивнула.
- Это правильно. Как говорят у нас на Волге, если сердце не ответит, надо в печень постучать! Проходи в кухню, будем знакомство обмывать.
В тесном, провонявшем дешевым табаком помещении, царил чудовищный беспорядок: грязный пятнистый подоконник был уставлен консервными банками, картонными упаковками, пучками засушенной травы. По углам валялись пластиковые бутылки, пустые пачки из-под чая и кофе, старые газеты, рваные тряпки. Обшарпанные буфет, стол и два табурета были покрыты тонким слоем жира. На торце холодильника в окружении сигаретных ожогов какой -то "советский патриот" старательно выцарапал: "Фрицы - мудаки!".
Вокруг была такая антисанитария, что Анна не удивилась бы, если б из-под умывальника, увенчанного горой немытой посуды, вдруг выползла крыса величиной с бобра.
- А ты, вижу, меня не узнала, - отметил Белов, почесывая пах. - Не мудрено. Фотка-то еще с родины. Ефимка Мордухович в своем фотоателье делал. Угодил стервец, ох угодил. Тетки клюют на нее, как карп на вареную кукурузу.
Анна скептически хмыкнула. Хотела сострить по этому поводу, но тут истошно задребезжал перебинтованный изолентой телефон.
- Пардон, - шутовски поклонился Белов. - Ща отошью очередную сексуально-озабоченную, и мы продолжим наше общение. Выставляй пока на стол пузырь и закусь. - И вьетнамки прошлепали в комнату.
Анна достала из сумки литровую бутылку водки "Мерная", специально для Волжанина купленную в русском магазине. А что он там говорил о закуске? Наверное, ее нужно взять в холодильнике. Она открыла дверцу и замерла: кроме пластикового тазика с кислой капустой, на полках не было ничегошеньки. Как сказала бы ее бабушка, в закромах мышь повесилась. Анна пошарила взглядом по кухне: ничего съедобного там не наблюдалось. Разве что одна луковица да полбутылки рапсового масла, пылившиеся на криво прибитой полочке, под репродукцией "Бурлаков на Волге".
- Привет от старых штиблет, - доносилось из комнаты. - Занимаюсь спортивным сексом, хе-хе... Не любитель, а перворазрядник... Ну да... Ага, припоминаю: медсестра из Эрлангена... Нет? Аааа, это та Наташа, что с рыжей косой? Угадал?.. С черной короткой стрижкой?.. Ну точно! У тебя же еще кот-перс имеется!.. Я потому и запомнил, что у меня у самого кошка Муська... Не Моська, а Муська... Разница большая... Нет, не могу, давай завтра. Сегодня у меня смотрины твоей конкурентки... Че ты ржешь? Серьезно тебе говорю: у меня сейчас дамочка на собеседовании находится... Ну лады. Завтра часика в три, нет, лучше в четыре, я буду свободен, как муха в полете. Аривидерчи!
"Значит, это несчастное создание женского пола, - подумала Анна, глядя на трущуюся о ее ноги Муську. - Голодная, небось". Она пошарила рукой в своей "бездонной" сумке, куда при сильном желании смогла бы уместиться сама, и, нащупав шоколадный батончик, протянула его кошке. Та расправилась с ним со скоростью звука. Точно: Белов не кормит животное... Впрочем, он и себя не кормит.
- Ну что, поляна накрыта? - раздался рядом возбужденный голос.
- Я не нашла продуктов, - развела Анна руками. - Где ты их держишь?
На лице Белова отразилось глубокое разочарование:
- Ты что не привезла закусь?
- А должна была?
- Я ж написал в объяве: "Не откажусь от хорошей выпивки и закуски".
- Я решила, что это шутка такая, - смутилась гостья. - И что, соискательницы твоего внимания прут сюда сумки с продуктами?
- Всегда. Иначе на черта они мне здесь нужны? Ладно, не менжуйся, я сейчас салатик организую.
Волжанин достал из холодильника тазик с капустой. Прямо на подоконнике порезал на мелкие части луковицу. Забросил крошево в посудину. Залил все это остатками рапсового масла. Затем погрузил в полуфабрикат свои грязные лапищи и принялся ими размешивать будущий "деликатес".
