ОЩУЩЕНИЕ ПУСТОТЫ
ПРОХОЖИЙ
Осень – трещиной на хлебе, испечённом матерью.
Журавли курлычут в небе – что ж, дорога скатертью.
Осень щедро из рогожи сыплет листья медные.
А спрошу-ка я, прохожий, почему мы бедные?
Тот, мою услышав речь, головой качается:
"Жизнь тебе не уберечь, ежели отчаешься.
Оттого, раззявив рот, ты на солнце щуришься,
Что у райских у ворот встретимся и... Чур меня!
Чуть не выпытал, простак, тайну за печатями!
Отвяжись, возьми пятак – справь гостинцы матери!"
Хорошо быть простаком с торбою убогою –
Бог пройдёт не большаком, а твоей дорогою.
_^_
ОЩУЩЕНИЕ ПУСТОТЫ
Когда я думаю тайком о неизведанном пространстве,
В котором век проводит гном, сдувая пену с пива "Амстел",
Вдруг проступает свет креста. Он, этот свет, необычаен:
В нём дрожь озябшего листа и крики жалобные чаек,
В нём снег, прибой, костёр в ночи, давно любимые предметы,
Не мной забытые ключи к простым вопросам без ответов,
В нём, опадая с высоты, витают ангелы блаженно...
Лишь ощущенье пустоты незыблемо и совершенно.
_^_
ЧЕРЁМУХА
С перебитым коленом
Я вернусь воевать
Из немецкого плена,
Где пришлось побывать.
С автоматом на шее
Дважды в воду войду
Окровавленной Шпрее
В сорок пятом году.
Я домой возвратился:
Ни детей, ни жены...
Я скриплю, словно "Виллис"
Моего старшины.
Отстегнув деревяшку,
На скамье у ворот
Ем черёмуху – вяжет
Мне и сердце, и рот.
_^_
ДРОЖЬ
Я хочу очутиться в стране-стороне,
Где осеннее облако плачет по мне
И от капель дождя мелко лужи дрожат,
Будто муха попала в холодный ушат,
И деревья на стылом промозглом ветру
Трепетаньем листвы подражают костру.
Но не греет костёр, как не греет рассвет:
Умер в доме напротив ледащий сосед –
Вечно пьющий, теряющий вечно ключи...
И дрожит огонёк поминальной свечи,
Паутина, продрогшая ветвь за окном,
Чуть согретая птичьим дрожащим крылом.
Не хочу, как сосед, оказаться в гробу,
А хочу, чтобы нёс меня Бог на горбу,
Словно крест, – до холма, где обычный погост,
Где рукою подать до мерцающих звёзд.
_^_
УДОД
Трава серебрится у входа
В мой дом, а в осеннем саду
Шуршит опереньем удода,
Позёмка по первому льду.
Зима, неуёмная пряха,
Готовится выбелить свет...
Удод – одинокая птаха.
А я – одинокий поэт.
_^_
БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ
От ночи долгой в полушаге резвились парочки стрекоз,
Луна, рождённая в овраге, бочком взбиралась на откос
Взглянуть, как волны пеленают рябь отуманенной реки,
Шепнуть бессонным: баю-баю – всё пустяки, всё пустяки.
Едва ночными фонарями позолотился божий свет,
Тишь воцарилась, будто в храме. Хихикнул филин напослед,
Ракушка, тлея на ладони, закрыла створки. Ночь пришла
И вскрыла тысячи гармоний, и скрыла хрупкие тела
Зверей, букашек и растений, покоем укротила дрожь.
Борей, уставший от борений, на вздох ребёнка стал похож –
Смирен. И я летучей мышью, всем одиночествам собрат,
Взлетел над вспушенной камышью, над неизбежностью утрат.
_^_
ВАСИЛЬКИ
Хотя б однажды после смерти
Пройтись по берегу реки,
Где аромат ветлы в конверте
Тумана, звёзды, васильки...
Где предрассветной ранью звонкой
Опять услышу соловья
И подпою ему негромко,
Русалок местных веселя.
Мне говорить о смерти просто –
Её видал со стороны:
Она, похожая на остров,
Где нет ни Бога, ни весны,
Маячила кровоподтёком
Среди вселенных... Васильки,
Чуть тронешь, ударяют током
И осыпают лепестки...