У Анны к горлу подступили рвотные спазмы. Стараясь, не смотреть на процесс приготовления закуси, она завертела головой в поисках какой-нибудь подстилки на табурет. Не садиться же в новых брюках на жирное. На глаза попалась исписанная по краям газета. Она присмотрелась. Поля бесплатного местного издания были испещрены номерами телефонов и комментариями к ним: "Марина из Анбаха, шепелявит, ездит на "Фольксвагене", "Эмма Ланге, Вайден, пироги с вишнями и отбивные", "Леа с косой из Лауфа, играет на гитаре, только воскресенье", "госпожа Икс из Амберга, бывшая циркачка, инвалидка". А вот и она, Анна, собственной персоной: "Анька, Нюрнберг, приятный голос, землячка с Волги". "Ну да, - подумала она, - как при таком наплыве желающих "осчастливиться" отличить одну даму от другой. Только и остается их как-то "метить". А ведь не врет: таки звонят и приезжают. Бывает же...".
И как бы в подтверждение этой мысли снова задребезжал телефон. С криком: "Абонент временно недоступен!" Белов понесся к аппарату и выдернул его из сети.
Тем временем, Анна узрела в газете рекламу пиццерии, доставляющей свою продукцию на дом. Кроме пиццы, у них можно было разжиться салатиком, колой и даже горячим кофе. Последний был ей просто необходим - нужно было унять мандраж. Да и перекусить не мешало бы. От нервного напряжения у нее всегда начинался "жор".
Женщина достала из кармана мобильник и сделала заказ. Появившийся на пороге Белов довольно потер руки:
- Молодца! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а не через причинное место, как некоторые наивно полагают... - С разбегу он грохнулся на табурет, ухватил бутылку, прижался к ней небритой щекой.- Вот так, Анька, в жизни и бывает: душа просит ананасов в шампанском, а организм требует водки.
Волжанин открутил крышку, пододвинул к себе какую-то замусоленную мензурку, заполнил ее до краев и со словами "дареному коньяку на звезды не смотрят" отправил "горючее" в глотку. Секунд десять он тряс головой, как конь на водопое, затем, смачно крякнув, засунул клешню в тазик с капустой, набрал пригоршню и метнул ее вслед за водкой.
- Давай рассказывай, - приступил он к "собеседованию".
- Что рассказывать?
- Как дошла до жизни такой, что мужика через Интернет ищешь? Неужели в этой гребаной Германии бабу с твоей внешностью уже и трахнуть некому?
- Если она такая гребаная, что ж ты сюда приперся? - проигнорировала вопрос Анна.
- Дык Ирка, жена бывшая, приволокла, - по- детски захлопал он ресницами.- Вся ее родня сюда рванула, чтоб им икалось и не глоталось. Крутятся теперь вокруг синагоги, как тараканы вокруг стакана, верующими прикидываются. - Белов со злостью сплюнул на пол. - Ты, случаем, не знаешь, есть ли в наших краях какая- нибудь антиеврейская организация? Я бы примкнул.
Он залпом выпил следующую порцию, занюхав ее рукавом халата.
- Что же ты женился на еврейке, раз такой антисемит?
- Да кто ж знал, - развел он руками.- У них же у половины русские фамилии. Моя, например, в девичестве Ривкиной была.
Анна рассмеялась. Ей лень было объяснять собеседнику, что смотреть нужно не на окончание, а на корень слова. Что огромное количество еврейских фамилий образовано именно от женских имен. Что Миркиных и Дворкиных среди евреев ничуть не меньше, чем Рабиновичей и Хаймовичей.
- И кто же тебе мешает назад вернуться? - поинтересовалась она. - Все лучше, чем здесь хреном груши околачивать.
- Это как посмотреть, - вздохнул Волжанин.- Там-то все продано: и дом, и машина, и моторка...- Анна вздрогнула всем телом. - На прежнюю работу меня уже не возьмут. Я знаешь кем на родине был? Главным районным рыбинспектором! Это тебе не хала- бала. На доске почета висел, грамоты получал. Обо мне районная газета часто писала. Даже по ящику два раза показывали. Гаишники честь отдавали, когда я мимо их поста проезжал. А какие люди со мной корешились! Ты даже представить себе не можешь...
- Почему же, могу...
Белов осушил две мензурки без антракта, закусив очередной пригоршней капусты с луком.
- Вот смотрю я на тебя и думаю: мне еще выпить или ты мне уже нравишься? - произнес он заплетающимся языком.
- Ясное дело, еще, - ответила Анна спокойно. - Чтоб уж без вариантов приглянулась.
Какое-то время Волжанин тупо молчал, потом вдруг выдал:
- А ты непростая мадама. Ведешь себя как-то... ик... нестандартно. Я тут, понимаешь, напиваюсь в хлам, кондицию теряю, а ты и рылом не ведешь. Как будто не за сексом приехала... Тогда за чем?
- Да соскучилась по беседе с неглупым человеком.
- Врешь, Анька! Как Троцкий, брешешь! - Белов погрозил ей кривым пальцем с огромным черным ногтем. - Ну да ладно. С тобой все равно интереснее, чем с этими... сексуальными маньячками. - Он сделал очередной глоток из горлышка. - О себе - то хоть расскажи. Мужик, дети есть?
Глаза Анны увлажнились:
- Нет у меня никого. Мама умерла. Муж... Разошлись мы с ним, как молния на брюках. Сынишка десяти лет погиб в результате несчастного случая.
Она достала из сумки цветную фотографию, протянула ее Белову. Тот мазнул по снимку мутным взглядом:
- На тебя похож. Симпатичный малец. Был. - Он перекрестился жирной клешней и снова отхлебнул из бутылки. - Царство ему небесное и земля пухом.
Какое-то время они молчали. Потом Белов свернул самокрутку и нервно закурил:
- А моя от меня тоже сдристнула. Другого нашла. Единоверца. В синагоге с ним познакомилась. Вернее, при синагоге, не то в самодеятельном театре, не то в клубе авторской песни. Шапиро фамилия. Лысый, как колено, и букву "р" не выговаривает. Прямо, незабвенный дедушка Ленин. Ха-ха-ха. Зато по- немецки чешет свободно и свой бизнес тут имеет. Не то что я...
- Ну а дочка?
- Зойка-то? - Белов утер нос рукой. - Дык яблоко от яблоньки недалеко ябнулось. Такая же дрянь, как и ее мамаша. С момента нашего с Иркой развода ни разу мне не позвонила, ни разу не пришла. - На его глазах заблестели пьяные слезы.- Уезжая сюда, я был уверен, что будет у меня вскоре Мерседес, домик с газонами и розовыми кустами, гриль- площадка, прудик с разноцветными рыбками... Надеялся на сытую обеспеченную старость, визиты внуков по выходным, отдых на Канарах. А кто я теперь? Голь перекатная да рвань подзаборная, получающая социальную помощь. На все, про все - триста пятьдесят евриков. Правда, еще триста социал платит за квартиру...
- За эту?- вырвалось у Анны.
- Ну да, - криво улыбнулся Волжанин. - Лучшей не заслужил. Найти приличную хату такому, как я, большая проблема. Хозяин с первого взгляда определяет социальный статус соискателя и тут же находит благовидный предлог для отказа. Опасается превращения своей собственности в клоаку. Оно и понятно: кому охота, чтобы полиция шастала в его дом, как на работу, а нормальные жильцы, устав жаловаться на шум и грязь, начали съезжать? Вот и селят "отбросы общества" кучненько в такие вот гетто. У нас ведь, у отбросов, на всякое "не положено" с прибором положено...
Заметив, что гостье неприятен запах дыма, Белов вместе табуретом передвинулся к окну, открыл его и стал пускать сизые кольца в опускающиеся на двор сиреневые сумерки.
- Так вот: питаюсь я на двести, - продолжил он свою исповедь.- На одежду, сигареты, развлечения и все прочее остается сотня с небольшим. Экономлю буквально на всем. Одежонку мою ты видела. Из развлечений - только этот аттракцион с тетками, приезжающими "на нерест". Осуждаешь? Так ты сама слышала: я и хамлю, и подкалываю их, и в очередь друг за дружкой выстраиваю, а они все равно прутся необъезженными табунами. Выпивку привозят, хавчик - какая- никакая экономия бюджета. Правда, когда дамочки видят меня, челюсть у них изрядно отвисает, но смыться в ту же минуту воспитание не позволяет. Предпочитают откупиться передачкой и после "ля-ля- тополя" сделать ноги. Не догоняют, куры, что я, можно сказать, ангел во плоти, просто крылья мои в стирке, а нимб на подзарядке.
Анна покачала головой:
- Работать не пробовал? Ты же совсем не дурак.
Белов хрипло рассмеялся:
- Против прухи интеллект бессилен. Кто ж меня в здравом уме и трезвой памяти на службу-то возьмет? В нашем "маленьком Стамбуле" такое количество безработных, что у алкоголика и суицидника, стоящего на учете в психушке, на трудоустройство нет ни малейших шансов.