_^_
БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ
В ночном саду, где сень господня, я сделал в яблоке надкус.
Телега села на ободья, пока наматывал на ус
Клён иллюзорные туманы. Рогатый месяц над ручьём
Глядел, как фавны или фаны воруют облако ничьё –
Жизнь суетливая греховна. Чуть утро, в этом же саду
Соседка Клавдия Петровна ретиво полет лебеду.
А я, скажу вам без утайки (кто хочет, тот и подтвердит),
Нашёл на роль одной хозяйки двух таек, мать твою етит.
С какой-нибудь завёл бы шашни, да лень мою не превозмочь.
Когда совсем сносило "башню", читал Овидия всю ночь
Залётной бабочке – знобило её в неведомой глуши.
Петровна Клавдия растила, к везенью нашему, гашиш.
Все дружно жили – не тужили, никто друг другу не родня,
Пока стихи не закружили и не засыпали меня.
Мгновенно опустела грядка – попала Клава в лазарет,
Две тайки смылись по порядку, за ними бабочка вослед...
Настала болдинская осень. Сижу, балдею от стихов.
Когда меня Эвтерпа бросит, я на одном из косяков
Повешусь. Яблоко в ладони напоминает снегиря...
Снег быстро тает и в затоне -– багрово-бледная заря.
_^_
ПРЕТКНОВЕНЬЕ
Одурел и устал от раздумий,
Глядя в полночь на волчью луну,
Лист берёзовый. Умер, не умер?..
"Попрошу соблюдать тишину!
Я работаю!" – это писатель
Начертал на скрипучей двери
В Доме творчества: штатный ваятель
Сновидений а-ля попурри.
Я прислушался: умер, не умер?
Слава богу – машинка стучит:
Иногда монотонно, как зуммер,
Иногда, как подковы копыт.
Не с кем выпить поэту. Едва ли
В компаньонки сгодится луна –
Тяжела, как в толедском подвале
Одичавшая бочка вина.
На столе, рядом с алчущей стопкой,
Ждут "Столичная" и винегрет...
О певичке с задорною попкой
Вдруг неловко подумал поэт:
Растекалась, чуть вечер, по саду
И вздыхала призывно весьма,
Извивалась лозой винограда...
Почему не сводила с ума?
Вот втемяшилась! К лешему! К чёрту!
Самоварная рожа! Беляш!
Вон сливеет река – ноги в шорты
И вперёд на покинутый пляж!
Ба! Художник не спит понапротив...
Он друзей намалюет в момент!
И грудастых купальщиц-уродин,
И овец на дороге в Дербент...
Зол поэт, ибо нет вдохновенья,
Ибо умер, не умер – поэт.
Вновь луна как предмет преткновенья,
Вновь порывистый дым сигарет...
_^_
БЕЛЫМ О БЫЛОМ
Былого не было...
Геннадий Жуков
Немного белого – не много. Нетрудно помнить о былом –
Былого не было. Дорогу метёт забвенье помелом...
Объятый поводком, линялый к причалу тулится паром.
Полоски белого на алом – шлагбаум: белым о былом.
Осколки белого на алом – заря в тумане проросла.
Я, как оставившая жало в лодыжке времени пчела,
Я, как ребёнок, безыскусен, но, если белым о былом,
Готов забыть глухое устье реки за каторжным селом.
Былого не было, я знаю. Не парус в море голубом –
Лицо моё в окне трамвая белеет (белым о былом).
Немного алого на белом: гвоздики падают на снег,
Бегут росой заиндевелой скупые слёзы из-под век.
Ни в будущем, ни в настоящем былого не было. Не злом
Нам высечен Пандоры ящик из догмы "белым о былом".
_^_
СМУТНОЕ
Как будто озеро лесное в холодном сумраке ночном,
Иное, смутное иное преображает окоём.
Оно, как облако, безмолвно, оно не стоит ни гроша,
Но горячо и безусловно с ним соглашается душа.
Найти пытаясь объясненье, переиначивая ночь,
Я обретаю вдохновенье. Чтоб воду в ступе не толочь,
Встаю с дивана, юный гений, и, посвятив иному взгляд,
Лечу, не вспомнив о ступенях на лестнице, из дома в сад.
_^_
ПЕРЕСВЕТ И ЧЕЛУБЕЙ
Я искупил отчизну кровью –
Лежу в объятьях лебеды,
Державе долю проча вдовью.