У Анны из рук выпала связка ключей, которую она во время беседы крутила в руках. Та со звоном грохнулась на кафельный пол, до смерти напугав прикорнувшую под столом Муську. Кошка вскочила, зашипела, выгнула спину дугой.
- Не обижай мне ее, - пьяно пробасил Волжанин. - Это теперь- мой единственный друг, товарищ и... сестра. Медицинская. Мне ее домашний врач прописал. Знаешь, какой целебной силой Муська обладает? Не поверишь! Берешь ее на руки, и минуты через три- четыре происходит энергообмен. Нормализуется давление, проходят головные и даже желудочные боли. Когда у меня начинается депрессия, я прижимаю к себе сонную Муську, глажу ее, слушаю умиротворяющее мурлыканье, и силы возвращаются. Приступ гипертонии я снимаю "кошачьим воротником", делая из Муськи пушистую горжетку. Она терпеливо лежит у меня на загривке, вылизывая при этом мочку уха. Доктор сказал, что там расположено множество акупунктурных точек. Она на них воздействует, и спазмы проходят. Короче, если б не Муська, меня бы уже и на свете-то не было.
Анна недоверчиво смотрела на изрядно назюзюкавшегося собеседника.
- Нет, абсолютно серьезно! - Белов приложил к груди руки. - Однажды я таблеток нажрался от обиды и отчаяния. Все собрал, что в аптечке нашел. Хотел раз и навсегда покончить с жизнью этой говенной. Так эта животинка, - он погладил ногой кошку, - выскочила на балкон и стала истошно мяукать. Муса, сосед- пакистанец, в это время как раз почивать изволил на воздухе: лежал на топчане, анашу курил, мечтал о чем-то хорошем. А тут Муська моя такую какофонию устроила, какую и в марте не всегда услышишь. Пришлось ему перемахнуть со своего балкона на мой. Зашел он в комнату, а я уже пузыри пускаю. Вызвал скорую. Обследовали меня, промыли желудок, подключили к капельнице. Разыскали бывшую с дочкой. Сообщили им, что я чуть боты не завернул. Думаешь, хоть раз проведали, сучки? Шиш! Я для них - пустое место. Даром, что столько лет на их благосостояние горбатился. Ну ничего, я еще отомщу им как- нибудь. Ты сама-то к мести как относишься?
Анна хмыкнула, надо же, какой вопрос задал. Не в бровь, а в глаз!
- Православие учит прощать врагов своих, - ответила она, подумав.- Иудаизм же настоятельно советует мстить: око за око, зуб за зуб. Лично я придерживаюсь еврейской точки зрения.
- Дай краба, - Белов протянул через стол свою желтую жилистую руку с траурными каемками под ногтями. - Наш человек. Жаль, что трахнуть тебя не могу.
- Что так? - притворно огорчилась Анна.
- Да калека я. Пропил давно свое мужское начало. Вместе с концом.
- Завязать не пробовал?
- Поздно, Аня, пить "Боржоми", когда почки отвалились. Простатит у меня хронический. Печень еле пашет. Желчный пузырь козлит. Желудок кабанит, - он постучал костяшками пальцев по подоконнику, уставленному баночками с капсулами, бутылочками с настойками, коробками с лечебными травами.
- Зачем же тогда теткам голову морочишь?
- Говорю же тебе - аттракцион.- Лицо Белова приобрело глумливо-идиотский вид.- В зенки их бесстыжие хочу посмотреть, а затем кукиш под нос свернуть. Вот, мол, вам секс, сучки похотливые. Но это уже после того, как стряпню их схомячу и горючее привезенное оприходую. Не все ж мне дерьмо пить из картонной поллитровки за семьдесят девять центов...
Анна сдвинула плечами - каких только заскоков у людей не наблюдается. Для кого-то и она странная. Супруг бывший тот вообще считал ее психически неадекватной. Потому и расстались...
Противное дребезжание дверного звонка вернуло Анну к действительности. Под хриплое ликование Белова: "Хавчик явился, не запылился!" она направилась принимать заказ. Рассчитавшись с "пиццевозом", принесла в кухню большой бумажный пакет, из которого достала две бутылки "Колы", два салата, две ароматные пиццы с тунцом и два герметично закрытых пластиковых стаканчика с кофе.
С трудом отыскав в груде грязной посуды ножи и вилки, она ополоснула их под краном и долго терла своим бумажным носовым платком. Тем временем, Волжанин, буркнув "чай не баре!", свернул горячую пиццу в трубочку и без лишних церемоний отправил ее в рот.
Голодное животное, не дожидаясь приглашения, прыгнуло гостье прямо на колени и призывно замурлыкало. Анна порезав свою порцию на части, приступила к трапезе: один кусочек отправляла в свой рот, другой - в Муськин. Насытившись, кошка блажено потянулась и, благодарно лизнув Анну в руку, уснула.
- Мусяра, ко мне, негодная! - скомандовал вдруг Белов.
Та открыла один глаз, бросила в сторону хозяина снисходительный взгляд и, фыркнув, закрыла свое изумрудное око.
- Предательница! - возмутился он. - Как и все бабье отродье. Я, может, не сегодня- завтра отойду в мир иной, а она чужакам колени полирует.
Анна с интересом изучала своего визави. Он так запросто говорил о смерти, как будто та была для него чем-то будничным, сродни походу в пивнушку.
- Что подвигло тебя руки на себя наложить? - поинтересовалась она.
Волжанин опрокинул в себя последние капли водки, залил в пустую бутылку кофе из пластикового стаканчика и, подобно бармену, начал взбалтывать содержимое, рассчитывая получить на выходе спиртной коктейль. Высосав полученную бурду, отрыгнул перегаром:
- Хорошо, но мало! Чего ты там спрашивала? Зачем ласты склеить хотел? Да все как-то в кучу сошлось, одно к одному. Работы нет. Язык этот гребаный выучить не получается. Ирка на развод подала и к Шапиру своему картавому съехала. Хату трехкомнатную в приличном районе пришлось сдать и заселиться в этот барак. А тут еще история одна...
Ладно, расскажу. Короче, пошел я в "LIDL" за бухлом и харчами. Походил по залу, ознакомился с ассортиментом, отоварился. Расплатился на кассе, чешу на воздух, а тут мужик какой-то ко мне подходит, удостоверение свое в нос сует и заставляет следовать за ним. Пришли мы в комнату охраны супермаркета. Там уже околачивались четверо задержанных русскоязычных подростков. Выяснилось, что меня обвиняют в пособничестве воровства. Вроде как, я с этими, незнакомыми мне, пацанами в сговоре находился, помогая им воровать в магазине. Секьюрити мне сказал, что все мои преступные действия записаны у них на пленке камеры слежения. Я, конечно, потребовал просмотра. Охранник этот нагло ответил, что у нас, у иностранцев, не имеется никаких прав, и показывать мне кино они не намерены.
Тут же вывернули наизнанку все мои карманы и сумку с покупками. Ничего не нашли. В это время в соседнем помещении вызванные охраной полицейские просмотрели видеозапись и пришли к выводу, что двое из четырех задержанных ребят- русаков таки совершили кражу, а я их прикрывал. Резиновым жгутом связали мне за спиной руки и в таком виде повели к полицейской машине. Весь этот позор происходил на глазах у кучи людей, в том числе, и у наших с Иркой общих знакомых. Затолкали меня в зеленый "воронок", привезли в участок, подвергли повторному обыску: завели в туалет, раздели догола, пошвыряв мою, парадную, между прочим, одежду, на пол к унитазу. Ничего не обнаружив, сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в четырех ракурсах, велели подписать какие-то бумаги. Переводчика не приглашали - много чести. Промурыжили меня в "мусарне" часа три. На прощание предупредили, что через две недели получу какой-то "бешайд"* (разъяснение, справка).
Шел я домой, униженный и раздавленный, как тот Гитлер после сообщения о русских танках, утюжащих улицы Берлина. По дороге решил я для себя, что не буду ждать никаких бумаг. Пришел, вытряс себе в глотку все имеющиеся в доме снадобья, запил их пивом и лег на диван умирать. А "бешайд" этот, кстати, до сих пор не пришел...
- Греха не боялся?