Погребены мои следы,
Сухие выклеваны очи,
Меч не сечёт, не бьёт копьё,
И только холод, только ночи...
И вороньё... и вороньё...
Со мной (ручищи пораскинул)
Былинный витязь удалой.
Мой кровный брат? Мой друг старинный?
Убей – не помню! Бурой мглой
Нас оплела трава густая
И, заполняя пустоту,
Я постепенно прирастаю
К его могучему хребту.
_^_
ПОСЛЕ ОХОТЫ
Лес в почётном застыл карауле – мы с удачной охоты домой,
Словно пчёлы рабочие в улей, возвращались, гонимые тьмой.
От усталости звёзды дрожали, ночь качалась, тревожно звеня.
Перекур. И захлопал ушами котелок в переливах огня,
В котелке забурлила похлёбка: утка, заяц, перловка, грибы...
На реке непроглядный и знобкий пар медведем вставал на дыбы.
Причастились, поели, уснули. Ель трещала с костром в унисон...
Свет луны прикорнул на бауле, подсветил мой непрошеный сон:
Мать за прялкой, жена-неумеха что-то стряпает возле печи –
В дом прокрался я отзвуком эха, отражением тусклой свечи.
Под рогожами бабка и дети, под иконой лампада чадит,
Чинит дед рыболовные сети. Или гроб, на котором сидит?..
Вдруг свисток! Точно боцман на вахте, канарейка! Сигналит она,
Что пора мне... Неловко шарахнув приоткрытою створкой окна,
Я скольжу по немыслимой грани, как скользил бы по грани ножа,
И удушливый запах герани благодарно вдыхает душа.
_^_
КЛЁН
Ко мне небезучастен, жил за окошком клён.
В погоду и ненастье учил с пристрастьем он,
Как ворошить солому под каплями дождя,
Как изгородь у дома построить без гвоздя...
Допёк – я с ним повздорил, решив, что сам с усам.
Умолк мой клён. А вскоре пришлось расстаться нам.
Что стало с ним, не знаю – далече дом и сад –
И вот унять мечтаю солёный вкус утрат.
Прошу у жизни малость, став проще и мудрей:
Чтоб клёна ветвь касалась никчёмности моей,
Чтоб листья шелестели резные надо мной
В забытом богом сквере у площади Сенной.
_^_
ОТЧИЗНА
С налётом болотного ила во мне обитала душа:
Любить не умела, чадила, как в засуху цвет камыша.
Но ладил я с нею неплохо – пороки в чаду не видны –
Сердца разбивая дурёхам, не чуял за это вины.
Одной из ненужных любовей немая Отчизна была,
Всё льнула ко мне, по-воловьи глядела и слёзы лила.
Я взял её в дом – пусть, мелькая, отвадит охотниц других,
К тому же сгодится такая надраивать мне сапоги,
Труху выметать из амбара, по грязным сусекам скрести...
Скребла. И меня, деловара, в дверях поспевала крестить.
Забот безобразною свалкой её удостоила жизнь.
Отчизны мне было не жалко – да мало ли в мире Отчизн?
Но как-то неистовым летом душе окаянной назло
Я выпросил сердце поэта... Багряной улиткой ползло
С небес одинокое солнце, я ждал, чтоб уйти навсегда,
Последнего блика в оконце. Но, словно живая вода,
Отчизны чарующий голос – любовью и кротостью свят:
Я слышал, как во поле колос и звёзды над кровлей звенят...
_^_
РАНЧО
Проглатывает время друзей моих шаги...
Так падает на темя из обмершей реки
Вода. Горит, обманчив, болотный огонёк
И лошади на ранчо свиваются в клубок,
Как листья у дороги... Над прериями смерч –
Отряхивая ноги, стучится в двери смерть.
Лассо для англосакса, распахнутый загон,
Земля черней, чем вакса, чем крылья у ворон.
... В уме перебирая случайные слова,
Я тихо умираю – едва дышу, едва...
И странный шум обрывчат, и дна у бездны нет,
Но, как песок, рассыпчат пред глазами свет!
_^_
НЕПРОГЛЯДНОЕ
Запотела от зноя
И пропала звезда,
И возник под горою
Образ неба-пруда,
Где на глади пустынной
(Бог меня приголубь)
Опускалась кувшинка
В непроглядную глубь.