Поперхнувшись, Белов долго откашливался. Затем, отхлебнув из горлышка "Колы", осклабился:
- Одним грехом больше, одним меньше - результат тот же. В рай я не стремлюсь. Там места строго лимитированы... Умереть не страшно. Страшно не жить... Разве это жизнь? - обвел он взглядом пространство вокруг себя и, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Одно обидно: похоронят ведь на немецком кладбище. Меня! Русского, православного человека... И никаких сантиментов: ни венков, ни могильных холмов, ни оградки, ни клумбы с цветами. Крохотная каменная плита с именем, все одинаково подстрижено... Впрочем, это правильно, - резко изменил свое мнение вконец захмелевший Белов. - В четвертом измерении все равны. А то русаки понастроят Мамаевых курганов со скульптурами величиной с Родину- мать, - Анна снова вздрогнула, - влезут в долги на сто лет вперед и радуются, идиоты, что долг свой перед покойным исполнили. При жизни надо долги отдавать. При жизни! - ударил он кулаком по столу.- Потом они уже на хрен никому не нужны. Понты это, показуха!
Разбуженная грохотом Муська взвилась ракетой. В испуге она запрыгнула на соседний табурет, сбив при этом лежавшую там сумку гостьи. Та перевернулась, и на пол вылетело все ее содержимое: кошелек, косметичка, расческа, зонтик, ручка, блокнот, мобильник, фотография сына, электрошокер, газовый баллончик, пара резиновых перчаток, моток широкого скотча, упаковка снотворного, круглая коробочка с таблетками "Виагры"...
Анна, как ошпаренная, вскочила на ноги и с бешеной скоростью стала забрасывать обратно весь свой подозрительный скарб. Справившись с задачей, вытерла со лба испарину и опасливо подняла глаза на Волжанина. Тот сидел поникший, как цветок перед грозой, тупо уставясь в полупустую миску с кислой капустой.
Женщина прошла в ванную комнату, открыла замызганный кран, ледяной водой умыла лицо, подержала под струей дрожащие руки, отдышалась. Кажется, пронесло. Даже если Белов и заметил, что она носит в сумке, то вряд ли сумел сделать какие-то выводы. Иное дело, трезвая братия, ведь она "засветилась" перед Джузеппе, потом - перед соседским подростком с бейсбольной битой, а позже- перед курьером из пиццерии. Это, конечно, было глупостью.
Впрочем, ее все равно бы нашли. Несмотря на удаление анкеты с портала знакомств, копия последней в базе данных сервера наверняка сохранена. Полицейские легко ее восстановят, вычислят компьютер, проследят соединение... Да и пиццу она заказала со своего мобильного. Так что, плачет по ней небо в клетку...
Анна вернулась на свое место. Муська, не мешкая, запрыгнула к ней на колени и укоризненно уставилась на своего кормильца. Тот, уткнувшись физиономией в тазик с капустой, храпел, как бенгальский тигр. Чем не иллюстрация к анекдоту: "Слабые люди спят лицом в салате, сильные - в десерте".
И этого человека она разыскивала долгих семь лет! В надежде узнать его местонахождение, опрашивала бывших соседей и сослуживцев Белова. Носила шоколадки паспортисткам и сортировщицам почты. Обращалась в "Красный крест" и на сайт передачи "Жди меня". Ежедневно пересматривала сотни фотографий на порталах социальных сетей, пока, наконец, на одном из них не обнаружила Зойку, его дочь. Написала ей от имени Кати Свибловой, ее бывшей одноклассницы. Та откликнулась, сообщив, что живет теперь в Германии, в небольшом баварском городке Фюрт, куда эмигрировала вместе с родными, и дала свой домашний адрес для отправки фотографий.
Именно тогда Анна списалась по Интернету с русскоязычным алкашом из Нюрнберга, предлагавшим коммерческий брак не за пятнадцать, как все, а за восемь тысяч евро, уволилась с работы продала мамин дом и отправилась в Германию. Расписались они в Дании, быстро и беспроблемно, миновав сонмы бюрократических капканов. Это тоже обошлось ей в копеечку, но чего не сделаешь для приближения своей мечты. Мечты единственной, навязчивой, вожделенной. Даже не мечты, а мании, не позволявшей ей ни есть, ни спать, ни дышать.
Какое-то время она изучала обстановку, посещала языковые курсы, искала работу. Спустя год уже прилично говорила по- немецки и неплохо ориентировалась в иммигрантских реалиях. На хлеб зарабатывала в зале игровых автоматов: три дня работала, три - отдыхала. "Грязными" получала тысячу двести. Не бог весть какие деньги, однако, куда большие, чем ей, воспитательнице детского сада, платили на родине.
Спустя два года Анна подала на развод с уже совершенно спившимся "супругом", сняла уютную двушку в старом городе, рядом с башней Кенигстурм, и плотно занялась поисками Белова. Адрес, который когда-то сообщила ей Зойка, потерял актуальность, а нового ни в телефонных книгах, ни в адресных бюро почему-то не было.
И вдруг Фортуна ей улыбнулась. Просматривая в Интернете анкеты баварских "женихов", Анна натолкнулась на фото Волжанина. Это был Белов, ее заклятый враг, собственной персоной. Выглядел он молодцевато, держался уверенно, хохмил насчет "поляны", на которую претендует в награду за свои сексуальные подвиги. Стало быть, на здоровье и популярность у противоположного пола не жалуется.
Кровь ударила Анне в голову, сердце зачастило, в глазах потемнело. Она понимала, что успокоится лишь тогда, когда "сдерет скальп" с человека, которому семь лет назад объявила вендетту.
Несметное количество раз Анна рисовала в своем воображении сцены расправы. Вот она назначает Белову свидание где- нибудь на природе и, напоив его до изумления, сталкивает с обрыва. Травит его на пикнике, подсунув, вместо водки, технический спирт. Бросает включенную электробритву в пенную купель, в которой нежится ее враг. Провоцирует его на драку с заведомо более сильными соперниками. Растворяет в бутылке водки убойную дозу "Виагры"...
Чтобы воплотить в жизнь хоть какой-то из этих вариантов, необходимо было втереться в доверие к Белову. Измениться внешне, причем, в лучшую сторону. "Объект" должен был влюбиться и подпустить ее к себе на расстояние дыхания. А это возможно лишь при условии отсутствия у него семьи. Значит, нужно развести его с Ириной, рассорить с Зойкой, лишить дружеского окружения. Еще мечталось уволить Белова с работы, отобрать у него автомобиль и водительские права, разорить, ввергнуть в нищету, разрушить его здоровье, угробить репутацию и, как завершающий аккорд, подтолкнуть к самоубийству.
Судьба же распорядилась жизнью ее кровника более радикально. Справилась без постороннего вмешательства. Когда Анна явилась "по его душу", тот уже был нищ, болен, одинок и несчастен. Осознанно встав на путь саморазрушения, Белов не стремился жить и поблагодарил бы того, кто спровадил бы его с этого света на тот.
Анна во все глаза смотрела на человека, который одним движением своего моторного "корыта" навзничь опрокинул всю ее жизнь, и, к собственному изумлению, поняла, что испытывает к нему лишь подобие жалости и сострадания.
Она снова достала из сумки фотографию сына, поставила ее на стол лицом к Белову, чтобы Генка мог видеть, во что превратился его убийца.
Отхлебнув глоток кофе из пластикового стаканчика, Анна скривилась. Он оказался мерзким пойлом, напоминавшим кипяченое машинное масло. Впрочем, вся жизнь ее после гибели единственного ребенка была такой же, как этот кофе: горькой, противной, безвкусной. Все эти годы она жила, как в обмороке, каждую ночь мысленно возвращаясь к тому злополучному дню, когда разрешила Ивану взять на ночную рыбалку десятилетнего Генку.
Ничто не предвещало несчастья. Стоял душный, напоенный ароматами цветения, июньский вечер. С Волги на берег дул легкий освежающий ветерок. Пение птиц постепенно уступало место пьяному стрекоту цикад. Закат был такой, хоть картину пиши. Генка сделал несколько снимков своим новым фотоаппаратом, полученным в подарок от бабы Таси. Поставили на берегу палатку. Рыбачить собирались на рассвете, часа в четыре. Перед сном сын вдруг решил искупаться. Иван не возражал - вода была теплой, как парное молоко. На какое-то время он отвлекся от парня - разводил костер. Обернулся на реку лишь, услышав шум моторки.
На глиссере шел катер районного рыбинспектора, в нем было три человека, они громко хохотали. А где же Генка? Вдруг голова сына вынырнула из воды аккурат на пути моторки. Раздался глухой удар... Лодка с гогочущей компанией понеслась дальше...
Позже выяснилось, что управлял катером- убийцей рыбинспектор Белов, а его пассажирами были: главный редактор районной газеты и прокурор города. Все трое хорошо выпили на пикнике, устроенном в честь юбилея районной газеты. На суде убийство Генки признали несчастным случаем. Даже не оштрафовали виновника происшествия. Его адвокат объяснил присутствующим, что быстроходный катер не имел ни малейшей возможности изменить свою траекторию. Да и не собирался ее менять, так как никакого препятствия ночью не наблюдалось. Звука удара никто из троих не слыхал, так как одновременно работали оба мотора. Толчок они, конечно, ощутили, но были уверены, что налетели на топляк.