_^_
КАТЕХИЗИС
Что происходит в небе синем, когда приходит туча злая,
Из кубка ветреной богини дожди на землю проливая?
Что возникает гулкой ночью, едва от берега отчалишь,
И след от лодки, словно прочерк в строке неведомой печали,
И осень в траурной одежде, и спящей коклей в стебле тонком
Луна?.. Я с дедушкою прежде ловил, подматывая донку,
На коклю* рыб разнообразных. Теперь под этой же луною
Я опускаюсь, несуразный, как в печь полено ледяное,
В мир, где то холодно, то жарко, где, вопреки опасным догмам,
Огонь души моей неяркий льнёт к закрывающимся окнам.
Касаюсь дерева в порезах, звезды над ласточкиной крышей,
Скользя то в бездну, то над бездной, как обезумевший Всевышний.
Кружатся листья монотонно, покоя не давая стёклам, –
Их участь жалка, но резонна, их кровь, как сваренная свёкла.
Я оживаю после спячки, жду вдохновенья истомлённо –
В норе барсучьей иль хомячьей, как будто в печке раскалённой.
Мне безразлично: жить до смерти, жить после смерти, после после...
Я клею марки на конвертик – апостол рядом держит вёсла.
________________________________________________________
* Кокля – личинка насекомого, выживающая зимой в стебле травы (местн.)
_^_
СИРОТСТВО
Я разжигал огонь познанья, гнул гидру серости в дугу,
Вечерней охрой, медной ранью нёс благо другу и врагу.
И вот теперь, когда увенчан тем, чем положено в раю,
На водопой гоню овечек, хорал с овечками пою
И, сам с собой играя в прятки, укрывшись в тени деревца,
Не вспоминаю, что распят был по разумению Творца.
Порой душа, сомлев без дела, слетит на землю... Дрожь села –
Изба, которая горела, – стоит без красного угла.
И одинокая могила глухой травою поросла...
Одна из падчериц косила, да прошлым летом померла.
Теперь мне только и осталось: негромкий шорох тростника,
Угрюмый бор, полей усталость, осиротевшая река.
И, будто в яме оркестровой без дирижёра скрипачи,
Осенним днём в меже кирзовой снуют растерянно грачи.
_^_
ЩЕЛКУНЧИК
Опасно замешкаться в мире обманчиво-радужных снов,
Где мчатся танкиста четыре с овчаркою Шариком. Вновь,
Нажав на знакомую кнопку, я там остаюсь, где нельзя
В киоске попить газировки, а пешку сменить на ферзя.
Шуршат, как прибрежная галька, рекою идущие льды,
Зима через снежную кальку копирует наши следы.
Ледащий камыш навевает печаль, опустело гнездо,
Где жил-был батистовый аист, принёсший Щелкунчика в дом
Родителей. Тень угловата, в замшелых углах сквозняки
И орды мышей брат на брата идут из-за горстки муки.
Измучен осенними снами, я прячу в сундук у стены
Остатки игрушечных армий, гроши обедневшей казны...
Я втайне, от голода щёлкнув зубами, нюхнув табака,
Мечтаю о праздничной ёлке – Щелкунчик я, всё же, пока –
И, щурясь, сквозь мутные окна гляжу на заплаканный мир...
А сабля пылится на полке и выцвел парадный мундир.
_^_
СЕРДЦЕ
Варфоломеевскою ночью заря и та крестообразна.
Земля, разодранная в клочья, уныло собирает пазлы:
Приставит долу теремок, а озеру – причал скрипучий,
Соединит замок в замок плывущие по небу тучи.
Круг новоявленной луны (сравню его с гончарным кругом)
Вращается – озарены стога, повисшие над лугом.
Я – протестант. Оконных рам кресты в сиянии размытом:
Мой дом, где сказочный бедлам, убийцам выдадут открыто.
Багрово-красные плащи осин мелькают подле дома,
И подбираются ключи, и поджигается солома.
Ещё мгновенье – и войдут убийцы, обнажая ветви,
И сердце, скрученное в жгут, проткнут, и вырвут незаметно,
И пустят по ветру, как лист, осенний лист, как змей бумажный...
Была ли смерть, была ли жизнь – теперь неважно.
_^_
|