Судья в своей последней речи пожурил Ивана за халатное отношение к своим родительским обязанностям: "Река у нас судоходная, и в темное время суток надо быть особенно внимательным к тому, чем занимаются ваши дети. По ночам они должны спать, а не провоцировать ситуации, ведущие к психическим травмам водителей речного транспорта".
Приговор Анна опротестовала, но это ничего не изменило. Жертвой объявили Белова. Преступниками - Ивана и покойного Генку. После суда в местной газете появился очерк "Заплыв за буйки", в котором журналист на все лады сочувствовал рыбинспектору, специалисту с безупречной репутацией и образцовому семьянину, вынужденному теперь лечиться в клинике неврозов. Сам Белов не счел нужным даже позвонить родителям погибшего паренька, чтобы выразить элементарное сожаление о случившемся. Он виделся с ними всего один раз, в суде. Тогда-то Анна подошла к нему и сообщила, что отныне он - ее кровный враг, и она, собравшись с силами, обязательно приведет в исполнение свой собственный приговор.
С силами пришлось собираться довольно долго. Сначала Анна несколько месяцев лечилась в психиатрической больнице. Потом вся была в хлопотах по установке могильного памятника из белого мрамора. Он должен был быть дорогим, заметным и очень красивым, в виде Ангела, сидящего на обломанной ветке дерева. Когда памятник поставили, умерла ее мама, не сумев пережить трагедии. Снова была установка памятника и снова психбольница. По ночам она звала сына. На Ивана же даже смотреть не могла, не то что спать с ним в одной постели. Во- первых, считала мужа сопричастным гибели Генки. Во- вторых, готова была убить его за то, что он хоккей по телевизору смотрит, на футбол с мужиками бегает, газету читает, над анекдотами на последней странице подхихикивает. Сына нет, а ему смешно!
Ежедневно ходить с Анной на кладбище Иван отказывался, мол, "живым о жизни думать соприродней". Мстить Белову даже не собирался. Супругу свою он считал маньячкой, обуреваемой навязчивой идеей, поглотившей все ее мысли и чувства. Жить вместе в такой обстановке стало невозможно, и вскоре они развелись. Иван перебрался к какой-то молодой продавщице, завел себе с ней нового сына. О старом и думать забыл. Его цветы на Генкиной могиле больше не появлялись.
Когда же, пережив потрясения, Анна немного пришла в себя, выяснилось, что Беловы куда-то переехали, не то в Камышин, не то в Волгоград, не то вообще эмигрировали в Израиль. И она начала поиск...
Все эти безумные годы Анна ненавидела Белова столь сильно, что сама эта ненависть стала для нее источником жизни. Она цепко держала ее на этом свете, стимулировала к активной деятельности, не позволяла расслабиться, потерять форму. И сейчас, когда цель была достигнута: вот он Белов - на блюдечке с голубой каемочкой, женщина ощутила внутри себя страшную пустоту. Полный вакуум - до звона в ушах, до ряби в глазах, до дрожи в желудке. Наверное, так чувствует себя воздушный шарик, из которого неожиданно выпустили весь воздух.
Какое-то время она сидела с закрытыми глазами, поглаживая по спине сонное, тихо мурлыкающее животное, и вдруг почувствовала, что внутренняя дрожь проходит, звон в ушах затихает, в тело постепенно вливаются силы, возвращается желание жить.
Прижимая кошку к груди, Анна подошла к окну. У соседнего дома стоял грузовичок фирмы "Schneider und Sohn". Рядом с ним суетились люди, утрамбовывая в его открытую пасть связки книг, ящики с посудой, большие синие мешки, набитые подушками и одеялами. Кто-то из соседей Белова перемещался в иную жизнь.
Она убрала в сумку фотографию сына, посмотрела на часы.
- Прощай, кровник, - бросила в сторону похрапывающего Белова.
Тот что-то хрюкнул и засопел дальше. Тем временем, Муська, вырвавшись у нее из рук, помчалась к лотку с песком. Видать, приспичило. Оправившись, кошка запрыгнула в стоящую рядом прогулочную клетку и лапой потянула на себя дверцу.
- Правильно ориентируешься в ситуации, - усмехнулась Анна. - Выходим строиться! Наша последняя электричка отправляется через двадцать минут.
© Татьяна Окоменюк, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.